«Новомосковск» проходил фареро-исландский рубеж крайне рваным, рубленым курсом, на малых оборотах. Постоянно приходилось разворачивать лодку под девяносто градусов, а иногда вообще давать разворот и идти в обратном направлении. Все дело было в том, что на кормовых азимутах стратегические ракетоносцы серии 667БДРМ были глухи, как Бетховен в конце жизни. Да и не только эта серия, кстати, а все достаточно старые лодки. «Гепарду» было проще – у него на корме, за плоскость винтов, были вынесены гидроакустические устройства, и командир К-335 за свои тылы мог не опасаться. А вот «Новомосковску» приходилось выделывать дикие пируэты, чтобы носовые и боковые антенны и микрофоны могли прослушать ситуацию позади себя.
— Вот за что я люблю подплав, — начал свою излюбленную песню Толь Палыч. — Наверху сейчас штормит, а у нас тихо. Как в могиле!
И действительно. Какая бы не была плохая погода наверху, на глубине пятидесяти метров царил вечный покой. Тут не было качки, холодного ветра, брызг соленого моря. Служи – не хочу.
Ровно в три минуты одиннадцатого на мостике прозвучал доклад акустика:
— БИП — акустик. За нами обнаружена подлодка, пеленг сто двадцать, дистанция сорок семь!
— А это не «Гепард»? – уточнил Сергей.
— Никак нет! «Гепард» я периодически слышу практически прямо на нашем генеральном курсе, на пеленге сто! И дистанция до него ближе.
— «Гепард» уже засекли?
— Не думаю. Если бы я точно не знал, что он тут где-то есть, я бы принял его за естественные шумы.
Командир поморщился, как от зубной боли, и отключил связь. Посмотрел на Свиридонова:
— Говоришь, как в могиле? Похоже, наши заокеанские коллеги не гнушаются некрофилией. Все же нашли они нас. Ну, оно и неудивительно. У них, в отличие от нас, не «глухари» сидят в наушниках, — конечно Сергей не винил свою БЧ-71, он прекрасно отдавал себе отчет, что подводные крейсеры серии 667БДРМ имели не самые чувствительные уши, да и шумели под водой, даже в режиме «Тишина», изрядно.
— Боцман, будем уходить. Обе турбины полный вперед, курс – сто восемьдесят. Принять главный балласт, кроме кормовой. Погружение четыреста семьдесят. Дифферент на нос семь пятнадцать градусов. Надеюсь, командир американцев не будет играть в ковбоев, и нырять за нами. Слушать в отсеках. Доклад каждые три минуты.
— Есть погружение четыреста семьдесят, курс сто восемьдесят.
— Командир, а не слишком круто? – обеспокоенно поинтересовался СПК БУ – старший помощник командира по боевому управлению, в простонародье – «Буба».
— Как бы мало не оказалось, Дмитрий Иваныч. Это ж как бешеные псы, если сели на хвост, уже не отцепятся.
По машинному телеграфу команда ушла к корме, два атомных сердца лодки в мощной конвульсии выкинули очередную порцию пара на турбины, валы субмарины завращались быстрее, и крейсер, мелко подрагивая механизмами, начал набирать ход. Попутно в чрево «Новомосковска», в его огромные цистерны между двумя корпусами, начала поступать забортная вода, а вертикальные рули, закрепленные на рубке, изменили свое положение – исполинская туша стального Левиафана начала стремительно проваливаться на глубину, недосягаемую для американских лодок. Дифферент был настолько велик, что вахтенному штурману пришлось ловить свои карандаши и линейки.
— Скорость двадцать четыре! – доложил боцман через некоторое время. – Глубина сто пятьдесят, продолжаем погружаться.
Командир немного подумал и решил отдать приказ на активацию буксируемой антенны. Смысла экономить на спичках уже не было. Так акустикам будет проще работать.
Через две минуты поступил доклад:
— БИП – акустик. Неопознанная лодка держит дистанцию и глубину. Как на тросе идут. Судя по гидроакустическим характеристикам, это подводная лодка класса «Лос-Анджелес». Точнее сказать не могу. «Гепарда» не наблюдаю.
— Добро, — отозвался Сергей.
Корпус лодки начал испытывать огромное давление. Команда молча прислушивалась к звукам своего корабля, который начал стонать и скрипеть на все лады. Больше всего это напоминало поезд дальнего следования. Когда в темноте ночи тот начинает свое движение от безымянного полустанка и скрипит сцепками и колесными парами на стрелках железнодорожного полотна. В полной тишине, какая стояла в отсеках, это было особенно зловеще. Старший лейтенант Новиков, у себя в медотсеке, был не на шутку встревожен. Это был его первый выход в море. И сразу же – погружение на огромную глубину. Он был сильно удивлен, когда не смог открыть дверь своего отсека. Поначалу он запаниковал, и хотел уже, было, начать дубасить по двери кулаками. Но, рассудив здраво, он подавил в себе позорный для подводника приступ клаустрофобии. Ничего страшного не произошло, уговаривал он себя, просто от давления корпус лодки сжался, переборки сместились ближе друг к другу, косяк двери сжался и дверь заклинило. Подвсплывем – и все придет в норму.
Боцман доложил о достижении глубины в четыреста семьдесят метров. Командир тут же скомандовал:
— Обе турбины стоп. Рули на «ноль», включить стабилизатор глубины. Осмотреться в отсеках.
Через мгновение начали поступать доклады. Сначала от первого отсека, потом от десятого. За ним отчитались второй и девятый. И так далее. Все было в норме.
Лодка, без включенного реверса, по инерции проскочила несколько кабельтовых вперед и погрузилась на несколько метров. Дальнейшему погружению препятствовала сложная система стабилизатора. Российская лодка замерла и слилась с окружающим фоном. Единственное, что ее сейчас могло выдать – шум насоса первого контура энергетической установки, который, при работающем реакторе, постоянно качал рабочее тело реактора — воду.
— Акустик, доклад каждые две минуты, — чуть ли не шепотом проговорил Сергей в трубку «каштана».
— Есть доклад каждые две минуты, — репетовал акустик.
Доблестные служители американской демократии «Новомосковск» хоть и потеряли, но далеко уходить не собирались. Они прекрасно понимали, что русский подводный крейсер затаился где-то тут, а потому рыскали вокруг него, правда, на глубине в два раза меньшей. Особенностью советской школы судостроения всегда была громадная надежность спускаемых на воду кораблей, которую обеспечивал заложенный еще на стадии проектирования трех, а то и четырехкратный запас прочности. «Новомосковск», как и подавляющее большинство стоящих на вооружении Российской Федерации лодок, имел двухкорпусную структуру. Внешний корпус – легкий, он только создает обводы лодки. При погружении он затопляется, таким образом давление внутри него и снаружи одинаковое. В легком корпусом находится только то, чему не страшно давление – балластные цистерны, антенны гидроакустической станции, рулевые тяги.
Под внешним корпусом скрывается внутренний, так называемый прочный корпус. Его форма далека от идеальной гидродинамической, какую имеет легкий корпус. Задача прочного корпуса – защитить команду от огромного забортного давления. Окажись в море только прочный корпус, на скорости двадцать четыре узла лодку было бы слышно за сотни километров, что было неприемлемо. А благодаря синтезу двух корпусов конструкторам удалось достичь потрясающих возможностей – «Новомосковск» и однотипные ему крейсера могли погружаться на глубину более пятисот метров.
Американцы же, до недавнего времени, предпочитали делать однокорпусные лодки. От того и глубина их погружения редко превышала триста метров. Правда, современные образцы американской военной промышленности были настоящими произведениями искусства. Лодки типа «Сивулф» и «Вирджиния» практически не уступали, а, возможно, и превосходили российские лодки по глубине погружения.
В последнее время стало появляться все больше и больше образцов полуторакорпусных подводных лодок. К ним относились, к примеру, новейшие подводные лодки серии 855 «Ясень». Первый многоцелевой подводный корабль этого проекта, «Северодвинск», как раз сейчас проходил испытания. Легким корпусом на этой лодке были прикрыты только корма, ограждение ракетных шахт, и нос лодки, где, помимо носовых балластных цистерн, пряталась новейшая антенна ГАС. Носовые и кормовые части корпуса создавали необходимый поток водных масс, так, чтобы лодка имела наименьшую шумность. А средняя часть корабля имела только прочный корпус. При этом глубина погружения «Северодвинска», по заверениям конструкторов, была ничуть не меньше, чем у лучших образцов двухкорпусных лодок, а по гидроакустическим характеристикам она превосходила вообще все, что до сего момента было создано в советской и российской военной промышленности. Вполне возможно, что даже новейшая немецкая подлодка, которую общепризнанно считали самой тихой в мире, могла проиграть «Ясеню» по уровню шума, в важнейшей, скрытого в толще водных масс объекта, дисциплине. Все это достигалось путем многократной шумо- и виброизоляции. На специальных амортизаторах покоились не только механизмы лодки, но и целые отсеки! Это позволяло не только снизить шумность лодки, но и повысить ее живучесть в случае атаки торпедами и глубинными бомбами, так как специальные проставки гасили колебания корпуса и переборок, не позволяя им распространятся дальше одного отсека.
— БИП – акустик. Неопознанная лодка замерла практически над нами.
— Добро.
Либо американцы нас засекли, либо окончательно потеряли. Командир решил немного подождать. На той глубине, где находился «Новомосковск», течение практически не было, а вот двумястами метрами выше на север шло теплое североатлантическое течение. Спустя пятнадцать минут стало понятно, что американский «охотник» знает, где находится русский «стратег». В то время, как их подводную лодку должно было снести течением, она оставалась на месте, отрабатывая винтами на малом ходу. Такого совпадения быть не могло.
В голове «Бубы» созрел хитрый маневр, с помощью которого можно было попытаться оторваться:
— Командир, есть план.
— Выкладывай.
— Продуть ЦГБ! Да погромче! Пусть они там обосрутся. А мы, пока они рванут в сторону, попытаемся свалить от них, поближе к берегам Исландии, и опять затаиться. Если что, там глубины не такие большие, можно будет пузом на дно лечь.
На мостике повисла тишина. Каждый понимал, что просто так командир бы не стал рисковать экипажем – маневр был рискованным и мог привести к столкновению двух субмарин. И сейчас в центральном посту, в мозге капитана первого ранга Сергея Радищева, решалась хитроумная задача. А стоит ли игра свеч? Настолько ли важно оторваться от преследования здесь и сейчас, да и вообще – отрываться? Мирное время, что может случиться? Ну, последят они за нами, что, в первый раз что ли? Командир, вдруг, вспомнил свой разговор с Батей. Нечего было думать. Надо отрываться.
— Добро. Исполняй.
Лодка вздохнула могучими легкими — воздух высокого давления пошел в балластные цистерны, вытесняя оттуда воду. Экипаж почувствовал себя как в скоростном лифте. Лодка, моментально обретя положительную плавучесть, начала стремительно подниматься. Американцы, услышав, что прямо под ними продулась российская лодка, постарались побыстрее уйти с ее курса. Неизвестно, о чем думала команда иностранной субмарины, а вот Толь Палыч пробормотал себе под нос:
— Главное, чтоб Талалихиным себя не возомнил.
Командир отдал приказ:
— Акустик, жахни по ним разок Скатиной! Определимся, — «Скатиной» на лодке ласково называли гидроакустический комплекс «СКАТ-БДРМ». – Если они нас не услышали до того, теперь точно свалят с нашего пути.
В обычной ситуации активные средства поиска редко используются подводниками для определения местоположения противника – этот способ сильно демаскирует подводную лодку. В основном это прерогатива надводных кораблей, которые не могут слышать лодку пассивно из-за шума собственных винтов. Но в данной ситуации Сергею уже нечего было терять, его и так засекли. А вот знать о противнике больше не помешает.
— Есть разово активировать «СКАТ»!
Лодка продолжала всплытие. Поступил доклад акустика:
— Командир, похоже, что нас сопровождают две лодки. Второй сигнал очень нечеткий, но он есть. И это не «Гепард» — скорость около тридцати пяти узлов, уходит на курсе сто восемьдесят пять. Сам «Гепард» не наблюдаю.
«Твою мать, этого только не хватало, — мелькнуло в голове капитана первого ранга. — Все же „Сивулф“ пришел по нашу душу. Ладно, потанцуем».
— Боцман, обе турбины на полный, курс двести семьдесят. Держать глубину сто!
— Есть полный, курс двести семьдесят, глубина сто, — репетовал боцман.
Лодка рванула в сторону. Двадцать четыре узла – максимальная скорость для «Новомосковска». Разогнать восемнадцать тысяч тонн металла – задача непростая, с которой турбины крейсера успешно справлялись. Успешно, но недостаточно. Американские лодки типа «Сивулф» могли ходить под водой со скоростью тридцать пять узлов. Да и второй американский подводный корабль, представитель серии «Лос-Анджелес», мог идти со скоростью в тридцать узлов, ненадолго разгоняясь до тридцати пяти. И нашему ракетоносцу просто повезло, что «вероятные противники» шарахнулись от него в сторону Атлантики, а не к Исландии. Спустя несколько минут командир дал приказание застопорить машины и погрузится на сто пятьдесят метров.
— Акустик – БИП. Доклад.
— Пассивно наблюдаю одну неизвестную подлодку. Идет в нашу сторону на глубине семьдесят.
«Ага, — подумал командир. – Кажись и правда купились».
Американская лодка прошла над «Новомосковском» не заметив его. Командир решил воспользоваться временной передышкой. Он направил лодку на малошумном ходу в сторону Исландии.
Прошел час. Американцы то обнаруживали, то теряли «Новомосковск» из виду. Эта игра в «казаки-разбойники» уже начинала надоедать, причем, судя по всему, не только командиру К-407. Субмарина-охотник начала допускать все больше ошибок в расчетах действий российского капитана первого ранга. Выручали их только большая скорость и чуткие «уши». Сергей был тертым калачом, не первый год ходил в подплаве, и просто так взять его за жабры было не просто. Но сейчас его занимало не это. «Гепарда» нигде не было. Акустики не могли его нащупать. С одной стороны это было плюсом, повышало шансы на то, что американские подводники его тоже не обнаружили. С другой стороны это нервировало Сергея. Он переживал за своего напарника.
В половине двенадцатого акустики доложили – американец снова потерял русский ракетоносец. Но все равно, крался где-то неподалеку.
— Твою мать, как же он меня заманал! – тихонько выругался командир.
— Сергей Владимирович, да не переживай ты так, — успокаивал его «Буба». – Да хрен с ними, нехай тусуются за кормой. Что они нам сделают-то?
— А если война? Тоже пусть «тусуются»? – не унимался Сергей, ерзая в своем кресле.
— Ну да, конечно… «Вдруг война, а я уставший», — процитировал бородатую фразу старпом по боевому управлению.
— Да ну тебя в баню, а… ну вот как прикажете работать с таким экипажем, а? Всем бы только командира подколоть!
В разговор вмешался Свиридонов:
— Нет, ну а что ты хотел? Он – «охотник». Мы же по их классификации – «ревущая корова». Вполне заслуженно, кстати.
— Я хотел, чтобы мы от «Сивулфа» не бегали. Хрен с ним, с «Лос-Анджелесом», как-нибудь ушли бы от них… А этот «волк» нам крепко в задницу вцепился. Кстати, где он там?
Акустики наблюдали только одну лодку. Это могло быть как хорошим знаком, так и плохим. Хорошим – если «Сивулфа» и правда нет поблизости. Плохим – если он есть, но на К-407 его просто-напросто не могут услышать.
Тем временем на «Гепарде», судя по всему, тоже не дремали. В семи милях севернее «Новомосковска» вдруг заработала активная гидроакустическая станция. Американцы резко изменили свой курс и направились к источнику сигнала. Сергей оживился.
— Молодцы! Решили отвлечь на себя… Им потом будет значительно проще уйти от преследования, — командир протянул руку к «Каштану». – Активировать средства ГПД! Отстрелить ГИП и «Бериллий»!
Торпедные аппараты лодки выпустили из себя специальные устройства гидроакустического противодействия. ГИП – гидроакустический имитационный патрон. Он прост, как три копейки. По своему действию напоминает дымовую гранату — производит вокруг себя облако из пузырьков газа, тем самым создавая мощнейшую засветку на экранах при активном поиске, и сильный шумовой фон при поиске «на слух». Хоть это и было изобретением сорокалетней давности, сейчас оно могло сильно выручить «Новомосковск». Под прикрытием этой завесы К-407 на малом ходу стал отходить в сторону от американских лодок, попутно погружаясь на глубину. МГ-124, он же «Бериллий», изобретение двадцать первого века. Представляет собой торпеду, до отказа начиненную электроникой. Смысл ее – отвлечь противника на себя. Дело в том, что этот прибор имитирует подводную лодку. Он издает те же шумы, что и подлодка, имитирует кавитацию винтов, скоростные и маневренные характеристики того корабля, с которого был активирован. Мало того, активно ставит помехи, для снижения эффективности вражеского гидроакустического комплекса.
— Штурман, какая тут глубина? – поинтересовался Сергей.
— Около трехсот семидесяти метров, не меньше, — сверился с картой Григорий Иванович.
— Боцман! Погружение триста пятьдесят, дифферент на нос пять градусов. Да, и сверните антенну, а то еще оторвем, не дай Бог.
Судя по всему, маневр «Новомосковска» удался. Американцы буквально разрывались между двумя целями. Первой был «Гепард», который, конечно же, давно скрылся с демаскированной позиции. Второй – «Бериллий», имитировавший в данный момент ракетный крейсер проекта 667БДРМ. Пока звездно-полосатые лодки вовсю развлекались с «фантомами», К-407 аккуратно плюхнулся пузом на грунт. Строго говоря, Сергея вряд ли погладят по голове за такие фортели. Сейчас не середина двадцатого веки, когда дизель-электрические подводные лодки, чтобы скрыться от преследования, опускались на грунт. Атомная лодка – очень опасная штука, и если что пойдет не так– плохо будет всем. Но командир «Новомосковска» доверял своей команде, в том числе и – боцману. Это был подводник от Бога, он как никто чувствовал лодку и мог вытворять с ней такие вещи, о которых даже подумать страшно. Раньше он служил на аварийно-спасательных батискафах, в задачу которых как раз и входило спасать экипажи тонущих и лежащих на дне моря субмарин. Так что командир, так как не видел другого выхода в сложившейся ситуации, принял рискованное решение доверить жизнь экипажа в руки матерого боцмана, который уже не раз доставал до грунта стальным дном доверенной ему лодки.
— Осмотреться в отсеках! Акустики, доклад каждые пять минут.
«Лос-Анджелес» постепенно удалялся от русского ракетного крейсера. Сергей вздохнул с облегчением. На часах был ровно полдень.
— Вроде оторвались. Надеюсь «Гепарду» удастся от них скрыться.