Нам спасение с неба Принесший,
И Взирающий скорбно с икон,
Пригвождённый, Распятый, Воскресший,
Неужели и Ты побеждён?
Неужели неостановимо
Вновь на Русь наползает орда?..
Третий Рейх против Третьего Рима –
А четвёртым не быть никогда!
Это тьма против русского света.
Это свастика против звезды.
Это вран против сокола… Это
Заметают убийцы следы.
Это выздоровленье больного –
Волей Вышнего неистребим
Восстаёт из неверья былого
Кумачом обезбоженный Рим.
Белгородский кисель
« …Разве можете перестоять нас?.. Ибо имеем мы
пищу от земли…»
«Повесть временных лет» о белгородском киселе
Горделивой походочкой-лодочкой,
Затаив за ресницами грусть,
Мне навстречу плывут белгородочки,
В чьих бровях раскрыляется Русь.
Православная русская вотчина –
На губах и на сердце ожог.
Белгородчина – речка молочная.
Да кисельный крутой бережок.
Здесь разбойные тропы нахожены…
Не зазорно здесь – так твою мать! –
Заявляться незванно-непрошенно
За семь вёрст киселя похлебать.
Шли сюда печенеги и половцы,
Чтоб вкусить белгородский кисель…
Белгородские добрые молодцы
Провожали незваных отсель.
Провожали незваных-незнаемых,
Что без спросу пришли на постой.
Провожали в закатное зарево
И булатным мечом, и сытой.
Поляница-душа Белгородчина!
Супостату показывай нрав.
Крепость русской державы упрочивай,
Богатырской заставою встав.
***
Осерчавшая вьюга бранится
В тесноте родовых курмышей…
Не впервой ей в казачьих станицах
Выпроваживать пришлых взашей.
Я не пришлая, бабушка-вьюга!
Почему ж мне нисколько не рад
Свои ставни захлопнувший глухо
Оренбургский угрюмый форштадт?
Ну так что ж?.. И на этом спасибо,
Родовой звероватый курмыш.
Я такая ж, как ты, неулыба,
Да и ты-то хорош, пока спишь.
Непроглядью родной, непробудью
Ты меня не жесточь, не морочь.
Без того посторонние люди
Истерзали мне душеньку вклочь.
Ты пойми, я смертельно устала
На разлучной чужой стороне
От радушных улыбок-оскалов,
Что не тонут в банкетном вине.
…Месяц-серп кровянится на небе,
И сугробы встают на пути…
На Пикетную улочку мне бы
По фуршетным бульварам дойти!
Вьюжная соната
Наивная молоденькая дурочка,
Озябшая от безутешных слёз,
Бредёт по оренбургским тихим улочкам,
Бредёт-бормочет странное под нос.
Никем ещё ни разу не целована
И ни в кого ещё не влюблена.
Ничем покуда не разочарована,
Ни разу не сходившая с ума.
В шубейку-ветродуйку зябко кутаясь,
За вьюжною вуалью пряча взгляд,
Она бредёт, наивная и мудрая –
Совсем как я так много лет назад.
Она бредёт навстречу мне из прошлого,
Прокладывая стёжки на снегу.
Вновь, как в бреду, посмотрит: «Что хорошего?..»
И снова я ответить не смогу.
Сейчас свернёт с Уральской на Пикетную,
Оставив мне лишь стёжек снежных вязь…
В таинственное-странное-рассветное
Уйдёт, в сонате вьюжной растворясь.
Стишками, между стёжек заплутавшими,
И тем, что у поэта жизнь горька,
Сонатами, сонетами не ставшими,
Она не озабочена пока.
Она бредёт, покуда безымянная…
Она не знает, как она слаба!
Она в бреду бормочет что-то странное –
Ещё не рифма, но уже – судьба.
И некому сказать наивной дурочке,
Пока её мечтания тихи,
Пока пустынны утренние улочки,
Что это – гениальные стихи!
***
На землю снизошед с небесной выси,
Влачу века сквозь призрачный туман.
Мечу пред кем попало скатный бисер
И подливаю воду в океан.
А океан не только многодумный,
Космично выводящий свой напев…
Во гневе он порой бывает буйный
И на меня свой обращает гнев.
Я б в небеса вернулась, может статься,
Как люди возвращаются домой.
Увы, удавками электростанций
Стреножен бег укротимый мой.
Но я другой судьбы себе не чаю.
Хоть путь земной неласков и тяжёл,
Но кровь моя небесно голубая
Горит огнями городов и сёл.
Она горит, пронзая мрак упрямо,
Познав и высоту, и глубину.
А я храню затопленные храмы,
Баюкаю персидскую княжну.
А я горжусь горою Девьей статной
В преданиях, как будто наяву.
И голью, словно жемчуг перекатной,
Что жигулёвской вольницей зову.
***
Коварной волей фотомастера
Однажды и уже навеки
На коллективном фото замерли
Друзья, завистники, коллеги.
Мгновенья дружного бодрячества
Не выглядят на фото зыбкими…
А ведь чего только ни прячется
За белозубыми улыбками!
Тщеславье, зависть, честолюбие…
А пуще прочих – хуже некуда! –
Израненное самолюбие
Любви, что некогда отвергнута.
«Столь разные, что вместе делаем?..» -
Невольно думается с ужасом.
Здесь даже ревность застарелая
Галантностью прикрыта дружеской.
Но вновь, лучась улыбкой тихою,
Со всеми жду – вот птичка выпорхнет
Из объектива юным соколом,
Рождённым только для высокого!
Не потому ль так страстно хочется
Остаться дурочкой наивною
И вновь свершать от одиночества
Побег в то фото коллективное,
Где средь притворства изощрённого
Лишь ты один – вконец растерян! -
Стоишь с лицом приговорённого
Ко мне, как к самой высшей мере.
***
Ты взахлёб с другими целовался,
Словно был со мною незнаком.
Но как был дурак, так и остался
Ты в меня влюблённым дураком.
Ты удары солнечные в сердце
Воплощал в лирический угар.
Но с годами никуда не делся
От удара лунного пожар.
Щедро ты дарил цветы любимым –
Уж таков широкий твой размах!..
Но мерцал почти неуловимо
Лунный свет, осевший на цветах.
Почему же, как это ни странно,
Через столько окаянных лет
Отрешённый свет луны-дианы
Пересилил солнечный привет?
***
«В следующий раз они попытаются взять нас изнутри…»
Маршал Г.К.Жуков, 1945 год
И вновь мы устоим, когда мечи попрятав,
Они вползут в наш дом, рядясь в друзей.
И станут, опоив заморским ядом,
Морить старух и развращать детей.
Допустят наших дунек до Европы –
Пусть пляшут по борделям нагишом.
И переоборудуют под «шопы»
И школу, и завод, и космодром…
Мы устоим… Хотя и поневоле
То влево нас, то вправо занесёт.
Мы даже убедить себя позволим –
Мол, рынок нас не выдаст, Бог спасёт!
И будет счастье, словно локоть, близко –
Мы по-американски заживём.
Мы, может, даже выучим английский
(Немецкий-то учить нам было в лом!).
Маркетинг, киллер, диллер, супервайзер,
Промоутер, бэбиситер, бэби-бум…
Мы думали: из грязи – прямо в князи.
А на поверку выйдет - русский бунт.
Сметающий содомские пороки
От гатчинских болот и до Курил,
Бессмысленный, кровавый и жестокий –
Тот, о котором Пушкин говорил.
+++
Средь тёмной ночи, среди бела дня
(Молчи, молчи, не говори ни слова!)
Я знаю, слава, ты найдёшь меня,
Но всё же адрес сообщу почтовый.
Хоть ты пока не очень-то спешишь
Меня подвергнуть головокруженью…
Я знаю, слава, ты меня простишь
За все мои былые прегрешенья.
Простишь за то, что лишь тебя любя,
Я не была упрямой до предела.
За то, что в ожидании тебя
Я замуж пару раз сходить успела.
Пусть верности в тебе и ни на грош -
Не только рядовым, но – знаменитым.
Зато меня ты, как никто, поймёшь.
А, значит, слава, мы с тобою квиты.
Пусть я не раз продрогну на ветру,
Шепча твоё единственное имя…
Но я проснусь однажды поутру,
Согретая объятьями твоими.
***
Когда заря заполыхала ало
И волжский окровавила прибой,
Я выплакаться к Волге прибежала
И долго причитала над водой.
Печали, что копились долго-долго,
Слезами и словами излила.
Так долго я рыдала, что лишь Волга
Меня понять и выслушать могла.
О том, что жизнь не оказалась гладью,
И что любовь земная так горька
Рыдала я над волжскою быстрядью:
«Прими обратно, матушка-река!..».
Полночных звёзд рассеянный стеклярус.
Зари вечерней сумрачный пригас…
Но – плыл ко мне поднявший алый парус
С проть-берега отчаливший баркас.
***
Ты говорил мне пустые слова,
Не отражавшие суть:
«Вот и Нева!..» - Ну и Нева?
Это неважно ничуть!
И отражались, как вещие сны,
В сумрачной невской волне
Белые ночи, чёрные дни,
Медный кумир на коне.
И провожал поезда на Москву
Город, пленявший умы.
И неотрывно смотрели в Неву
Неотразимые мы.
Только и надо – объятья разжать
Перед свиданьем с Москвой…
…Город, привыкший врагов отражать,
Не отразил нас с тобой.
***
Неуёмное сердечко уйми –
Не удержишь счастья в грешной горсти.
И колико сокола ни корми,
А с руки его – хоть плачь! – отпусти.
Воронья-то, воронья над тобой!..
Помогала ты им стать на крыло.
Но лишь крылья ощутив за спиной,
На тебя же и закаркали зло.
Что им неба золотой окоём,
Денно-нощное раденье твоё?..
По полёту соколов узнаём.
По помёту узнаём вороньё.
Сколько ворона с руки ни корми,
Всё равно в его глазницах мертво.
Ясна сокола на небо вздыми –
Свет Отечества в очах у него.