Маршал Красовский Степан Акимович

            
       Маршал авиации,  Герой Советского Союза  был начальником Краснознамённой военно–воздушной академии  с 1956  по  1968 годы.  Участник трёх войн  (гражданской, войны с Финляндией, Великой Отечественной)  ежегодно,   в день  Победы нашего народа над немецко–фашистскими захватчиками,  в десять часов девятого мая,   в большом зале дома офицеров  гарнизона  Монино  начинал  выступления с воспоминаниями  о подвигах, о труде  и  о жертвах, принесённых во имя Величайшей Победы.  На его ежегодные откровения, несмотря на полное отсутствие каких–либо объявлений, собиралось все  население посёлка городского типа.  Громадный киноконцертный зал набивался полностью.  Знали: такого и в настолько простой форме  не услышать и не прочесть нигде.
Посчастливилось и мне четырежды побывать на исповеди прославленного военачальника.  Недавно, описывая  моё прибытие в полк, который выполнял задание на аэродроме Бауцен Германской демократической республики в 1953 году, я вспомнил  о солдатском подвиге генерала на этом аэродроме, рассказанном Степаном Акимовичем в одном из  посвящённых Победе  выступлений.

После воспоминаний  Степан Акимович отвечал на  многочисленные вопросы   зала,  не ограничивая ни временем, ни тематикой.  Миловидная дама попросила рассказать, за какой подвиг ему присвоено звание Героя Советского Союза.  Совсем скромный  маршал ответил так:
– Я подвигов не совершал, я исполнял свой долг перед Родиной и народом. После Победы всем командующим армиями, проявившими себя умелыми военачальниками, было присвоено  это почётное звание.  Впрочем, и в  боевой жизни командующих случались поступки, которые можно назвать героическими.
И маршал Красовский рассказал о том, как он, будучи один и на земле,   «сбил фашистский истребитель» и взял в плен вражеского лётчика.

       Командующему Второй воздушной армией  генералу Красовскому, ехавшему по служебным делам весной 1945 года на машине в сопровождении взвода охраны (по лесам бродили группы фашистов различного состава, пытающиеся из–за боязни попасть в русский плен, пробиться к наступающим войскам союзников),   один из офицеров доложил:  «Мы проезжаем  мимо освобождённого  нашими войсками аэродрома  Бауцен». Генерал решил посмотреть на этот аэродром.
       Рассказ Степана Акимовича Красовского.
       Я увидел очень большое лётное поле, окружённое лесом. Искусственных полос нет. На западной окраине поля несколько ангаров, тесно уставленных самолётами. И маленькими связными, и транспортными, и новенькими транспортными планерами. Особенно много было транспортных планеров.*  Очень интересно построены  весьма объёмные ангары, несущая конструкция которых выполнена из деревянных деталей.  «Можно будет использовать этот аэродром. Пусть тыловики его проверят и подготовят». Решил ехать дальше по своему плану.  Вдруг из–за горизонта появился самолёт. Мессершмит–109! Немецкий истребитель! Моему сопровождению  команду  «Маскируйся! Воздух! » давать не нужно: народ обстрелянный, сами знают. Они тут же укрылись в лесу и кустах.  Остался на поле я один.  Фашист сразу стал пикировать на меня.  Уворачиваться от него не имело смысла –  я знал: немцы отлично стреляли по точечным мишеням. Хоть  и  нелепо было погибать в самом конце войны, но слишком много было бы чести для немецкого истребителя, если б от него убегал советский генерал.  В то же время, фашист, я чувствовал, целился в  меня, нужно было что–то делать. И ещё не сообразив, как действовать дальше, я снял с головы шапку и стал ею призывно размахивать. Вражеский летун не пустил по мне очередь крупнокалиберного пулемёта, а прошёл на бреющей высоте возле меня, видимо рассматривая  машущего ему шапкой. А одет я был в полушубок.   То есть по мне не было видно,  к какой воюющей стороне принадлежу.  Я  уверенно  не двигался с места, продолжал  усиленно размахивать шапкой, которую получил ещё на финской войне.  Мессершмит опять набрал высоту и опять стал прицельно пикировать на меня. Я всё так же, только с ещё большим остервенением, размахивал  старенькой шапкой, которая неожиданно спасла мне жизнь и помогла совершить солдатский подвиг.  Опять летун не стал по мне стрелять. Более того, он, снова  пройдя возле меня, подпрыгнул на небольшую высоту и выпустил шасси. Своей команде я громко крикнул «Ни с места!»  Приземлив самолёт, лётчик подрулил к лесу и, не развернувшись в сторону лётного поля,  выключил  мотор.
        Эти его две ошибки  (не развернулся в сторону внезапной необходимости взлететь и выключение мотора) стоили ему свободы.  Только  открылся фонарь кабины,   мелькнули привязные ремни и  показалась голова лётчика, как мои солдаты набросились на  вражеского «короля воздуха».  Привели его ко мне. Как «язык», он не представлял ничего ценного: обстановка была такой, что немцы и сами не знали ничего о своих войсках. Они чувствовали крах и занимались только спасением каждый себя, за исключением редких  фанатиков и  вконец одураченной молодёжи. «Мой немец»  был  совсем молод,   пытался угрожать  каким–то сверх оружием,  неплохо говорил по–русски.  Совсем интереса не представлял никакого.  А мой Василий  (многолетний шофер)  вдруг стал почему–то интересоваться временем и часто поглядывать на появившиеся у него новенькие красивые наручные часы.


         *  Грузовые  планеры.  И в  Рабочее–Крестьянской Красной Армии  и  в фашистской Германии были произведены такие «самолёты без моторов», на которых, составив из них «поезд», ведомый самолётом–буксировщиком, планировалось  перебрасывать  в  тыл противника  и  десант,  и боевую технику.