Гвардии сержант

Громова
               



               

Степан Савельевич вернулся домой рассерженным. Думал поначалу отойдет обида-то по дороге от сельской Управы или как там её сейчас обзывают – Администрация поселения что ли, ан нет, не отошла.
- Степан Савельевич! При всем уважении, ещё раз вам объясняю…- втолковывал деду Степану, так его все в посёлке называли, главный поселковый начальник. – У тебя дом двадцать пять квадратных метров, не положена тебе новая квартира. НЕ ПОЛОЖЕНА! Дом у тебя в собственности, так что ничего не могу я сделать!
- Дак при чём тут метры? – сердился Степан Савельевич.- Президент что сказал? Президент тебе русским языком сказал: « Все ветераны войны должны быть обеспечены новыми квартирами!..»
- У тебя, Степан Савельевич дом в собственности! Ну, как тебе ещё объяснить?!
- Да воды в ём нет, газу нет, живу как бирюк на выселках! А я ведь старик уже, Сергей Григорич, тяжко мне уже воду-то с колодца таскать, да дров для печки заготавливать! Ты ж не больно-то помогаешь. К тебе как идти на поклон, так хуже некуда!
- Ну, уж, Степан Савельевич, вот уж не говорите, - краснея от досады, возражал Глава, - это уж вы не говорите, вот,- он тряс тонкой стопкой бумаги,- вот! Всё написано, выделено дров столько-то, тогда-то и подпись ваша имеется. Имейте понятие, Степан Савельевич, мы к вам завсегда с уважением!
- Тьфу ты, пропасть, с уважением…- в сердцах плюнул старик.- Ты себе-то, поди, вон какие хоромы отгрохал, а на какие шиши, разреши тебя спросить…- при этих словах Сергей Григорьевич побагровел ещё больше, хотел уж было и кулаком по столу грохнуть, да вовремя спохватился, сдержался.
А Степан Савельевич продолжал:
- А давай меняться, я – к тебе, а ты - ко мне. И энти бумажки ты будешь сам подписывать, когда тебе дрова привезут, да ещё всё норовят похужее, а тебе-то, поди, Сергей Григорьевич, получше выберут…
      Сергей Григорьевич, едва сдерживая гнев, опять повторял:
- Не могу, не имею права.… У тебя дом в собственности.…Двадцать пять квадратных метров.… Иди, Степан Савельевич, иди…
- Я Президенту напишу!
- Пишите, хоть в ООН пишите, Степан Савельевич, на праздники вот забор вам подправим, ещё может чего там надо будет, пришлю бригаду, иди, иди с Богом, Степан Савельевич, да поменьше слушай, чего там по телевизору говорят…- Сергей Григорьевич вытер вспотевшую шею.
      Степан Савельевич сдержался, не стал более ничего говорить. Вышел. А обида кольнула неприятно.
- Ладно, - вслух сказал он сам себе. – Никогда ничего не просил, да видать и не надо было начинать. Эх…- горестно вздохнул и пошёл восвояси.
       Даже дома Степан Савельевич всё никак не мог успокоиться.
- Поменьше гляди телевизор…- негромко разговаривал он сам с собой, передразнив поселкового Главу.- А чегой-то я должон поменьше его глядеть? Газету читать уже глаза не видят, на лавочке с бабьем трындеть – этого за мной отродясь не водилось, а тут тебе и новости все расскажут, и чего интересное покажут, да ещё глядишь, чего полезное узнаешь! Ишь ты, какой прыткий, не гляди телевизор.… Да он же теперича мой наилучший друг!
      Долго так еще рассуждал вслух Степан Савельевич о пользе технического прогресса в виде телевизора. И советы припомнил, что в передаче «Участок»
давали, как не попасть на удочку к мошенникам всяким, а то развелось такого брата в нынешнее время не счесть. Всё норовят обмануть, да облапошить. Потом ещё долго рассуждал сам с собой, как научил его телевизор многим полезным вещам. Вот посмотрел передачу, как стариков грабят да убивают за пенсию, да за награды, так Степан Савельевич намотал на ус-то: деньги все на книжку, а награды… Семь их у него: боевых семь, юбилейные Степан Савельевич за награды не считал – так, значки. Хорошие, конечно, но всё ж значки… А вот боевые… Это другое дело. Гордится дед Степан своими наградами. Не последним дивизионным  разведчиком был гвардии сержант Петров. Труса не праздновал. Так вот, награды стал прятать дед Степан в надежном месте. Божница хитрая была у него, с секретом.
Киот (1) с виду обычный, только хозяин и знал, что в нём был небольшой тайничок. Крохотный, можно сказать, а награды все в аккурат поместились.
Киот этот в наследство от матушки, царство ей небесное, достался Степану Савельевичу, а ей ещё от деда. Чудом эта семейная реликвия дожила до наших дней, а вот теперь служила службу деду Степану – не только лик Божий, но и награды хранила.
      Степан Савельевич услышал, как хлопнула калитка. Глянул в окно – кто это пожаловал? Два молодых хлопца.
- Быстро, - усмехнулся дед Степан,- да, Сергей Григорич, быстро ты управился, вон уж и бригада обещанная пожаловала… Чегой-то скажут?- и дед Степан пошёл навстречу гостям.
      Ничего не сказали гости, Степан Савельевич даже дверь ещё толком открыть не успел, как получил сокрушительный удар кулаком. Прямо в лицо. Охнул только и упал, как подкошенный. Кровь залила лицо старика. Сознание он не потерял, но в голове страшно загудело, и резкая боль от головы сразу побежала по всему телу. Вот схватила за больное сердце – сердце заколотилось, затрепетало, закололо. Вот ударила под лопатку, прямо туда, где ещё с войны шрамы от ранения, вот боль рванула дальше, в бок, потом в ноги. Захрипел дед Степан, не в силах выговорить:
- Да что ж вы! Да за что ж вы!? Да что же это! Ах, ироды…
      А на него, уже лежащего, поверженного, посыпался град ударов. Ногами били, без разбору, куда придется.
- Деньги где, сволочь старая!! Деньги давай, у тебя бабла не меряно! Давай, жлобяра!- заорал тот, что ворвался первым.
      От побоев Степан Савельевич потерял сознание. Много ль старику надо? А молодые крепкие хлопцы, как назвал их дед Степан, продолжали ещё наносить ему удары.
- Где бабки твои, бабки давай!!...
      Когда, наконец, увидели, что залитый кровью старик без чувств, оставили его и стали искать дедовы деньги, переворачивая при этом всё вверх дном.
     Степан Савельевич очнулся от прикосновения, совсем тихого, почти невесомого. Глаза открыл с великим трудом. Один сильно заплыл от ударов, ничего не видит им дед Степан, а второй все ж позволил ему рассмотреть человека, бережно прикоснувшегося к нему. Захолонуло сердце у Степана Савельевича. Прямо к нему наклонился Пётр Серебряков. Пётр Данилович, командир его лихого разведвзвода. Наклонился, головой покачал. Обернулся, кому-то рукою махнул. И тут же обступили Степана Савельевича бойцы- разведчики. Все как один, все в форме с иголочки, при орденах и медалях.
- Батюшки - святы…- пытался сказать Степан Савельевич разбитыми губами.- Братцы, братушки, неужто помер я, вот и свиделись, наконец!
- Да погодь ты, Степан Савельевич, помирать,- усмехнулся в усы Пётр Данилович,- а ну-тка, Семён, пособи…
      Семён, любимец взвода, балагур и красавец, бережно приподнял голову Степана Савельевича, подложил шинельку свёрнутую. Синеглазый, вихрастый, 23-летний… Уцепился за его руку Степан Савельевич.
- Неужто ты, Сёма?
- Я, Стёпа, я. Да ты держись, солдат, сейчас, сейчас подмогнём…- улыбался ему Семён, бережно обтирая с лица Степана Савельевича кровь.
- Да что ж это?- простонал Степан Савельевич.
- Война это, Стёпа, война.… Били, били гадов, да видать не добили вражину…
 - Ведь это ж Ванька… Веры Колесниковой внучёк, того, другого-то не знаю, не наш, а Ванька… Ванька-то на моих глазах рос…- заплакал Степан Савельевич, не смог сдержать слёз старый солдат.
- Ты солдат, гвардии сержант Петров, - сказал Пётр Данилович, - а это – враги! Враги похуже фрицев… Бой надо принять, Стёпа, как тогда, помнишь, под Кёнигсбергом, где и остались мы с ребятами…
- Да что ж я могу, товарищ капитан, старик я… Они вон какие сильные, не одолеть…
- Стёпа, наш взвод помнишь, как оборону держал, когда отходившие эсэсовцы на нас напоролись? Сколько их было и сколько нас? Не прошли ведь…
- Не прошли, ребятки, да только вы то тоже все полегли, один я уцелел , да Мишка Храбров…
- Ты разведчик, Петров, тебе смекалка на что дадена?
- Товарищ капитан…- Степан Савельевич горестно вздохнул.- Старик я…
- Да слыхали уже про старика, ты дело говори, на погребице у тебя что? – склонился над ним Семён, дал испить прохладной водицы.
- Ружьё, Сёма…
- Вот то-то и оно… Ружьё. Заряжено?
- А то…
- Держи оборону, Стёпа, а мы с тобой рядом. Не пройдут!
- Не пройдут!- повторил за ним Степан Савельевич.
      …-А-а.…Очнулась старая кляча…- пнул под бок деда Степана один из грабителей.- Вспомнил, где бабки? Давай, поднимайся, чмо, гони бабло! И бряцалки свои давай, у тебя есть, я знаю!
- Ваня, я ж тебя мальцом помню…- с трудом произнёс Степан Савельевич.
- И чего?- сказал тот, кого назвали Ваней.- Ты давай, дед, по-хорошему, давай бабки, и мы уйдём, и ордена свои давай... Всё равно скоро кони двинешь, так на хрена они тебе? Давай, не заставляй опять тебе рыло бить.… Поднимайся, давай!
      Дед Степан с трудом, покачиваясь, стал подниматься.
- Дык не в доме деньги.…Спрятал я.… Как чувствовал…
- Где спрятал, где, сволочь?!- за грудки схватил его второй.- А медали где?!
« Не нашли, значит. Мать Пресвятая Богородица глаза отвела, не увидели, что киот с секретом…»- подумал Степан Савельевич.
- На погребице запрятал, в канистре…
- Пошли, покажешь!- толкнул Степана Савельевича в спину тот, имени которого он не знал.- Поищи пока тут ордена, я щас.… Шевели копытами, старый, чё встал? Бабки отдашь, а там и бряцалки вытащишь, куда денешься, а то башку отверну на фиг!- засмеялся и опять толкнул деда Степана в спину.- Ещё раз говорю, крыса, топай живее!
      Степан Савельевич с трудом пошёл к двери. В голове шумело, всё кружилось перед глазами, но он держался. Его под левую руку поддерживал Семён, его боевой товарищ, с которым прошли они военными дорогами от самого Сталинграда, и который сложил свою голову в бою, в окрестностях Кёнигсберга, 14 апреля сорок пятого, а под правую – командир взвода капитан Серебряков, тоже погибший в том же бою. Они вели его под руки бережно, не давали оступиться и упасть.
- Давай, Стёпа, осторожно, ещё немного.… Вот сюда.… Да не смотри на эту сволочь, тихонько, родной, давай, солдат!
      Вышли во двор.
- Нисколько не таится, супостат!- зло проговорил капитан Серебряков, поддерживая шатающегося от потери крови и сотрясения мозга Степана Савельевича.- Ничего, Стёпа, подмогнём! Мы завсегда друг за друга стояли.
И сейчас с тобой, родимый, ну-ка, осторожно шагай, приступок…
      На погребице было темно. Степан Савельевич прислонился к косяку, силы совсем оставили его.
- Чего стал, шевелись!- злобно рявкнул вражина, как его назвал капитан Серебряков. Вражина и есть.
- Нету мочи… Упаду сейчас… Вон погреб, там и заховал. Канистра там.… Сразу увидишь…
- Вот сволочь хитрая, заныкал! – он оттолкнул деда Степана, отчего тот упал, сильно бы ударился головой, да Семён поддержал, руку-то подставил. Смягчил удар, насколько возможно.
- Темно тут, хрыч старый, есть свет иль нет?!
- Там, там.… Спустишься, лампочку рукой на стене поверни, загорится…
 Парень ругнулся злобно, но полез в погреб. И свет нашёл, зажег.
- В углу канистра, видишь, там деньги…- Степан Савельевич уже стоял на ногах.
- Правильно, гвардии сержант Петров, молодец! – похвалил его капитан Серебряков, когда он с трудом, правда, но захлопнул крышку погреба и сразу накинул на неё засов. Присел тут же, обессиленный. Не обращал внимания на вопли и угрозы  бандита, который стал бешено колотить в закрытую крышку.
 - Не выберется?- с тревогой спросил  Серебряков.
Степан Савельевич покачал головой.
- Ни за что не отопрёт…
      Кружком сидели бойцы из взвода. Курили махорочку.
- Молодец, Стёпа, - протянул и ему кисет друг Семён.- Кури, солдат…
- Чего долго-то? Гляди куда этот хрыч старый медали свои упрятал! Хрен найдешь!- Иван не поворачиваясь, потрошил заветный тайничок.
- Положь на место, Вань, - негромко сказал Степан Савельевич.- Не тобой положено, не тебе и брать! Не марай!
      Обернулся Иван, онемел. В дверях стоял дед Степан, с ружьем. Один.
- Положь, говорю,- Степан Савельевич говорил тихо, с трудом, но парень всё прекрасно расслышал.
- Дед Степан, ты это… Ты не стреляй, ладно? – голос его стал совсем другим, не то, что давеча, когда он кричал, пиная окровавленного Степана Савельевича, « Где бабло?».- Всё.. Вот всё положил, гляди, ты не стреляй, ладно, дед Степан…
- Чёрт окаянный тебе дед! А ну, давай, иди, да смотри мне не балуй, не гляди, что старик, вмиг башку снесу – не на зайца заряжал!
- Куда идти-то…- растерян и жалок был теперь этот негодяй, который несколько минут назад был наглым и безжалостным.
- В милицию, куда ж ещё-то.…Пошёл…- Степан Савельевич ткнул ему в спину ствол.- Да гляди, Ваня, что не так, ужо не помилую.… Порешу враз, потому что ты хуже фашиста! А я их крепко бил, и сейчас рука не дрогнет!
      Пошёл вперёд, понуро склонив голову, Иван. А дед Степан с ружьём за ним. Так и шли через весь двор. Нельзя из виду упускать молодчика, но обернулся на единый миг Степан Савельевич, на крыльце ребята из взвода стоят. Руками на прощание машут. Прощай, дескать, Степан.
- Прощайте, братцы!- сказал Степан Савельевич своим боевым товарищам.- Увидимся скоро, вот только сволочей этих сдам куда следует, да ещё надо, надо, браточки, до Победного Дня дожить мне! 65 годков не встречались мы с вами, потерпите ещё маленько. Вот Парад Победный погляжу, а там уж, как Бог на душу положит. Может, и свидимся вскоре. А покудова, до свиданьица, родимые!
      Не упал Степан Савельевич, хотя еле ноги его держали, устоял солдат, хотя сердце сжало, будто железными тисками, и плыл розовый туман перед глазами. Рухнул без сознания только когда навстречу ему побежали люди. Побежали, чтобы помочь гвардии сержанту Петрову.
      Дед Степан умер 9мая. Дожил. Даже парад Победы успел посмотреть. Особенно понравились ему «Русские витязи» и «Стрижи». Эх, и красавцы! Так и летели, гордо неся над Москвой огромную цифру 65, которую сами же и выстроили из своих боевых машин. Улыбнулся Степан Савельевич каким-то тайным своим мыслям. О чём подумал? Да кто ж теперь знает. Так и умер с улыбкой.
      Похоронили со всеми подобающими почестями. И ордена и медали несли на шелковых подушечках, как и положено. Все семь боевых: « За оборону Сталинграда», «За взятие Кёнигсберга», Славу 3 степени, две медали «За отвагу» и два Ордена Красной звезды. И юбилейные не посчитали просто значками, тоже на подушечках несли.
      Буйным цветом цвела сирень у дома Степана Савельевича. Она ещё не знала, что осиротела. Она подставляла солнцу свои пышнокудрые ветви и благоухала тонким пьянящим ароматом. Это май. Теплый, звонкий, цветущий май. Шестьдесят пятый май без войны.

      


1.Киот - особый украшенный шкафчик (часто створчатый) или застеклённая полка для икон.