4 глава.
Каска вернулся из Аотеры живым, насмотревшись на ужасы, испытав на своей шкуре такое, о чем не принято говорить в приличном обществе. Ему было уже триста лет от роду, его имя в Арции носили боковые потомки, хотя Каска имел право передать наследство и имя (в слегка измененной форме) любому из своих признанных детей.
Дети у него были. Но все стабильно становились аутистами к периоду полового созревания. Так, заживо уходили неизвестно куда, в свой мир. Это мальчики. Женского потомства совсем не было, за исключением дочери от Клавза. Поэтому Каска был несказанно рад, когда знатная арцианка, недавно овдовевшая, разродилась девочкой от него. Замуж за Каску она не пошла, но согласилась отдать дочь.
Девица росла скромной и застенчивой. На Каску была мало похожа. Только глаза, совсем не человечьи. Очень красивые, правда, но таких желтых глаз ни у одного гомо не найдешь. Каске на это было наплевать. Он очень любил дочь, но воспитывал строго. И совершенно не понял, в чем дело, когда однажды утром повнимательней пригляделся к ее фигуре. Врач, срочно вызванный для осмотра, заявил: седьмой месяц беременности.
Девушке было всего шестнадцать лет, и от этого Каске становилось еще скорбней. Он достал из чулана веревку, связал дочь и повесил в парке. А потом принялся думать. И решил, что не ошибся: Аррунт. Больше некому. Недаром же, как раз полгода назад он слышал какую-то возню и стоны в коридоре перед дверью кабинета. Аррунт вошел тогда к нему как ни в чем не бывало, и он скоро забыл. Если б Кассиопея призналась ему тогда…
Аррунт вел тихую жизнь ассистента при ученом инопланетянине (Дентре). Ему бы и в голову не пришло измыслить что-нибудь самому: ни в химии, ни в технике он ничего не понимал. Зато прекрасно умел использовать научные достижения для сугубо гуманитарных целей. Аррунт был философом. Он с упоением распространял среди предкового населения ойкумены слухи. О грядущем создании биоробота: аппарата внеутробного развития. Ни самок, ни оплодотворения не понадобится, заложил оплодотворенную яйцеклетку в машину – и через девять месяцев тебе готовое дитя! Или любил рассуждать о необходимости всем приучаться дышать под водой. Планета-то морская. А на дне нас никакой Ктесс не достанет. Будем свободными и великими и перейдем на морское существование! Дентр в это не вмешивался. Никто не посмел бы обвинить его в распространении злостной пропаганды. Между тем Крис подспудно зверел. Ведь предковые в самом деле ныряют и пытаются на дне есть кораллы! Убивают своих детей женского пола, запирают самок в изоляторы. А кому это надо?
Он обвинил Аррунта в сенате открыто. И, что самое удивительное, большинство предковых оказались на стороне гуманоида-иллюзиониста. Крис, мол, подыгрывает Ктессу. А сам что сделал? Всех до одного детей своей дочери отравил! При этом они упускали из виду, что Крис, соглашаясь на сожительство с самкой гомо, выговорил для себя право уничтожать внуков. Конечно, любому, знакомому с генетикой шумеров, было бы ясно, что таким образом несчастный трансплантированный предохраняется от опасности возникновения симбиотических. Шумерка-то никакая ему не дочь, а просто выращенная в самке гомо четвертьзиготная личинка. Но предковые все в один голос выли о преступлениях против нравственности, садизме и забвении всяких норм. Крис вызвал предковых на войну. А они назначили главнокомандующим Аррунта, который отродясь никогда не воевал, тем более самостоятельно. Ничего, ведь военную академию-то он закончил.
Что было хуже всего – Клавз пошел воевать вместе с Крисом. А Аррунт так на него рассчитывал! Он даже думал доверить ему командование. Вместе с Клавзом увязался Каска.
Аррунт оказался крепким орешком. Полгода он с успехом отбивал крепости в Северной Африке, но потом в его армии вспыхнула странная болезнь. Он думал о том, что Цит ведь запретил использование технических средств. А в том, что эта хворь искусственная, он не сомневался. Крис раздавил какие-то ампулы в источнике рядом с лагерем. В его лагере пили опресненную морскую воду. Кроме того – Крис. Наверняка он вакцинировал своих. В лагере Аррунта предковые мерли как мухи. Похоже на корь. Красная сыпь, очень неприятная, чешется. И бессонница. Больные лежали без сна две-три недели, пока не приходила смерть. И все это не техника? Аррунт скрипел зубами. Но, оставшись с пятистами арцианцев, сбежал на континент.
Крис напал на него в маленьком прибрежном городе и приказал сдаться. Аррунт отказался. Ночью город был взят. Аррунт не успел бежать, он отбивался от крисовых солдат, был ранен и приведен в палатку к Крису.
Аррунт ждал, что Крис его просто добьет. Шумеру законы не писаны. Вернее – у него свои законы. И по ним он и поступил. Он сломал Аррунту руки. На глазах у Клавза и Каски. При этом Каска всерьез подумал, что между Аррунтом и Крисом была связь, просто он об этом не знает.
Аррунт почувствовал в полузабытьи холодную жесткую руку на своей груди. Он приоткрыл глаза и столкнулся взглядом с не менее холодными и жесткими глазами Каски. Желтые глаза хищника. Аррунт дернулся и приподнялся на локтях, но сейчас же со стоном откинулся навзничь: руки болели. Вырваться. Как-нибудь. Но рука Каски легла ему на горло. Покрываясь испариной, Аррунт взмолился:
– Каска! Тяжело мне, больно! Чего хочешь?
Каска молчал. Аррунт сдался. Потом, когда Каска оставил его и принялся копаться в лекарствах на столе, Аррунт попытался спросить:
– Это ты… из-за дочери?
– Ну что ты! Забудь о ней. Подумаешь, дочь! Я давно тебя люблю, с самой академии.
Аррунт знал, что это неправда.
По молодости лет Каске приходили в голову и не такие прожекты, как победить Цита в открытой борьбе. Ему иногда казалось, что он всерьез способен напасть на Александрию, до сих пор не завоеванную арцианцами. Или прорвать магнитный барьер Аотеры. По пьянке он делился своими замыслами с надежными людьми, а, протрезвев, мучительно пытался припомнить, что именно он им сказал. С годами это прошло. Но мечта уничтожить Цита не иссякла в его сердце.
Мертвый ведьмак, в прошлом тоже аотерец, не раз давал понять Каске, что хорошо бы напасть на Цита у него дома. Или где-нибудь на природе, так, чтоб никто об этом не знал. Но сам от участия в заговоре устранялся. Каска готовил политический заговор умело, привлекал только самых близких, но, как правило, за два-три дня до событий Цит все узнавал. Он сажал Каску в Мамертинку, и этим обычно все ограничивалось.
В этот раз напасть на Цита собирались прямо во дворе военной психиатрической больницы, которая находилась теперь на Балканах, поближе к Арцию. Напасть должен был Клавз, которому Цит безмерно доверял. Цит своим шестым чутьем иноплеменника что-то заподозрил и успел вызвать из Арция для себя охрану. У Клавза под плащом обнаружили нож, причем лезвие его было чем-то вымазано, Цит не стал выяснять. Он попросил Криса вызвать по компьютеру Ктесса и передать ему, что он выдает дипломатическому представительству троих: Оквинта, Каску и Клавза.
Присланные Цитом вошли в отсек, они старались не смотреть по сторонам и всем своим видом показывали, что их достоинство арцианских патрициев не может быть унижено ничем. Одеты они были странно: поверх обычной туники, типа космического костюма, но без молнии, было наверчено что-то из плотной ткани, белое, с красной каймой внизу. Все сидящие в зале обернулись и внимательно, без тени сочувствия, их разглядывали. Ктесс возле крайнего компьютера обратился к Клавзу:
– Гуманоид-иллюзионист! Не чаял я тебя больше увидеть. Но раз уж ты попал сюда, то, безусловно – ты мой пленник.
Сидящий напротив за установкой молодой инопланетянин (Рет), внимательно разглядывал симбиотического, кареглазого субъекта средних лет, наделенного ярко выраженной европеоидной внешностью. У него одного в глазах светилась отвага, а лицо оставалось равнодушно-спокойным.
– Ты потрясающе хорош собой, инопланетянин, – заявил Рет, – отдаваться умеешь?
Каска (симбиотический) вздрогнул, но в лице не изменился и коротко кивнул.
– Садись рядом с нами, – приказал Рет, и крайние подвинулись, чтоб освободить Каске место за компьютером.
Тогда от экрана оторвался флегматичный Фэр. Он оглядел последнего оставшегося стоять посреди отсека пленника. Это был зеленоглазый ведьмак с неуловимым выражением лица. Он был моложе остальных и по складу натуры намного сложнее. Невольно напрашивалась мысль, что ведьмак не в себе, а то и совершенно ку-ку.
– Ты будешь моим рабом, – милостиво согласился Фэр и рядом сидящий Тел подвинулся на одно место, освободив кресло последнему из прибывших пленников.
Рабочий день тянулся без конца. Клавз быстро освоился с химической работой, которую ему доверили корректировать, и даже увлекся ею. Потом служащие отсека один за другим принялись покидать зал. Ктесс тоже поднялся и Клавз бесстрашно направился вслед за Ктессом по коридору вглубь дипломатического представительства.
Ктесс открыл компьютерный замок и пропустил Клавза вперед.
– Устраивайся, гуманоид-иллюзионист, – мягко, доброжелательно сказал он, – ванная там, – он кивнул налево в сторону полуприкрытой двери.
Клавз с удовольствием стянул с себя проклятую тогу. В ванной он умылся, досыта налакался из-под крана пресной воды со странным привкусом, в котором он не разобрался, но решил в дальнейшем ни во что пристально не вникать. В комнате быстро сбросил с себя тунику и залез под одеяло. «Никогда не подвизался на этом поприще», – с грустной усмешкой подумал он, имея в виду проституцию. Потом он уснул.
Проснулся Клавз оттого, что почувствовал рядом могучее тело хозяина. Расположения к себе оно не вызвало. Клавзу вдруг по-женски захотелось заорать: тело гуманоида было абсолютно холодным, как у покойника. Клавз прожил большую жизнь, но биологию знал плохо. В частности то, что температура тела космического гуманоида 34,4, он не знал.
Ктесс лежал спокойно на спине и о чем-то мучительно размышлял. О своем еще не обесчещенном рабе он, казалось, забыл. Клавз молил бога, чтобы хозяин заснул. Но бог не внял его молитвам. Ктесс вдруг резко приподнялся на локте и посмотрел Клавзу в лицо:
– Гуманоид-иллюзионист, иди сюда! Иди, не бойся.
Клавз лег навзничь и хозяин причинил ему адскую боль, тем, что сделал. Он вошел в него спереди, на всю свою длину, так что у несчастного хрустнул позвоночник. Занимался этим со вкусом и с большим удовольствием, пытаясь иногда приласкать губами побелевшие губы жертвы. А потом с огромным наслаждением кончил в него.
Клавз лежал, согнувшись пополам, и стонал.
– Пойдем со мной, – приказал Ктесс.
Клавз, пошатываясь, встал, и Ктесс повел его в ванную. Там, возле дальней стенки стояло что-то вроде гинекологического кресла, в которое Ктесс уложил своего пленника, прикрутив ему руки и ноги, а потом заправил ему в задний проход шланг. Что-то полилось Клавзу внутрь, а потом камнем там застыло и Ктесс надавил ему на живот. Это «что-то» полезло из него, разрывая внутренности, он охрип от крика, но Ктесс деловито вытянул из него «плод» и развязал путы. Клавз встал на ноги и моментально потерял сознание.
Очнулся он снова в постели Ктесса. Инопланетянин вводил шприцом что-то ему в вену, внимательно, с сочувствием, смотря ему в глаза. Сердце Клавза заколотилось бешено, как молоток, Ктесс снова лег рядом. Те изощренные ласки, которым Клавз подвергался до самого утра, были хуже родового кресла, во сто раз хуже. Казалось, руки инопланетянина пожирают его кровь, мышцы, нервы, кожу. Только к утру ненасытный космический развратник дал ему поспать. А днем Клавз сидел за компьютером и с ужасом вспоминал о том, что ему предстоит: снова лечь в постель с этим чудовищем. О судьбе своих сотоварищей и бывших любовников он не думал: умирать им не вместе, и пусть каждый думает о себе.
Между тем, судя по взгляду на остальных присланных из первого сектора, можно было заключить, что Оквинту, например, Фэр пришелся по душе. Несомненная нежность проскальзывала во взгляде ведьмака, когда он нечаянно обращал глаза на сурового властного Фэра. Что касается Каски, то тот был непроницаем. Он добился того, чего хотел: избавился от Цита. Теперь ему предстояло умереть, но что такое смерть для волевого, живущего духом землянина? Теперь, когда он сидел за установкой, еще яснее было видно, как он хорош: точеный профиль, яркие глаза, тонкие, нервные руки. Своим хозяевам он пришелся по вкусу, и они иногда позволяли себе погладить его по рукам, по предплечьям, отчего он непроизвольно морщился.
Потом сидящий напротив пауков молодой гуманоид среди бела дня высказался в том смысле, что хватит этим двоим наслаждаться заморской редкостью. Пусть отдадут пленника, нам он тоже интересен. Тел круто обернулся от установки:
– Теф, ты схлопочешь текилу в живот, я тебе уже давно обещал.
Вместо ответа старший из претендующих на Каску, Фот, подошел к шкафу и достал четыре текилы. Драка была короткой. Рет утратил оружие и был опрокинут Фотом на пол. Тел, задыхаясь, сел на свое место, Теф услужливо ухватил Рета сзади за руки, и Фот с интересом принялся разглядывать молодого паука, который, очевидно, ему давно нравился. Тел, в смертельной тоске взмолился:
– Фот, забирай моего пленника, отпусти моего любовника!
Фот тут же выпустил Рета, а Каска, не меняясь ни в выражении лица, ни в поведении, пересел со своего места в кресло в ряду гуманоидов. Этим он сразу же уронил себя в глазах публики. «Что, эти не понимают, что ли, что их бесчестят? – думала молодежь. – Какие дикари! Они не просто дикари, они развратные бесстыдники!»
Все сочувствие к троим из первого сектора как рукой сняло. К ним начали приглядываться с осторожной брезгливостью и постепенно пришли к правильным выводам: они все, за исключением гуманоида-иллюзиониста, не в себе. Больные, вот в чем дело! А гуманоид-иллюзионист, по всей видимости, преступник, страшный преступник, он использовал этих как активных любовников, а что они понимали? Да они, может, невменяемые!
Каска, оказавшись на новом месте, нашел себе развлечение. Ктесса часто вызывали по компьютеру иные миры, и он переговаривался с ними на иных языках. Сколько языков он знал? Если учесть, что арцианским он владел лучше, чем любой арцианец. Краем глаза Каска видел инопланетян, беседовавших с Ктессом. Кого только не было! Каска мог поклясться, что в компьютере возникал даже крокодил! Были чернотелки, крысы, еще какие-то млекопитающие и насекомые. Были и гуманоиды. Эти в основном самки. Каска не верил ни в какой матриархат. Глупости. Просто самки у них ничего, вот и представительствуют. Хорошенькие. Неумные, правда. Наивные какие-то. Вот Ктесс, например. Инопланетянин, но кто скажет, что он наивен и доверчив?
Однажды Ктесс вызвал откуда-то особу. Сразу видно – прожженная. Сексапильна и так и играет глазами. О чем-то говорит. Каска поздно понял, что речь идет о них. Его попросили сесть перед передним экраном и показать себя Мадам.
Мадам долго рассматривала Каску в компьютер, отчего он нисколько не смутился. Каска уже зарекомендовал себя как бесстыдник, но даже не знал об этом. Он не понимал, чего стыдится. Подумаешь – женщина. И уже немолодая. Но хороша! Красивая инопланетянка.
– Симбиотический, – сделала заключение самка гомо. – Но что-то непонятно, с кем.
Потом Мадам предстал Оквинт. Мадам внимательно рассмотрела его челюсти и высказала предположение, что эти гомо от зверозубых ящеров.
– Разумные гомо. Ктесс, где ты там видел потомков фитозавров?
Ктесс пожал плечами:
– Были. Все вымерли.
Мадам смотрела с сомнением. У нее как бы на лице было написано, что она вспоминает лысых ежиков. Но когда Мадам предстал Клавз, она разохалась и разахалась.
– Какое зверство! Какой ужас!
Потом снизошла до того, чтоб поговорить с Клавзом на его родном языке:
– Можно сделать Вам операцию, но она не пойдет уже на пользу. Ваш гормональный цикл полностью искалечен. Очень жаль.
Потом добавила, не переходя на загалактический:
– Какая значительная особь! Красивый череп. Ктесс, она кто?
– Полководец.
Мадам еще немного с жалостью и состраданием смотрела на Клавза, потом исчезла.
Первые три недели положенных по традиции космических гуманоидов истязаний для пассивного прошли. Ктесс оказался добрым, внимательным, ласковым любовником. Он увлекся своим пленником и ночью с удовольствием пытался его разговорить, хотя Клавз отвечал односложно, как будто боялся. Однажды у него с языка сорвалось:
– Хозяин, я больной и грешный, что хочешь узнать?
– Я все знаю о тебе, гуманоид-иллюзионист, – ответствовал Ктесс невозмутимо и ласково. – Чего боишься?
Потом однажды утром Клавз проснулся и сразу, открыв глаза, встретился с глазами Ктесса. Это были не обычные его глаза: милостивые глаза любовника, а совершенно другие. Черные, глубокие, умные глаза инопланетянина, в которых по отношению к нему, несчастной земной букашке, не было ничего, кроме зла. И Клавз позволил себе, с дрожью в голосе, спросить:
– Почему смотришь, хозяин?
Ктесс, не задумываясь, ответил:
– Любуюсь.
В этом ответе Клавзу почудилась такая жестокая насмешка, что он не выдержал.
– Хозяин! – возопил он. – Не сердись! Я не знаю, кто я. И никто обо мне ничего не знает. Моя мать была такая же, как я, самка космического вида, а отец гомо. И дети у матери все были гомо, все, кроме меня…
Ктесс внимательно слушал.
– Ну, и я тайком поубивал всех этих детей. Всех: двух старших братьев, двух младших сестер…
– Как ты убил их? – с интересом спросил Ктесс.
– Я направил ночью свет звезды на нашу территорию…
Ктесс кивнул:
– Фоссилизация местности.
– Все стало белое и звенело, как стекло: и помидоры, и яблоки, и зелень. Дети умерли от голода, а я давно уже питался таблетками, делал их сам. Мать скоро тоже умерла. Но перед смертью она отомстила мне: она взяла вязальную спицу и ночью ткнула мне ею в затылок. Она думала, я умру, а я не умер, я очнулся… И с тех пор я не знаю, кто я. Ночью мне снится, что я превращаюсь в крокодила.
– Надо проверить твои кожные реакции, – невозмутимо отозвался Ктесс. – Вряд ли ты способен изобразить из себя рептилию, но вот рыбу, я думаю, вполне. Ты хорошо развитый гуманоид-иллюзионист.
– Я преступник!
Потом шепотом добавил:
– Я верю в бога, хозяин.
– Я тоже верующий, – все так же невозмутимо откликнулся Ктесс. – Одно дело бог, другое природа. Твоя мать была недоразвитая. Зачем она нарожала столько предковых? Ты действовал по инстинкту, тебе эти дети были не нужны. А потом отец плохо поступил с тобою, и ты чудом спасся. Это все я хорошо знаю. Гуманоид-иллюзионист – такой биологический вид. Он один живет на планете, рядом с какой-нибудь рептилией, вроде крокодила. Если он не выдворит предковых со своей территории, ему самому конец, никакой бог ему не поможет, и никакая вера – тоже.
Ктесс продолжал с глубокой тоской разглядывать лицо Клавза, и Клавз наконец осознал, что к нему самому, к его грехам и ошибкам, этот взгляд не имеет никакого отношения. Видимо, у грозного инопланетянина в прошлом что-то было, что-то глубокое и скорбное, и лицо Клавза напоминает ему об этом.
Клавз уже привык к работе и ко Ктессу. Как инопланетяне поступают с его соплеменниками, его перестало волновать. Может, их унижают, а может, мучают. Клавз поверил в доброту внеземных жителей и решил, что о Каске и Оквинте следует забыть. Они оба – отребье. Стоит о них жалеть? Клавз постепенно привязывался к хозяину все больше и больше, он начинал его любить. А потом внезапно получил жестокий урок.
Двое из молодежи Ктесса, по виду – галактические пауки, привезли откуда-то инопланетянку. Рослая, мускулистая девица, белокожая и темноглазая, одетая в светлый космический костюм. Она бестрепетно села в центральное кресло. Ктесс выключил установку и, подойдя к ней, грациозно опустился на одно колено. Он о чем-то спрашивал ее на космическом языке, она отвечала. Потом девица села за компьютер между двумя пауками и принялась за изощренную сложную работу за компьютером. Клавз так понял, что девушка была ученым и потребовалась ради информации.
Через неделю тот из пауков, что сидел ближе к выходу, встал и достал из шкафа текилу. Девица продолжала щелкать кнопками. Молодой инопланетянин спокойно подошел и ударил ее сзади под лопатку. Девица вздрогнула, откинулась назад и умерла. Через какое-то время оба паука выдвинули сбоку отсека чан с серной кислотой и бросили туда тело. Клавз почувствовал, как все поплыло у него перед глазами, он задохнулся и откинулся назад. Все продолжали спокойно работать, а Ктесс, не отрывая взгляда от экрана, расстегнул на нем балахон пленника и помассировал ему сердце. Клавз пришел в себя, но работать не мог. Заместитель Ктесса, все так же не смотря в его сторону, выключил его установку.
Ночью Клавз робко осмелился задать вопрос:
– Хозяин, за что убили девушку?
Ктесс равнодушно откликнулся:
– Не знаю. Надоела, должно быть.
Клавз не выдержал и заявил с возмущением:
– Такая мужественная!
Ктесс посмотрел на него с интересом и безапелляционно заявил:
– Мразь.
– Чем мразь?
– Опозорила свою мать. Зачем та ее на свет рожала? Чтобы она сдалась в плен, пострадала по всем статьям и умерла, заколотая текилой в спину?
– Что ж делать? – побелевшими от ужаса губами прошептал Клавз.
Ктесс все так же безапелляционно ответил:
– Пощады просить.
– Не каждый захочет.
– Если не хочет, зачем сдалась? Она им не самка, она пленный враг. Надо просить за жизнь.
– Разве обязательно?
– А что, жизнь для живого существа не ценность? Пленник один среди врагов, он всего боится: насилия, унижения, смерти. А она с какой стати такая мужественная? Ей что, терять нечего? Гетеросексуальная мразь!
Помолчав, он попытался объяснить:
– Люканцев мы давно знаем. Они разные. Бывают порядочные, а бывают вот такие. Дурное потомство. У всех есть. Мои двое захотели пленника, но не для того, чтобы с ним развлечься. Пауки ненавидят люканцев. Теперь мать этой особы вынуждена будет покончить с собой, а она наверняка хорошая самка, трудолюбивая и ценная. Просто решили проверить, имела она право на потомство или нет. Нет, не имела. А все равно она мать. Ты был матерью, иноплеменник?
– Был. Моя дочь умерла.
– Отчего?
– Я отправил ее на казнь.
– За что?
– За блуд. Она гомосексуализмом занималась.
Ктесс долго смотрел на него с интересом. Потом снова спросил:
– Как это у тебя, у гуманоида-иллюзиониста, родилась гомосексуальная дочь?
– Так отец был вот этот, симбиотический.
– Кареглазый?
– Ну да.
– Ты что же, не соображал что ли, ничего?
– Влюбился.
Ктесс долго молчал, потом произнес:
– Бывает.
Ктесс лежал и смотрел: угольно-черный крокодил с полированными гранями кожных чешуй в блаженстве шевелил коротким хвостом. Крокодил спал. Его длиннющая пасть была накрепко захлопнута, веки распахнуты, ярко-желтые глаза подернуты дымкой блаженства: он был влюблен. В нем сохранились явные черты сходства с самкой гуманоида-иллюзиониста, в теле которой он обитал. Но гуманоид–иллюзионист был лжец, а крокодил не лгал. Ктесс с ужасом думал о том, как он признается любовнику, что спал с мертвым, мало того: входил в его тело.
Кар не ужаснулся, не возмутился. Он, как всегда, промолчал. А мог бы напомнить Ктессу, как совсем недавно тот чуть не умер от страшных укусов, нанесенных космической крысой за то, что Ктесс ее изнасиловал. Ктесс лечился тогда на главной административной планете, а Кар думал о самоубийстве.
Кар усыпил окаянного пришельца и всесторонне его исследовал. Но ничего сказать не смог: генетика гуманоида-иллюзиониста во всем напоминает генетику рептилий и определить, где там сам Клавз, а где крокодил было невозможно. Кроме того, это по всему было видно, Кар Ктессу не поверил. Кар решил, что начальник до того утрахался с мертвым, что ночью ему начали мерещиться крокодилы.
Ктесс, используя личный подход, сам попытался выяснить, в чем дело. И услышал страшную повесть о тяжких издевательствах над живой тварью. И, как всегда в таких случаях, обвинялись люканец и шумер. Люканец кастрировал несчастного, а потом обессмертил. Самка гуманоида-иллюзиониста с успехом подвизалась потом на военном поприще и выбилась в большие начальники. Во время войны ее угораздило предать другого крупного начальника, именно шумера. Из страха перед ним она, используя метод плазмид, насовала себе в гены всю целиком генетику черного водяного крокодила из большой реки на востоке.
– Чтоб превратиться в крокодила и уползти, – объяснил Клавз, ежась от ужаса.
В крокодила он не превратился, а потом через несколько лет умер. С гуманоидами-иллюзионистами бывает, они сами не знают, что скончались. И после этого при определенных психических состояниях Клавз стал превращаться в крокодила. Смеяться над этим было нельзя, но все равно Ктессу было смешно. Кар сурово молчал. Активный дошел до труположества, говорить тут особо не о чем.
– Хозяин, ты не убьешь меня? – молил Клавз в ужасе.
Ктесс молчал. Объяснять, что мертвому умирать уже ни к чему, он считал неприличным. Поинтересовавшись другими пленниками, он убедился, что это теперь на морской планете типичная картина: мертвый не знает, что он мертв. Все трое дохлые, и все трое прямо или косвенно указывают на люканца.
С иноплеменников сняли информационные копии и отправили в керогеновый морг. Один из них, тот, от кого у гуманоида-иллюзиониста были дети, лежа на керогенизации, превратился в животное. Симбиотический с млекопитающими, родственниками волков, сделали вывод биологи. А сам гуманоид-иллюзионист, достигнув определенной стадии, исчезал, растворялся в пространстве. Клавза сводили посмотреть, во что превратился его приятель и он сам. Но Клавз к тошнотворным зрелищам привык и только скулил, повиснув на руке у Ктесса.
– Успокойся, гуманоид-иллюзионист, будешь жив, если сумел меня обмануть, – заверил его Ктесс. И после этого отвез всех троих обратно на Землю.
Кар ввел троих пленников в преторианский зал. Он рассыпался в похвалах их моральной стойкости, мужеству и прочим добродетелям. А под конец заявил, что начальник, мол, видя, что землянам без них не обойтись, возвращает их обществу. После этого Клавз частенько во время заседаний сената превращался в черного крокодила.
Новый мир, открытый семь тысяч лет назад в первом секторе и обвиненный люканцами, был всем остальным мирам во вселенной чужд. Все было там непонятно, да Ктесс и не пытался понять. Природа планеты развивалась и вымирала по общим для всей природы законам. А законы этих гомо противоречили не только природе, но и здравому смыслу. Они стеснялись того, чего ни один разумный инопланетянин не стал бы стесняться, и выставляли напоказ такое, отчего и ежик покраснел бы под иголками. Они рассуждают о некоем «дуализме» их истории. Якобы, самка создает одну историю, а самец другую. И история самки строго подчинена истории самца. История самки – это размножение и генетика. История самца – политика и войны. Во всех нормальных мирах есть и то, и другое, и третье. Но кто рожает, тот и защищает, а кто защищает, тот и властвует. На кой черт нужен этот самый дуализм? Все не ангелы, как говорят в этом новом мире, но чем вы занимаетесь? Продаете самок, как скот. Насилуете детей и заставляете их с шестилетнего возраста заниматься сексом. Сбрасываете химические отходы в море, как будто это не ваше же море, из которого население добывает себе пищу. У вас принято устраивать коллективные мероприятия, на которых вы все, на глазах друг у друга принимаете наркотик и называете это «пир». Хотя Ктесс много раз предупреждал, что «пиры» следует отменить. А ваши самки ходят по улицам одетые, как для театрального представления, и продают любовь за деньги. Но это все, Ктесс так и отметил про себя, привычки и убеждения масс. Они искоренятся только с полным вымиранием этих гомо, и поделать тут ничего нельзя. Самые неприличные из всех неприличных гуманоидов во вселенной. Но уж какие есть. А вот что касается власть имущих…
Ктесс привык думать, что стоящий у власти – представитель населенной территории и является как бы характерным примером. Вот он, например, самец лесного гуманоида, типичен и показателен. Рем, люканка – обычный житель Люка, Мерис – типичный шумер из пятого сектора. Но представители власти на новой планете совершенно иные, чем население. У них иные привычки, иные традиции. Власть передается там по наследству, что в нашей Галактике официально запрещено, но в других мирах бывает, так что ничего страшного. Главное, чтобы монарх, или диктатор, или выборное лицо от ограниченного числа допущенных исполняло свой долг по отношению к обществу. Но арцианское правительство, как они себя называют, ведет себя как банда преступников.
Сколько самок они утопили исповедуя новый культ, который, кстати, есть прямое вредительство и наущение со стороны иноплеменника? Что они делают с керогеном? Бывает, надо кого-то спалить, но после этого камень исследуют специальным образом, чтоб выяснить все об умершем. А эти, похоже, пристрастились жечь просто так, чтоб полюбоваться на мучительную смерть соплеменника. И что там среди них делает Цит? Ведь сказано же было, что он беглый, что к власти его допускать нельзя, что, кроме того, он опасный сумасшедший? Нет, Цит по-прежнему неофициальный диктатор.
После того, как Ктесс отпустил гуманоида-иллюзиониста, тот притих. Воевать, используя лишних оплодотворителей на полуострове возле большого океана, Ктесс ему запретил. Зато симбиотический в своей психиатрической больнице на берегу Коринфского залива организовал неофициальный центр. Все консулы и преторы ему подчинялись, и только Цит оставался сам по себе. В тайных заседаниях он участвовал редко, часто не знал, что происходит в сенате и, бывало, просто прятался от общества. Крис ловил его в самых диких и неподходящих местах. Однажды вытащил из бочки для дождевой воды во дворе жителя предместья, в другой раз Цит спрятался в чучело медведя в музее. С годами галактический паук становился маразматиком.
Ктессу надоело слушать по компьютеру, что мы, мол, не виноваты. При этом у очередного их консула всегда такой хитрый и наглый вид. Ктесс приказал Кару отыскать логово на побережье в Греции и всех там перебить. Особенно он хотел бы порадоваться смерти шумера и старшего люканца. Но, когда Кар, Мет, Тел и Рет вошли в большой зал новой военной организации, никого из старых знакомых там не оказалось. Не было не только шумера, не было даже самого хозяина, Каски. Сидели только до смерти перепуганные предковые, с мистическим ужасом смотрящие на инопланетян, появившихся прямо из воздуха.
Кар вытащил из-за пояса текилу. И внезапно ощутил тошнотворную вещь: придется убивать беззащитных. Но далеко не невинных, так надо полагать. Во всяком случае, он оговорился:
– Инопланетяне, не дергайтесь, мы убиваем быстро и без мучений.
И после этого они перекололи всех, быстро и без мучений. Трупы залили раствором быстро размножающихся бактерий. В зале возле большого стола, заваленного бумагами, остались семь скелетов.
А через неделю в этом же самом зале Крис с Каской и Клавз сидели и вникали в оставленные погибшими документы. Каска все больше убеждался, что шумера надо ценить. Какой бы отвратительной мразью он ни был.
Однажды на заседание в военной психушке явился Цит. Это был бодрый, строгий, здоровый Цит с пепельно-серыми волосами и жестким властным взглядом. Волосы, впрочем, в полумраке разглядеть было невозможно: то ли он покрасился, то ли еще больше поседел. «Как подменили», – подумал один из присутствовавших, совсем молодой арцианец. А сидящий в дальнем углу люканец понял, что так оно и есть. Паучиха родила нового Цита и где-то довела до нужного возраста. Да, но куда она дела прежнего, совсем полоумного?
Не то чтобы люканцу было его жаль, но ведь это уже пятый по счету. И ни одного из прежних Ктесс так и не получил. Где они? Ктесс скоро понял, что в арцианском обществе что-то случилось. Во-первых, Клавз откровенно и нагло снова воевал в Иберии, причем воевал круто. Во-вторых, в городе прекратились массовые погромы по ночам, кладбища очистили от падали, ввели обязательное трупосожжение, прекратили закупку аотерской химической продукции и принялись всем обществом уничтожать сорняки, из которых местное население добывало себе наркоту. Были запрещены бродяжничество и незаконная работорговля. «В добрый час! – подумал Ктесс. – Но где тот, предшествующий?»
Рядом сидящий Кар молчал. В прошлый раз они с Метом выяснили, куда делся настоящий Цит, когда П2 привезла в отсек копию: он нырнул в море и превратился в медузу. То есть, медузу они не видели, про нее доложили морские гуманоиды, соплеменники Мета местного происхождения. Ктесс тогда ничего не сказал. Медуза, так медуза. Теперь же ему захотелось иметь Цита. Ведь П2, создав в очередной раз свое детище, о прежнем беспокоиться не станет.
Кар с Метом снова отправились в первый сектор ловить Цита. Но без помощи местных обойтись не удалось. Население о Ците имело смутные представления. Им пришлось вызвать по компьютеру шумера. Тот не стал ломаться. Объяснил, где они найдут требуемое и даже дал совет: застрелите жертву. Иначе поймать паука не удастся. Каким инвертированным пространством он пользуется, шумер сказать не может, потому что не знает. У Цита до пяти способов, а может и больше. Кроме того, он превращается. И не только в медузу.
Кар с Метом нашли несчастного инопланетянина в древнем полуразрушенном доме вниз по побережью возле Арция. Это, по-видимому, было чье-то имение, но хозяин то ли разорился, то ли погиб и наследников не оказалось. Дом был пуст и необитаем. Мет обрушился с лестницы, когда поднимался на третий этаж. И сейчас же внизу что-то метнулось и с грохотом вылетело в двери на первом этаже.
Мет с Каром вышли на берег. Цита они не видели. Но Кар был уверен, что тот нырнул. Здесь материковый склон, а дальше обрыв, там есть где спрятаться. У Мета особого энтузиазма не было. Но он ушел в море вместе с приятелем и на дне его потерял.
Что Ктесс всегда ценил в Мете – это здравый смысл и отсутствие всяких потуг на геройство. Мет о себе не думал. Он потерял напарника и сразу вызвал Ктесса. Ктесс искал на дне сутки. Потом вызвал Тела с Ретом. И тем удалось отыскать соплеменника. Не захлебнувшегося, нет. Кар пребывал в прострации. Он сидел на обломке скалы и смотрел в себя.
Кара привезли в отсек, но по его виду было понятно, что привести его в чувство не удастся. Рецидив. Такое было лет двести тому назад и тоже после исследования моря. Кар тогда мотался по дну на планете гравитационных акул и что-то там увидел. Что именно, знал только Ктесс. И только Ктессу было известно, почему абсолютно психически здоровый инопланетянин подвержен таким эксцессам.
Кара поместили в изолятор. Друзья навещали его, но не чаще раза в день. Было ясно, что заинтересовать его окружающим миром не удастся. Кар смотрел в себя с ужасом и омерзением. На что-то, что постоянно находилось у него перед глазами. И отвлечь его от этого созерцания было невозможно. Ктесс сидел рядом часами. Он ждал, что Кар заговорит. И в самом деле дождался. Кар сказал: «Медузы». Ну, конечно. И в прошлый раз были медузы. На медуз этому малому смотреть нельзя. А также на рыб, хвостатых амфибий, моллюсков и иглокожих. Ни на какую тварь, не вышедшую из воды и не переставшую дышать растворенным в воде кислородом. Как Ктесс об этом не подумал, посылая его на морскую планету!
Матушка Кара, вынашивая последний плод, была уже ку-ку. Биологиня. На ее счету числилось около сотни ценных научных разработок, два закона, обозначенных ее именем, две дочери и шестеро сыновей. Под конец жизни она решила малость расслабиться. Научилась превращаться в медузу и плавать под потолком. Когда возможности поплавать не предвиделось, она выпускала из-под ребер жабры или третью пару конечностей. Трудно сказать, что именно произошло. Может, она думала, что мальчик спит, и он застал мать в виде медузы. Или заметил жабры, или щупальца. Любой другой мальчишка на месте Кара отнесся бы ко всему с юмором. И приплюсовал бы свои детские впечатления к общественным обвинениям самок, которым предаются все галактические пауки с определенного возраста. Гадины, развратницы, жестокие и т. д. и т. п. Но Кар остался поврежденным на всю жизнь. Хуже всего то, что сама мать об этом не знала. Ктесс был в этом убежден. Надо было сделать запрос в дипломатическом представительстве паучих. Но обвинить самку, да еще в таком проступке – это слишком много хлопот.
Кар пришел в себя резко и без перехода. Ктесс открыл дверь изолятора и увидел, что Кар смотрит на него удивленно и как-то устало. У него был такой вид, как будто он только что доказал сложнейшую теорему, вернулся в реальный мир и поражается его несовершенству и безобразию. Ктесс сказал: «Пойдем», отвел Кара к себе в комнату и напоил сильным снотворным. Никакой врач не стал бы этого делать, но Ктесс лучше, чем кто-либо представлял себе, что такое мозги. Проснувшись, Кар рассказал, что произошло.
Оказывается, он в самом деле выследил на дне медузу, явно не относящуюся к местной фауне. Он уже подбирался к ней, как у него на глазах произошло нечто настолько омерзительное и невероятное, что он не выдержал. Самка гомо выплыла из-за камней и совокупилась с самцом древней акулы. Ни самки, ни акулы он до того рядом не заметил, иначе бы не был так ошеломлен. Ктесс, несмотря ни на что, был доволен. Никто из его дипломатического представительства до сих пор работу люканца не видел, и он не был уверен, а не оговаривают ли его?
Космические гомо в третьем секторе были совсем маломощной планетой. Никакого оружия, кроме радиации, но зато урана и прочего в том же роде на их планете было столько, что хватило бы взорвать вселенную. Как будто бог, когда распределял будущим разумным жителям средства для защиты и нападения, оставил этим гомо все ядерное вещество, какое было у него в наличии.
Гомо вообще животное странное. Эти же гомо превзошли всех прочих по своим чудачествам и прибамбасам. О космосе они знали много, но сверхсветовой скорости у них не было. Трудно понять, почему. Их религиозные догмы не позволяли им думать, что по космосу можно летать, обгоняя свет. В чем-то они были правы, конечно. Но у них возникла другая проблема: могущественные соседи. Они били по ним радиацией в течение двухсот тысяч лет и жили себе спокойно, периодически проповедуя ту мысль, что мы самые прекрасные, самые умные, самые талантливые в мире. Все познается в сравнении. Любой космический гуманоид сказал бы, что гомо, более безобразных внешне, он в жизни не видел, а таких придурков даже в пятом секторе не сыщешь. Но они жили и размножались, справляли свои религиозные культы, мешали соседям и считали себя лучше всех. Пока на них не напал Ктесс и не привел к покорности.
Отобрать у них всю радиацию он, конечно, не мог. Легче было уничтожить планету. Но пользоваться ею запретил. То есть, он запретил выбрасывать радий в том или ином виде в окружающее космическое пространство. А на планете – пожалуйста. Ему и в голову не могло прийти, что нормальный здравомыслящий инопланетянин воспользуется столь опасным средством для ведения межплеменной войны. Но гомо именно это и сделали. Они начали ядерную войну.
На столь редкостное зрелище слетелись работники общецивилизационной службы информации со всего мира и снимали его из космоса. Вот что бывает! Но закончилось все прозаически. Гомо сожгли всю почву и всю растительность. Уничтожили всю тварь на планете, перебили почти все население, а остатки их скрылись в пещерах. И опять же, ничего страшного. У многих гомо предки были пещерными жителями. Вернуться к образу жизни предка – это полезно для вида в целом и способствует видообразованию. Но как раз эти гомо по происхождению были степными. Они никогда не были склонны к существованию в замкнутых пространствах, и даже жилища их всегда строились просторными и без потолков. Достать из пещер остатки биологического вида и расселить их где-нибудь предлагали все: и шумеры, и обезьянки, и особенно люканцы, которые особенно симпатизируют любым гомо. Ктесс передал предложение иноплеменников по компьютеру и получил резкий отказ. «Никогда чирк (гомо из третьего сектора) не будет рабом!» Ктесс спорить не стал. Во-первых, он их терпеть не мог, а во-вторых, чирк был прав. Беженцев никто не оставит без присмотра. Их подкармливают, подлечивают, селекционируют и в конечном итоге одомашнивают. У каждого свой выбор. Ктесс с интересом ждал, что еще учудят эти. Но результат превзошел все ожидания.
В глубоких пещерах и карстовых переходах темно, сыро, полно паразитов. А этот гомо, каким бы он ни был, все-таки цивилизован. Как-то надо устроить себе приемлемую жизнь. Он не стал совершенствовать науку и технику, приспосабливать ее к новым условиям. Он решил измениться сам.
Эти гомо внешне похожи на обезьян. Тело у них покрыто шерстью, они низкорослы и с длинными конечностями. Чтоб свободно перемещаться по коридорам пещер, они повлияли на свою генетику так, что их потомство обрело способность летать, используя перепонку, натянутую на руки. Чтоб не натыкаться на углы и соплеменников, они стали пользоваться ультразвуком, а чтоб не спать на голом грязном полу пещеры, научились отдыхать, привешиваясь к потолку.
Ктесс отнесся ко всему спокойно. Он с удовлетворением рассматривал фотографии чирков в прошлом и чирков нынешних. Не красавцы, конечно, но все-таки это были приматы. А теперь что? Таких животных Ктесс никогда и нигде не видел. Но в таблице биологических вариантов они есть и называются рукокрылыми. Вот только неизвестно, что хуже: стать рабами или превратиться в летучих мышей?
В мировой науке много имен уроженцев разных планет. Есть ценные исследования по математике, по биологии, этике и эстетике, а также строению материи. Особенно поражают воображение рядового инопланетянина те, кто посвятил свою жизнь исследованию временной прослойки. Практические исследования в этой области сопряжены с опасностями, теоретические – тоже. Теоретики временной прослойки часто сходят с ума. Например, знаменитая люканка Тетис. Она никогда не отличалась психическим здоровьем и с молодости была наказанием для соплеменников. Элементарные правила общежития были ей чужды. Сотрудникам по отсеку космических исследований приходилось терпеть. У Тетис кроме ее потрясающих способностей к интегральному исчислению была врожденная любовь к животным. Она любила птиц. Птицы – великие математики. Чтобы летать, опираясь на атмосферный газ, надо столько знать! Ни один гуманоид не знает столько, сколько птица. Тетис сочла для себя возможным имитировать полет птицы вживе, используя гравитацию. Она проносилась под потолком отсека, издавая крики птицы ту, а сотрудники невольно пригибали головы.
Тетис была исключительно хороша собой. Ее портреты ценились не только в нашей Галактике, но и у шумеров, а исследованиями пользовались даже в других вселенных. Такая замечательная самка не должна умереть, не оставив соплеменникам потомства. Ей рекомендовали посетить камеру оплодотворения, на что Тетис ответила отказом. Зачем тратить столько драгоценного времени? Вот, например, молодой инопланетянин, самец, мой коллега, мне подойдет? Все решили, что можно. Тетис встала, с сожалением выключив компьютер, и попросила сотрудника исполнить свои обязанности. Он был послушен. Никто, конечно, не смотрел и не слова ни сказал. Тетис, удовлетворенная, села на свое место. А молодой инопланетянин (кстати, девственник) через некоторое время обратился ко врачу по поводу психики. Ему два года пришлось лечиться и работать в отсеке исследований он больше не смог.
Тетис благополучно разродилась здоровым ребенком. Мальчиком. Мужское потомство люканцев живет изолированно в камерах оплодотворения. И только некоторым позволено жить в обществе и работать. Сын Тетис к работе допущен не был. И вовсе не потому, что был плох, просто ребенок гениальной матери. Кто знает, что от него ждать? Но он очень котировался как оплодотворитель и к сорока пяти годам Тетис была уже семь раз бабушка. А в сорок пять подверглась обессмерчиванию плазмидами. И после этого затосковала.
– Хороший ли у меня мальчик?
– Хороший, послушный, очень красивый.
Что еще можно сказать матери, не разу не видевшей свое дитя?
– Хороший ли у меня мальчик?
– Очень способный, наверняка гений.
И Тетис потребовала отпустить ее с ребенком в чужой мир. Буду жить рядом с мальчиком и думать о черном крокодиле. Черный крокодил – это тест на детский невроз. С ним когда-то мать Тетис привела ее в медицинский отсек. Здесь выяснилось, что девочка просто фантазирует. Ей интересно, что за крокодил живет в звездной системе с одной планетой в соседней разрушенной вселенной. Самый мудрый крокодил в мире. Став взрослой, она занялась исследованием временной прослойки, чтобы в сверхсветовой лодке долететь до черного крокодила.
С Тетис спорить не стали, потому что знали, что это бесполезно. Ее сына обессмертили, посадили вместе с ней в лодку и указали пункт назначения: только что открытая планета в первом секторе. Но, Тетис, ничего не предпринимай, до того как тебя там найдут наши сотрудники космической службы. А главное, не летай, место опасное, там дикари. И не упускай ребенка из виду. И не с кем не знакомься…
Сына Тетис потеряла, как только вышла из лодки. Кто-то его увел, причем, такой, кто устройство этих самых лодок хорошо знал. Сама она была восхищена местностью: синее море, синее небо, белые скалы. В воздухе так много кислорода, что хватило бы на двадцать поколений люканцев. А главное – жизнь. Всюду. Водоросли, цветы, насекомые, птицы!
Тетис решила остаться и подождать, когда сын к ней вернется. Недаром же сотрудники медицинского отсека уверяли, что у нее очень способный мальчик. Когда молодой люканец нашел мать на побережье, она летала и крякала. Она решила стать уткой.
Утка – замечательная птица. Ее полет представляет собой сложную интегральную кривую, а издаваемые ею звуки подобны началу знаменитой люканской симфонии №5 мажор. Оперение у нее блестящее, глаза умные. А, самое главное, утка умеет заботиться о потомстве. Она – символ и воплощение материнства. Тетис с наслаждением летала над береговой линией чужого моря, мыслила в математических категориях и крякала. Здесь ее и застали посланные проведать служащие дипломатического представительства.
– Хороший ли у меня мальчик?
– Хороший, умный, самостоятельный.
Они, конечно, не могли сказать матери, что молодой люканец в чужом мире занялся злостным вредительством против собственной родины.
Двадцатипятилетний Рамалий в самом деле был не дурак. В изоляторе он не скучал. У него, как у многих жителей Люка, потомков древнейшей расы, была прапамять на языки. И, хотя говорить его не учили, про себя он знал несколько древних языков и с удовольствием общался сам с собой. Обязанности его были необременительны, самки добры к нему. Пока в его жизни не произошел казус. Его скромный приют посетила очень красивая и очень молодая самка. Исполняя свои обязанности, Рамалий перестарался, и сердце у него не выдержало. Пока он лежал в коме, он слышал, что происходит за стенкой. Там служащие медицинского отсека жестоко убивали молодую самку.
– Гетеросексуальная мразь! – это он запомнил на всю жизнь. Гетеросексуальный. Значит, испытывающий влечение к противоположному полу. К нему, в частности. Когда он очнулся после операции, он был люканоненавистником. Гадины! Они убили ее, нежную, добрую, любящую. Как бог терпит такое! Что такое бог, люканец представлял себе вполне отчетливо. Опять же, благодаря прапамяти.
На чужой планете все было так же, как в его мире. Здесь проповедовали гомосексуализм, ненавидели противоположный пол, жестоко убивали самок. В Аотере, где он был принят и обласкан, правил Комп. Неразумная особь космического гуманоида. Этот был гетеросексуален до мозга костей и садист при этом. Что он вытворял с самками, Рамалий не интересовался. Каким бы он ни был, он все-таки получил воспитание. А воспитанный инопланетянин в чужом мире самками чужого вида интересоваться не должен. Зато тут он получил возможность отомстить своим.
Отсек исследователей космоса по-прежнему пользовался работами его матери. Люканцы летели мимо новооткрытой планеты к четвертой временной прослойке. Рядом с космическим объектом здесь находится небольшой, но очень агрессивный коллапс. Поэтому лодки шли недалеко от экваториальной зоны планеты на границе с атмосферой. Люканец быстро изобрел собственный способ сажать эти лодки прямо в пустыню на древнем высохшем континенте за чертой радиации. И лодки, и экипаж он предоставлял в распоряжение Компа. Благодаря лодкам аотерец усовершенствовал собственные лодки, а экипаж – молодая инопланетянка – тяжело погибала у него в изоляторе. Но этого было мало. Лодками воспользовались местные предковые. Дурно воспитанные дикари, они появлялись и в соседней галактике, и в Волосах Вероники, и даже в пятом секторе и творили бесчинства. Конструкция лодки всем была давно известна. На люканцев посыпались обвинения отовсюду, и они вынуждены были космические исследования прекратить. Когда они их возобновили, лодки стабильно продолжали исчезать.
Дипломатическое представительство Ктесса работало, не ведая греха и вожделения. Каждому ночью доставалось, кого трахнуть, а днем, чем занять мозги. Ктесс, по своему обыкновению, жил, окруженный капсулой одиночества. Все знали, что люканский полководец, самка по имени Тэм, скоро слетит со своего места. Ненавистную обвиняли сами люканцы и союзники. Про себя все были рады и желали ей хорошей дозы яда в стакан с водой. Ктесс неоднократно предлагал ей сдаться галактическому представительству, но получил гордый ответ.
Потом внезапно Тэм сообщила по компьютеру, что сдается властям и летит к ним. Все опешили. В отсеке стало жарко, у молодых затряслись руки.
Компьютер щелкнул: лодка люканца вошла в зону прослушивания. Через пять минут двери отсека раздвинулись, и в залу вошла Тэм.
Это была самка мускулистая и стройная, уже несколько раз рожавшая. Густые волосы яркого черно-рыжего оттенка были собраны в люканскую прическу на затылке, а большие умные глаза светились зеленью. Люканец. Ненавистное животное.
Кар встал и молча предложил ей центральное (пыточное) кресло. Он и Тел принялись налаживать систему для пытки, а Рет взял в руки вязки. Тэм села в кресло и вдруг обернулась в зал:
– Пауки! Я тяжело больна, у меня нет сил выдержать пытку.
Кар вежливо спросил:
– Что с тобой?
– У меня воспаление сердца.
Тогда к ней обратился Тел:
– Сдаешься нам?
Люканка протянула обе руки в знак того, что отдается во власть победителям. Кар, недолго раздумывая, стащил ее с кресла и уложил на пол. Тэм была порядочной самкой. Она зачинала в камере оплодотворения, но любовницы у нее не было. Были две дочери и сын, принятый в разумное сообщество. Ничего о самцовом гомосексуализме она не знала. Насилие и боль и жгучее унижение, которому подвергали ее на глазах у Ктесса было для нее гораздо хуже пыток. Она принялась стонать и биться в руках Кара. Тел достал лекарство и ввел ей в вену. Кар успокаивал ее, пока она не заснула.
В медицинском отсеке ей сделали операцию. А потом обесчещенного врага усадили в кресло за компьютером рядом с Фэром. Тэм была мужественна, старалась забыть о своих: о дочери, которую общество обвиняло в гетеросексуальности и о подруге, которая оказалась социальной преступницей. Тэм чувствовала, что долгое рабство ей не грозит: скоро бог заберет ее душу.
Трое пауков с нею не разговаривали, это было не принято: зачем лезть в душу. Но Тел очень привязался к ней и Рет тоже. Люканец хорош собой и вполне невинен. Самка люканка продолжала за компьютером заниматься своей работой, прерванной пленом. Она была вполне спокойна. Пока однажды не уловила взгляд рядом сидящего Фэра, брошенный на ее руки, и в ужасе дернулась. Руки у нее были ярко-белые, удивительной красоты. Через два дня Тел ночью привел ее в комнату к Фэру.
Ктесс был недоволен: страшный скандал. О пропавшем начальнике дипломатического представительства люканцев запрашивали все: паучихи, чернотелки, сами люканцы были возмущены. Какой разврат! Она что, гетеросексуальная? Какой ужас!
Тэм постепенно выздоравливала. Совесть за тяжелое преступление против себя ее не мучила: к ней относились с теплом и лаской. Однажды утром Тел встал со своего места и достал из шкафа текилу. Он подошел к Тэм и ударил ее под лопатку напротив сердца. Мгновенная смерть. Труп Кар с Телом отнесли на фиксацию. Всем было плохо и неуютно в отсеке, молодежь старалась думать о боге и вспоминала те обращения к космическим объектам, которым их обучали матери в детстве.
Представители морской расы космических гуманоидов занимали особое положение в мире. «Мертворожденные», так их называют. Хотя самки, рожающие их, просто спят. Они проходят все возрасты жизни, но бессознательно. Тем не менее, любому из них можно сказать: у тебя нет матери, и он с этим согласится.
Без матерей гуманоиды еще могли жить. Но вообще без самок – нет. Тоска по самке снедает морского гуманоида с определенного возраста и всю жизнь. Самка. Ее глубокие синие глаза, ее белокурые волосы, ее нежные руки… И несчастные решаются на недозволенное. Так как зачинать от гетеросексуальных самок им все равно нельзя, то они, вместо того чтобы эту самку уничтожить, тайком пробуждают ее.
Радости, конечно, мало. Не то чтобы ее ничему нельзя научить – самка морского гуманоида вполне обучаемая. Но после пожизненной спячки мозг у нее почти атрофирован. Животное. Смотреть на это неприятно, но все равно – самка.
С тех пор, как Мет водворился в дипломатическом представительстве как единственный представитель своей планеты, он начал помогать морским. Многое из того, что было им под страхом расправы запрещено, они теперь делали. Мет усердно их покрывал и предупреждал вовремя. В частности, они теперь, вместо того чтобы пробуждать взрослую самку, оставляли при себе ребенка девочку и воспитывали ее. Ктесс обо всем знал. Но он не был бессердечным. Он привязался к Мету и потакал его расе из личной привязанности. А, может, потому что морскую планету населяли в основном его потомки. Не внуки, конечно, но, по меньшей мере, правнуки.
С воспитанницей морским стало веселей. Одна на всю планету, но все равно есть. Они растили ее в строгости, учили работать за компьютером, скрываться от иноплеменников, при случае косить как можно изощренней и ничего толком не объяснять. Все равно к периоду полового созревания возникала масса проблем. Самка становилась недееспособной. Два раза в год, во время течки, ее помещали в бункер. И там развлекались с нею. И не потому вовсе, что им самим этого было надо. Этого требовала природа самки. Причем, каждая самка любила свое. Некоторые, большинство, хотели нормального секса, любви, ласки. Время пройдет – все встанет на свои места. Самка опять сядет за компьютер и все с нею будет в порядке. Но встречались буйные особы. Им требовалось не просто насилие, они удовлетворялись только после надругательства. А что делать, если изолятор найдут? Как объяснить тот факт, что самка подвергается издевательствам? Никто ничему не поверит. Кто верит морскому гуманоиду, тот шек (род парнокопытных млекопитающих). А, между тем, морской гуманоид добр, честен и богобоязнен не меньше, чем любой другой инопланетянин.
Ктесс всегда чувствовал себя спокойно в окружении своих подчиненных. Именно на том основании, что он спал с ними. Если бы это было не так, то он, возможно, уже много раз был бы предан. Для профилактики Ктесс брал по ночам к себе в комнату Мета или Тела, хотя те тяготились этой обязанностью. Все равно, любовник надежен, Ктесс был убежден. Он не думал, что при всех своих самцовых способностях может смертельно надоесть.
На этот раз на планете морских гуманоидов все было по-прежнему. Даже место склада керогена для нападения на биологический вид находилось на прежнем месте. Ктесс предупредил, а потом напал. И, как и раньше, проигравшие сами выволокли из медицинского отсека своих спящих самок на казнь. Дань ужасу. Только об одном они просили: пощадить их единственную бодрствующую душу. Ктесс ее не тронул. Но захотел на нее посмотреть. С собою он взял Мета.
В изоляторе самка неожиданно Мета узнала. «Это он, он прилетал сюда, я его видела», – заявила она. И добавила: – «Он мой самец». Мет отшатнулся. Ктесс ни о чем не спросил. По его лицу было видно, что он самке поверил.
– Почему вы содержите ее так? – проворчал он недовольно. – Что, стены нельзя оклеить пластиком?
Служитель принялся объяснять, что это, мол, традиционно, что самка спокойная, посидит и выйдет. Ктесс еще раз взглянул на самку угрюмым тяжелым взглядом, ничего не ответил и вышел.
В лодке Мет был бледен. Он выглядел виноватым. Предатель. Сомнений быть не может, ради своих он предал полководца. Но Ктесс молчал. Все было по-прежнему. Компьютер, сон, мелкие работы по отсеку. Пока не появилась необходимость лететь в третий сектор. Мета Ктесс не отпустил. И попросил его без разрешения из отсека не выходить. Той же ночью Мет повесился.
Кар с Телом подняли скандал. Ничего не ясно, самка могла сочинять и, если уж Мет в самом деле тайком связался со своими, то уж хотя бы Теф об этом знал. Теф ведь по матери морской гуманоид. А он сидит и молчит. Ктесс пожал плечами. Он не возражал против того, чтобы Мета вернуть. Самоубийство – проступок, за это следует наказать. Но менять свое мнение о случившемся он не собирался. Мет предатель, и все тут.
Мет после реанимации выглядел не лучше покойника. Еле на ногах держался и постоянно запирался у себя. Сил нет, объяснял он. А потом вытряхнул в себя пол-литровый флакон стероидных таблеток для повышения половой активности. Мета снова вернули и заперли в изоляторе. А Ктесс, наконец, оттаял. Раз не хочет жить, значит, любит. А раз любит, значит, не предавал. Ктесс велел морским уничтожить развратную тварь, которую они содержат специально себе на потеху. И ни одной больше чтобы не было. Ктесс в первозданном виде восстановил все древние законы. А Мет после четырех клинических смертей повредился.
Ему захотелось снова умереть, но так, чтоб ни Ктесс, ни Кар, ни Фот его никогда из смерти не достали. Поэтому, когда тело Мета (без всяких видимых повреждений) безжалостный Ктесс снова отправил на реанимацию, осуществить эту операцию не удалось. Душа Мета ушла. Ушла совсем. Это было странно. Куда она могла деться, ведь тело живет и функционирует? Очевидно, необратимое повреждение мозга.
Никто в отсеке виноватым себя не чувствовал, но все равно неприятно. Мета любили, кроме того, он был классный специалист. Тело его, как оно есть, положили в отсек фиксации, а комнату через какое-то время заняли.
Новенький (паук, а не гуманоид), был биолог. На войну он сбежал от общества, Ктесс поздно узнал о нем все, что следовало знать заранее, но на службе оставил. Это был неудачливый зачинатель очередной гражданской войны с соседней планетой паучих. Паучихи оплодотворяются через компьютер, секс между самцами и самками запрещен. Многие в течение тысячелетий пытались отменить это правило и перейти к обычному оплодотворению. А заодно уж и вернуться назад к самкам. Сколько проблем! А жили бы как все – и все было бы как у всех. Этот малый, который водворился в комнате Мета, был объявлен государственным преступником за проповеди в подобном духе. Из дипломатического представительства домой он в любом случае вернуться не мог, но Ктесс был милостив. Проявишь себя на службе – сделаю трансплантацию, а там время пройдет, соплеменники оттают, подобреют. Словом, старайся, раз биолог. Биолог, если он стоящий специалист – самая ценная тварь в коллективе.
Паук особенно не старался. Дипломатическое представительство ему быстро опостылело. И биологический отсек – тоже. Паук был теоретик. Он, в частности, не выносил дурных запахов. И сам регулярно каждое утро натирался из бутылки с дезодорантом, пока она не кончилась. Новенький отправился в складское помещение, достал с полки свежую бутылочку и пошел к себе – спать. А утром в ванной был остановлен неведомым голосом: «Не трогай меня, я – Мет». Паук сглотнул слюну, встряхнулся. Глупости. Не выспался, должно быть. Паук снова потянулся к дезодоранту и снова услышал: «Не трогай, тебе говорят!»
Новенький ворвался в компьютерный зал с выпученными глазами:
– Там бутылка говорит по-общегалактически! Говорит, что она – Мет.
Но когда говорящий предмет принесли в зал на всеобщее обозрение, он не сказал ни слова. Все-таки, следует попробовать. Тело из отсека фиксации перенесли в отсек реанимации и оставили наедине с бутылкой. Так продолжалось долго. Пять лет. Пока однажды Мет в самом деле не подал признаков жизни. Очнувшись, он признался, что опять соблазнился существованием. В подробности своего обитания в бутылке он после этого никогда не входил, и как сумел учудить такое – никому не поведал.
В платиновом космическом объекте, вращающимся вместе со вторым сектором вокруг центра Галактики, были населенные, ненаселенные, редко посещаемые и вообще полностью заброшенные помещения. О некоторых издревле ходили легенды и не только Ктесс с подчиненными, но и поколения его предшественников там никогда не были. В частности, Спиральный отсек, где в древнейшие времена гомо, первые обитатели представительства, складывали законсервированные тела соотечественников и иноплеменников. После них и шумеры пользовались им как моргом, а космические гуманоиды, из страха перед древней падалью, старались его избегать.
Зафиксированный покойник – не мертвый. Он может ожить. Редко, но бывает. В древние времена рассказывали, что гомо и шумеры выходят из Спирального отсека и бродят по коридорам дипломатического представительства. Поэтому перед тоннелем, ведущим вниз, еще гомо был поставлен магнитный барьер, с успехом разделявший живых и мертвых. Чинить это сооружение сам Ктесс никогда не брался. Чинить барьер он отряжал Рета. А тот обычно брал с собой Мета, как наименее чувствительного. Мет в совершенстве изучил всю систему сигнализации и при случае мог вырубить защиту на две-три минуты.
После извлечения из бутылки Мет долго был не в себе. Ему особенно на это не пеняли и не указывали. Он был прекрасным психиатром, а говорить врачу, что ты, мол, болен, неприлично. Пока Мет не начал пропадать по ночам. Об этом знали Тел с Ретом. Но где именно он обретается, они не имели представления.
Морских часто тянет в керогеновый морг. Такова их натура, психика у них мрачная и они малость труполюбивы. Не труположцы, нет, но покойников любят. Считают, что в тех сохранилась душа живого и что с мертвым надо иногда общаться. Поэтому Кар, узнав, что Мета нет по ночам в комнате, взялся обследовать керогеновый морг. Но там его не нашел. А потом днем за компьютером обратил внимание на тот факт, что Мет явно пьян. Не от этилового, а от метилового спирта, от которого нет запаха и опьянение особое.
Ктесс ничего не замечал, а Кар боялся, что несчастному морскому несдобровать, если начальник узнает. И, главное, выяснить, где и с кем он пьет.
Ктесс с огромной неохотой выключил установку. Он работал весь день с шести по галактическому времени, а сейчас было девять вечера. За компьютером еще сидели Фэр с Телом и Мет. Кар покорно встал, думая, что начальник пригласит его к себе в комнату. Для Кара это, как и прежде, было тяжелой обязанностью, но Ктесса он любил и был к нему глубоко привязан.
Ктесс, вместо того чтобы открыть дверь своей комнаты, прошел дальше по коридору. Кар насторожился. Там за поворотом – отсек смертников. Он не думал, конечно, что начальник ведет его на электрический стул, но почувствовал необходимость предупредить:
– Ктесс, там много паутины развелось.
– Где?
– Где аппаратура.
Ктесс не удивился, но приостановился.
– А что за пауки?
– Паутинщики со второй гуманоидной планеты.
– Из биологического отсека сбежали?
Кар отрицательно помотал головой:
– Там их нет.
Ктесс сделал нетерпеливый жест:
– Чем они там питаются?
– Друг другом.
– Озверели, значит, в ожидании смерти, – Ктесс зашагал дальше по коридору.
Они миновали отсек смертников, в котором выходцы с родной планеты Ктесса занимались каннибализмом в ожидании аэрозоля или веника. Потом прошли мимо биологического отсека, спустились на второй, технический этаж комплекса. Кар уже понял. Он обмяк. Он прекрасно понимал, что начальник сейчас спустится в самую спираль и, возможно, примется ворошить древние тела. А что можно там найти? Вернее, кого?
По наклонному коридору они миновали освещенную область и вступили в кромешный мрак. Ктесс принялся возиться под потолком. Его усилия увенчались успехом: две тонких, как след от карандаша, линии голубоватого света загорелись под потолком. Они тянулись по длинному узкому коридору, закручивающемуся в спираль. На грязном полу в грудах птичьего помета лежали обглоданные трупы. Совсем недавние, по меркам этого помещения, им было всего тысяч пять-шесть. Пауки, гуманоиды, волки. Два люканца. Большая черная птица пронеслась под потолком и недовольно свистнула. Космические козодои, древние обитатели заброшенных летающих объектов. Родом они тоже с одной из гуманоидных планет, а вывезены были из пятого сектора. Неприятные твари, но безвредные. Лопают тут космических мокриц и тараканов. Смотреть противно. Ктесс постепенно впадал в тоскливое настроение. Как бы подвигнуть коллектив на уборку древнего морга, а? Нет, не получится. Ктесс для самоуспокоения припомнил, какие чистота и порядок царят у него в керогеновом морге. А на пауков следует взглянуть. И если они в самом деле заслуживают смерти, выписать с административной планеты новый мор. Говорят, очень хорош. В отсеке фиксации ведь пауков начисто вывели. Надо только не опускать руки. Ктесс повернулся и взглянул на своего спутника, намереваясь выразить последнюю мысль вслух. И понял, что того сейчас вырвет.
– Кар, ты сюда. Не надо тут, тут какой-то лежит…
В этот момент Кара вывернуло наизнанку прямо на какого-то, основательно поглоданного тараканами.
Дальше по спирали лежали более древние и более целые тела. В обратной зависимости от возраста. Это хоронили своих шумеры, они всегда пользуются самой совершенной техникой фиксации. Такое тело никакой таракан не тронет, что он, дурак, пичкать себя синтетикой. Еще дальше лежали гомо. Обычные, типичные космические гомо, лишившиеся сознания почти четверть миллиарда лет назад. Такие же, как в третьем секторе, хотя те недавно возникли. Бог не выдумывает ничего нового, а вечно вращает вселенную вокруг раз навсегда установленного порядка. Здесь тоже полно птичьих какашек, но тараканов нет. А вон там, у стены – редкий объект. Черная морская крыса, подводный обитатель соседней галактики. Совсем свежая. Шерсть так и лоснится. Чего ей тут пропадать?
– Кар, отнесем этот труп в отдел фиксации, а? Хорошая крыса.
Кар, ни слова не говоря, ухватил крысу за задние ноги, Ктесс, аккуратно, – за передние и оба они выволокли тело из морга.
Отсек фиксации, самый малопосещаемый из всех помещений представительства, стоял тускло освещенный. Под пластиковыми крышками спали иноплеменники. Кто вечным сном, а кто на время. Как решит Ктесс. У стены сидела огромная черная крыса с платиновой кружкой в лапе. Рядом с нею привалился Мет. Он краем глаза насмешливо смотрел на вошедшего Фота, который опешил и стоял у порога вытаращив глаза.
– Ну…
Мет молчал. Он налил из бутыли еще себе и крысе и опрокинул. Так как Фота никто не приглашал присоединиться, то он отчалил. А через неделю крыса исчезла из отсека фиксации.
Когда Мет чувствовал себя неважно, сослуживцы обычно строили постные физиономии, а новенькие шептались между собой: морской гуманоид, мол, пьет с крысой в Спиральном отсеке.
Мет, как уже было сказано, любил керогеновый морг. Врач он был хороший, и ему по рангу не запрещалось там экспериментировать, но у Ктесса душа была не на месте, если Мет находился там. Главным образом после одного случая. Соплеменник Мета, полностью засинтезированный, был прислан дипломатическим представительством морских гуманоидов Ктессу. Они не поняли, зачем соплеменник такое с собой сделал. У всего этого оказалась сложная теологическая основа, для того, якобы, чтоб душа осталась жить.
Тело положили в общее отделение, и Мет им заинтересовался. Он полюбил беседы с мертвым о судьбах мироздания. А морской изощрился и сбежал. То есть, тело осталось на месте, а душа по проводам ушла в платиновую стенку отсека. С морскими бывает. Свободная душа кочевала по всему сооружению дипломатического представительства, но главным образом полюбила находится в стене коридора, ведущего из компьютерного зала в комнаты сотрудников. Ей нравилось поговорить.
Теперь любой идущий с работы или на работу мог быть спрошен: «Какая погода на малой паучьей планете?», или: «Будут ли воевать шумеры из пятого сектора?», или: «Что за новенького привезли и поселили в клетке возле клетки недавно подохшего старого волка?» Гуманоид был в курсе всех событий и узнавал обо всем раньше сотрудников. Не жизнь, а малина. Естественно, когда беглую душу заклинали вернуться в труп, она отказывалась. Ее пытались вытравить из стен током, она не прореагировала. Ктесс ругался и плевался и запретил Мету переступать порог керогенового морга. Но с беседами на ходу в коридоре пришлось смириться. Так же, как с П2, Ксутом, пауками в отсеке смертников и крысой в Спиральном отсеке.
О качестве и количестве обитателей любой населенной планеты можно судить из космоса. Каков общий тон ее окраса, какова линия берегов, есть ли горы. В частности, если между морским берегом и водой имеется четкая граница в цвете, например, берег голубой, море желтое или наоборот – значит, на этой планете живут членистоногие керогенщики. Сразу можно угадать планету гуманоидов, шумеров, гомо. Планета из первого сектора была явно и очевидно морской. Нравы и прегрешения обитателей материка не могли иметь отношения к тому факту, что она населена акулами, кальмарами и прочей живой тварью. Ктесс точно знал, что у кальмаров, например, есть разум. Также и некоторые акулы совершенно разумны. А раз так, то следует создавать дипломатическое представительство и выходить на самостоятельную дорогу. Из всех обитателей моря выбор пал на голубых акул.
Ктесс несколько раз нырял с побережья за чертой радиации и беседовал. Объяснял, показывал, но ни одна из членов стаи не согласилась взять компьютерный счетчик.
– Как я мальков кормить буду? – и все.
Наконец, по истечении определенного срока, когда акулы уже привыкли к Ктессу и тому, что он говорит, одна совсем молодая самка согласилась. Ктесс прекрасно видел, что она слишком молода, но выбора у него не было.
Из дипломатического представительства привезли громоздкий «акулий» компьютер, установили его в пещере далеко от берега, и Ктесс торжественно одел счетчик акуле на хвост, объяснив, как им пользоваться. А после этого принялся объяснять различные способы нажатия кнопок при помощи плавников, при помощи гравитации и при помощи акульего рыла. Акула оказалась способной. Она освоила именно наиболее сложное гравитационное нажатие, выучила кодовый язык и осталась в пещере. В качестве начальника дипломатического представительства под кодовым именем 7-7-1.
Новый начальник оказался ответственным: на вопросы отвечал, сам в космос не лез и был в вопросах выяснения обстоятельств ярым сторонником Ктесса. Инопланетяне, мол, ни в чем не виноваты, а это наши выбрасывают в море химические отходы, падаль и творят биороботов. Житья от них нет, а Ктесс хороший.
Потом, когда в первом секторе по галактическому времени наступила смена времен года, счетчик замолчал. Ктесс жал и жал на вызов – тщетно. Он вспотел, но уже обо всем догадался. Тем не менее, снарядил лодку и обследовал новое представительство. В пещере было пусто. Ни следов борьбы, ни объяснения напоследок. А счетчик лежал на дне недалеко от входа и жалобно пищал.
Ктесс рук не сложил. Он попытался законтактировать с кальмарами. Самка черного (атлантического) архитевтиса проработала приблизительно столько же – полгода. А потом съела надоевшую штуку. Счетчик пищал у нее в животе всякий раз, когда Ктесс пытался ее вызвать, а сама она носилась в бездне, еще более глубокой, чем космос. Космос, во всяком случае, тесен, чего не скажешь о чужом море на чужой планете.
После этого счетчик носили белый кальмар, тигровая акула, акула-молот и морской гуманоид по очереди. Но место начальника дипломатического представительства новой морской планеты в первом секторе так и осталось незанятым.