В открытом море почти всегда шумят волны.
С особым только им присущим плеском, они катятся по поверхности водного пространства, не давая ему покоя, наполняя окружающий мир своей песней, с отголосками далеко ушедших или приближающихся штормов.
Передо мной же был открытый океан, где высокие волны плавно переваливаясь, казалось, несли потоки воды куда-то вдаль. Они дружными рядами спешили плотно сомкнуться вдалеке, рождая удивительной формы, белые языки пены, причудливо создавая сверкающую под лучами Солнца серебристую бахрому или воздушные пузыри, которые тут же лопались в тихой истоме.
Море вздыхало и замирало, затихая, но только на миг, и, спустя мгновение, все повторялось снова и снова.
Выйдя только что на палубу, я остановилась у борта – небо казалось мне куполом лазури. Окаймляя эту необычайно огромную махину воды, оно постепенно менялось, и в зависимости от яркости неба менялись и краски моря.
- Нет ничего удивительного в том, что моряки так любят море, - подумала я.
- Здравствуйте! – поприветствовал меня кто-то за спиной.
В море на таком огромном океанском судне, где живут и трудятся долее тысячи человек даже в течение длительного рейса – за целый год многих людей можно и не знать, но все приветствуют друг друга всегда.
Здесь я преподавала морякам физику, математику и другие предметы, которые соответствовали моему диплому.
Я оглянулась. Это был мужчина, далеко не молодой, но лицо его светилось такой добродушной улыбкой, что я невольно улыбнулась в ответ.
- Любуетесь морем? – спросил он.
- Да так, смотрю. Какое оно разное… – сказала я без всякой мысли.
- Это Вы подметили очень точно, море действительно разное. Сейчас оно кажется почти спокойным. Море отражает само небо, и скоро всё изменится, - пояснил моряк.
Я взглянула более внимательно и осознанно на окружающее пространство.
- Море хмуриться, чувствуется, что небо заволакивает тяжёлая туча, - произнес он, не поднимая к небу глаз, глядя на море.
Отблески заката открывали яркие полоски на бурлящей воде, но быстро расползались по поверхности, неизвестно куда исчезая, будто бы тая в глубинах волн.
- Скоро начнется гроза и хлынет дождь, - произнес, не торопясь, мой собеседник.
Небо ещё было чистым, и меня удивило, откуда он взял, что на небе и туча, и будет дождь, но я промолчала.
Наше судно – океанский корабль, раздвигая волны, врезалось в них, как нож в густое масло, а сердце корабля билось в спокойном ритме, потому что моторы работали в обычном режиме.
Этот ритм на судах постоянен.
Его ощущаешь подошвами, если стоишь на палубе, особенно ощущаешь его, когда спишь, - чувствуешь всем телом, головой, но более чутко – висками.
Струи дыма оставались далеко за кормой, когда вибрация усилилась, стало очевидным – судно меняло скорость.
- Какая сильная вибрация, и как она утомительна своим постоянством, - сказала я, - мы как - будто живем в движущемся вагоне, привыкнуть к этому, просто, невозможно.
- Да, Вы правы, вибрация сопровождает человека в море всегда днём и ночью из месяца в месяц, и длится она годами, правда, бывают перерывы, - мой собеседник помолчал, а затем продолжил, - но только один раз в году, когда судно стоит в ремонте в доке, месяц или два. В это время одни моряки уходят в отпуск, другие - продолжают нести вахту и во время ремонта, отвечая за ремонт на своем участке. Так что, вся наша жизнь – это вахта на судне, - сказал он и снова улыбнулся.
Начал накрапывать дождь и мы разошлись.
Впоследствии, мне стало известно и его имя, и его должность. Это был дизельный механик Николай Спиридонович.
Именно, о нём я и хочу рассказать.
В море работает много интересных людей, и судьбы у них удивительные. Но о нём я хочу рассказать, потому что был он старше всех моряков, и был этот человек необычайно отзывчив. Говорили о нём так, если судно уходит в ремонт, то Николай Спиридонович остаётся на судне, давая возможность другим побывать в отпуске.
Как-то я ещё раз побеседовала, так же случайно, с этим человеком. И когда меня заинтересовала работа машинного отделения, помню, с каким вдохновением он говорил о своей работе:
- Да, кстати, Вы не поверите, но для тех, кто там работает, рабочий ритм мотора – это как музыка для музыканта. Когда этот ритм ровный и мягкий, именно, мягкий – эту мягкость мотора я слышу. Так вот, когда этот ритм ровный и мягкий – я знаю, что машина работает в нормальном режиме. Можете придти к нам в машинное отделение со своими учениками, приглашаю".
Он с таким упоением говорил, что я слушала его с интересом, не перебивая, а Николай Спиридонович продолжал:
- Машина – это сердце корабля. Если работает машина, то корабль живёт – он в движении. Он дышит, а когда нет этого ритма или, как Вы говорите, этой вибрации, то спит корабль, если в дрейфе, а в доке – лечится.
Не рискуя что-либо говорить, что бы не перебивать, я слушала этого человека и удивлялась: сколько замечательных, добрых слов он находил для неживых, казалось, неинтересных вещей, что они оживали и восхищали меня…
И вот однажды у меня был урок по двигателям внутреннего сгорания, но зачем долго говорить, если рядом реальная их работа.
И мы с учащимися отправились на экскурсию в машинное отделение.
Вначале мы спускались по нормальному трапу, но когда открылась тяжелая дверь, я пропустила и механика, и своих учеников вперёд. И войдя за ними, оказалась на маленькой, ажурной металлической площадке, от которой такая же ажурная металлическая, винтовая лесенка спускалась глубоко вниз – там работали машины, как говорили моряки, - сердце корабля.
Мои ученики по винтовой лесенке быстро спускались вслед за механиком вниз, а я остановилась, как вкопанная, на этой площадке. У меня даже закружилась голова от такой большой высоты и огромного пространства, а там внизу работали и машины, и их механизмы.
На такой решетчатой металлической площадке тоненькие каблучки моих туфель проваливались в дырочки решетки. И чтобы не застрять в них, я, зацепившись рукой за поручни, приподнялась на носочки, чтобы высокие каблучки не касались решетки. Спускаться я не стала.
- Нет, нет, ни за что! – подумала я.
Но не из-за неудобной для меня лестницы, нет. А из-за шума! При работе таких машин в этом огромном пространстве было не просто шумно, а невыносимо шумно.
Всё гудело в каком-то непонятном ритме и такте, мне сразу сдавило виски.
Моторы шумели так, что говорить что-либо было бесполезно – ничего не слышно. Я подумала:
- Адово место!
Скорехонько я повернула назад - скорей подальше от вибрации и ритмичного ударного шума!
И спешно, справившись с тяжелой металлической дверью, я выскочила, как из ада.
- Да, машинное отделение – место святое на судне! Не случайно вход посторонним закрыт. Вибрация и шум выше предельного для простого человека, - мелькнуло в голове, когда я вышла на палубу, вдохнув свежий воздух.
Работают там, как я убедилась, особые люди, любящие свое дело, настоящие моряки, крепкие, с большой силой воли и выдержкой. Кстати, некоторые из них - мотористы, учились у меня в разных классах.
Мои ученики – моряки заслуживали уважения, и я гордилась ими и восхищалась искренне.
Раньше во время шторма, я считала, что сложно нести вахту на мостике, когда вокруг бушует море, закрывая водяным потоком горизонт, точнее заливая широкие стекла капитанского мостика.
А в шторм судно не стоит на месте. С работающими во всю мощь моторами оно идёт, идёт и идёт, стремясь сократить время своего пребывания в чреве разбушевавшейся стихии океана, стремясь, как можно быстрей, покинуть такой опасный район. Затем найти спокойный участок этого безбрежного пространства воды, чтобы продолжить свой промысел или путину.
Теперь я знала, что там, глубоко внизу, ниже уровня моря, можно сказать, в трюме – в машинном отделении, в шторм особенно напряженно работают люди, доверяя свою жизнь тем, кто наверху, на капитанском мостике.
В машинном отделении в шторм люди заняты только тем, чтобы моторы работали с большой нагрузкой чётко и не подвели, а значит надо постоянно следить за всем, что может нарушить привычный их ритм – ритм сердца корабля. И среди них мои ученики и их наставник механик Николай Спиридонович.
Жизнь моряков в море продолжается долгие месяцы и годы.
А море живет своими законами и мы, подчиняясь его настроению, работаем, чтобы выжить в тех суровых условиях, которые оно нам преподносит.
Моряки – народ терпеливый и обязательный, если надо, значит надо – так и идут наши календарные деньки друг за другом неделей за неделями из месяца в месяц, за годом - год.
Но бывает у моряков и отпуск, как обычно.
Но обычно случается так, что человек оказывается в отпуске на берегу не летом, а зимой, когда снег и только снег, и снова море, и через год снова снег, и снова море, и опять снег, и не увидеть ему ни зелёной травы, ни зелёной листвы и ни калины красной…
Николай Спиридонович как-то и не думал об отпуске: если море - так море, если ремонт - так ремонт. Работы всегда много, и он все время на судне. Здесь его уютная каюта, здесь его дом. И так много лет.
Жизнь его шла своим чередом, к трудностям он привык: если надо, так надо!
Но пришло время - уходить на пенсию.
И вот торжественно отметили это событие, но оказалось, что Николаю Спиридоновичу некуда идти.
Нет у него ни семьи, ни дома, ни квартиры.
Просто, на земле у него нет жилья.
Вот такая история!
Все растерялись, как же так?
Замечательный механик, прекрасный человек.
Как же быть? Думали и гадали!
В конце – концов, предоставили ему однокомнатную квартиру.
Заслужил!
Книга "Роза ветров моих", 2007г. Издательство "Русаки", Москва.