Петербург – странный город. Я всегда был уверен, что не смогу навсегда уехать из него. При том, что я в нём родился и знаю его худшие стороны: у меня нет разожженной бесчисленными дворцами восторженной любви, как у всех туристов, для меня белые ночи – это проблема со сном, а не романтика… Я не понимаю, как можно любить это серое небо, которое только и умеет, что иногда вконец чернеть? Местная погода – это олицетворение непостоянства и неожиданности, подчёркивающее всё безумство нашего населённого пункта. Построить город на болоте – потрясающая идея, да… Но этого мало – нужны ещё наводнения! Это только в туристический сезон во время «а-а-абзорной экскурсии по городу, по парадному Петербургу» всё это кажется мелочами, а поживёшь тут пару лет и начинаешь понимать пушкинского героя, сошедшего с ума и убегающего от Медного всадника…
Но что-то же держит… Наверное, атмосфера этого места всё же накладывает свой отпечаток на людей – становишься более восприимчивым. А восприимчивость…
Вот идёшь по Невскому, топаешь себе через Аничков мост, вспоминаешь пошлые байки про профиль Наполеона, а потом взгляд падает на выбоины в постаменте… И становится уже не до барона Клодта, который отливал, не до городового, не до Наполеона где-то под брюхом одного из коней – не остаётся ничего, кроме этого вечного следа. Мелочь, казалось бы, но чёртова восприимчивость…
Идёшь себе дальше, заворачиваешь в музыкальный магазинчик… Иногда чтоб купить струну для гитары, на которой который год не можешь заставить себя научиться играть, но чаще просто поглазеть на инструменты. На те же гитары, которые аккуратно стоят в уголке, на балалайки какие-нибудь, на губные гармошки на витрине, которых почему-то в последние годы появилось достаточно много… А вот всякие хитрые приспособления – тюнеры, звукосниматели, ещё какие-то неведомые порождения инженерного гения… А вот метрономы… Метрономы… Метрономы в музыкальном магазине?! Ну да, а где ж им ещё быть… Уходишь из магазина с порядком в сознании и беспорядком где-то ещё. Ну вот не вяжется у меня метроном с музыкой. С символом надежды – вяжется, а вот с музыкой – нет. Почти так же и Шостакович.
А потом на стене дома белая надпись на синем фоне. Казалось бы, обычные буквы, которые зачем-то вот уже почти 70 лет регулярно обновляют. Но за каждой буквой – жизни. Сотни, тысячи… Жизни тех, для кого эта сторона улицы не стала могилой. И тех, для кого стала…
Убегаешь с Невского, набираешь широко известный в узких кругах код на домофоне одной из парадных, устремляешься вверх, выходишь на одну из самых высоких крыш Питера, с которой виден весь центр… А одна из самых высоких она потому, что на ней есть надстройка, на которой стояло зенитное орудие. Стоишь там, попирая кедами осколки многочисленных пивных бутылок, и думаешь о том, как бы не свалиться вниз, если вдруг пригрезятся чёрные кресты с юга или севера.
Даже когда находишься среди символов боевой славы совсем иной эпохи – где-то между Барклаем и Багратионом – то всё равно подсознание занято не разгромом Наполеона. Сидишь, бывало, в обнимку с очередной (или внеочередной) девушкой на скамеечке в сквере перед Казанским и вспоминаешь, что однажды весной тут высаживали не цветочки, а овощи… И понимаешь, что если девушка этого не знает – то это ещё не смертельно… Но вот если это покажется ей смешным, то она будет обругана последними словами и низведена в лучшем случае до уровня спившегося тунеядца.
Но не всё в нашем мире материально. 900. Что такое «900»? Число. А ещё 900 – это невиданная стойкость, непоколебимое мужество. Для меня это настолько привычно и естественно, что я даже не задумываюсь – сами собой возникают перед глазами кадры хроник, звучит в ушах седьмая симфония под аккомпанемент метронома из уличных динамиков и разрывающихся бомб, вырывающих гранитную плоть у памятников…
Они не сбежали из этого города, даже когда к мерзкой погоде и серому небу добавились кольцо блокады и карточный рацион из кусочка хлеба в день… А тебе тут плохо, тебе подворотни не нравятся… Скажи спасибо, что в этих подворотнях не лежат штабелями окоченевшие трупы. Ты несчастный и непонятый? Живот болит после суши, приготовленных узбеком, выдающим себя за японца? Интернет тормозит?! Расскажи это тем, кто пережил Блокаду, кто кидал в вёдра с водой упавшие на крышу зажигательные бомбы, у кого хватало сил укрывать мешками с песком и досками памятники, на которые теперь любуются толстые туристы в ходе своих «а-а-абзорных экскурсий»…
Ладно, возможно это всё личности… Бабушки-блокадницы, прадед, от которого после Невского пятачка не осталось даже похоронки… Какая разница? Я в любом случае не смогу отсюда уехать навсегда. Если они не убежали от фашистов, так что я, от дождя убегать буду?..