Бывают такие дни, когда хочется подсказать Создателю, - придержи маленько время, пусть минуты тянутся как дни, а дни как месяцы.
Еще не наступила середина мая, а погода стоит такая, как будто природа решила извиниться за суровую, изматывающую зиму.
Пышными белыми кронами раскинулись сливы, вишни, груши. Отцвела ирга, и уже, явно преждевременно, готовятся к цветению яблони.
По настоящему летняя погода; пчёлы, шмели работают с полной нагрузкой.
Как-то сразу, неожиданно, появились листья на деревьях, сначала скромные, а затем яркие тона цветов. Мир заиграл, заискрился и зажил полной жизнью.
Но мелькают дни наперегонки, так стремительно, что ты уже не помнишь, что было с тобой позавчера. Несется твой жизненный путь как стремительная река, без всяких остановок.
А всё-таки иногда хочется придержать стремительный бег времени и оглянуться.
Все мы родом из детства.
За свою долгую профессиональную работу с не лучшими представителями рода человеческого, я убедился, что даже у самого закоренелого преступника всегда остается что-то человеческое, если у него было нормальное счастливое детство. Именно там у него остается светлая заповедная зона.
Самые страшные убийцы и маньяки выходят из изломанного детства. И дело не в достатке, или отсутствии оного.
Важно как относились к маленькому человеку. Сколько любви и внимания ему уделяли.
У меня детство было ярким и насыщенным. Отец был кадровым военным, и носило меня из конца в конец нашей бескрайней родины. Поэтому и мои детские впечатления были такими яркими, что остались со мной навсегда.
Вот, высунувшись в окно поезда, вижу дугу состава, и паровоз, пыхтящий черным дымом, а затем поезд останавливается вплотную к огромной водной глади, и веселые пассажиры, с восторженными криками, бегут к озеру. Это был легендарный Байкал.
Тогда мы с мамой добирались до нового места службы отца, полторы недели на поезде, из Хабаровска до Тбилиси.
Вот, мы ребятишки, сидим и смотрим проектируемые картинки на белой стене глинобитного дома, а потом пошел снег и все бросились ловить снежинки, поскольку многие дети вообще никогда не видели снега. Но он растаял так быстро, как будто его вообще и не было.
Это под Нахичеванью, недалеко от иранской границы.
Утренние крики продавцов «Мацони» под окнами нашего дома и заунывное пение намаза, доносящегося от минарета.
Смешанный запах поезда до сих пор напоминает мне детство.
И счастливы те люди, которые сохранили не только зрительные воспоминания, но воспоминания детства во всей полноте чувств.
Когда тебя переполняет чистая, незамутненная радость до глубины души.
Такое приходило с отдельными воспоминаниями лишь в молодости.
К сожалению, эта способность утрачивается с возрастом. Забывается память чувств.
Лишь иногда до нас доносятся далекие отголоски чистой детской радости.
Хотя я слышал, что некоторые избранные счастливчики сохраняют непосредственность детских чувств до старости.
Всё же одно воспоминание детства стоит особняком.
«Мы впятером стоим на крутом берегу реки, настоящем яру, метров 8-10, в сумерках, при свете заходящего солнца. Пред нами раскинулась сказочная панорама – деревня на берегу реки, переливающейся бликами солнца. За рекой заливные луга, и у края горизонта виднеется темная кромка леса».
Деревня называется Кривель, что на Рязанщине – родовое гнездо моего отца.
Реку кличут Пара.
Как много я слышал о них от отца и его братьев, но видел один единственный раз.
Так и стоял я тогда, 12-ти летний парнишка, с отцом - Павлом, и его братьями – Иваном, Кузьмой и Александром.
А затем мы праздновали ночь-заполночь встречу в просторном бревенчатом «крестовом» доме старшего из оставшихся в живых Карпешиных – деда Максимки (родного дяди моего отца), крепко сбитого румяного старика в меховой безрукавке и с неизменной трубкой в руках. Деревенские гости, несмотря на ночь, всё прибывали под радостные возгласы, а меня отправили в другую комнату спать.
К моим услугам были большая кровать с мягчайшей периной и огромной подушкой в красной ситцевой наволочке, и, засыпая под веселый гомон, доносящийся из соседней комнаты, я почувствовал себя в родном доме. Как будто возвратился после долгого отсутствия домой.
Проснувшись рано утром, выглянул в окно. Буквально в двух шагах сверкала на солнце река. Баба Поля предложила умыться на реке.
Песчаная отмель была густо покрыта крупными ракушками, похожими на мидии, и смачно чавкая, моллюсками кормилось стадо свиней. Никогда, ни до, ни после, мне не приходилось видеть такую кормежку.
Воды Пары были чисты и прозрачны, а какими щами угостила нас хозяйка дома – баба Поля. Она вытащила настоящим ухватом котелок из недр печки и один запах можно было есть с ржаным хлебом. До сих пор у меня сохранилось стойкое убеждение, что ничего вкуснее этих щей, мне никогда не доводилось пробовать.
Мой дед Петр жил справно, имел несколько коров, табун лошадей и маслобойку. Большая семья, построили себе добротные дома.
Услугами батраков отродясь не пользовались.
В период коллективизации дед не был раскулачен, наверно как Яков Лукич из романа «Поднятая целина» Шолохова, вовремя сплавил свое добро. Да, и деревенька была глухая.
У него было шестеро сыновей и дочь. С сызмальства они привыкли к тяжелому крестьянскому труду, и всегда, считали это дело обычным.
Мой отец, в 18-ть лет призванный в армию и сразу попавший на финскую компанию, всю свою молодость провоевавший, умел готовить как хороший повар, шить платья и костюмы, выполнять сложную столярную работу.
Завзятый биллиардист он изготовил великолепный биллиардный стол, делал непростую мебель. Откуда были эти навыки у профессионального военного? Он только посмеивался, когда я его об этом спрашивал.
Когда грянула Отечественная война, все они ушли воевать, за исключением младшенького – дяди Саши. И уже никто не вернулся в родную деревню, разбросало их по белу свету. А дядя Петя погиб под Москвой, удрав из авиационного училища на действующий фронт, за что его братья нещадно ругали.
Многострадальная рязанская земля, сколько веков мои предки пахали и защищали эту землю.
Наверно существует генетическая память, когда память предков вместе с генами передается потомкам.
И я горжусь своими крестьянскими корнями. По моему глубокому убеждению, именно они являются солью и элитой нации.
Они, а не спесивые дворяне, брезгующие даже изъясняться на родном языке, являются настоящим генофондом русской нации.
А про дворян Михаил Лермонтов сказал сущую правду, - А вы надменные потомки, известных подлостью своих отцов, таитесь Вы под сенею закона, пред Вами суд и, правда, всё молчи.
Ну, как можно уважать и гордиться сословием, которое свое состояние измеряло в количестве человеческих душ, т.е. рабов.
Про нынешних ворюг, которые презирают весь народ и называют себя «элитой» и говорить противно. Если они – элита, то это слово нехорошее, матерное.
Правда, прошлись по генофонду таким катком, что мама не горюй! Начали при Сталине, а закончили при буржуазной «демократии».
Впрочем, и при царях было не сладко. И все вынес русский мужик, всех внешних врагов расколошматил.
С внутренними врагами, конечно, потруднее, будет. Они ведь всегда маскируются под друзей народа.
Хотелось бы приехать еще раз в деревню Кривель, да все откладываем по самым, что ни на есть уважительным причинам.
Ведь я родился на берегу студеного Охотского моря, на острове Сахалин, а настоящей моей родиной является небольшой подмосковный городок Одинцово, где я со своей семьей прожил большую часть жизни.
У каждого человека есть родная деревня или город, и чем он становится старше, тем становится всё сильнее его желание возвратиться туда и встретиться со своим детством.
Ведь все мы родом из детства.
А рефреном звучит пронзительная, очень красивая мелодия, старой забытой песни, которую давно уже нигде не исполняют:
«Ночью из дома, а я поспешу
В кассе вокзала билет попрошу
Может, впервые за тысячу лет
Дайте до детства плацкартный билет
Тихо кассирша ответит: билетов нет.
Человек живет исключительно настоящим. Но прошлое лишь кажется эфемерным, для нас оно всегда реально.