В старые времена под городом Муромом жила одна крестьянская семья: Иван Тимофеевич – отец, Ефросинья Яковлевна – мать и Илья – сын.
Любили сына отец с матерью до потери пульса, только ругались иногда на него, потому что он тридцать лет на печи увальнем лежит, а родители ему кофе в постель должны носить.
- Слез бы ты с печи, Илья! – говорит отец. – Ноги бы размял, в футбол поиграл, по деревьям полазил.
- Не могу, батяня, у меня от кофя сердце сильно колотится, как бы не выпрыгнуло – если выпрыгнет, кто ж его будет ловить? Я не умею.
- Сынок, - говорит ему мать, - у тебя уже мозоль во всю спину выросла. Позагорал бы хоть пошёл на деревенском пляже, между коровником и свинарником, может, какая красна девица подвернётся. Глядишь, и женим тебя. Приданое уже припасли – сундук дубовый, булатным железом кованный. А уж что туда положить, сам придумаешь, ты ведь у нас задним умом крепок.
- Нет, маманя, не могу. Я думу думаю, как бы без вреда для собственного организма таракана прибить – бегает, зараза, по моей левой ноге уже третий год.
И отец снова взмолится:
- Ты бы пожалел, лежебока, мать твою! От плиты старушка не отходит, кашу тебе просяную жбанами варит. А мяса сколько надо! За сто вёрст уже скотина вся тобой поедена, одни серые волки остались.
Как-то раз ночевали в их избе три нищих странника. Один подошёл наутро к печи и говорит:
- Илья, мать тебя за ногу! Ты чего это у родителей тридцать лет на шее сидишь и слазить не желаешь?! Криминогенная обстановка в государстве сложная, а ты разлёгся тут в стороне от бурных общественных событий! Пришла тебе пора, Илья, к медовухе приобщиться.
И подтаскивают странники бадью медовухи.
- Первый раз я без закуски пить не буду, - говорит Илья, - приведите мне сюда какого-нибудь быка за рога.
Привели ему быка, вернее, серого волка в шкуре быка.
Выпил Илья, заглотнул животное и говорит:
- Что-то я дурную силу в мозгах почувствовал, по желудку кто-то бегает и кусается, но на подвиги меня уже потянуло!
И спрыгнул Илья с печи – земляной пол на три метра просел. Стоит богатырь качается, глаза кровью наливаются.
- Ты, Илья, - говорят ему странники, - иди бей-рази врагов поганых, разбойников с чудищами, чтоб на нашей великой Руси всё ништяк было! Но для тренировки пока родителям по хозяйству подсоби. Пни вон иди покорчуй!
Вышел из дому Илья, поплевал на могучие ладони и давай корчевать! А отец и говорит:
- Не надо бы выдёргивать яблони с грушами. Назад воткни! Иди вон лучше к той дубраве!
Добежал Илья до леса и принялся за жаркую работу. За три часа всё передёргал, включая телеграфные столбы, что рядом проходили.
- Не надо бы столбы-то, - говорит мать. – Ну да ладно. Мы с лучиной весь век прожили, а телефон нам уже надоел: насчёт сельхозпродукции день и ночь перекупщики звонят – то половцы, то печенеги, то хазары. Разве с ними договоришься?! По-русски ни бельмеса не знают.
- Землицу бы ещё вспахать! – просит отец.
Впрягся Илья в плуг и начал борозды делать, как ножом по маслу. Кругом от пашни всё черным-черно стало, а по краям вспаханных полей плетни и стены от крестьянских сараев валяются.
Пошёл Илья себе коня искать. Видит: цыгане целый табун краденых коней гонят. Разогнал всех Илья и выбрал себе жеребёнка рыжего да шелудивого. Но кашей манной его откармливал, сточной водой отпаивал и назвал Бурушкой. Вырос за три дня – не конь, а слон, только хобот сзади.
- Надо теперь вооружению готовить! – говорит Илья.
Пошёл он по селению: оторвал три прута от железного забора – стрелы, бревно у палисадника через колено перегнул – лук, трубу поливальную из кювета вытащил – копьё, опору из-под железобетонного моста выдернул – булава.
И сказали родители:
- Ступай защищать нашу землю Русскую, сходи в стольный Киев-град, поклонись от нас князю Володимиру или кто там теперь на троне сидит – не слазиет, будто клушка на яйцах.
- Не посрамлю земли родной! – говорит богатырь. – Я злым ворогам и супостатам руки-ноги переломаю, кляпом рот заткну, чтоб не плевали на чистое русское поле.
Взгромоздился Илья на Бурушку со всем железобетонным вооружением – тяжело конь тронулся, газы выпускает, но везёт богатыря.
- Да, забыл, - говорит Илья, - взять с собой родной земли.
Слез с коня, достал крапивный мешок, наполнил доверху из навозной кучи. И вновь в путь пустился.
На закате дня он распряг коня, нарубил дров и построил избу. Скоротал ночь, а утром ножом на бревне вырезал: «Здесь был Илья Муромец и ещё будет».
И поехал русский богатырь мимо города Чернигова. Повстречался ему добрый молодец, пьяный в стельку.
- Покажи мне, пьянь черниговская, - говорит Илья, - прямоезжую дорогу к Киеву.
- А у нас тут все дороги кривые, - отвечает черниговец, расставив руки для равновесия, - мы по прямой ходить не обучены. Но есть ближний путь, через этот лишайник, только там у речки Смородиной Соловей-разбойник засел на трёх дубах, на девяти суках. Если свистнет, зарычит – все леса к земле клонятся, цветы осыпаются, травы сохнут, а люди, особенно кто под мухой, вместе с лошадьми падают. Меня вчерась этот разбойник ограбил, даже, скотина, шерстяные носки с трусами в цветочек снять приказал! Поезжай-ка ты лучше дорогой окольной!
- Нет уж! Поеду я дорогой прямой, неезженой и сражусь с этим бандюгой и злостным губителем природы!
Доскакал Илья до речки Смородиной.
Услыхал Соловей-разбойник конский скок да как засвистит во все разбойничьи лёгкие – деревья падают, из речки вода выдувается. Не дрогнул Илья Муромец, только Бурушка хвостом вильнул, чтоб прицепившегося слепня согнать.
- Ты меня разве не испугался?! – спрашивает с удивлением Соловей-разбойник.
- Если бы испугался, - отвечает могучим басом богатырь, - я бы тут по большому сходил, и ты бы уже не свистел, а пузыри пускал. Нечего мне тут, Соловьище, бурю поднимать в стакане воды! Ты гляди на меня, Илью Муромца, и сам боись!
- Говори мне «вы»! – возмущается лесное страшилище. – А не тычь: я тебе не Иван Кузьмич!
- А я, - отвечает Илья Муромец, - ничем тебя ещё и не тыкал. Слазь, соловьиный ублюдок, с деревьев, мордобоем заниматься будем!
Спрыгнул наземь Соловей-разбойник – деревья закачались, холмы дрогнули. Тут он дуб большой с корнем выдернул и ударил им Илью Муромца как раз в тот миг, когда богатырь в строну сплёвывал. Пополам дуб разломился.
- Что ж ты делаешь, изверг?! – говорит Илья Муромец. – Столетний дуб ломаешь! Нет у тебя ни капельки жалости к родной природе!
Богатырь слез с коня, замахнулся своей булавой со всей недюжинной силой, а булава из рук вырывалась и со свистом куда-то за спину улетела.
- Ну теперь, Соловьюн, давай по-русски биться: руками, ногами и кто чем может.
Свистнул Соловей-разбойник, подскочил к Илье Муромцу и заехал ему в правое ухо.
- Ты мне слуховой аппарат не порть! – говорит богатырь. – А то чем я колокольный звон слушать буду? Ну давай ещё, Соловейчик! Нет ещё злости во мне!
Разбежался Соловей-разбойник и ткнулся головой богатырю в живот, но отпружинил и полетел, как футбольный мяч от штанги. Сидит Соловей-разбойник в луже, воду лапой зачерпывает, жажду утоляет и посвистывает Илье Муромцу:
- В гробу я видел тебя, Муромец вшивый!
- Что ты, Соловьюга, сказал?! – начинает злиться богатырь. – Ты ещё против насекомых прёшь?! Совсем всю живую природу загубить хочешь?!
Засосал всю лужу Соловей-разбойник и высвистнул грязную жидкость на богатыря. Отплевался Илья Муромец, вытер кроной дерева лицо и говорит:
- Ну, держись, соловейский выродок!
Замахнулся Илья Муромец кулачищем своим, вдарил разбойнику под дыхло, аж тазобедренная кость выскочила и, посвистывая, в сторону Киева-града понеслась. Левая нога у лесного разбойника отвалилась, а он на правой прыгает, точно в классики играет. Подскочил к богатырю, изловчился и выдернул клок из бороды.
Окончательно остервенел Илья Муромец, разбросал всего Соловья-разбойника – одна голова осталась, и говорит тогда голова:
- Илюша, миленький! Не буду я больше разбойничать и природу губить – гроша медного не отниму, листика с дерева не сорву! Отпусти меня! Я хоть колобком на пропитание себе зарабатывать буду.
- Ты мне тут не свисти! – говорит богатырь, навздевая говорящую голову на копьё. – Будешь судим ты праведным судом, по статье уголовного кодекса за разбой и грабёж среди бела дня, за губительство природной красоты.
Едут они в стольный Киев-град. Соловей всю дорогу посвистывает:
- Илюшенька! Пусть меня колесуют, четвертуют – лишь бы не повесили! Не хочу болтаться, как дерьмо в проруби.
В стольном граде встречает их князь Володимир Красное Солнышко.
- Ты откуда к нам, добрый молодец, приволокся? И что за противная морда на копьё твоё навздета?
- Из-под Мурома я, Илья Муромец, бывший печной лежебока. А это Соловей, бывший разбойник, арестант.
- Не твоя ли, гой еси, Илья Муромец, булава пролетела до Золотой Орды, на пути татарам головы посшибала, а в конце шатёр с их ханом Блатным пришлёпнула?
- Должно быть, моя.
- Не реактивный ли снаряд купол у Софийского собора начисто снёс?
- Нет, великий князь, это костяшка от Соловья-разбойника.
Воткнул Илья Муромец в землю копьё с соловьиной головой, рядом поставил кузов от самосвала и говорит:
- А теперь, Соловушка, будешь издавать художественный свист. Пусть киевляне лепту вносят на восстановление Софийского собора.
Свистит Соловей, заливается. Народ честной толпами подходит: в кузов всё монеты летят и позвякивают.
- Ну, мне пора! - говорит Илья Муромец князю Володимиру. – Дома мать с отцом заждались, запечалились. В саду нашем уже, наверно, яблоки с грушами поспели, да и таракана я поклялся прибить.
- На тебе медаль «За отвагу», - говорит великий князь и вешает на грудь богатыря круглый поднос из чистого золота.
Снарядился Илья Муромец, сел на верного Бурушку и тронулся в путь-дорогу. Пока ехал, всё время до ушей свист долетал – красиво пел Соловей! Даже Бурушка заслушался, и слепни на его крупе тоже заслушались.
- Вот что значит, - говорит Илья Муромец Бурушке, - ошибочно выбрать профессию! Тридцать лет Соловей разбойничал, грабил, у людей последнюю одежду отнимал! И только тогда призвание своё нашёл, когда туловище потерял, - хорошо, что не голову.
Бурушка подтвердил мысль своего наездника салютом из-под хвоста.
- Но ничего, - рассуждает дальше Илья Муромец. – Отмотает Соловей свой срок в темнице, вернётся, в натуре, к легальной жизни и будет на ярмонке художественным свистом деньгу зашибать. А когда монета в мошне побрякивает, любое чудо сотворить можно, только плати – хоть свистящую башку к туловищу медведя прирастят, хоть туловище мамонта к башке свистуна присобачат… Да и я тоже хорош! Тридцать лет бездельничал! Органы правосудия меня могли за тунеядство привлечь. Если бы не странники, не видать бы мне русских полей, лесов и холмов.
Вдруг навстречу попалась молодая коза с бутылкой пива в копыте и с пирсингом на титьках, и говорит она человеческим голосом:
- Эй, чувак! Закурить не найдётся?
- Не курю я, - говорит Илья с удивлением. – И тебе, козья морда, не советую!
- Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт!
Вильнула коза своим кривым задом и скрылась в кустах, где её мощная струя разбросала пластиковый мусор и выворотила дёрн.
Уже за хвостом Бурушки кусты пожелтели и рухнули замертво.
Илья дёргает Бурушку за гриву. Конь задирает морду и говорит:
- Ну молодёжь! Офигеть можно!
До самого дома ехал Илья в глубокой задумчивости: слишком много впечатлений свалилось на его буйную голову. Но ничего – шевелить мозгами всегда полезно.