Несколько историй из жизни Павла Крутова
(написанные им самим)
Вместо предисловия
Можно было, конечно, написать все это от первого лица, но Павел Крутов так не сделал. Ему гораздо удобнее было описывать себя и все, что с ним происходило как-бы со стороны. Описывать беспристрастно, но все же с пониманием и сочувствием, которых так не достает иногда всем нам.
Итак, некий Павел Константинович Крутов, прожив на свете 34 года и не совершив за этот срок ничего выдающегося, проснулся как-то утром от страха...
( да, да.. от страха) за свою оставшуюся жизнь.
Неужели он проживет вторую ( скорее всего меньшую и, наверняка, не лучшую) половину жизни так же бездарно, как и первую?
И не было в его характере, поведении, привычках, образе жизни ничего, вселяющего надежду на то, что он, Павел Константинович Крутов, проживет свои оставшиеся годы лучше, полезнее, значительнее, знАчимее. Пройдут дни так же в суете, в мелочевке... Пройдет жизнь по поводу, а не по глубочайшей внутренней своей единственной причине.
Павел Константинович долго лежал в постели, глядя на тяжелый рассвет в окне, потом нервно ходил по комнате и курил, пытаясь как-то развеяться, но ощущение бессмысленности всего происходящего (которое испытывал еще Соломон) не покидало его.
Крутов сел за стол и стал ворошить свою память...
Каждый день был наполнен людьми и событиями. Люди встречались разные, сами по себе интересные. События тоже были не всегда рядовые.
И Павлу вдруг захотелось вспомнить и записать хотя бы несколько дней из своей заурядной и, как ему казалось, бессмысленной жизни.
Возвратить и оставить на бумаге...
Минуту спустя Павел засомневался, встал: "Зачем? Для кого?"
Потом махнул рукой: "Да, пусть будут".
Снова сел и решил вспомнить все, ну скажем, не совсем обычные случаи из своей жизни и изложить их как можно менее занудно.
Сделав несколько набросков, Павел убедился, что Мельпомена (или как там ее) к нему благосклонна и принялся за свой труд, озаглавив его как записки заурядного человека. Потом зачеркнул, подумав, что это где-то уже было, и написал на чистом листе бумаги (немного над собой издеваясь) новое название:
"Опыты одной бестолковейшей человеческой жизни". Павел ухмыльнулся. Ему нравилась вся эта затея, но слово "бестолковейшей" все-таки коробило.
И он снова все зачеркнул и написал серьезнее:
"Несколько историй из жизни Павла Крутова".
А начал он свое повествование с любопытного случая, который произошел с ним летом 1972 года. Да, тем самым летом, когда горело Подмосковье и в городе стояла дымная мгла...
История первая
" ...Ибо это невозможно"
Тертуллиан.
Вот уже второй месяц Москва изнывала от жары.
Светящее сквозь сизую завесу, и, казалось бы, потускневшее солнце, палило еще более нещадно. В прогнозе погоды уже привычными стали слова "дымная мгла". Очертания города расплылись, асфальт превратился в мягкое месиво, дышать было нечем, а то, чем было дышать, называлось "дымной мглой".
Была суббота и, решив посвятить ее науке, Павел Константинович Крутов (научный сотрудник одного из Московских НИИ) направился по Кузнецкому мосту в Государственную Публичную Научно-Техническую библиотеку.
Кузнецкий мост поддерживал свои традиции. Толпа книжников, ставшая уже неотъемлемой частью улицы. была привычна и естественна.
- Что у вас? - спросил у совсем зеленого юнца Крутов.
- Булгаков.
- "Мастер"? Сколько? - только из чистого любопытства спросил он.
- Восемь.
Павел поморщился, прекрасно понимая, что "восемь" это значит "восемьдесят",
и пошел вниз по улице.
Город, такой родной с детства, был неузнаваем.
Вытирая платком шею и оглядываясь на толпу спекулянтов в дымной мгле, Павел Константинович подумал: " Вот когда бы напустить чертей на Москву".
Пройдя мимо библиотеки, он направился к пивному бару недалеко от ЦУМа.
Купив минеральной и усевшись под зонт за столик, Павел Константинович стал просматривать свежие газеты.
Последнее время Павел заметно сдал. Неудачи и неприятности преследовали его, так что нервы тоже стали сдавать. В Институте закрыли тему, которой он занимался два с половиной года, отношения с начальством обострились и это мешало работать спокойно. Бывшая жена досаждала ему всевозможными претензиями на мебель, на жилье, на вещи, а теперь уже и на "Жигули", на которые вообще никаких.... Ну, даже смешно говорить.
Короче, с некоторых пор Павел стал женоненавистником... Но все же в душе, где-то глубоко, жила в нем щемящая грусть по "Ней".
В молодости он как-то пришел на день рождения к своему приятелю. Пришел к назначенному времени (а значит - рано). И вот в ворохе альбомов, репродукций, открыток, которые высыпали ему хозяева для того, чтобы занять чем-нибудь рано пришедшего гостя, Павел нашел ту самую открытку старинной репродукции, которая и сейчас лежала в его портмоне. Там была изображена женщина и это женское лицо было таким, что у Павла засосало под "ложечкой" (хотя он до сих пор не знал, где эта самая "ложечка" находится). Он понимал, что никогда.... Словом, он, как воришка, оглядываясь, сунул карточку в карман и весь вечер хотел только одного: прийти домой и смотреть на это юное прекрасное лицо. Потом он стал искать в толпе хоть что-нибудь похожее.
Увидел Веру, поборов в себе робость, подошел, познакомился и.... опомнился уже женатым человеком.
Как это произошло, он теперь толком и не объяснит.
Боже, как паскудно они жили...и как ненавидел теперь Павел Крутов всех женщин.
Они развелись. Вера соглашалась на развод с условием, что у нее будет отдельная квартира. Павел шел на все. И вот теперь - коммуналка.
Жизнь в общей квартире угнетала Павла.
Соседки постоянно ругались, мешая работать. Каждая считала себя правой и тащила Павла на свою сторону в свидетели, в какие-то товарищеские суды.
Он отказывался, ссылаясь на занятость.
Скандалы были уже фоном его повседневной жизни. А если добавить к ним лай собачки тети Маши, писк четырехлетнего Юры тети Нюры, да бесконечные несусветно-орущие магнитофонные записи тринадцатилетней Альки, также тети Нюриной (кстати, стоящей на учете в детской комнате милиции), то и это будет еще не полной картиной.
В общем, с некоторых пор Павел покупал "Рекламное приложение" к "Вечерке", желая найти хоть какой-нибудь обмен.
А женщин, как ему казалось, он ненавидел всех, скопом и каждую в отдельности, кроме той, что лежала в его кармане.
Павел просматривал газеты. Ничего не задержало его внимания. Он уточнил счет игры Фишера со Спасским и развернул "Рекламное приложение".
В колонке "меняю" Павел ничего подходящего для себя не обнаружил. Читая дальше, он хмыкнул:
- Куплю, сниму, сдам, продам гараж...
- Что, сынок? - переспросила бабуля, сидевшая рядом и державшая в руке пару авосек.
Павел в недоумении посмотрел на бабулю:
- Нет, ничего. Это я про себя.
Изучая рекламу, Павел не столько хотел действительно что-то купить или продать, сколько действовало простое житейское любопытство узнать, кто чем живет, кто чего хочет, кто чего уже не хочет, кому что надо, кто что потерял.
Он читал дальше и в разделе "продаю" прочитал:
"Продаю машину времени". Затем шел номер телефона: "....Спросить Геннадия Николаевича. Звонить в любое время".
Павел нахмурился, отложил газету и огляделся. Сизый город напоминал призрак той, знакомой с детства, родной и любимой Москвы.
В поведении прохожих он не заметил ничего необычного. Все шло своим чередом. Люди торопились или не торопились. Кто стоял, кто ехал, а кто сидел и пил минеральную.
Никакого ажиотажа, никакой сенсации.
Павел опять взял газету:
"Продаю машину времени".
- Черт, черным по белому.
Он разволновался.
- Ты чего сынок?
Бабуля все еще сидела рядом. Павел крякнул и протянул ей газету (раз уж своим глазам нельзя верить).
- Сейчас, очки одену.
Напялив очки, бабуля стала читать по слогам:
- Про-даю ма-ши-ну вре-мен-но, - бабка делано засмеялась, прикрывая рукой рот. - Придумают же.
- Времени. Машину времени, - серьезно сказал Павел, забирая газету.
- Аа-а.., - понимающе протянула бабуля и испугано замолчала.
Потом вдруг начала креститься:
- Господи, спаси и сохрани. Отчаянно народ живет. Нахапают всего, нахапают, а потом продают. У меня сноха... Я ей всегда говорю : " Наташка, заберут тебя, ой заберут. Живешь - каждого звонка боисся, думаешь - ОБэХээС. Войдут к тебе в дом, посмотрят, так и заберут".
Бабка вдруг спохватилась, что это она , перед незнакомым человеком...
- А машина времени - это часы чтоль?
Павел отвернулся.
Значит продают машину времени.. Но что так реагировать, может это действительно часы.
Павел в каком-то возбуждении купил еще одно такое же приложение.
Тоже самое. Слово в слово.
Павел Константинович, растерянный и погрустневший вошел в метро.
В вагоне он стал смотреть, кто что читает. Увидев у одного мужчины "Рекламу", Павел стал за ним наблюдать. Мужчина спокойно читал. Читал внимательно, все подряд. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда тот читал колонку под названием "продам". Мужчина был спокоен. Потом он встал и направился к выходу.
Павел пошел за ним. Мужчина был средних лет, по всей видимости грамотный и интеллигентный ( не то, что какая-то бабка). "Надо спросить у него о странном объявлении или я не успокоюсь".
Павел догнал мужчину и, запинаясь, спросил:
- Я видел... Вы "рекламу" читали... Тут о машине времени... Вот, как вы думаете...
- А! Я тоже могу продать.
- Да-а? - Павел удивился так, что челюсть его отвалилась.
- Да. Еще есть "Аракс", "Арсенал", "Песняры", кое-что из зарубежной эстрады.
Павел сомкнул челюсти.
-Музыка. Ну да, конечно. Извините. Я так, прицениться. Извините.
Павел вскочил в вагон и двери за ним захлопнулись.
"Фу, черт, ну конечно записи. Неудобно как. Все люди, как люди. читают, как надо. А я.. Из мухи слона делаю. Рот раскрыл:"..надо же, все продают машины времени! Нервы - ни к черту. Беру отпуск - и к отцу, в деревню."
У Павла отлегло. Он в сердцах скомкал газету. "Напечатают неграмотно, людей путают только".
Павел Константинович вышел из метро. Асфальт уже не таял, он испарялся. Люди хотели пить, но воды нигде не было. Ее выпили всю. За мороженым стояла огромная очередь. Павел спросил последнего и встал. Очередь двигалась медленно.
Продавщица, не торопясь, принимала новую партию. Люди роптали, но как-то осторожно.
- Не орите, а то совсем закрою, - пригрозила продавщица.
Очередь поворчала и притихла. Павел расправил "Рекламу" и закрыл ею голову. Проклятое объявление не давало покоя. "Нет, ну почему без кавычек?"
Он опять стал читать. Кто-то сзади тоже всунулся в газету. Павел косо смотрел на читавшего, пытаясь уловить хоть что-нибудь в этом лице. Но лицо как всунулось бездумно в газету, так же и отвернулось, немного в нее поглядев.
- За мороженым больше не вставайте, я обедать ухожу, - кричала недосягаемая продавщица.
Павел обернулся назад:
- Я отойду на минутку... Позвонить.
Он решительно пошел к телефонной будке, набрал номер. " Надо выяснить и выбросить из головы".
- Алло? - отозвалось в трубке.
- Добрый день. Мне, пожалуйста, Геннадия Николаевича.
- Да. Это я.
- Я по объявлению.. Тут вот напечатано: Продаю машину времени, правда, без кавычек. Это записи или пластинки?
- Нет. Это не записи. Там все правильно напечатано. Я продаю именно машину времени. Без кавычек, - усмехнулся голос.
- Вы хотите сказать...
- Простите, кто вы по профессии?
- Я? Научный работник. Химик, - Павел решил взять себя в руки.
- И чем вы занимаетесь?
- Я занимаюсь физической химией.
- То есть, ни физикой и ни химией, - нехорошо пошутил голос.
Павел опять сник.
- Что вы закончили?
- Университет, - в конце концов. Павел злился на все на свете.
- Отлично... Значит интересуетесь, - голос в трубке замолчал. - Ну что же, приезжайте, побеседуем.
- Да я собственно, не то что бы...
- Не сомневайтесь. Машина новая, уже опробованная, надежная. Недорого. Всего несколько тысяч. Метро "Сокол". Поселок художников знаете?
Ну, найдете. Улица Врубеля, 19.
В трубке раздались гудки.
Павел вернулся в очередь.
- Невероятно, - пробубнил он.
- Не говорите, никак не подойдем.
Продавщица все-таки закрыла киоск перед самым носом Павла.
Вспотевшая и беззащитная очередь, недоумевая, разошлась.
"Ехать или не ехать", - думал Павел и загадал: "Если из-за угла дома выйдет первой женщина - не еду, если мужчина - рискну".
Вышел мужчина. Павел закурил и поехал на "Сокол".
Ах, Москва, ты поистине неисчерпаема. Сколько тебя изучал Паша Крутов, исходил вроде всю вдоль и поперек, а не знал, что в самой гуще каменного города, среди высотных зданий и шумных магистралей есть такой тихий, цветущий и зеленеющий оазис, наполненный ароматом цветов и пением птиц.
Деревянные домики, садики, калиточки, какие-то необычные растения, пихты и даже кедр.
Павел шел и читал названия улиц: Шишкина, Поленова, Саврасова, Левитана, Врубеля.
Улица Врубеля была тенистой и очаровательной. Редко стояли двухэтажные особняки нестандартной уютной планировки. Цвели старые липы и наполняли улицу сладким духом, прохладой и покоем.
Павел Крутов, вспоминая таинственные демонические картины Врубеля, подошел к дому № 19.
Зеленый заборчик, небольшой палисадник.
Павел вошел в открытую калитку и остановился.
Розовые и белые маргаритки красиво окаймляли дорожки, у забора цвели какие-то ранние лохматые георгины, а под окнами - высоченные гладиолусы. Окна в доме были открыты. Голубые занавески то поднимались, то опускались от еле заметного ветерка.
Павел подошел к дому и позвонил, готовый ко всему.
Дверь открыл мужчина, пожалуй ровесник Павлу, но как-то больше, основательней. Он пристально смотрел своими карими глазами и молчал.
- Добрый день, - сказал Крутов, - можно видеть Геннадия Николаевича?
Мужчина, изучив Павла, ответил:
- Геннадия Николаевича можно видеть. Это я. А вы - не физик и не химик?
Кареглазый улыбнулся и пригласил войти. Павел как-то натянуто посмеялся и пошел за хозяином.
- Понимаете, - застенчиво, словно оправдываясь, начал Павел, - Я занимаюсь изучением вещества..., материи, если хотите,... физическими методами.
Павел робел перед кареглазым, но уверенно продолжал:
- В моем распоряжении новейшие приборы. О лазерах слыхали?
Кареглазый чем-то был доволен, но молча смотрел на Павла, сложа руки на груди.
- Ну, так вот. Я изучаю кремнийорганические вещества. Вы должно быть знаете, в четвертой главной группе таблицы Менделеева углерод и кремний стоят один за другим, рядом (как калий и натрий). Но что может быть различней?
Представьте себе, - Павел воодушевился, - вся материя содержит углерод.
Природные соединения, органика!
- Белки, жиры и углеводы, - вставил кареглазый.
- Да! Основа жизни! - Павел чувствовал себя на коне. - А кремний? Сицилиум, песок, камень..
- Смерть..., - спокойно вставил опять кареглазый.
Павел вздрогнул:
- Да если хотите...
- Не хочу, - кареглазый засмеялся. - Я читал что-то такое, у Стругацких кажется...
- Вот, вот. И мы у себя в лаборатории, можно сказать, приближаемся к пониманию свойств, гм..., белковой молекулы, у которой вместо атомов углерода - кремний.
Павел явно преувеличивал.
- Ведь если синтезировать кремнийорганическ...
- Вы синтезируйте сначала нормальную, а потом уж кремниевую белковую молекулу, - перебил кареглазый.
Павел замолк. при закрытии темы его работы завлабораторией говорил где-то то же самое.
- Ну, не обижайтесь... Как вас зовут? - Кареглазый протянул руку.
- Крутов, Павел Константинович... Можно Павел.
- Присаживайтесь, мы отвлеклись от нашего дела.
Павел вспомнил цель своего прихода и, усаживаясь в кресло, огляделся.
Интересной конструкции лестница вела в комнату на втором этаже, широкая стеклянная дверь которой была открыта. Телевизор был где-то высоко, напротив окон верхней комнаты. Он, по-видимому, поднимался и опускался автоматически.
Вдоль всей стены под лестницей стояли аквариумы и компрессоры издавали еле слышный приятный шумок.
Голубые занавески, зеленая вода в аквариумах, пузырьки воздуха - все это очень успокаивало и было даже как-то прохладно.
На стенах не было обоев. Был тес. Гладкие, ровные, узкие досочки. В окне были видны красные гладиолусы. Такие же три высоченных цветка стояли на полу, в глиняном сосуде, очень похожем на двуухую амфору.
Павел присмотрелся. На амфоре были изображены гладиаторы. Гладиолусы и гладиаторы... Павел никогда не подозревал, что эти два слова происходят от одного корня. Он задумался и ... вдруг чуть не упал со своего кресла от неожиданности.
- Дай рубль! Дай рубль! - кто-то орал на втором этаже.
- Вова, не груби. Вова, не груби..
Павел вскочил, а кареглазый, откинув назад голову, безудержно хохотал.
Потом поглядел наверх и сказал:
- Соломон, прекрати, ты нам мешаешь.
- Все суета-а-а, - кричал голос, противно растягивая последний слог, - все суета-а.
Павел увидел попугая и тоже засмеялся.
- Соломоша прелесть, - нахваливал себя попугай.
Кареглазый нажал какую-то кнопку и стеклянные двери закрылись.
- Итак, - глядя на Павла и тоже усаживаясь в кресло, начал кареглазый, - Итак, ваша жизненная философия?
Павел удивился очень неожиданному вопросу:
- В каком смысле?
- В прямом. Вы материалист? Категорически или быть может с отклонениями?
- А..Вы об этом. Я подумал, что насчет женщин там, вина...
- Нет. Все, что я буду спрашивать и говорить никакого заднего смысла не имеет. Я должен знать ваши убеждения. Ваше морально-философское кредо, если хотите.
Кареглазый был серьезен, но Павлу показалось, что тот его передразнивает.
- Не хочу, - в тон ответил Крутов.
Кареглазый резко обернулся.
Павел замялся:
- Не хочется, знаете ли...
- Откровенничать. Понимаю.
Кареглазый нажал еще одну кнопку. В стенке плавно, с приятной музыкой и со световыми эффектами, открылся бар и из него выехало несколько бутылок.
Геннадий Николаевич предложил выбрать.
- Без разницы, - ответил Павел.
Тогда кареглазый взял пузатый керамический флакон и налил вино в изящные фужеры. Выпили. Павел восторженно взглянул на кареглазого:
- Это что?
Геннадий Николаевич, улыбаясь, налил еще:
- Угощайтесь, пожалуйста..
Жидкость была легкая, терпкая, ароматная, напоминала не то коньяк, не то бальзам и если бы Крутова спросили, каким должен быть на вкус эликсир жизни, он ни на минуту не задумываясь, ответил бы, что именно таким! Только таким! Только! Потом Павел почувствовал, что включился вентилятор, а из журнального столика выдвинулся ящик. Там лежала плитка шоколада и сигареты... и музыка..
Да, да! Все это время звучала музыка. Крутов был культурным человеком. Он узнал Баха. Какой-то из его хоралов. Кристально-чистый женский голос пел вверх, в купол и, отражаясь, рассыпался от туда по всему собору.
"Боже, - думал Павел, беря сигарету. - Живут же люди. Возьму в лаборатории что-нибудь подходящее и взорву свою коммуналку к чертовой бабушке".
Под пристальным взглядом кареглазого Павел расслабился и решил ему довериться.
- Вы спрашиваете философия? Гм..Да еще жизненная? - Павел зажег сигарету и затянулся. В сущности он был рад любому человеческому общению.
- Да, я материалист, только...
- Что, есть сомнения? - заинтересованно спросил кареглазый.
- Нет, я бы не так выразился. Я материалист, только...гм..экзистенциальный.
Павел смотрел, улыбаясь, на кареглазого.
- Так, - сказал тот. - "Экзистенциализм". Угу...- кареглазый что-то припоминал:
- Камю, Сартр, Хайдегер... или, может быть, Бердяев?
- Нет, нет. Я атеист, - сказал Павел и, шутя добавил, - православный.
- Если я вас правильно понял, то центральным вопросом этой философии является вопрос о смысле жизни?
- Вот-вот, о смысле жизни...Человечества и, в частности (а может быть и в особенности) моей. Вы знаете, мне иногда кажется, что я нечто такое исключительное.
Павел улыбался до ушей:
- Ну как, я достаточно откровенен?
Кареглазый улыбнулся:
- Не ново, не ново. Но вы продолжайте. Я вас очень внимательно слушаю.
Павел увидел, что кареглазый был серьезен. Как ему не хватало вот таких разговоров. Как иногда хотелось даже пофилософствовать. Но было не с кем.
Веру интересовали только сплетни и тряпки. На работе все держались на уважительном расстоянии друг от друга и говорили кроме науки разве что о спорте. Правда, у Павла был младший брат, Женя, работающий на радиозаводе. Женя Крутов боготворил Павла с детства. Павлу это нравилось. Они иногда встречались и пили. Но Женя был незамысловатым парнем, жил сегодняшним днем. Заботы о жене и двух дочках отнимали у него все свободное время, а сейчас они с женой ждали третьего ребенка. Нужен был пацан для полного счастья...
А тут кареглазый сам тянул на откровенность, интересовался им, Пашей, внимательно смотрел, внимательно его слушал, говорил серьезно, на равных, хотя Павел чувствовал полное его кареглазое превосходство. Павлу давно хотелось высказаться. Он чувствовал, что другого такого момента может и не быть и Крутова словно прорвало...
Он говорил о дрейфующих материках и о разбегающихся галактиках, о развитии видов, стремящихся к совершенству и о рядах Фурье, тоже стремящихся... Он говорил о вселенской геометрии Лобачевского, которую всегда вспоминаешь, когда слушаешь Баха и о том, что мы сейчас видим звезды, которых давно уже нет! Он говорил о людях Эллады, о боге Спинозы, о связи эпох, об искании в прошлом такого близкого и понятного нам. Павел читал Блока, цитировал незабываемые изречения великих людей. Он брался за карандаш и рисовал на газете замысловатую стереохимию кремнийорганических молекул.
Павел вспомнил и об "Единой теории Мира", которую создавал всю жизнь один странный человек, которому никто никогда не верил, кроме очень известного в России поэта и что он, Павел, совершенно случайно нашел его бумаги у себя в комнате. Эти бумаги посыпались на него, когда он со злостью отрывал от стенки, потребованное бывшей женой, бра. Классический случай - стул под ним качнулся, он схватился за светильник, проводка, замурованная в стене, стала выдергиваться и вместе со штукатуркой на Павла стали падать исписанные мелким, красивейшим почерком, пожелтевшие листы.. Но это уже другая история, которую Павел опишет позднее.
Павел был воодушевлен и все, о чем он говорил, становилось действительно каким-то неэвклидовым пространством, где все пересекается, соприкасается, сплетается, где всему и во всем можно найти аналогии. Говоря, Павел чувствовал, что приближается к чему-то главному, к той мерцающей в сознании неясной цели, которая была то близка и, казалось, проста, то опять становилась непостижимой и недоступной. Она манила, но не давалась в руки, всегда ускользая...
Она - это Истина?... Но когда Павел вспоминал об Истине, он сбивался, начинал запинаться, не мог подобрать нужных слов и замолкал.
И опять становился слышным шум компрессоров, шорох занавесок, возня попугая.
Кареглазый тоже молчал, потом взял сигареты и протянул Павлу:
- А как же все-таки, Павел Константинович, быть со смыслом?
Павел в упор посмотрел на Геннадия Николаевича:
- Я пришел к выводу, что смысла в жизни нет.
Кареглазый не шевельнулся.
- Жить, чтобы умереть? Появиться и исчезнуть... Пройти по обочине жизни незамеченным, непонятым, не понявшим, несостоявшимся и в конце концов смирившимся и затихшим.. Зачем? Ну, ответьте? Вы скажите, чтобы все передать сыну, который продолжит и, может быть, успеет? А я опять спрошу... Зачем? Вы скажите, что человечество должно стремиться к совершенству. Опять - зачем? Ну,
зачем? Чтобы слаще есть и крепче спать? Может вы скажите - приближение к истине? Приближение к недостижимому - смысл жизни человечества? Нет! Не принимаю. Все эти хрестоматийные ответы я не принимаю.
Кареглазый встал:
- Вы, Павел Константинович, говорите очень абстрактно. Истина там, приближение..., недостижимое... Давайте конкретнее. Труд - вы принимаете?
- Разумеется.
- Познание?
- Да-а-а, - с не терпящей возражения интонацией согласился Павел.
- Прогресс?
- Для чего?
- Ну, хотя бы для того, чтобы помочь природе, если потребуется.
Павел насторожился. А кареглазый развивал свою мысль:
- Представьте, что мы одни во вселенной и любой космический катаклизм может нас уничтожить. Уникальность жизни. Немыслящая материя - мыслящую.
Сохранить уникальность жизни - вот задача человечества. Правда, человечество само себя может уничтожить в любую минуту. Вот именно тогда, когда все исчезнет и станут бессмысленными все самые прекрасные усилия всех людей, живших во все времена. Даже умирать не так страшно, зная, что человечество остается. И все время идти, идти по лестнице совершенства, расширяя сознание, выводя его из тесных рамок 3-х мерности нашего подлунного мира, чтобы быть открытым безмерности Космоса, чтобы можно было не пропустить сигналов других миров, важных для нас.
Павел Курил. Нет, кареглазый не убедил его. Зачем помогать природе, если она вон сколько времени безаварийно существует?
Теперь Павел ясно понимал только одно, что если когда-нибудь мир исчезнет, то все станет еще более бессмысленным, и он был благодарен кареглазому хотя бы за это.
Павел вздохнул и ему захотелось выпить еще из той самой бутылки.
- Павел Константинович, а как вы относитесь к машине времени?
- Считал всегда невозможным и эта мысль меня не преследовала. Вектор времени всегда направлен в одну сторону.
- Так, с теорией относительности, стало быть, знакомы?
- Спрашиваете...
- В пространстве и времени ориентируетесь?
Павел покосился на пузатую бутылку:
- Пока еще да.
Кареглазый подлил вина и Крутов с удовольствием осушил фужер.
- Конструирование машины времени, - продолжал кареглазый, - исходит из теории относительности, из учения Эйнштейна о пространстве и времени.
Кареглазый ходил по комнате.
- Это учение, как вы знаете, отказывается от абсолютного разграничения пространства и времени. От иллюзии абсолютной одновременности во всем бесконечном пространстве. Зацепимся за эту мысль и попытаемся создать логическую модель машины времени. Вы совершенно правы. Время - вектор, у него есть направление. Данное мгновение движется, а не наступает сразу везде. Следовательно, во всем бесконечном пространстве можно найти такую точку, в которую только-только приходят движущиеся мгновения времен Древней Эллады.
Павел чувствовал, что выпитая жидкость начинала бродить в его теле. Он в некотором недоумении слушал Геннадия Николаевича и ему казалось все понятным и четким. Впрочем четким так, как может быть четкой тонкая вьющаяся струйка сигаретного дыма...
- ...., а, если это так, то отправившись в то место, где к моменту нашего прибытия на Земле были бы времена расцвета эллинистического мира, представить себя собеседником Сократа не стоит труда.
- Ага, все-таки представить, а не побеседовать.
- Поймите меня правильно, Павел Константинович. Я не изобретал конструкцию, которая преодолевала бы все эти даже трудно представимые расстояния, а потом опять возвращалась на Землю в нужное время. Если вы поняли, что это в принципе возможно, то поймите, что возможна и такая конструкция, более оригинальная - я не буду сейчас углубляться в научные обоснования ее возможности - которая, не покидая Земли переносит нас в любое другое интересующее нас время. Эта модель основана на открытии некого Джона Вейса.
- Для меня это имя ново, - нахмурился Павел.
- Да, но не застревайте на этом. Эйнштейн отказался от абсолютного разграничения пространства и времени, а Джон Вейс пошел дальше и доказал взаимозаменяемость пространства и времени. Он утверждает, что в данный момент вы живете и во всех прошедших временах, потому что те мгновения не исчезли. Они текут, они распространяются по Вселенной.
- Я хочу уточнить, наверное вы имеете виду изменение мерности пространства? В пятимерном пространстве, если напрячься и представить, то человек как бы присутствует одновременно во всех происходивших когда-либо событиях, - вставил Павел.
- Я очень рад был познакомиться с вами, Павел Константинович, - кареглазый пожал Павлу руку. - Я уверен - мы поймем друг друга.
Кареглазый продолжал говорить столь же убедительно, а Павел затянулся и зажмурил глаза.
Мысль, четко улавливаемая, стала вдруг расплываться как струйка сигаретного дыма и Павел с удивлением отметил про себя, что он уже не мог слушать кареглазого с такой же легкой уверенностью, как раньше, но каким-то подсознанием он чувствовал, что все, что говорил кареглазый, ему знакомо и близко, им пережито, хотя до Павла доходили только отдельные фразы, идеи, мысли, расплывчатые образы и все они собирались в какое-то нечеткое облако, в котором, впрочем, можно было увидеть все, стоит только....
- .... сесть в машину времени, - говоря о своем, случайно продолжил кареглазый Пашину мысль. Павел очнулся.
- Чем образованней человек, чем культурнее, тем выше его способность к ассоциативному мышлению. Вот почему я так рад встречи с вами.
Кареглазый снова протянул Павлу руку и Павел, польщенный, снова налил из флакона и залпом выпил.
Кареглазый продолжал:
- В нас с вами сконцентрированы все прошедшие времена, которые лежат пластами в нашем сознании. Открытие Джона Вейса позволяет дать этому времени любой ход... Ну а машина времени стоит у меня в гараже.
- Не может быть...
- Я клянусь вам, Павел Константинович! - Кареглазый улыбался Павлу. И Паша вспомнил рассказ о некоем дофине Франции, который никак не мог понять из объяснений своего преподавателя, почему сумма углов треугольника равна двум прямым. Наконец преподаватель воскликнул: " Я клянусь вам, что она им равна!"
"Почему же вы сразу не объяснили так убедительно?" - спросил дофин.
- Итак, она у меня в гараже! В какую эпоху вы хотели бы попасть, с кем из великих побеседовать?
Кареглазый не давал Павлу передохнуть. Павел как то тупо молчал. Он понимал, что это какая-то игра, но ему не хотелось из нее выходить.
- Геннадий Николаевич, я сейчас, в ХХ веке, даже вот сегодня, в Москве живу со многими замечательными людьми, но я же не иду к ним беседовать, а конечно хотел бы. С Рихтером, Шостаковичем, с Шолоховым, например. Я к ним прихожу и что говорю? Здрасте, я Паша Крутов, давайте поговорим?
Кареглазый одобрительно улыбнулся и ответил:
- Вам мешает это сделать ваша воспитанность, ваша скромность и ваша...
- Заурядность, - ухмыльнулся Павел.
- Я не это хотел сказать. Будем говорить "неизвестность". Хотите, вот сейчас, поговорить с Святославом Рихтером? - Кареглазый взялся за трубку и стал набирать номер.
- Что я ему скажу?
- Ну, договоритесь о встрече.
- Нет, нет.. - Павел покачал головой.
- Вот видите, это просто барьер. Психологический барьер. Когда вы сядете в машину времени, он исчезнет сам собой. И все же, с кем бы вам хотелось встретиться?
" Он меня разыгрывает, - подумал Павел, - интересно, чем это все кончится. Ну я тоже не такой простак..", - и решил назвать личность позаковыристей.
- С Иисусом Христом.
Кареглазый заходил по комнате:
- Это будет сложно.
- Почему?
- Историчность Христа не установлена стопроцентно.
- Ну мы знаем, приблизительно, время и место появления прототипа. Вы меня туда отправьте, а я вернусь и все расскажу.
- Пространственно-временную матрицу машины времени надо заполнять точными данными, а не приближенными..
- Ну, тогда я никуда не поеду...
Кареглазый поглядел на Павла, как на капризного ребенка и сказал:
- Пойдемте со мной.
Они вышли в сад. Он буйно цвел. Соловьи не пели... орали. Мир был прекрасен.
Впрочем, это Павел знал всегда.
Павел шел за широкой спиной кареглазого. Тот внушал доверие, но Павлу было уже все равно. Они вошли в гараж и двери за ними закрылись.
Свет был естественный. Над прозрачной крышей покачивался тополь.
Сама машина выглядела просто. Внимание Павла привлекли два баллона с какой-то странной тяжелой жидкостью.
- Она у вас что, на керосине?
- Нет, это жидкий уран.
- Что-о-о? - Рот Павла открылся, как это уже было однажды.
- Садитесь.
Павел понял, что все сопротивления бесполезны и что даже если он и захочет, то все равно не сможет выйти из под власти кареглазого.
- Слушайте, - немного труся, спросил Павел, - а я вообще назад-то смогу вернуться?
- Да. Это будет запрограммировано.
Павел сел. Кресло ушло под его тяжестью куда-то вниз, потом повернулось и Павел понял, что теряет ориентацию.
Но кареглазый стоял впереди и твердым голосом говорил:
- Матрица пространства слева, временная - справа. Четко набирайте нужные данные в матрицах, после этого, поверните красный рычаг. Произойдет их совмещение и вы отправитесь в путешествие.
Павел нажимал на кнопки. Через некоторое время он ощутил, что воздух стал упругим, осязаемым, потом появился слабый ветерок, который имел приятный таинственный запах: "Так должно быть пахнут века", - мелькнуло у Павла. Но кареглазый был еще перед глазами:
- Нажмите медленно педаль и поворачивайте рычаг.
- Павел нажал. Раздались звуки. Едва уловимые высокие тона сменялись низкими. Что это? Музыка разбегающихся атомов или музыка сфер?
Павел прикоснулся к красному рычагу и стал медленно его поворачивать.
Какофония звуков сменилась ровным тихим гулом, воздух стал так тяжел и так давил на Павла, что он не мог пошевелиться.
Кареглазый исчез, тополь над крышей - тоже. Что-то ослепительно яркое било в глаза, похожее на луч солнца или на ту лунную дорогу, по которой шли когда-то Понтий Пилат и тот бродячий философ, на встречу с которым стремился сейчас Павел.
"Верю, ибо это невозможно!"
* * *
Павел уходил от Геннадия Николаевича уставший и взволнованный.
Ощущение правдоподобности происшедшего было полным. Чувство тоски не прошло. Оно усложнилось, приобрело другую окраску, стало гуще.
Павел растеряно ходил по улице... Надо было идти домой, но, боже, как ему не хотелось видеть сейчас тетю Нюру.
И от какого-то отчаяния он решил позвонить жене.
- Вера? Это я, Павел.
- Что тебе?
- Вера, ты что делаешь? Хочешь я к тебе приеду?
- Где ты так нализался..? - В трубке раздались гудки. Немного подумав, Павел набрал другой номер.
- Женю Крутова, пожалуйста.. Женя? Здорово. Это я, Павел. Приходи ко мне, выпьем. Павел старался держаться бодро, не подавая виду.
- Люду оставлять не могу. Вот-вот должна.
- А, ну-ну. Готовь четвертый гардероб, - поддевал Павел брата. - Ну, будь.
Павел вынул из бумажника записную книжку, полистал ее. Звонить было некому. Он стал бестолково засовывать бумажник в карман,
но тот упал. Павел нагнулся и... его словно пронзила молния. На полу телефонной будки, рядом с бумажником, лежала выпавшая карточка с изображением его идеала, который он носил в себе и с собой всю жизнь, но так и не встретил.
Павла прошибла испарина. Стоит только вернуться на Врубеля, 19 и через несколько мгновений он мог бы увидеть ее живой, осязаемой, пахнущей, нежной..
Павел выбежал из будки. Побежал в одну сторону, потом в другую, остановился:
- Нет, лучше позвонить...
Он опять влетел в будку.
- Геннадий Николаевич? Это Крутов. Мне надо совершить еще одну поездку,- задыхаясь стал говорить Павел.
- А что такое?
Павел объяснил кратко, как мог.
- Павел Константинович, понимаете, если бы вы сегодня побывали, к примеру, в Х1Х веке, то в ХV11 я рискнул бы вас отправить. Но 1 век до нашей эры...это знаете ли, не хухры-мухры.
- А завтра?
- Пожалуйста. Прямо с утра и приходите. Только уточните пространственно-временную матрицу. Точное время и место нахождения объекта.
"У сухарь, - подумал Павел, - объекта.." и бросился в музей изобразительных искусств.
Очень симпатичная женщина-искусствовед объяснила, что на открытке изображена четырнадцатилетняя дочь художника и что это английская школа живописи.
В голове мелькнула мысль: "Четырнадцать лет, совсем ребенок".
Павел в небывалом возбуждении переступил порог своей коммуналки. Как он не хотел столкнуться ни с одной ненавистной рожей... Тихонько, на цыпочках, прошел в свою комнату и заперся. То, что он пережил недавно в доме 19 начисто было вытеснено тем, что должно было случиться.
Павел думал, как и о чем будет с Ней говорить. Прорабатывал свою английскую речь, учил стихи ХV11 века, листал Шекспира...., то ложился на диван, то вскакивал.
Решил, что надо бы оставить ей что-нибудь на память.
Побежал в ювелирный. Попросил продавщицу подобрать серьги. Та спросила:
- Серьги для женщины?
Вопрос Павлу показался глупейшим:
-А что, мужчины их тоже носят?
- Их носят еще девушки, а это большая разница.
Убитый доводом, Павел кивал, мол, да, для девушки..
Он нес домой эту голубую коробочку с золотыми сережками и задыхался от счастья. Ему и в голову никогда не пришло бы сделать такой подарок жене.
Нет, он покупал ей к 8 марта всякую чепуху, только чтобы та не вопила. А тут...
Заснуть он, конечно, не мог всю ночь. А утром, ровно в десять часов он был уже на Врубеля, 19. Он вошел в калитку и ...... остолбенел.
Навстречу, выкручивая половую тряпку, шла грузная женщина. Ее необъятная грудь представляла собой нечто вполне самостоятельное, которое двигалось совершенно независимо от движений женщины:
- Куда, ну куда?
- Мне нужен Геннадий Николаевич.
- Съехал.
- Что?
- Мы приехали, он и уехал. Комнату снимал.
- Извините...
Павел хотел уйти, но увидев в гараже красные "Жигули", спросил:
- Там была... ну .. эта..
- Машина времени, чтоль?
- Да.
- Ее Вовка на чердак втянул. Там балуется.
- А она не его?
- Кого?
- Не Геннадия Николаевича?
- Не-е-т, - с достоинством протянула женщина. - Мой Вовка сфантазировал. В "Пионерской правде" писали. Он у меня, ой, бедовый. Все в доме электрифицировал. А Гена, тот психолог, из Киева, - женщина ставила Вовку вровень с Геннадием Николаевичем и продолжала:
- Он приехал и говорит, машину посмотреть. Что-то доправил, но уже по большому счету и сказал, что подойдет для сеансов.
- Каких сеансов?
- Гипноза. Да-а. В глазах у него сила есть. Бог дал. Ой, чудили тут с Вовкой. А умный, аж жуть. С собой книг - привез два чемодана и рюкзак.
- Спасибо. До свидания.
- А Вовка-то наверху.
Павел решительно уходил от дома 19.
- Слушайте-ка, а вы не Крутов будете? Записочка вам.
* * *
Дымная мгла все висела и висела над городом.
Павел понял все. Да-а, кареглазый силен.. И Вовка. Ты смотри, сработал..В "Пионерке"... Значит гипноз... А я, как мальчишка... Мол, еще раз прокатиться. Не хватало еще, чтобы Гена снимал меня скрытой камерой, а потом демонстрировал в качестве иллюстрации на каком-нибудь ученом совете.
Тьфу... "О боги, боги... Зачем Вы оставили меня.."
Павел достал карточку девушки из ХV11 века. Она ему вдруг странно напомнила соседскую Альку, которая стояла на учете в детской комнате милиции.
Посмотрел, сунул в карман и угрюмо уставясь в землю, отправился домой, в свою коммуналку.