Сын родился!

Виктор Мельников 2
Когда б мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила —
Всех видов и мастей...
Вероника Долина

1

На Руси извечно строились деревянные крепости. Бревенчатые стены, вкопанные в плотный земляной вал, сплочённо высились вокруг крепких дубовых срубов. Эти крепости-поселенья охраняли ещё и ворота с коваными створами...
Вот c такой крепостью любила сравнивать Антона Косарева его жена. Антон посмеивался: «Что же это за крепость при таком малочисленном гарнизоне? Давай скорей сыновей нарожаем!» В том, что сможет защитить и её, и будущих детей от любой беды, он ни на минуту не сомневался.
Судьба жестоко ударила его всего через год после свадьбы: весной они с друзьями-экстремалами отважились сплавиться на катамаранах по реке Белой. Где-то у высоких скалистых берегов Урала их судно перевернулось, и пенная бурлящая река утянула за собой его жену. Долго после этого Антон жил с постоянным ощущением своей вины: как же так, не смог уберечь, оказался бессилен перед нелепой случайностью! Мучительными бессонными ночами ему чудилось, что мутный водоворот подхватил его самого и крутит, не давая вздохнуть. Но в одну реку нельзя войти дважды. Уж такова она, жизнь наша родимая, что в конце концов её поток обязательно вынесет человека к твёрдому берегу. А здесь, на суше, она предложит свои, совершенно неожиданные сценарии...

Антон редко ходил на семейные вечеринки к друзьям. Нельзя сказать, что он завидовал чужому счастью, но обида, что у него жизнь не сложилась, жгла сердце, и праздник был не в праздник. На этот раз он не мог отказаться от приглашения: был день рождения его крестника. Виновника торжества за столом не оказалось — набегался, устал, спит. Посидев немного за столом, Антон пошёл в Виталькину комнату. «Положу машинку под подушку и потихоньку уйду», — решил он. Но ушёл одним из последних.
...Она стояла у окна с его крестником на руках. Лицо незнакомки озарял мягкий вечерний свет. Прижавшись щекой к пушистой головке ребёнка, она сияла чистотой материнства. Мадонна с младенцем... У Антона встрепенулось и словно воскресло сердце, как оживает порой подбитая птица. Она медленно повернулась, и взор её, немного печальный и ясный, заворожил Антона. Весь вечер он поглядывал на неё издалека, словно боясь спугнуть. А когда зазвучало танго — медленный и вполне доступный Антону танец, он пригласил её. Несмело приобнял большими ладонями тонкое тело и почувствовал под белым пушистым свитерком биение её крови. Одинокой крови — почему-то подумалось ему.
Она первая, улыбаясь, но не поднимая глаз, спросила:
— Как вас зовут?
— Антон, — волнуясь и подавляя дрожь, ответил он. И не успел узнать её имя: танец закончился.
Незнакомка ухватила его за руку и потащила к хозяину дома.
— Включи караоке! — попросила она. — Вот! Тридцать седьмой номер!
Под смех и шуточки собравшихся дуэтом исполнили детскую песенку «Антошка, Антошка, пойдём копать картошку!».
— Неправильно, неправильно поёте! — закричал кто-то из гостей. — Не «Тили-тили, трали-вали», а «Тили-тили тесто, жених и невеста»!
Он уже оправился от смущения. На душе стало легко и светло. А она, продолжая игру, улыбнулась:
— А вы не боитесь? Может, у нас с вами любовь с первого взгляда?
Антон посерьёзнел. В её интонации ему послышались такая доверчивость, такая беззащитность и открытость! Задумчиво глядя в её глаза, кивнул:
— Это не любовь — это судьба. Хотя я даже не знаю, как вас зовут.
А звали её очень красиво. Лизой. Елизаветой.


2

Через неделю они случайно встретились на трамвайной остановке. День был весенним, солнечным. Клубился под солнцем асфальт. Плыли над головой кучевые облака. Хрустел под ногами отощавший снег.
Антон обрадовался, а Лиза почему-то испуганно взглянула на него. Нет, она не его испугалась, а странного толчка в груди. Загорелось что-то внутри, зажгло. Сразу вспомнилась та вечеринка. Её шутливый разговор про любовь, закончившийся банальным поцелуем. Тогда ей просто хотелось пококетничать, ощутить себя желанной, обаятельной, счастливой. Кажется, это удалось... Но если это была игра, чего же сейчас сердце так волнуется, почему щёки так горят? «Неужели и взаправду влюбилась? — запело что-то внутри. Но она тут же оборвала эту счастливую мелодию: — Нет. Так не должно быть. Так нельзя. Эта блажь должна пройти. Обязательно».
— Здравствуйте, Лиза.
Ну вот, всё нормально, снова они перешли на «вы».
— Здравствуйте, Антон.
— Я много раз звонил вам на работу, но каждый раз мне отвечали: скоро будет, скоро будет... Как хорошо, что мы с вами всё-таки встретились!
Антон радовался, как ребёнок.
— Город наш маленький: где-нибудь и увиделись бы.
— А вы какой трамвай ждёте?
— «Копеечку».
— Далеко вам?
Лиза, вздрогнув, взглянула на Антона.
— Мне в военкомат...
И она рассказала ему о том, как они дружили с Вадимом с пятого класса, как всё между ними было определенно и ясно. Вместе поехали в Москву поступать в институт. Она поступила, а он нет. Той же осенью его забрали в армию, а уже зимой короткими автоматными очередями стали пробиваться письма из Чечни. Одно, второе, третье... Потом около года письма шли только в один конец. Ждала, ждала с надеждой. Может, в госпитале где, может, в плен попал... Уже начали возвращаться ребята с войны. Возвращались по-разному: кто целёхонький, кто без руки, без ноги, а кто и вовсе в цинковом гробу. Только не было среди них Вадима. Словно вообще его не было на той войне. И вот седьмой год Лиза ждёт его. Ходит каждый месяц в военкомат. Как на свидание. И каждый раз ответ один и тот же. Сколько за эти годы их прозвучало! Целая тетрадка бы уже исписалась! И Лиза согласна ходить ещё столько же, лишь бы отыскался её Вадька...
Лиза выплескивала свою боль, а Антон каждой клеточкой впитывал её. Не заметили, как проехали остановки «Пионерская», «Комсомоль¬ская», «Площадь Двух революций». Сердитая кондукторша вернула их к действительности:
— Конечная! Выходите, молодые люди!
Выйдя из трамвая, растерянно потоптались на остановке, будто не зная куда идти.
— А я тоже воевал в Чечне, — горько улыбнулся Антон.
— Вы были там? — удивилась Лиза.
— Пришлось...
— Скажите, Антон, — Лиза оживилась. — Ведь никто не видел, как он погиб. Значит, он жив? Ведь правда?
— На войне всякое может быть, — уклончиво ответил Антон. — Могли, конечно, и в плен взять. Но война уже давно закончилась. Даже кто в рабстве у них был, и те вернулись. Впустую вы ждёте. Если бы он был жив, вы бы давно какую-нибудь весточку получили.
— Ну как, как мне хоть что-то узнать! Хоть бы какая-то определённость... Годы прошли — не дни, не месяцы... Все твердят: семью надо создавать, детей заводить... А я как подумаю, что вот выйду за кого-нибудь замуж, а он вернётся...
— Напрасно вы терзаете себя. Если так и случится — он вас не осудит. Ведь вы его столько лет ждали. Вы молодая, красивая... перестаньте жить прошлым. — И тут же, внезапно: — Выходите за меня замуж...
Лиза удивлённо посмотрела на него.
— Но я же вас не знаю... не люблю...
— Зато я очень люблю, — твёрдо ответил он.
Они стояли у высокой крепостной стены древнего кремля. Слева щурилась пыльными бойницами на перекрёсток Астраханского тракта и Владимирской дороги Грановитая башня. Справа устремился ввысь шатёр Маринкиной башни, где когда-то томилась гордая полячка — венчанная царица московская, ставшая узницей, — Марина Мнишек.
— Вы что же, хотите заточить себя тоже навеки в крепость?
Лиза ничего не ответила.


3

Осенью они сыграли свадьбу. Две беды, два горя соединились вмес¬те. И снова жизнь обрела свою цену. Но чего так боялась Лиза, то и произошло: именно накануне вернулся Вадим. Подоспел на самую свадьбу.
В ресторане, где шло торжество, взъярённый парень прорвался прямо к столу. Лиза в полуобморочном состоянии глядела на него. Не побежала навстречу. Не сорвала голоса. А только отшатнулась, словно в неё ударила молния, побледнела и схватилась за грудь... Вадим стоял перед ней. Целый, невредимый, но с каким-то другим лицом, чужими глазами... Они сцепились с Антоном за грудки. Затрещали рубашки, посыпались на пол оторванные пуговицы. Охранники еле растащили соперников. Рассвирепевший гость, вырываясь, всё же выкрикнул на весь зал:
— Ты вор! Но я её всё равно верну!.. Всё равно!..
Снимая развязавшийся галстук, Антон Косарев только ухмыльнулся: что взято, то свято... Однако заноза в сердце всё же осталась. Подпортил Вадим его торжество.


4

Но всё вроде бы улеглось. Лиза перешла жить к Антону, они вдвоём произвели в квартире полный ремонт, и их жизнь сделалась одной непрерывной песней. Иногда Антон с горькой иронией думал: «Новые стены, новая мебель, новая жена... Всё с чистого листа». Прежняя острая боль осталась в прошлом. Для них не было пасмурных дней — каждый день был согрет солнечными лучами взаимной любви, а тоскливое, чёрное одиночество, которое так терзало каждого ночами, сменилось сладостными, «медовыми», как они называли, ночами...
Когда Лиза сказала Антону, что забеременела, Антон бросился искать календарик.
— Зачем тебе? — удивилась Лиза.
— Давай посчитаем, когда он родится! Сколько уже?
— Врач сказала: недель восемь... Но это пока не точно. На ранних сроках всегда ошибаются.
Когда же, в какую счастливую ночь зародился их ребёнок? Антон мысленно промотал время назад и опешил: выходило, что он был тогда в дальнем рейсе. Возил кирпичи из Белоруссии. Он выскочил на кухню, пытаясь успокоиться. Ну ошибаются врачи, ошибаются: неделей больше, неделей меньше — как определишь? Лизе он ничего не стал говорить: всё равно невозможно выяснить, где правда, где ложь и измена, а где плод больного воображения...
Но всё-таки однажды, пряча глаза, Антон предложил жене:
— Лиза, послушай... У тебя такой сильный токсикоз... Может, лучше аборт сделать?
И сразу пожалел.
Такой он Лизу никогда не видел. Она вскочила с дивана, отбежала к окну, замоталась в длинную белую тюлевую штору. И, помолчав, сдавленно, как-то загробно, прошептала:
— А давай я рожу, а ты убьёшь его.
— Ну что ты!.. — Антон был потрясён не меньше жены. — Это я так... Наоборот хорошо, что у нас с тобой так быстро получилось, — добавил, пытаясь улыбнуться. — Я не против и второго ребёнка. К тому же и президентские получим. Двести пятьдесят тысяч на дороге не валяются.
— Я тебе его обязательно рожу, — успокаиваясь, не то в шутку, не то всерьёз сказала Лиза. Она подошла к мужу и положила голову ему на грудь. Конфликт был исчерпан.
Лиза добрела и округлялась как на дрожжах. Живот уже выпирал вперёд, словно колокол. Всё чаще и чаще дитя било в утробе ножками.
Однажды во время прогулки, где-то в углу городского сада Лиза наткнулась на яркую красную сыроежку. Она обрадовалась грибку и вырвала его вместе с корнем.
— Значит, сын будет, — объяснила тёща Нина Сергеевна, когда молодые рассказали ей о находке.
Лиза поджала губки:
— А я больше девочку хочу.
Антон интуитивно догадался, что в этот момент жена думала о войне, которая забирает сыновей, о Вадиме. И наигранно-сурово спросил:
— А что — сына любить, что ли, не будешь?
— А вы не заглядывайте вдаль. Не надо, — высказалась Нина Сергеевна. — Ты же дитя из собственного тела родишь. Твоя кровинушка в нём течь будет. А сын или дочь — какая разница! Лишь бы родить!
И Антон на этот раз был согласен с тёщей на все сто процентов.

5

Была пятница. Конец рабочей недели. Нагруженный свёртками и пакетами, Антон возвращался с работы домой. На дворе было то самое прекрасное время, когда из-под толщи снега стали появляться проталины, пробиваться пятачки земли с прошлогодней травой, и повеселевшие воробьи с громким чириканьем деловито обследовали их, находя там какую-то поживу. И воздух был уже по-весеннему ароматен и свеж. Наступало новое время, дарящее новую жизнь. «Как всё-таки здорово, — думал Антон, — идёт весна, обновляется природа, а у меня родится сын и... обновит породу!» Во как! Он громко рассмеялся — куда его занесло: вон в какие философские дебри, да ещё и стихами! На сердце у него было радостно и торжественно, не раздражало даже карканье ворон.
Лифт в доме, по своей постоянной привычке, не работал. От него пахло, как от привокзального туалета. Сигнальная красная кнопка, прожжённая каким-то обалдуем, зияла дырой, словно незапломбированный зуб. Пол, липкий, вероятно, от пролитого пива, противно цеплял подошвы.
Антон тихо ругнулся и, перехватив поудобнее тяжёлые пакеты, пешим ходом отправился покорять лестничные пролёты.
Дверь в его квартиру была почему-то приоткрыта. Свет горел во всех комнатах. На полу темнел свалившийся с вешалки тёщин плащ. Он поднял его и повесил. И, уже тревожась, вошёл в большую комнату. На диване лежала Лиза, поджав к животу колени. Рядом сидела Нина Сергеевна. Её взгляд резко метнулся в сторону зятя.
— Наконец! Объявился! — Она встала. — Уже и ждать устали!.. Жена вот-вот родит, а его где-то носит... И что вы, мужики, за народ!
— Что, началось, что ли? — испугался Антон.
Тёща только руками всплеснула. А Лиза еле слышно проговорила:
— Плохо мне... Больно...
— Её же в больницу надо! — воскликнул Антон. — В больницу!
— Конечно, не в церковь! — раздражённо выкрикнула Нина Сергеевна. — У неё воды отошли. — И она начала складывать заготовленные вещи в сумку. — Это плохо: держать младенца посуху. Кабы чего плохого не вышло.
В комнате стоял какой-то непонятный дух. На полу лежали мокрые, запятнанные простыни.
— Так чего ж до сих пор «скорую» не вызвали? — удивился Антон.
— А ты попробуй сам вызови! Весь дом без телефона сидит. С утра где-то авария... Сколько раз говорила: купите сотовый. Всё денег жалко!
— А вы что? На необитаемом острове, что ли, живёте? К соседям нельзя сходить? На улицу выбежать?
— Вот и сходи сам к соседу, — огрызнулась тёща. — У него же машина. Пусть до роддома довезёт.
Но разговаривать с Семёном оказалось делом бессмысленным. Тот, шатаясь, держался за дверной косяк и ухмылялся пьяной, кривой улыбкой.
— Тебе чего... сосед? Разбираться, что ли, пришёл? Поздно...
Антон глубоко, с сожалением вздохнул. И пошёл к своей двери.
— Ты чего приходил-то? — с трудом выдавил из себя хмельной Семён. — Чего надо было?
Косарев, не оборачиваясь, махнул рукой.
А Лиза, уже одетая, сидела на диване, обеими руками бережно обхватив живот. Рядом — тёща с сумкою на коленях. Они обе вопросительно смотрели на Антона.
— Пьяный он... Надо самим как-то добираться... Может, такси или попутку ловить.
— Час от часу не легче, — с досадой, резко бросила тёща.
— Что вы на меня кричите?! — не выдержал Антон. — Я его, что ли, напоил?
— Ты, не ты... какая разница? — не сдавалась тёща.
— Мама, — голос у Лизы был слабый, какой-то чужой. — Ну зачем ты так? Чего на него нападаешь? Он и так по две смены вкалывает.
— Знаем мы эти две смены...
На этот раз Антон сдержался. Хотя из души так и рвался крик ярости.
— Антон... Помоги мне, — услышал он тихий голос жены. — Совсем сил нет. И живот болит.
Антон протянул Лизе свою сильную руку. Она опёрлась на эту твёрдую, надёжную крепость, и они медленно вышли из квартиры. Ступенька за ступенькой спустились вниз. И Лизе показалось даже, что боль как-то отступила, утихла — хоть домой возвращайся. В ней по-прежнему легко и свободно бились два сердца.


6

К вечеру похолодало. Сильный апрельский ветер словно вымел их узкую улочку — ни людей, ни машин. Антон, оставив женщин у автобусной остановки, метался на дороге в надежде поймать попутку. Но за всё время проехал только один мотоциклист. Мать и дочь сидели на лавочке под стеклянным навесом. У Лизы снова начались боли, она уже не только стонала — порою не могла сдержать крика.
— Антон! — позвала тёща. — Антон!
Он подбежал, продолжая оглядываться на дорогу. А ветер меж тем всё крепчал, и талый снег под ногами расползался, как глина.
— А может, взять у соседа? — громко спросила Нина Сергеевна.
— Чего взять? — не сразу понял Антон.
— «Чего, чего», — передразнила тёща. — Машину! Вот чего. «Жигулёнок» его.
— Как это взять?
— А так... сейчас возьмём, а потом обратно поставим. Благо у подъезда она стоит. Права у тебя есть, — совсем уж ласково уговаривала тёща. — И риска никакого. Пока Семён проспится, она уже на месте будет. Только туда и обратно...
Антон замер в раздумье.
— В принципе, можно, конечно... — нерешительно произнёс он. — Но всё-таки это угон. За это и в тюрьму недолго...
— Ну какой угон? Не у чужих же берём, — возразила тёща. — У соседа! На время!..
Антон оглянулся на пустую, темнеющую улицу. В окнах домов уже зажигались огни. Даже прохожих не было. И помощи ждать неоткуда.
Антон мгновенье молчал. Словно прислушиваясь к себе. Потом решительно сказал:
— Хорошо. Ждите. Сейчас приеду.


7

Оранжевый «жигулёнок» с ночными угонщиками на борту, рассекая ещё не замёрзшие лужи, спешил в сторону родильного дома. Навстречу дул сильный апрельский ветер. Антон вёл машину умело — аккуратно и мягко объезжая колдобины. Он считался шофёром опытным, да и «жигулёнок» был послушен и лёгок, не то что его большегруз с прицепом. Когда попадались ямы, Антон переключал и гасил скорость. А потом сно¬ва выжимал газ до отказа и гнал машину со стовёрстной скорос¬тью. Когда Лиза начинала стонать, тёща причитала горестно:
— Ну быстрей, ради Бога, быстрей...
Антон молчал. Сдерживался. Ну куда, куда ещё быстрей? Зачем на себя кликать беду? Не дай Бог, гаишники попадутся. Сейчас он для них слаще любого пирога. Так что тише едешь — дальше будешь. Антон был рад, что всё так здорово получилось. Угнал машину! Да что там машину — он бы и самолёт похитил! Жена сына рожает!.. И всё, что он сейчас делал, — для неё, для его Лизы, его Лизоньки. Вон как она, бедная, свернулась комочком на заднем сиденье, стонет тихонько.
...Пьяного мужика Антон увидел ещё издали. Тот стоял у обочины, обхватив руками металлическую стойку рекламного щита. Его тело, обмякнув, чуть сползло вниз, но он упрямо старался держаться, прижавшись щекой к ледяному шесту.
Когда Антон почти поравнялся с ним, мужик вдруг оторвал руки от своей опоры и на полусогнутых выскочил на дорогу. Косарев резко крутанул руль влево, но ночной сумасшедший всё-таки ударился всем телом о дверь. Антон услышал этот глухой удар и боковым зрением увидел искажённую ухмылку пьяного лица. Это был Вадим. Но не тот красавец-молодец, который ввалился на его свадьбу, а обрюзгший, опухший, с давно не бритой щетиной.
Косарев ударил ногой по тормозам. Машина резко остановилась. Без признаков жизни мужчина лежал на снегу. «Надо же, снова встретились», — горестно подумал Антон.
— Что ты собираешься делать? — На лице тёщи застыл ужас.
Косарев, вцепившись в руль, молчал. Крупные руки его подрагивали, перед глазами в свете фар всё плыло. «Надо выйти, помочь, — думал он. — Может, не насмерть... Может, он жив...» Но руки, словно чужие, нащупали рукоять скорости и включили, сперва первую... потом вторую... и третью.
И вот машина уже бешено мчалась вперёд.
— Что это? Что это было? — спросила Лиза. Она лежала на заднем сиденье, голова — на коленях матери.
— Кажется, собака попала под колесо, — словно проснувшись, отозвался Антон.
И больше до больницы никто не проронил ни слова.


8

Пятиэтажное здание родильного дома, как громадный корабль, вы¬плыло из ночной темноты. Свет в окнах горел только на первом этаже. Антон выскочил из машины и побежал к парадному подъезду. Стал колотить кулаками в дверь. От ударов сыпалась штукатурка, весь косяк ходил ходуном. Медленно подошли тёща с женой. У Лизы было страдальческое, измученное, очень бледное лицо. Одной рукой она держалась за мать, другой поддерживала живот.
Ожидание показалось Антону вечностью. Наконец за старыми дверьми родильного храма послышались чьи-то шаги. Дверь распахнулась, и на пороге выросла тучная фигура пожилой нянечки в белом халате. Словно холодильник в дверях поставили.
— Ты чего ломишься? Звонок-то на что? Вот деревня.
— Жену привёз, — выдохнул Антон. — Плохо ей.
Женщина смерила всех опытным взглядом, давая понять, что в эту минуту именно она здесь — главное лицо. Антон вдруг вспомнил: надо было прихватить коробку конфет из серванта. Она бы здесь очень пригодилась.
— Переполошил всю больницу, — бурчала между тем нянечка. — Проходите. Прямо по коридору и направо. Посидите там, я пока врача вызову.
— Пожалуйста, побыстрее, — Нина Сергеевна умоляюще сложила ру¬ки. — Дочь уже рожает.
— Врач сама разберётся — рожает она или нет. Тоже мне, профессора нашлись! — осадила тётка. И уже добрей добавила: — Раз привезли, то нечего беспокоиться. А лучше возвращайтесь домой. Нечего вам здесь без дела болтаться. Только мешать будете.
— Нет, нет... мы дождёмся доктора, — запротестовала тёща.
— Ну, коли есть такая охота, ждите, — согласилась нянечка и не спеша заколыхала в другой конец коридора.
Антон находился в каком-то странном оцепенении. Ожидание было мучительно. Врач всё не появлялся. Они сидели втроём на топчане в коридоре и, словно сговорившись, смотрели на большие часы на стене. Тяжесть не покидала душу Антона. Перед глазами то и дело всплывал сбитый им Вадим, его выпученные от страха глаза и распростёртые руки. Всё это расплывалось в огромное чёрное движущееся пятно и давило на глаза. «А вдруг он умер? Надо было остановиться, подобрать. Всё равно в больницу ехали... А если не умер?.. Нет, теперь всё равно тюрьма будет... Вот ведь как в жизни бывает: чтобы родиться одному, понадобилось погибнуть другому... А впрочем, чего это я его хороню? Может, он ещё жив?» — спасительная мысль встрепенулась в душе Антона. Он вскочил и громко, на весь коридор, спросил появившуюся вдали нянечку:
— А можно от вас позвонить? Мне в ГАИ надо!
— Посторонним не положено, — донеслось из конца коридора. — Домой приедешь и звони сколько хочешь!


9

Врач оказалась женщиной пожилой, высокой и стройной. Взгляд её ясных проницательных глаз внушал уверенность и спокойствие. Она улыбнулась, оглядев Лизу:
— Ну что, мадонна, рожать будем? Ишь какая красивая.
Лиза ничего не ответила.
— Или я не права? — Доктор повернулась лицом к Антону. — Вы, мужчины, настолько привыкли, что вокруг вас все женщины красивы, что этого даже не замечаете. А ведь какая красота! Какие лица! Даже у простой женщины прямо-таки царское величие. Впрочем, для вас, мужчин, мы всегда загадка и непостижимая тайна. Я правильно говорю?
И она снова повернулась к Лизе.
Лиза с трудом улыбнулась.
— Какой срок, мамочка? — спросила врач.
— Тридцать две недели, — ответила за дочь Нина Сергеевна. — Всё проходило нормально, доктор, а сегодня вечером вдруг начались схватки. И воды отошли. Вот что плохо. Я так боюсь за неё...
— Ничего, милочка. Всё будет хорошо, — бархатным голосом успокои¬ла врач. — Пойдёмте за мной. Может, придётся готовиться к операции. Не исключено и кесарево.
— Ой... — испуганно вырвалось у Нины Сергеевны.
— Ничего страшного, некоторые сами просят, — успокаивала доктор. — Доченька ваша будет лежать в отдельной палате. Как королева. Вы можете тоже остаться, только возьмите у няни халат и бахилы. Но постарайтесь не шуметь. Время позднее, наши девочки уже спят. А они народ привередливый. — И врач увела Лизу, ступающую медленно и осторожно, словно она шла не по ковровой дорожке, а по скользкому льду.
Когда они остались в коридоре одни, Антон вдруг спросил Нину Сергеевну:
— Как вы думаете, что с тем случилось?
— Да что с ним сделается?! — с досадой отозвалась тёща. Ей было обидно, что зять в такой сложный момент думает не о Лизе. — Ты же на него не наехал. Он сам виноват: как леший, вылетел на дорогу. А может, специально на тебе хотел подзаработать? Сейчас так делают. — Она помолчала. — Я дверцу поглядела — на ней даже вмятины нет. Так что не бери в голову — всё обойдётся. Ты лучше про жену думай. У тебя дитё скоро будет.
— Сын, — уточнил Антон.
— Ну это как получится, — не стала уточнять Нина Сергеевна.
В конце коридора зажёгся яркий свет, задвигались фигуры в белых халатах. Захлопали двери. Послышались голоса.
— Но он мог удариться головой об асфальт, — тихо продолжил Антон. — Пьяный ведь.
Что это был Вадим, Антон не стал говорить тёще.
— Тем более, — поддержала она. Нина Сергеевна не выпускала из рук сумки. — Этих пьяниц ничего не берёт. Они в огне не горят и в воде не тонут. Небось отлежался да и хлещет сейчас с дружками пиво.
Антон только вздохнул.
Наконец дверь предродовой палаты открылась, и к ним вышла врач. Только другая, уже помоложе.
— Вы мать роженицы?
Тёща, поднявшись, кивнула.
— Пройдите к дочери. А вы, мужчина, останьтесь.
Нина Сергеевна стремительно вбежала в палату. Здесь всё сияло белизной — потолок, стены, пол. Лиза лежала на высокой кровати под яр¬ким светом, вытянув руки вдоль тела. На простыне её пальцы слегка подрагивали. Сестра собирала в чемоданчик какие-то инструменты. Когда она вышла, мать села возле дочери.
— Мне сделали укол, — голос Лизы был тих, губы бледные.
— Ты не волнуйся, — Нина Сергеевна взяла руку дочери в свои ладони. — Всё будет хорошо. Скоро появится твой малыш и закричит на весь мир.
Лиза прикрыла глаза, но потом снова поглядела на мать.
— Мама... послушай меня... — Её голос был слаб. — Я чувствую, как жизнь уходит из меня... Может, я всего этого и не увижу. Поэтому хочу признаться тебе...
Мать остановила её:
— Ты и в детстве от зубной боли всё собиралась умирать. Помнишь?
— Не перебивай, — вздохнула Лиза. — Слушай, что я скажу. — Она помолчала. — Этот ребёнок... понимаешь, он не от Антона...
Нина Сергеевна испуганно обернулась на дверь.
— От Вадима, что ли? — догадалась она. — Но он ведь совсем, говорят, спился. Где же вы с ним схлестнулись?
— Он меня силой взял. Зашёл в гости к нашему соседу. Они, оказывается, вместе работают. Прямо как в плохом кино получилось...
— Ну и зачем ты это сделала? — осуждающе спросила мать. — Обрубила один раз концы, значит — всё, нет к прошлому возврата. Теперь что? Так и будешь бегать от одного к другому?..
— Он налетел, как с ума спрыгнувший... Да ты же знаешь, я перед ним виновата, — призналась дочь.
— В чём виновата? Ждала столько лет... Никакой твоей вины нет.
— Решила: потом второго обязательно от Антона рожу... Но видишь, как получается... — Дочь высвободила руку из материнской ладони. — Только очень тебя прошу: не говори Антону... А теперь иди... иди... — И Лиза устало прикрыла глаза.
«Значит, всё-таки сдержал слово, стервец, — Нина Сергеевна была в смятении. — Ну ничего... Чей бы бычок ни скакал, а телятко наше».
В коридор она вышла внешне вполне спокойная.
— Ну как она? Что там? — бросился к ней Антон.
— Всё нормально. Обычные женские страхи. Готовят её к операции. Конечно, волнуется...
Нина Сергеевна старалась на зятя не смотреть, словно была виновата перед ним.
— Я... это... наверно, пойду, — нерешительно сказал Антон. — Вы тут как-нибудь без меня.
— Ты куда? — испуганно спросила тёща.
— Поеду... Может, он там ещё лежит.
И Нина Сергеевна впервые не возразила ему:
— Конечно, езжай-езжай... А я посижу до утра. Подежурю.
Антон вышел во двор с тяжёлым чувством. Может, Лизе плохо, а тёща скрывает от него? Уж больно подавленным был у неё голос. Посмотрел в ночное небо. Звёзды сияли над грешной землёй ярко и бесстрастно. Антон полюбовался звёздной россыпью и мысленно подбодрил себя: «Ну что ж, братишка, иди... Теперь твой ход...»


10

Белая луна висела над городом. Ночь ещё царствовала, хотя на востоке уже начал брезжить рассвет.
Антон Косарев старался не гнать машину. Ему было страшно подъезжать к тому месту. От всего пережитого взгляд его стал сумрачным, черты лица обострились. Искуренную папиросу он уже всю изжевал, и та только чудом держалась на его толстых губах. Антон буквально холодел, думая о том, что с завтрашнего дня вся его жизнь изменится. Его, конечно же, арестуют. Потом будет суд. Лет десять в совокупности ему наверняка дадут. И угон зачтут, и наезд, припомнят ещё бегство с места преступления. Преступник... Это сколько же ему будет, когда он отсидит? Лет сорок, сорок пять, не меньше. А самое главное — сын будет расти без него. Не придётся ему сбрасываться с постели по звонкому его крику, не услышит он его первых слов, не увидит первых шагов... Всё это, конечно, будет, но... Вот такие, Антоша, невесёлые твои дела...
Рассуждая так, Косарев чуть было не проехал мимо рекламного щита. Остановился. Кругом разливалась мёртвая тишина. Город спал. Он осмот¬релся по сторонам и только потом вышел из машины. Под фонарём у щи¬та было светло. Но никакого тела не было. Антон присел на корточки, погладил корочку заледеневшего снега рукой: ладонь почувствовала его ледяную жёсткость и холод. Там, где должен был лежать человек, снег был заметно примят. Но ни следов крови, ни его самого не было. Антон вышел на тротуар и крикнул:
— Вадим! Вади-и-им! Где ты?!
Ответом ему была тишина. Тогда Косарев позвал ещё раз, уже громче. Опять никто не откликнулся. Антон посвистел. Но и на свист не гавкнули даже окрестные псы. Вокруг стояла оглушающая тьма. Антон постоял в раздумье и решительно пошёл к машине. Но поехал не в сторону дома, а к городской милиции. И чем ближе он подъезжал, тем легче становилось у него на душе.
Милицейский двор, уставленный машинами, был залит ослепительным неоновым светом. Антон позвонил у входной двери.
Засигналил зуммер вызова.
— Входите, — раздалось из микрофона, и дверь со щелчком открылась.
Косарев, миновав тамбур, оказался в полуосвещённом коридоре. За стеклянной перегородкой сидел дежурный офицер. Склонившись к окошку, Антон негромко заговорил:
— Я это... по поводу дорожного происшествия. На улице Лазарева. Ну это... со сбитым человеком... У рекламного щита.
Дежурный спросил безучастно:
— На улице Лазарева? А когда? Во сколько?
Антон задумался:
— Часа три назад.
Милиционер оглядел сводку происшествий.
— Нет... ничего сегодня такого не было. Ни наездов, ни изнасилований. На улице Лазарева?..
Он поднял глаза на Антона.
— А чего это ты вдруг спрашиваешь? Сам наехал или видел, как это было?
Антон не был готов к такому вопросу. Поэтому чуть задумался и только потом ответил:
— Мимо проезжал и видел, как встречная машина шандарахнула мужика. Но когда потом назад возвращался, никого там уже не было.
— Чего сразу-то не остановился? — сделав вид, что поверил, спросил дежурный.
— Торопился очень.
— А сейчас тебя, значит, совесть заела?
— Конечно, нехорошо получилось, — согласился Антон.
— Понимаю... — насмешливо улыбнулся офицер. — Смешанные чувст¬ва покоя не дают?
— Как понять? — не сразу сообразил Антон.
— А это когда твоя тёща падает в пропасть на твоей новой машине, — объяснил дежурный.
— Тоже мне сравнение, — не оценил юмора Антон.
— А тут и сравнивать нечего. Сбил того мужика ты. Тебе повезло, что тот оклемался, а так бы тебе дорога одна — на нары...
— И что мне теперь делать? — испуганно спросил Антон.
— А ничего, — коротко ответил офицер. И потом назидательно добавил: — А что сам пришёл, это молодец. Значит, есть совесть ещё...
Косарев понимающе кивнул и неожиданно для себя сказал:
— Я жену в роддом отвозил. Наверно, она сейчас рожает. А может, даже и родила.
— Повезло тебе сегодня, парень. Видать, в любимчиках у Бога ходишь, — дежурный внимательно поглядел на Антона.
Косарев промолчал, но у двери всё же обернулся и сказал:
— А тёща у меня хорошая...
Во дворе милиции он задерживаться не стал. На душе было как-то странно. Хотя немного уже и повеселее. Но всё же хотелось уяснить всё до конца. Ведь сбил же он Вадима! Не придумал же всё это сам! Антон поехал на станцию «скорой помощи».
Однако и там ему ничего не сообщили. С удивлением сказали, что на ДТП сегодня не выезжали и сбитого человека не доставляли. Сигналы поступали, но только от гипертоников и сердечников.
— А можно позвонить от вас?
Строгая операторша опешила от Антоновой наглости и пыталась подобрать слова, чтобы дать ему достойную отповедь.
— Я понимаю, что у вас телефон занимать нельзя, но это как бы по вашему профилю... В роддом... Жена рожает.
— Да позвони, Петровна, — засмеялся старенький фельдшер из дежурной бригады. — Действительно ведь по профилю!
Петровна недовольно поджала губы, но начала набирать номер.
— Фамилия, имя?
— Косарев Антон.
— Ну что же, так и спросим: Косарев Антон не родил ещё?
— Лизой её зовут, — исправив свою оплошность, быстро добавил Антон.
На другом конце провода долго молчали. Наконец лицо женщины растянулось в улыбке, и она медленно, по слогам произнесла:
— Сын у те-бя ро-дил-ся. С ма-те-рью то-же всё хо-ро-шо. Позд-рав-ля-ем!
Антон перекинулся через перегородку, поцеловал операторшу, потом перецеловал всю дежурную бригаду и выбежал на улицу. Сел в машину и какое-то время, не шелохнувшись, опустив голову на руль, пытался собраться с мыслями.
«Сын... Сын родился... Сын родился! Неужели Вадим остался жив? Неужели, неужели закончился весь этот кошмар? И с Лизой, его дорогой Лизой, всё в порядке...»
В памяти Антона мелькнула озорная весёлая песенка: «Лиза-Лиза-Лизавета, я люблю тебя за это... и за это и за то...» А собственно, за что «за это и за то»? Дальше он слов не знал.
Он вдруг вспомнил о том, что осталось ещё одно тревожное, но несложное дело — вернуть соседу машину. Маленький лихой «жигулёнок», который так выручил его в трудный момент. Семён, конечно же, простит его. Он хоть и пьяница, а человек добрый. Антон купит ему водки, и они славно посидят вдвоём...
На душе стало как-то светлее, теплее. И он, нажав на газ, тронул машину.
Лунный свет, словно белый портвейн, кружил голову. Чертовски хотелось спать. Неожиданно повалил мокрый снег. Одна снежинка, другая... И вот уже на лобовом стекле нависла снежная паутинка. Антон включил «дворник». Будто пчёлка, зажужжал старый моторчик. Впереди блестела в ночи разделяющая полоса, словно линия чьей-то судьбы. «Дворники» не успевали полностью смахивать снег со стекла.
Антон устал бороться с тяжёлым сном и провалился в сладкую дремоту. И даже увидел сон — яркий и светлый. Большая поляна, словно море. Он стоит по грудь в ромашках и высоко поднимает над собой сына. Мальчик улыбается и тянет к нему ручки. И Антон кружит с ним, кружит, кружит, кружит...
Вдруг — откуда ему взяться? — зазвонил телефон. Мелодия какого-то знакомого шлягера звучала из бардачка. Антон испуганно проснулся. «Жигулёнок», виляя то вправо, то влево, разгуливал по встречной полосе. Впереди, беспрерывно сигналя и освещая дорогу дальним светом, накатывал на него тупорылый «КамАЗ». У Антона уже не было времени выезжать на свою сторону, и он с силой крутанул баранку влево. Машина съехала в кювет и уткнулась носом в заледеневшую землю.
А телефон всё звонил. Антон открыл бардачок и вытащил мигающую коробочку. Нажал на кнопку. Прямо из его ладони наружу вырвался грубый и сиплый голос:
— Семён! Это я, Вадик! Ты чего трубку-то не берёшь? Спишь, что ли? А у меня после вчерашнего трубы сохнут. Ну мы с тобой вчерась и врезали! А помнишь, как ты меня ночью чуть не сшиб? Я, конечно, после нашего ещё добавил. Но ясность в голове имел. Стою это на дороге, ноги подкашиваются, внутри мутит. Ну, думаю, точно менты загребут. И вдруг вижу: ты едешь. Я вылетаю на дорогу и машу руками. А ты прёшь на меня, как танк. Хорошо хоть только боком зацепил. Это твоя, что ли, тёлка была, или кого подсадил? А ну колись, Семён...
Антон нажал кнопку. А в лобовое стекло улыбалась ему милосердная луна.