__Сидели птицы на ветках. Чистили птицы перья. Расправляли птицы крылья. Пели птицы песни. Сладкие да дивные. Звонкие да звучные. Цепкими язычками проламывали дорогу сквозь сердце в самые души случайных слушателей. Лились песни в души тонкими потоками горьковатого калинового мёда. Жгли струи пробитые сердца. Плакали люди. Слёзы вытекали из наполненных сосудов. Ибо заполнялись души, и не было в них места слезам. А было место медовым песням.
__Архан стоял на опушке лесистого пятачка и слушал лес. Лес пел голосами дремучих птиц бессветной чащи, куда редко ходят и откуда ещё реже возвращаются люди. "Сирены" - сизые взъерошенные птичьи особи на осклизлых стволах сотню лет как древесных трупов - голосили о своём: о птичьем. Сатирам дано понимать птичий язык когтей и перьев - они трандычали о вкусном на мшистой поляне. Предупредили невольно - спасибо. Идти, значит, в обход: негоже забредать по колено в трупы, особенно когда ноги покрыты мехом. У "сирен" невкусное мясо - похуже вороньего, к тому же откровенно пованивает стухшим деревом, - но нежные и сладкие яйца. Очень подходят к завтраку, особенно со свежими овощами и беконом.
__Сатиры обычно не ходят в чащи - у них большие сердца и глубокие души, - но они вообще редко ходят, потому что редко существуют.
__Архан стоит на опушке угрюмо насупевшегося леска с туеском свежих яиц. "Сирены" смешно кричат, когда "их законная добыча" ворует у них из гнёзд яйца, после благодарит и уходит. Видимо, душа - это не просто сосуд, это призма, гранёный стакан со спиром, пройдя сквозь который, вибрирующие вопли превращаются в пьянящие разум трели. А что остаётся тому, у кого нет ничего гранёного за сердцем, тем более души? Стоять на свежей траве и забавляться гомону сытых птиц, не досчитавших вдруг своё потомство.