А потом я получил письмо.
Впрочем, все по порядку…
В эти дни, чрезвычайно жаркие, я обычно сидел возле центрального насоса большого бассейна с фонтаном в патио. Патио это принадлежало одной эксцентричной пенсионерке, красивой злобной женщине, которую ужасно почему-то раздражала моя молчаливость и покладистость.
Она пригласила меня декорировать свой бассейн. Ей порекомендовали соседки… и подружки. К тому времени в окрестностях Краснопольска, где жили сплошь новые богачи, почти не осталось таких бассейнов, которые я не вычистил бы. Или не отдекорировал.
Над бассейном этой старой гарпии мы работали с напарником. Звали его Феликс.
Как ни странно, к нему она относилась очень положительно, ну а меня вот прямо-таки невзлюбила.
Тем не менее, любила она меня или нет, я довольно успешно работал над ее бассейном.
А Феликс помогал мне. Что ж. Косая сажень в плечах, золотистый загар…
Молодые девчушки, проезжающие мимо поместья пенсионерки на своих медленных велосипедах, еще больше замедляли ход, а иногда вообще останавливались, прислонялись к декоративной оградке из чистого золота. И бросали на него ласковые взгляды.
А он в ответ улыбался.
И часто говорил мне:
- Костя, я тебя не понимаю. Ты вроде как разведен. Что ж ты бездействуешь? Ты только посмотри на них…
И тут он плотоядно причмокивал. Я как ни в чем не бывало продолжал крутить какую-нибудь самозавинчивающую гайку для лучшей подачи воды, а он продолжал болтать:
- А, Костя? Смотри, вот эта, на зеленом велосипеде…
- С зелеными волосами?
- Да.
- Красивая…
- Так чего же ты? Смотри, она тебе улыбается.
- Между прочим, Феликс, она улыбается не мне, а тебе.
- Что с того, - и он прохаживался вдоль кромки бассейна, демонстративно разворачиваясь к зеленоволосой нимфе спиной, чтобы преподнести ей свою недоступность и безупречные мышцы, блестящую от пота кожу. – Мы могли бы устроить двойное свидание. Даже маленькую оргию, если хочешь…
И он фамильярно хлопнул меня по спине…
На секунду я представил себе это зрелище. Огромная постель в комнате с зеркальными стенами и потолком, Феликс, ублажающий псевдо-скромницу, и, может, еще какая-нибудь ладная блондинка, ублажающая самого Феликса.
Ну и я сам, отстраненно наблюдающий за этим.
Непременно отстраненно. Обязатльно.
Слушая завывания Феликса, я еще подумал: «…Эта свистопляска будет продолжаться всегда. Жизнь постоянно будет звенеть, и мерцать, и посвистывать, призывая окунуться в этот шум, в это веселье… Насладиться потоком повседневного счастья, мелкими уколами самолюбия, взрывами гнева, туманом грусти… Вся эта возня… Комки и хлопья разноцветной ваты, которую так любит есть моя дочь Женя… когда мы ходим с ней в парк… чаще всего это случается по воскресеньям… она совсем не расстраивается из-за нашего развода с матерью. Она пережила ужас болезни… И все это в прошлом. Теперь в прошлом. Для нее. Сейчас Женя находится под наблюдением врачей, и некоторые из них говорят, как и Лекарь говорил мне когда-то, что она проживет примерно лет восемьдесят-девяносто (столько люди жили раньше), а другие – что она будет также абсолютно и неумолимо бессмертна, как и все… Непонятно только, кому верить… В любом случае, все, что было связано с болезнью, для нее – позади. Для нас – позади. Для нашей семьи… То есть, мы, конечно, уже не семья, мы с Зюскинд больше не вместе… но все равно остались близкими людьми, это правда… теперь Женя думает больше о своих подружках, чем обо мне… и эта сахарная вата, и увлекательные телепрограммы, и путешествие в ледяные квадратные чумы сатурнян, - вот что теперь составляет предмет ее мыслей… Наверно, это хорошо… А я… что я…. Свистопляска жизни вокруг меня продолжается… и так, возможно, будет всегда… будут эти дурацкие соблазны с зеркалами и девушками, и запах бензина, и аромат омытого свежим дождем асфальта, и кричащие ласточки в небе, и бутерброды, которые продают вот тут, неподалеку, на автозаправке… куда мы ходим иногда с Феликсом… потому что пиво там подают оглушительно ледяное… им так приятно осушить себе горло после долгой работы… отнюдь не интеллектуального плана… чистить бассейны… это так изматывает, что бывает даже приятно… но все они… я хочу сказать, все это… не дает мне в полной мере почувствовать свою скорбь… печаль по стрекодельфам…»
Пока я прислушивался к этому своему потоку сознания, девушки (или там была одна девушка?) ушли…
Феликс, конечно, заметил, что я витаю в эмпиреях. А я просто знал, что мне не нужно никаких оргий… никаких предложенных им развлечений…
Просто потому, что всюду – на занавесках спальни, где будут резвиться красивые девушки, и на полу, и даже на поверхности той воды, что наполнит ванну, - всюду будет появлятся, как полускрытый водяной знак на старинных документах – лицо Даяны, все такое же обжигающе прекрасное… все такое жеююю
- Ладно, - Феликс устало потянул руки… - Забыл тебе сказать, тебя ждет старуха. Она в доме, на втором этаже… Хочет чего-то тебе сказать… вроде как…
Я пихнул его в бок.
- Сразу, что ли, не мог сказать? Она ведь злится, если ее требования не выполняются сразу.
- Она на тебя глаз положила… Точно тебе говорю.
- Феликс, ты – идиот.
- Никогда не понимал людей, которые добровольно не хотят принимать гормоны молодости.
- Естесственники…Хотят стареть, как и было предусмотрено природой.
Феликс продолжал улыбаться.
- Умереть-то все равно не придется. Какая радость вечно быть старым, скажи мне? А уж тем более женщинам? Для них ведь так важна молодость и красота! Нет, как ни крути, таких людей я совершенно не понимаю.
- Она ведь может в любую минуту купить препарат в ближайшей аптеке и снова стать юной… Выбрать себе такой возраст, какой только пожелает. Разве нет?
- Ну да, ну да… Конечно…
Феликс выглядел озадаченно.
- И все равно не понимаю. Тем более не понимаю. У людей, выбирающих для себя добровольную старость, жизнь в дряхлом, изношенном теле, - у них же явно не все дома…
- Кстаи, Феликс…
- Угу?
- Тебе самому-то… сколько физиологических, настоящих лет?
Он осклабился.
- Пятьдесят шесть. А выгляжу на двадцать… ведь так?!
- Успокойся, брат.
- Зря ты мне сразу не сказал, что старуха ждет… И чего ей надо, интересно мне знать…
- Думаю, ее не устраивает, как ты оформил правое крыло бассейна…
- Старая калоша… - выругался я в сердцах.
Мне казалось, правое крыло бассейна я оформил особенно хорошо, и что ее могло там не устроить, было мне совершенно не понятно…
Две глыбы из дырчатого нефросского мрамора, который в местах его добычи принято называть «Немертвым». Из них я вылепил двух целующихся дельфинов. К их спинам прикрепил нечто вроде стрекозьих крылышек. Прикрутил их белой платиновой проволокой… Получилось… причем как-то само собой, заметьте… получилось подобие одного угла в водном лабиринте. Были там такие дельфины из гипса, закрепленные на витом шнуре, торчащем из воды. Лодка у меня лично… всегда там застревала. Говорят, что вода обладает способностью запоминать. Если так, то вода надолго запомнит, как я чертыхался там, высвобождая свою лодку. Каждый раз, когда попадал в это место.
Конечно, у меня получилось нечто совсем другое, и в Стрекодельфии, честно говоря, из воды-то торчали и не дельфины, а какие-то совсем иные существа. Я просто так… назвал их дельфинами… хотя это были не дельфины, конечно.
Я с многими существами, обитающими в Стрекодельфии (говорю сейчас о животных) поступал именно так. Поскольку они все равно были ни на что виденное мной не похожи, я выискивал в них черты хоть каких-нибудь знакомых животных, насекомых или растений с земли… или с других планет, где мне приходилось бывать в моих туристических поездках. Так, я видел в Стрекодельфии летящую навстречу пурпурному яблоку птицу с крокодильчатыми ногами и крокодильим же хвостом, и называл ее вороной только лишь потому, что голова у нее была воронья на сто процентов…
… Так что те дельфины в Водном лабиринте были вовсе не дельфинами. У меня отлично получилось правое крыло бассейна, и я искренне не понимал, что старушенции было надо.
Поднимаясь по лестнице, я представлял себе ее лицо, с ярко накрашенными алыми губыми, сморщенное, словно сильно высохший плод. Покрытое складками и ямочками.
Сейчас, наверное, опять станет ворчать…
Про себя подумал: не буду ничего переделывать. Не буду, и точка.
Приготовился пережить неприятные минуты, решил себя настроить: пусть говорит, что хочет, пусть говорит, что я ничего не смыслю в бассейнах, что у меня руки растут не из того места, и пусть еще что-нибудь этакое говорит… Буду слушать в пол-уха, возможно, даже соглашусь с ней, скажу, что все исправлю… А сам ничего исправлять не стану… не стану, и все тут.
Под эти мысли и поднялся по лестнице… Перила были украшены маленькими фигурками морских коньков.
И все-то у этой старой перечницы было благообразно. Я и прежде часто поднимался сюда, потому что она предпочитала решать все деловые вопросы, касающиеся своего бассейна, именно на втором этаже, в спальне или в комнате, которую она величественно именовала «гостиной», хотя она была больше похожа на музейную залу из-за чрезмерного обилия чайных сервизов и хрусталя, расставленного на полочках привеликого множества стеллажей и шкафчиков.
Какое-то время я вообще недоумевал: зачем старушке бассейн. Как-то не верилось, что она сама будет им пользоваться.
Потом Феликс вроде как выяснил, что у нее есть две молоденькие племянницы, для которых и предназначался реставрируемый нами бассейн…
В спальне ее не было, в гостиной – не оказалось.
Только крошечные слоники счастья пялились из-за стекла. Отсутствие хоботов и хвостов у них с лихвой искупалось наличием пигментных фиолетовых пятен, а также отполированных до блеска бивней, по три штуки на брата.
Ладно.
Кстати говоря, никаких предчувствий относительно чего бы то ни было у меня ни в сердце, ни в душе не обнаруживалось. А то вот многие говорят…
Интуиция… интуиция.
Ничего.
И тут я увидел в гостиной дверь. Которую раньше не замечал. Да просто потому, что она была прикрыта тяжеленной, насквозь пропылившейся портьерой – настоящим рассадником аллергии.
Может, старушенция там, в той комнате? Которая явно находится за дверью?
Я постучал.
- Константин, это ты?
- Феликс сказал, что вы меня звали. Что вы хотели поговорить… Можно войти?
- Заходи, дуралей.
Ее голос показался мне неожиданно приветливым. Я толкнул дверь, вошел, и все оборвалось внутри…
Оказавшись в тесных пределах узкой комнатушки с высоким потолком, покрытым слизью и заросшим голубой паутиной, чьи клочья свисали вниз живописными змееподобными клочьями, словно украшения сразу с нескольких люстр, я увидел бабульку. Она сидела за столом.
Перед ней стояло нечто вроде магического шара, не такого, каким его показывают в сказочных кинофильмах. Иного, нежели то, что описано в легендах…
И все же это был явно магический шар – старуха, сгорбившись и скрючившись, пристально вглядывалась в него, вцепившись в него к тому же обеими руками…
Он светился. Он был не гладким, а покрытым шипами и наростами, и казался не рукотворным предметом, а скорее созданием природы или неких могущественных энергетических и явно невидимых сил.
Услышав мои неуверенные шаги, она резко обернулась и взглянула на меня почти ласково.
Комната напоминала прихожую ведьмы. Собирающейся на шабаш.
Непонятные приспособления неясного назначения висели на крюках по углам и вдоль стен. А еще на стенах были сделаны углубления неправильной формы, в которых стояли банки с зародышами и существами, которых даже я, навидавшийся в Стрекодельфии всякого, не сообразил бы как назвать. Судорожно разглядывая все это, я был уверен, что все эти маленькие чудовища, плавающие то ли в спирту, то ли в масле, давным-давно мертвы… Уверен до тех пор, пока одно из этих созданий не подмигнуло мне, и притом довольно игриво.
Я шарахнулся в сторону, споткнулся о толстый морской канат, свернутый клубком, и сохранил равновесие, только облокотившись на самый настоящий, насквозь проржавевший якорь, торчащий посреди комнаты с таким видом, будто ему было тут самое место.
- Экий ты… неуклюжий… Неудивительно, что там ты многое не смог сделать. Они-то такие юркие создания… А тебе с твоей неловкостью и тугодумностью было за ними просто не успеть… - сказала старуха.
И тут до меня наконец дошло, почему эта потайная «ведьмина» комната повергала в такой шок.
Здесь находились вещи из Стрекодельфии.
Я увидел фонарь, который раньше висел в гараже у Лопасти. Это, совершенно точно, был именно тот самый фонарь. Он еще мне тогда так понравился… Здесь, в непременном, чуть затемненном уголке, висел на крючке один из циркулей Офли.
Короче говоря, это были вещи оттуда. Никаких сомнений.
- Ты прочитал письмо? – спросила она.
От неожиданности я сделал шаг назад, наткнулся на торчащий в полу якорь.
Снова едва не упал, неуклюже взмахнув руками.
Она смотрела на то, как я размахиваю руками, стараясь удержать равновесие.
Смотрела с улыбкой, из которой исчезло все недоброе, что виделось мне раньше, когда я видел старуху улыбающейся…
- Сядь, пожалуйста…
Мой взгляд упал на кресло у левой стены, на вид самое обыкновенное, а потому выглядевшее словно белая ворона в черной стае диковинок этой комнаты.
- Как птичка замахал руками… надо же… и не поверишь, что он летал среди планет, смотрел на рождение нового яблока. Так ты получил письмо, я тебя спрашиваю?
- Какое письмо? Кто вы? Вы там были? Вы что, имеете к ним какое-то отношение? Вы что-то знаете?
- Сколько вопросов.Честное слово, я начинаю сожалеть о днях, когда ты просто молча возился с этим глупым бассейном…
- А теперь… эти дни… они что… в прошлом?
- Ты разве не знаешь? Все дни, абсолютно любые… рано или поздно уходят в прошлое.
- Ясно…
- Сядь уже… в конце- концов.
Я опустился в кресло.
Прямо напротив меня на стене висели два пейзажа. Это были виды Стрекодельфии. Я сразу их узнал. Я не мог ошибиться.
Вид на Город ластиков, который на этом серо-дымчатом пейзаже с тщательно прорисованными веточками на деревьях и туманом в низине выглядел совсем не загадочно или враждебно, а скорей уж, дружелюбно… А второй пейзаж… второй… Это было дерево Даяны. На него я и вовсе не мог смотреть спокойно.
Я отвернулся.
Не мог… просто не мог не отвернуться.
- Знаете, сейчас мне это кажется неважным. Я не хочу на это смотреть. И, если честно, говорить об этом тоже не могу.
Она сказала:
- Тебе больно. Очень?
- Кто вы такая, чтобы спрашивать меня об этом?
В моем голосе совсем не было гнева.
Я говорил с ней вежливо. Вот так.
Она улыбнулась.
- Я имею право спросить тебя об этом… ну просто потому, что мне случилось там бывать… в Стрекодельфии.
- Выходит дело, вы там были. Вы их знали. Я не спрашиваю, известно ли вам об их исчезновении… потому что чувствую, что вряд ли получу внятный ответ.
- Ты прав, никакого ответа ты не получишь, ни внятного, ни невнятного. Я знаю одно – вчера мой старинный друг Красносельцев доставил мне письмо из Уса, и оно, это письмо, явно оттуда, ну, словом, ты и сам прекрасно знаешь откуда, я поняла это, увидев на конверте следы, оставленные лапками прозрачных жаб-бегунцов. Их крылья всегда на своих местах, но они странным образом присутствуют в очерке стопы…
- Не понимаю…
- Подожди, дай договорить. Тебе, Константин, прекрасно известно, что такие жабы водятся только там.
- Только там… где?
- Ну вот, теперь ты решил повалять дурака? Там, в Стрекодельфии. Крылатые жабы-бегунцы. Мадмуазель Лыфонмерц тоже приходилось иметь с ними дело, но значительно позже и по другому поводу. Впрочем, сейчас не об этом.
- Вот именно. Зачем вы меня сюда позвали? Чтобы поиздеваться? Я понимаю, что вы там явно были, точно также как был там и я, но к чему теперь вспоминать об этом? Зачем?
- Да я не вспоминать тебя сюда позвала.
- Письмо?
- Да, письмо. Письмо оттуда. Потому что на конверте, хоть Красносельцев и передал по привычке письмо мне… ну, он просто знает, что в нашем городе только я способна получать письма оттуда.
- Ну и? Почему вы спрашиваете меня об этом письме?
- Да потому, дурень, что на конверте была ясная до обидности пометка: «Передать письмо Косте. Это для него».
- Просто отлично. Не проще ли было тогда прислать это письмо сразу мне.
- Костя, Костя…
- …
- Тебе ведь отлично известно, что у них там нет никакой логики.
- Да уж. А теперь и их самих тоже нет…
- Мне понятна твоя мрачность. Но, поверь, это все случалось привеликое множество раз.
- Множество раз… случалось что?
- Их окончательное побледнение.
- Ну… это уже чересчур. Конечно, я по этим пейзажам… да по всему этому… вижу, что вы там были. Что у вас есть вещи оттуда. Что этот фонарь… что он принадлежал Лопасти. Но вы сейчас говорите, что их окончательное побледнение… ну то есть то чему я был свидетель… случалось множество раз.
- А вот в это ты, Костя, и не можешь поверить?
- Если честно, да.
- Ну и не верь. Я же ведь не заставляю тебя верить. Твой мир слишком ограничен, как и твое восприятие… Мне и правда жаль, что они погибли?
- Вы ведь говорили, что они погибали вот так множество раз, а это значит, что они множество раз оживали…
- Про птицу феникс слыхал?
- Есть такая легенда. Кажется, я что-то слышал. О птице, которая сгорает и возрождается из собственного пепла.
- Как думаешь, откуда взялись эти легенды?
- Вы что же, хотите мне сказать, что стрекодельфы… это и есть… такие вот птицы-фениксы?
- Как хочешь, так и понимай. С тобой тяжело иметь дело, Костя… Ты слишком рационален. Честно говоря, я устала… Тебе лучше сейчас уйти. Собственно, я и позвала тебя только из-за письма. Феликс обещал его передать. Он что ли, не передал тебе?
- Нет.
- Вот остолоп.
Я невольно улыбнулся.
- Ничего страшного. Наверняка я смогу найти его в одном из его любимейших мест.
Потом добавил:
- Вы хотели, чтобы я прочитал письмо… оттуда… и пересказал вам его содержание?
- Если там что-то личное, ты можешь многое не говорить… хотя бы намекни, как они там. Что в этом письме.
- И вы серьезно думаете, что там… весточка от кого-то из них?
Она кивнула.
- Я своими глазами видел, как исчез каждый из них.
Она вздохнула, и в ее этом вот вздохе я прочитал следующее: эта ведьма собирается сменить тему.
И точно. Я не ошибся.
- Закончить все это легко. Продолжить – труднее. Я тебя могу понять, ты хотел это все забыть. Посмотри сюда.
Неужели? Она, кажется, приглашала меня взглянуть на самый святой предмет для любой ведьмы – на магический шар.
- Посмотри.
Я подошел. Взглянул.
Ничего не увидел.
Только темное стекло.
Оказывается, надо было приглядеться…
Всегда так.
Я увидел улицу, идущих по ней людей.
Это было как смотреть телевизор, только на сей раз ощущения были такие, словно я сам нахожусь в мире, который я видел в этом шаре.
У меня вдруг появилось чувство, словно сегодня выходной.
Знаете, бывает такое… Например, если в воскресенье светит яркое солнце, то для меня такое воскресенье скорее похоже на будний день. Но стоит вернуться пасмурной погоде, - и все, я четко осознаю, что это либо воскресенье, либо какой-нибудь праздник. Что поделать, ну, люблю я пасмурную погоду. Конечно, это всё вещи сугубо субъективные.
Я увидел улицу, и я точно понимал, что это место существует где-то в реальности. Я знал, пусть далеко, но оно есть. Несмотря на то, что было оно очень необычным. Дома – сплошь железо, сплошь гибкий, шевелящийся металл, щупальца и ветки, сети и веревки. Серебряные прочные цепи.
Это был явно какой-то высокотехнологичный мир, еще более одержимый техникой, чем моя современность.
По улице сновали блестящие роботы-жуки. Машины, расплескивающие черное масло, до ослепительного блеска очищали окна небоскребов.
- Следует или нет делиться такими вот сокровенными, изысканными переживаниями? – долетел до меня ее голос. – Иногда мы можем прикоснуться к неведомому, причем это неведомое находится в глубине нас самих, в нашем сердце. Иногда. И с тобой ведь сейчас происходит именно это. Ты чувствуешь, что это очень необычное переживание.
- Мне случалось видеть и не такое, - я все-таки ответил ей, ответил тихо, хотя мне нравилось смотреть в этот шар и совсем не хотелось разговаривать.
- Знаю. Ты летал среди планет, ты видел рождение нового яблока.
- Так вам, значит, и это известно?
- И все равно, хоть ты и прикрываешься этим своим равнодушием, тебя явно поразило то, что ты увидел.
- А можно я просто молча посмотрю?
- Этот мир находится очень далеко от нашего, и во времени, и в пространстве, и во многих других отношениях. И тем не менее его отлично видно. Малейшие детали. Правда, удивительно? Ну ладно, если ты хочешь пережить это в некоем подобии одиночества, что ж… я умолкаю.
И она правда замолчала, а я продолжил вглядываться внутрь магического шара.
Обитатели этого мира, снующие по улице между крылатых и бескрылых металлических машин, на первый взгляд выглядели уродливо: несмотря на сходство с людьми, каким редко обладают инопланетяне, одно отличие, что называется, сразу бросалось в глаза. Их кожа была прозрачной, и внутренности светились и переливались внутри, кости мерцали, а сердце тикало. Все это было видно…
Одна из них вела на поводке «собачку», нечто вроде домашнего животного…
Я почти услышал металлический скрежет, отзвук постороннего пути, шкворчанье абстрактной яичницы на чужой сковородке, и это притом, что видно было - домашнее животное просвечивающей женщины (это явно была особа женского пола) не задевает своими конечностями поверхность мостовой, прикрытой мерцающими чешуйками и лопастями. Потому что «собака» летела по воздуху.
Она была похожа на механический цветок или на механическую же медузу со множеством волос-ресничек, развевающих в такт движениям его маленького сокращающегося тела.
Именно благодаря этому несуразному существу я увидел хозяйку. Так же как у собаки-медузы, ее длинные волосы развивались и плыли вслед за ней подобием раскрывающегося кокона, анемона, расплывшейся кляксы…
Они были цветные, эти волосы.
- Красивая…
Старуха явно не хотела мне дать все рассмотреть в тишине.
- Приглядись. Мадмуазель Лыфонмерц рассказывала мне о ней… об этой женщине. Может быть, ты тоже ее знаешь?
Я пригляделся, хотя это было трудновато…
Потому что она двигалась по улице и вот-вот должна была скрыться за поворотом. А что было там, за поворотом, магический шар не показывал.
- Я так привыкла наблюдать за самыми разными и самыми далекими мирами, что иногда мне даже бывает скучно. Но для тебя, должно быть, это всё в новинку…
Она продолжала бормотать, а женщина внутри шара вдруг обернулась, прежде чем исчезнуть из поля видимости. И – вот оно!
Я не мог ошибиться.
Это было лицо Даяны, глаза Даяны. Это была Даяна! Невероятно…
- Этот шар показывает прошлое? – спросил я.
- Ничего подобного. Это – настоящее. Я же тебе сказала… А ты что, увидел кого-то… знакомого тебе? Так?
Старуха явно лукавила, наблюдая за выражением моего лица. Она увидела мое замешательство, она явно знала больше, чем говорила… Но бесполезно было даже надеяться, что из нее можно выудить правду… Однако, не успел я так подумать, она сама неожиданно пустилась в откровения:
- Понимаю, тебе кажется, что ты сейчас увидел внутри шара Даяну. Это и так, и одновременно не совсем так. Потому что это ведь не стрекодельф, верно? Несмотря на то, что стрекодельфы умеют принимать любой облик. Это не стрекодельф, и все-таки она похожа на Даяну. Потому что, говорю тебе, то, что случилось с тобой во время пребывания в Стрекодельфии, происходило и будет происходить тысячу раз.
- Я не верю… не могу просто поверить, - я еле-еле нашел в себе силы, чтобы выговорить это. – Сейчас, наверное, мне лучше уйти…
- Ну иди, если хочешь. Не забудь, когда прочитаешь письмо, вернуться и рассказать, что там было.
Словно сомнамбула, я поплелся искать Феликса.
Странное дело, но когда я вышел из тайника старухи на яркий солнечный свет и прошелся вдоль бассейна, в котором бодро подрагивал и переливался аквамариновый блеск, я очнулся от своего тупого оцепенения, и довольно быстро.
И мне уже казалось, что увиденное внутри магического шара – просто отголоски старушечьего гипнотического внушения, которому я поддался, и что ничего этого не было.
Тем не менее, письмо мне хотелось прочесть.
Я нашел Феликса у стойки бара на автостоянке.
- Пиво? В такую рань?
- Ну так что там сказала наша старуха? Отчитала тебя за что-нибудь, небось? Сильно влетело-то?
В глубине души он явно радовался, что мне досталось неведомо за что.
- Она спросила меня про письмо, читал я или нет. Говорит, что ты должен был передать его мне. Так что – давай.
Он озадаченно нахмурился, и на секунду у меня возникло крайне неприятное предположение, что он вообще его потерял.
Порылся по карманам. Из них последовательно посыпались: сигареты, ножницы, корявый кусок лунного камня.
- Так она вовсе не из-за работы тебя позвала? Ну надо же, что творится.
Он явно негодовал и жаждал картинно паясничать, но мне такое его настроение было побоку – мне нужно было письмо.
- Неужели ты его потерял? – спросил я в ужасе, и в тот самый миг письмо вывалилось у него из кармана.
Я поднял его и ничего не объяснив, вышел на улицу, чувствуя на затылке удивленный взгляд Феликса.
Возле входа на автостоянку была лавочка. Я машинально сел на нее, вскрыл конверт.
Почему-то до последней секунды была надежда: раз это письмо из Стрекодельфии, значит, оно – от Даяны. Я сам не знаю, на чем основывалась это дурацкое упование.
Это ведь все равно, что получить ответ из своего собственного сна…
Причем не на следущее утро, а спустя долгое время.
По настоящему долгое…
Письмо было от Лекаря.
«Дорогой Костя, - писал он. – Прошло достаточно времени с тех пор, как ты покинул наши места. И вот сегодня я набрался смелости и решил наконец написать письмо. Не знаю, будешь ли ты рад получить весточку из Стрекодельфии. Возможно, для тебя это все в прошлом, возможно, ты сумел это пережить… И может быть, стараешься даже не вспоминать дни, проведенные вместе с нами. И все же, думаю, это не так. Думаю, ты вспоминаешь о нас… О тех веселых днях, об играх и развлечениях… и даже, может, о многочисленных загадках, которые ты очень старался, но так и не успел разгадать. Я бы пригласил тебя приехать к нам в гости, потому что соскучился по тебе, и потому что, например, императрица тоже не прочь встретиться с тобой снова, я бы пригласил тебя, да… если бы совершенно четко не отдавал себе отчёт — это бесполезно. Насколько я успел тебя узнать… ты не очень-то любил делать бесполезные вещи. Ты был ленив; тебя было трудно раскачать, и ты никак не хотел участвовать в нашей игре… Зато потом, тебе, кажется, ты стал воспринимать это настолько серьезно, что тебе, напротив, уже трудно было остановиться. Ты решил, что всё происходящее в Стрекодельфии – реально. В какой-то степени, действительно, это так. Императрица не прочь поговорить с тобой о том, что ты сейчас чувствуешь. Однако она понимает, что ты вряд ли когда-нибудь еще навестишь наши места. Отчасти она видит тебя. Она видит твое опустошение, твое разочарование… и еще то, что ты, видимо, очень хочешь это всё забыть, ну то есть, забыть то, что произошло с тобой здесь… но никак не можешь. Не получается. Ты достиг своей цели, твоя дочь здорова… Вернувшись в реальный мир, ты осознал, что выполнил то, что нужно было выполнить. Что ж, возможно, слишком дорогой ценой. Но так бывает, ты знаешь, притом бывает довольно часто. Достигнув своей цели (в твоем конкретном случае целью твоей изначально было вот что – достать лекарство для своей дочери), ученик забывает о ней… ну или… почти забывает. И вот достижение цели как таковой, или лучше сказать, воплощение мечты – оно уже не приносит испытуемому желаемого счастья. Ибо в самом процессе достижения желаемоего появилось много такого, что вмешалось в искомую картину, вклеилось в нее довольно прочно… и кажется, навсегда. Зачем тогда цель, если в процессе её достижения у тебя появляется множество новых, а Костя? Наверное, именно об этом ты хочешь сейчас меня спросить. Но я, кажется, и без того отнял у тебя кучу времени. Посему я закругляюсь. Надеюсь, что когда-нибудь мы всё же увидимся, посему – до свиданья…»
Я поднял глаза от неровно бегущих к краю листа строчек, свернул письмо, сложив его пополам, потом еще.
Убрал обратно в конверт.
Я испытывал жгучее разочарование.
Значит, это все-таки произошло.
Ничего не вернуть, Стрекодельфия теперь пуста, как засохший кокон-скорлупка от улетевшей бабочки. Их больше нет. Их правда больше нет, они не восстали из пепла, не материализовались вновь из той пустоты, куда ушли.
А Лекарь… Лекарь написал мне просто потому, что ему… может быть, ему стало скучно?