"Ни О Чём или Самый Обычный День".
*иллюстрация из Интернета.
Светало...
Ленивое зимнее солнце неторопливо разгоняло лучистой метлой ночной мрак, заметая его в унылые подворотни и раскрашивая серые дома за окном в ядовито-розовый цвет. Подслеповатые автомобили злобно пыхтели на перекрёстках промёрзшими двигателями, исходя клубами мизантропии и пугая досыпающих на ходу диковатых пешеходов.
В застоявшемся воздухе сладко пахло коррупцией, понедельником и лапшой быстрого приготовления.
Служебный кабинет был по-утреннему пуст, холоден и неприветлив.
Нестор Петрович Карасиков, импозантный мужчина лет тридцати трёх с хвостиком, счастливый обладатель модной трёхдневной щетины и обширных ранних залысин, пребывая в глубоком одиночестве и несвойственной ему задумчивости, восседал в хилом офисном кресле перед морально мёртвым компьютером персонального пользования и тупо взирал в "План мероприятий..." Мысли же его от всяких мероприятий были далеко. Путём разархивирования радужных воспоминаний он размышлял о несовершенстве мира и возможности скорейшего тотального обустройства державы в свете своего быстрого и безболезненного обогащения.
Однако...
Воспоминания в голову лезли совсем не те...
Воспоминания в голову лезли исключительно бессребрено-летние...
*****
Весь нелёгкий, средней длины жизненный путь Нестора Петровича Карасикова изобиловал разнообразными несуразностями и курьёзами, отчего его характер совершенно закалился и приобрёл романтически-стальной оттенок.
Самое раннее воспоминание разумного возраста приходилось лет на шесть от роду и было просто ужасным. Ужаснее, пожалуй что, и не бывает...
Оно касалось ежемесячного воскресного похода с родителями в парикмахерскую. Целью похода являлось приведение в цивильный орднунг шишковато-лохматой головы и максимального приближения нелепого оригинала к столь милому сердцу предков образу отличника.
Причёски особым разнообразием не отличались и назывались каждый раз одинаково.
В любой парикмахерской!
У юного Нестора от возмущения начинали хаотично вращаться руки и ноги, а из страдальчески раскрытого рта вырывался нечеловеческий вопль протеста, когда на невинный, казалось бы, вопрос толстой парикмахерши в грязно-белом халате: «Мамаша, как мальчика стричь будем?», та с непреклонным выражением лица отвечала: «чёлочку оставьте…» Любой протест, даже столь громогласный, решительно отклонялся. Столь же решительно отклонялись и попытки указания гневно дрожащим пальцем в фотографии нагловатых молодых пижонов, висящих на стенах и совершенно нескромно обладающих шикарными причёсками a-la Дин Рид и Карел Готт.
Представьте только - кроме чёлочки на голове не оставалось практически ничего стоящего!!!
Нехило выделяющиеся на кочкообразном шаре уши и толстые обкусанные губы, как, впрочем, и непонятного происхождения мутная капля, с завидной периодичностью появляющаяся под носом, ещё более отдаляли обновлённого Нестора от недостижимого и туманного идеала-ботаника... А до обожаемого Карасиковым образа Гойко Митича вообще было как до Луны. Даже дальше.
Но главное было не это... Не совсем это...
Блистающая на солнце, чисто вымытая голова Нестора являлась завидной мишенью для девичьих насмешек и свежевыструганных мальчишеских рогаток, что тоже не добавляло ощущения собственной неотразимости, отнюдь.
Единственным верным средством самоутверждения были летние поездки в глухую деревню под опеку не менее глухой бабушки.
...Там не было парикмахерских!
Там Нестор был королём!
Даже походка его менялась, обзаводясь основополагающими элементами уркаганской разухабистости. Бледные от природы щёки приобретали выпуклые формы и неуклонно меняли цвет на неярко выраженный розовый, ядрёный загар жирафовыми пятнами покрывал непрерывно облезавшую от избытка солнечной радиации кожу. От парного молока в сочетании с горохом и черёмухой практически непрерывно болел живот, а диковинной мощи отрыжка с чувством сотрясала неокрепший организм.
Но несмотря на трудности адаптационного периода, для местного деревенского люда Нестор оставался городским, следовательно - на голову выше самого крутого ковбоя в округе, коим единогласно был провозглашён второклассник Семён Запоркин, имевший среди приятелей неприличную по меркам интеллигентного городского мальчика кличку, на медицинском языке обозначающую нарушения пищеварения, более того - некоторые вытекающие отсюда неудобства. Выяснять с Запоркиным принадлежность пальмовой ветви первенства путём банальной драки Нестор побаивался, так как его шансы на успех в столь безнадёжном предприятии были весьма и весьма призрачны. Победить можно было только эрудицией, что, кстати, было несложно, учитывая, что паровоз Семён видел лишь в букваре, причём с Лениным, прикидывающимся кочегаром, а о таких сложных технических изобретениях, как пылесос или холодильник, вообще не имел никакого понятия...
Было бы весьма странно после вышесказанного, если бы все деревенские девицы уже через пару-тройку дней не повлюблялись в Нестора по уши.
Да-да, именно это и происходило каждый год под скупым на ласки уральским летним солнцем. Вся девичья половина деревеньки, и Анфиска, и Анютка, дамы лет десяти, строгих нравов, но открытой души, были просто без ума от потрясшего их нежные сердца супермена.
Целыми днями, оставив без должного присмотра гусей и поросят, забросив тряпичных кукол и деревянные грабли, они либо подкарауливали Нестора за огородом, либо почётным сарафанным эскортом сопровождали его по окрестностям, благоговейно заглядывая кумиру в рот и не решаясь покоробить его слух грубыми деревенскими выражениями. На взаимность рассчитывать они даже не смели, да и сам Нестор никак не мог выбрать из них двоих.
Просто-напросто не успевал...
Наверное - виной этому короткое уральское лето, заканчивающееся, не успев начаться, уже в июле…
*****
Первый рабочий день на этой неделе неумолимо вступал в свои права и не предвещал ничего хорошего, тем более, что в ежедневном утреннем телегороскопе мрачный тип суицидной наружности загробным голосом пообещал Нестору Петровичу и его зодиакальным коллегам всяческие потери и неприятности, порекомендовав напоследок вообще не покидать жилища.
Смачно прихлёбывая жидкий утренний кофейный напиток, Нестор Петрович не сразу обратил внимание на унылую личность, едва различимую со стеной в неосвещённом коридоре.
Он даже вздрогнул от неожиданности, снабдив новые джинсы приличным пятном неприличного кофейного колора, когда из темноты раздалось: “Кхм… того… Нестор… зайди… понимашь… здравствуй…”.
Это был шеф.
Чертыхаясь и отряхиваясь, Карасиков незамедлительно отправился в соседнее помещение на рандеву с начальством.
Описывать ежепонедельниковое утреннее собрание немногочисленных сотрудников фирмы, деловито прозываемое «оперативкой», дело непростое, а главное – долгое.
Жуткий коктейль из междометий, риторических вопросов, двусмысленных пауз и необоснованных взаимных претензий оставлял странный осадок в душе каждого совещающегося. Сам Нестор Петрович выходил от шефа с чувством глубокого облегчения и неясным подозрением, что он, Карасиков, ничего ни в чём не понимает. Ни в мировой обстановке, ни в политике, ни в собственной работе.
Ощущать себя полным идиотом Карасикову нравилось.
Во всех членах его образовывалась необычайная лёгкость, движения становились плавны и величественны, а мысли – ясны и прозрачны. Но ненадолго. Файлы новых ощущений и папки свежих чувств уже через пять минут полностью занимали львиную часть свободного пространства не особо ёмкого мозга Нестора Петровича.
И сегодня всё получилось как всегда, и как всегда, по окончании столь важного мероприятия, Карасиков неторопливым шагом направился в сторону курилки, сжимая в запотевшей ладони помятую пачку сигарет и удивлённо встряхивая порожней головой, готовой к восприятию свежих кулуарных новостей и анекдотов.
*****
В курилке было слегка шумновато.
Народ горячо обсуждал состоявшийся накануне футбольный матч с участием национальной сборной. Результат встречи стал ясен Нестору Петровичу почти сразу по стандартному набору крайне нелестных эпитетов, получить которые удостоились все игроки команды, за исключением разве что вратаря.
Сирых, убогих и вратарей издревле жалели на Руси…
Горячо ненавидевший грубую мужланскую забаву «футбол» и в связи с этим не принимавший никакого участия в дебатах, повар близлежащей столовой, не имевший ни имени, ни фамилии, но обладавший звучным отчеством Харлампиевич (для друзей - просто Хамыч) и необъятными габаритными данными, широко улыбнулся новенькому, приветливо сверкнув великолепным стоматологическим набором жёлтого металла.
- Приветствую Вас, Нестор Петрович! - Хамыч сделал трогательную попытку подвинуться, освободив часть некрашеной и почерневшей от времени скамьи. Попытка не удалась. Перемещать своё шикарное тело в пространстве Хамычу всегда было непросто, тем более в положении сидя. – Как живёте-можете?
- Живём хорошо, можем плохо… - пошутил Карасиков, в который раз поражаясь непонятной привычке повара уважительно называть на Вы даже сопливого пацанёнка с околостоловской мусорки.
- Выходит – плохо? – удивлённо пропищал Хамыч своим благородным тенорком.
- Выходит хорошо, входит плохо… - Нестор Петрович хохотнул было, радуясь удачно оформленной, откровенно двусмысленной шутке, но осёкся под немигающим взором повара, внезапно вспомнив, что Хамыч и юмор – понятия-антонимы.
*****
Индивидуумы без чувства юмора отравляли жизнь Нестора с детства. Пару раз он даже был бит за своё пристрастие к сатирическим экспромтам. Оба эти факта вопиющей человеческой несправедливости хорошо помнились Карасикову.
Первый подзатыльник был осуществлён каким-то качком в мятом спортивном костюме, с усилием тащившим за собой на поводке собаку невиданной прежде Нестором тупоголовой породы.
Выражение лица хозяина и собачьей морды практически не отличались, схожим был и бледно-розовый цвет глаз обоих.
Шутливый вопрос Карасикова “…а зачем у Вас, дядя, свинья на поводке?” неожиданно привёл собаковода в ярость. Собака же восприняла юмор гораздо спокойней, что позволило Нестору сделать однозначный вывод о высоких умственных способностях данного вида и проникнуться к его представителям благоговейным уважением. В отличие от хозяина…
Второй казус, включающий в себя незаслуженное телесное наказание, случился уже в школе, когда Нестор Петрович совершенно случайно, честное слово, опрокинул баночку с казеиновым клеем на учительский стул.
Разве ж мог Карасиков предвидеть замену урока рисования, преподавательница которого никогда не пользовалась стулом, расхаживая по кабинету туда-сюда, как маятник, географией, которую вёл сам директор школы, мужичок хлипкого телосложения, но крайне злобного нрава. Как назло, преподавать свой предмет он предпочитал исключительно сидя.
Учитывая то, что за короткую перемену клей высохнуть не успел, а указка своими размерами больше напоминала бильярдный кий, сцену последующего общения мушкетёра-географа с непутёвым учеником лучше упустить.
Зато с одноклассниками Нестору повезло. Все они были, как на подбор, юмористами, отчего занятия по некоторым предметам постоянно превращались в некое сумбурное действо, блистающее высококлассными приколами и шутками, затмить которые неспособны были даже самые жирные синие двойки в классном журнале.
Особенно эффектное шоу происходило в кабинете биологии по причине фантастической оснащенности вышеупомянутого помещения самыми разнообразными подручными средствами. Застенчивый скелет, проспиртованные лягушки, насмерть пронзённые булавкой жучки и бабочки, чучела недоживших до благородной старости ворон и зайцев, вечноголодные большеротые рыбки в аквариуме и множество всяких прочих прелюбопытнейших мелочей словно оживали, когда классу Карасикова подходила очередь расширить свои биологические познания.
Училка, только в прошлом году закончившая институт, была бессильна помешать этому волшебству.
Забившись в угол, вооружившись указкой и прикрываясь плакатом с изображением человека с ободранной кожей, это трогательное белокурое создание ангельским голоском пыталось объяснить галдящим ученикам особенности жизнедеятельности червей и амёб, стараясь не обращать внимания на передающиеся из рук в руки части скелета, приземляющихся прямо на девичьи причёски забавных жучков-паучков, и благородных парней, пытающихся сердобольно зашить несовместимый с жизнью разрез в пузе лягушки, извлечённой из банки с крайне вонючей жидкостью.
Радости несколько иного, интеллектуального плана, ожидали Нестора Петровича с товарищами на занятиях иностранным языком.
Чопорная, прямая, как железнодорожный рельс, старушенция имела истинно английское произношение со своеобразным еврейским акцентом и к концу урока совершенно выбивалась из сил, не понимая, почему этим школьникам так любопытно знать произношение только некоторых избранных слов.
Запомнить даже эти немногие слова тупые оболтусы, видимо, не могли и спрашивали вновь и вновь, зачем-то уткнувшись лицом в парты и как-то странно хрюкая. От столько времени сдерживаемого смеха Нестор потом всю перемену мучался животом.
Все эти чудеса зеркально отразились в Карасиковском аттестате зрелости, причём количество/качество веселья и качество отметок были отчего-то обратно пропорциональны.
*****
...- Можно? – противно скрипнув, дверь кабинета распахнулась, выдернув Нестора Петровича из пучины сладких воспоминаний.
Перед Карасиковым во всей красе предстало джинсовое человеческое существо неопределённого пола и вероисповедания, крепко сжимающее в руке супервместительную сумку «мечта оккупанта».
Не давая хозяину кабинета опомниться, оно затараторило скороговоркой:
- Мы представляем в вашем городе совместную (неразборчиво)… компанию (ещё неразборчивей)… и проводим на днях в помещении (крайне неразборчиво)… выставку-ярмарку наших товаров. С целью проведения предварительных маркетинговых исследований и выяснения покупательской способности населения мы хотим предложить вашему вниманию… - не обращая внимания на протестующие ужимки Нестора Петровича, торговец жестом фокусника распахнул свой багаж, ослепив Карасикова разноцветьем упаковок и оглушив хрустом пакетов. – Обратите внимание на эту замечательную вещь! Обычные, на первый взгляд, домашние тапочки обладают уникальными свойствами. Встроенный в них массажёр заботится о Вашем здоровье, щёточки-дворники регулярно очищают от грязи и пыли, стельки с подогревом уберегут Вас от простуды, а… - джинсовое унисущество мельком покосилось на отрицательно-эмоциональную мимику ошалевшего «покупателя» и, ничуть не смутившись, в том же темпе продолжило: - Ещё мы можем предложить Вам вот эту замечательную зажигалку, снабжённую консервным ножом, фонариком…
- Х-х-ватит!!! – заорал Нестор Петрович, вскакивая и проливая на джинсы остатки кофе. – Есть у меня!… это!… всё!…
- Приходите в субботу на нашу ярмарку, - не останавливаясь и не меняя тона, вещал коммивояжёр, неторопливо пряча чудесные товары обратно в сумку, - не пожалеете! Вы увидите и сможете приобрести массу полезных, а главное – недорогих…
- Вон!!! – возопил Карасиков, синея на глазах, оглядываясь в поисках какой-нибудь палки и пытаясь вежливо придавить этот въедливый голос хотя бы дверью, лишь бы тот заткнулся... Пока хозяин кабинета и вправду не согласился что-нибудь купить...
- А если Вы приобретёте сразу две вещи… - доносилось из-за двери, постепенно
стихая. – Вы получаете в подарок…
“Вот ведь достал, ей богу… – облегчённо вздохнул Нестор Петрович, утирая слюни, в праведном гневе осевшие на подбородке. – Прилипала…”
Что? Ах, да, вы ж не знаете...
Так вот, нелепость ситуации состояла в том, что на прошлой неделе подобный тип удачно заявился к Карасикову прямо в день зарплаты. И Нестор Петрович не устоял, приобретя “крайне необходимые в хозяйстве” говорящие часы-будильник, совмещённые с калькулятором, портсигаром и подстаканником.
Тошнотворным дискантом, с невероятным южным акцентом это чудо техники два дня будило Карасикова по утрам фразой “...сэм часов трыдцать мынут, пара встават!”, зачем-то, видимо, для верности, повторяя её ещё и вечером. А иногда и ночью...
На третье утро будильник стеснительно промолчал, отчего злому, небритому и незавтракавшему Нестору пришлось скакать на службу галопом.
Чуть позже сломался и калькулятор, видимо - придя в ужас от арифметических примеров, задаваемых соседу-третьекласснику.
Теперь это “удачное приобретение” прочно прописалось на кухне в роли навороченного, с кнопочками и циферблатом, подстаканника.
В самом же стакане уютно расположились салфетки.
*****
Страсть к приобретательству разнообразных вещей, заметно скрашивающих серое совковое существование, проявилась у Нестора Петровича давно.
Если не считать дорогой хоккейной клюшки (“…такой же играл Уэйн Грецки”), потёртых боксёрских перчаток (“…самого Мохаммеда Али”), то наиболее крупным событием этого плана явилась покупка тяжёлого антикварного мотоцикла “Иж-49” с рычагом переключения передач прямо на бензобаке и почему-то без коляски. Транспорт был приобретён вскладчину, на троих.
Компаньонами Нестора стали его одноклассники и приятели Сёма и Лис (официально – Василий Семёнов и Слава Лисицын), личности необычайно предприимчивые.
Вместе они, Сёма - донельзя рослый и прыщавый молодой человек, в карманах синей школьной формы которого можно было найти всё, что угодно – от сухих апельсиновых корок до забычкованных окурков всех разновидностей, а на носу постоянно красовались очки с медными проволочными дужками и всего лишь одним стеклом, и Лис – худой, рыжий, к тому же безбожно заикающийся, образовывали на диво колоритный тандем.
Однако в делах технических они слыли непревзойдёнными специалистами. Буквально за неделю, с ног до головы пребывая в масляно-бензиновых разводах, вся троица сумела реанимировать моторизованный музейный экспонат.
И началась сказка… Гривенники, взимаемые участниками коалиции за проезд на пассажирском месте и полтинники, безропотно выкладываемые ровесниками-обывателями за самостоятельный проезд туда-сюда по прямой между двумя рядами гаражей, ощутимо повысили платёжеспособность малолетних механиков.
Да, благосостояние росло, как на дрожжах, но вместе с благосостоянием росло и чувство собственной безнаказанности. Всё чаще и чаще обнаглевших мотомагнатов стали замечать на центральных улицах города верхом на своём чадящем чудовище. Надо ли говорить о том, что ни водительских прав, ни документов на транспорт у них не было и быть не могло по причине малолетства.
Развязка наступила быстро и неожиданно.
После обильных сентябрьских дождей в первый же сравнительно погожий день Сёма с Лисом, стосковавшиеся по скорости и лихой мужской удали, отправились в гаражи на встречу со своим двухколёсным товарищем. “Ижак” завёлся почти мгновенно и радостно задрожал, предвкушая весёлый вечерок.
Сёма по-хозяйски уселся на водительское место, отведя Лису роль пассажира. Тот состроил было обиженную физиономию, но сел, и они весело затарахтели по свежим лужам вдоль длинного гаражного переулка, не обращая внимания на вновь было заладивший дождь.
Однако за два дня отсутствия кое-что в окружающей обстановке изменилось. Впадающие летом в спячку слесаря-сантехники близлежащего ЖЭУ каждой осенью чувствовали прилив творческих сил и начинали с утроенной энергией перекапывать дворы и улицы, не обращая никакого внимания на ненастье в виде дождя и снега. По закону подлости один из внезапно прохудившихся трубопроводов пересекал обкатанные гаражные джунгли.
Теперь на этом месте красовалась живописная, до верха заполненная смесью дождевой и трубопроводной воды, глубокая траншея.
Подслеповатый Сёма, единственный действующий окуляр которого мгновенно залило встречным дождём и залепило грязью, тем не менее, уверенно и быстро мчался по знакомой местности, благородно защищая пассажира от дождя и ветра своей широкой спиной.
Скоро его озадачило неспокойное поведение Лиса на заднем сиденье и невнятные звуки, раздававшиеся оттуда. Сёма чуть притормозил и прислушался, повернув голову.
“Сё-сё-сё! Я-я-я! – доносилось сзади. - Сё-сё-сё! Я-я-я!”
“Фигня какая-то… Песню поёт, что ли?” – решил Сёма и прибавил газу. В следующий момент они оба уже барахтались в жёлтой от глины воде траншеи, недоумённо глядя на испускаемые утонувшим мотоциклом радужные пузыри.
“Ты что же, гад… – схватив Лиса за грудки, заорал Сёма, его аж трясло от возмущения. – Ты чего молчал-то, недоумок?”
“Я г-г-г-г-говорил… – реально ощутив опасность быть побитым и навеки проклятым, Лис стал заикаться в два раза сильнее. – Я же г-г-г-г-г-говорил – “Cё-сё-сё-сё-сёма, я-я-я-я-яма…”
Спасение и ремонт транспорта продолжались два дня. Утро третьего дня началось с обкатки ожившего мотомотора.
Это поручили Нестору, репутация которого не была замарана грязной водой сантехнических раскопок.
Гордый Карасиков решил наверстать упущенное и, щёлкая зубами на ухабах, стрелой полетел сначала по гаражам, потом по кварталам, а потом и по главной магистрали города. Далеко ли бы он уехал – неизвестно.
Известно лишь, что в аккурат напротив облезлого, но величественного здания городской ГАИ он со звоном и грохотом въехал в дверь внезапно остановившегося перед ним такси.
Дверь наглухо заклинило, что спасло Нестора от суда Линча со стороны красномордого таксиста.
Ещё через день многострадальный мотоцикл был успешно продан какому-то деревенскому мужичонке, а выручка осела в желудках концессионеров плотным слоем мороженого и шоколада.
*****
Нестор Петрович вздохнул и посмотрел на часы. До обеденного перерыва оставалось полчаса.
Надо сказать, что планы на обед были просто-таки грандиозны.
В соседней кафешке с мрачноватым названием «Подвал» подавали умопомрачительную солянку, от одного воспоминания о которой сладко засосало под ложечкой.
«Нужно чем-то заняться...» – решил голодный Карасиков и принялся составлять отчёт о проделанной за прошлый месяц работе.
Нельзя сказать, что её, этой работы было завались, но хватало.
Народонаселение, не желающее мириться с распадом великой империи, пыталось любыми способами наладить торговое сотрудничество с зарубежными теперь партнёрами, исходя из простого и понятного Нестору Петровичу мнения, что за кордоном и товар лучше и цены ниже, а то, что есть у нас, у них отродясь не изготовлялось и поэтому втюхать иностранцам уникальный отечественный продукт – пара пустяков.
Так же мыслило и родное правительство, пытаясь ободрать предприимчивых сограждан, и продающих, и покупающих.
Сограждане не сдавались, в свою очередь обдирая государство.
А всё вместе это гордо называлось «ВНЕШНЕЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ».
Свою роль в этом процессе Нестор Петрович определял весьма ясно и называл благородно – помощь людям.
Люди, даже если их было очень много, и государство, состоящее из этих же людей, были понятиями совершенно полярными, даже враждующими.
Карасиков же находился в аккурат на линии фронта.
*****
Обеденный перерыв – величайшее изобретение ума человеческого, стоящее в одном ряду с электричеством, автомобилем, телевидением, пивом, солёными сухариками и женщинами.
Правда, женщины являлись скорее творением божьим, но исключать их из этого великолепного списка удовольствий и соблазнов Нестор Петрович бы не рискнул.
Кстати, о женской половине человечества Нестор Петрович мог рассуждать часами.
Делал это он самозабвенно. Рассуждения лились рекой, впрочем – иногда прерываясь для демонстрации телесных уродств, полученных в рыцарских боях за Даму Сердца.
Уродств было два.
Едва заметный шрамик на лбу возвращал собеседника в смутные времена карасиковской юности. Благородный Нестор Петрович, возвращаясь в сумерках домой от друзей, был сбит с толку хриплым женским голосом, довольно истерично выкрикивающим примерно следующее: «Не трогай меня, гад!.. Отстань от меня, гад!.. Перестань, гад!..»
Проникшись сочувствием к прекрасной незнакомке, попавшей в беду, Карасиков, недолго думая, направился на шум. Через пару секунд из темноты, уже сгустившейся под тополями, выступил ненавистный образ «гада», нещадно треплющего худющую даму бомжеватого вида за сиреневые волосы.
«А ну, отпусти её!!!» – ломающимся подростковым голосом решительно заявил Нестор Петрович. Взгляд его упал на синие от вязи татуировок руки хулигана. – «Быстро!» - добавил он уже куда менее решительно.
Не говоря ни слова, вероломный «гад» поднял незанятую волосами подруги руку, а затем резко опустил её. В аккурат на полную благородных мыслей голову Нестора. То, что в руке было что-то вроде дубины, Карасиков понял несколько позже, когда пришёл в себя.
Он сидел прямо на тротуаре. Голова гудела. Небольшие белые птички кружились перед глазами, сбиваясь в стаи и вновь разлетаясь.
Поодаль, метрах в пятнадцати, смутно виднелась неспешно удаляющаяся в обнимку вероломная парочка.
Видимо – инцидент был исчерпан.
Жертва Богу Примирения принесена.
Вторая рана выглядела куда более оригинальной и была получена в битве со страшным русским драконом, ласково называемым «мороз». Причиной поединка также являлась дама.
Дело было так.
В давний уже предновогодний вечер Нестор Петрович, порядочно хлебнув смертоносной смеси из пива и портвейна, веселился на близлежащей дискотеке. И вдруг веселье ушло. Кислотные девчонки из соседней школы перестали радовать глаз. Друзья растворились в ритмично вздрагивающей толпе.
Стало одиноко...
До тошноты...
«Ну их, эти пляски…» – загрустил Карасиков, озабоченно перерывая карманы в поисках адреса необычайно милой девушки, с которой познакомился намедни на новогодней вечеринке в родном ПТУ. Адрес нашёлся, и обрадованный Нестор Петрович бодро зашагал к трамвайной остановке…
Проснулся Карасиков почему-то уже в автобусе.
Он сидел у окна.
Рядом дремал толстенький мужичок с портфелем на коленях. Из портфеля трогательно торчал берёзовый веник.
«Чтоб я ещё раз портвейн пивом запивал… Никогда!» – хмуро размышлял Нестор Петрович, царапая замёрзшее автобусное стекло ногтем и ощущая лёгкие приступы тошноты. Где процарапав, где продышав небольшое окно в окружающий мир, Карасиков нетерпеливо приложился к нему глазом и онемел.
В темноте за окном медленно проплывали ветхие деревянные строения, изредка освещённые качающимися на ветру тусклыми лампочками.
«Ё-ё-ё… Где это я?» – лихорадочно размышлял Карасиков, строя в голове самые невероятные логические цепочки.
Невесть откуда возникшая кондукторша потрясла Нестора Петровича до глубины души. В городских автобусах никаких кондукторов не было уже давно.
«Выспался, касатик? – добродушно вопросила она, потягиваясь и позёвывая. – Платить будем, пассажир?»
«Мне один билетик… до 5-го микрорайона» – лихорадочно зашарил по карманам «пассажир». Он протянул кондукторше пятачок, почти сразу поняв, что сделал что-то не так.
«Мила-ай… – недружелюбно пропела обвешанная пулемётными лентами билетов кондукторша. – Какой микрорайон? Глаза – то разуй…»
«А что не так?» - едва слышно простонал Карасиков, предчувствуя недоброе.
«Так на Ольховке мы… Ольховский это маршрут… - несколько смягчившись, поведала кондукторша. И, чуть подумав, решительно добавила: - Проезд два пятьдесят!»
Здесь необходимо пояснить, что вышеуказанный населённый пункт с поэтическим названием «Ольховка» находился далеко за городом, вдали от дорог, троп и прочих торговых путей городского населения.
Нестор Петрович, с трудом загнав меркатильную жабу в угол организма, оплатил проезд, причём сразу туда и обратно.
«Вы назад-то, в город, когда теперь?» – осмелился осведомиться он.
«Так утром рейс… в четыре двадцать… – испуганно глядя на Карасикова, ответила кондукторша. – Шофёр-то наш, ольховский…»
Нестор Петрович взглянул на часы.
Через час во всех телевизорах страны будут бить столичные куранты, возвещая о наступлении нового года.
Шампанское будет литься пенной рекой, обильно окропляя тазики с салатами и заглушая выстрелами пробок взаимные поздравления.
Потом, под горячее, будет открываться запотевшая водочка.
А потом закрутится непрерывная цепь событий: танцы, курево в подъезде, стол, танцы, опять стол, снова танцы, курево, поцелуи в углу…
Карасиков вздохнул, набрался решимости и тоном, не допускающим возражений, спросил: «А можно я здесь, в автобусе посижу? Мне в город надо…»
«Да жалко что ли, сиди… Только холодно здесь у нас… - ответила кондукторша, начиная понимать, что к чему. – И ещё… мы тебя закроем…»
Первые два часа прошли быстро.
Проснулся Карасиков от холода и похмельной головной боли.
Старенький «ЛиАЗ», прозываемый в народе «скотовозом», начал неумолимо промерзать вместе с содержимым в виде незадачливого одинокого пассажира.
Не спасало ничего.
Ни подтягивания на поручнях, ни отжимания от пола, ни бег среди сидений, ни бодрые армейские марши, распеваемые во всё горло…
Заспанный водитель, совершенно забывший о Карасикове, чуть не отдал концы, когда, заводя двигатель, он неожиданно увидел в зеркале прилипшую к заднему стеклу кабины физиономию, бормочущую еле шевелящимся от холода языком что-то типа «…на-на-нако-конец-то… по-поеха-хали уже…»
До самого города Нестор Петрович ехал в кабине доброго водителя, сидя прямо на горячем двигателе, хлебая горячий шофёрский кофе из термоса и, тем не менее, обречённо стуча зубами.
К чести Карасикова надо признать, что он даже не простудился.
Однако ухо умудрился обморозить.
К концу зимних каникул, когда чернота прошла и опухоль спала, ухо приняло не совсем обычную геометрическую форму. Оно стало как бы многоугольным и резным. Даже лучше, чем было.
И Нестор Петрович им очень гордился!
*****
- Нестор, где обедать будешь? – в дверь заглянул инспектор Нечитайло и, не дожидаясь ответа, добродушно рявкнул: - А ну, полетели в “пельмешку” пока там народу мало!
Инспектор Иван Моисеевич Нечитайло трудился в таможне давно. Он занимался всем сразу и одновременно ничем. Проверка деклараций, оперативная работа, охрана и снабжение таможни – всё в той или иной степени проходило через натруженные руки инспектора Нечитайло. Кое-что к этим рукам намертво прилипало.
- Да я, Моисеич, того… в “подвальчик” намылился, по соляночку… Компанию составишь? – ласково прожурчал Нестор Петрович, очень надеясь на отрицательный ответ. Проводить священное время обеденного перерыва в компании хитрого и злопамятного инспектора Карасикову не хотелось.
- Да ты шо? – искренне удивился Иван Моисеевич. – Там солянки-то две ложки… А цена… Малость денег добавил и две порции пельменей можно взять… С майонезом, хлебом, горчицей и компотом!
- Мне хватает… - вздохнул Карасиков. – Зато вкусно и горячо…
- Ну-ну… - огорчённо пропел Нечитайло. – Приятного аппетита…
- Спасибо, Ваня… - Нестор Петрович медленно поднялся из-за стола, с усилием выпрямляя ноги. – И тебе того же…
Карасиков с ненавистью взглянул на замёрзшее оконное стекло, лёгким движением ноги скинул потёртые туфли, не глядя, вставил ноги в валенки, накинул куртку и отправился навстречу плотским утехам в виде наваристой солянки с ветчиной, оливками и лимоном.
Улица встретила Нестора Петровича неласково, дохнув в лицо морозным ветром с терпким привкусом выхлопных газов. Втянув голову в плечи и шумно шаркая подошвами по обледеневшей мостовой, Нестор быстро перемещался в направлении “Подвала”. Перед глазами неотступно маячил образ исходящего паром горшочка с супом.
Маячил и манил...
Сглотнув набежавшую слюну, Карасиков прибавил шагу.
Чревоугодником Нестор Петрович не являлся. Но вкусно покушать любил.
Особенно мясо и мясопродукты.
Особенно под водочку и в хорошей компании.
Особенно летом и на природе.
Особенно вечером и у костра.
Ничего из вышеперечисленного у Карасикова сейчас не было и в помине. Однако чувство голода от этого не исчезало, а напротив – усиливалось с каждой секундой.
“Как в армии…” – грустно усмехнулся Нестор Петрович, с усилием открывая тяжёлую железную дверь кафе.
*****
Из “Погреба” пахнуло так, что у Нестора Петровича закружилась голова. Чего только не было в этом амбре – и спёртый воздух с примесями салатно-винегретных ароматов, и сигаретный дым, и ненавязчивые мотивы женского парфюма...
Народу в полуденном кафе было немного.
Карасиков внимательно обвёл заслезившимися с мороза глазами тёмное помещение. Заприметив свободный столик в уютном уголке, он решительно направился туда.
Крутым жестом бросив на стол пачку контрабандного “Кэмэла” и “Зиппо” китайского производства, Карасиков по-хозяйски расположился на деревянной скамье, отполированной великим множеством разнообразных седалищ.
Кафе “Подвал” было местом довольно забавным.
Представьте себе прямоугольную залу с тёмными бревенчатыми стенами, деревянные же столы и скамьи, уродливые витражи в стёклах, рассказывающие о кипучей жизни трудового провинциального городка, полуразрушенный камин, метко заполненный до половины пивными пробками и широкие подоконники, превращающиеся по мере надобности в дополнительные столы.
Для полноты восприятия вышеописанный пейзаж необходимо дополнить троицей нагловатых официанток в голубеньких передниках, сонной барменшей за стойкой и парочкой отвязных девиц, вечно невпопад орущих что-то невообразимое под караоке прямо посреди кафе.
- Что заказывать будем? – рыжая официантка прям-таки нависла над Нестором Петровичем фантастических размеров бюстом, как-то угрожающе помахивая меню в малахитово-зелёном переплёте.
- Солянку! - не задумываясь, выпалил Карасиков. И тут же, спохватившись: - А что есть?
- Соляночка есть, да… Салатики – “Вегетарианский” и “Витаминный”… Котлета куриная, пельмени жареные с капустой… Шашлык из рыбы…
- Из чего-о? – Нестор Петрович встрепенулся. Прожив немалую часть жизни и чего только не повидав, он, однако, никак не мог привыкнуть к оригинальным закидонам продвинутой уральской кухни.
- Из минтая… - официантка ясно дала понять своим усталым тоном, что Карасиков далеко не первый, кто задаёт этот вопрос.
- Солянку мне… Два хлеба… И кофе… - пробормотал Карасиков, по-прежнему не осмеливаясь попросить меню и прекрасно осознавая, насколько неприглядно он выглядит в глазах официантки теперь, после столь скудного заказа.
- Зоя! Солянку одну! – гаркнула рыжеволосая в направлении кухни и рассосалась в полумраке “Подвала”.
*****
Ну – не хотел Нестор Петрович шашлык из рыбы. Её, этой самой рыбы он съел столько…
В памяти Карасикова услужливо всплыл длинный казарменный стол с грудами алюминиевых плошек, тремя исходившими паром котлами с перловкой и огромной тарелкой посередине. В тарелке располагались столь необходимые солдату даже в мирное время жиры. Жиры, как правило, были рыбьими и представляли собой куски засохшей и необычайно солёной селёдки.
От солёных рыбьих жиров постоянно хотелось пить, но...
С питьевой водой почему-то была напряжёнка, да и жажду она, смешанная с корой дуба, утоляла не очень.
В общем – тяготы и лишения армейской службы…
Об армейских годах Карасикова разговор особый и долгий. Они оставили в душе Нестора Петровича неизгладимый глубокий след. Что явилось тому причиной – однозначно сказать сложно.
Сейчас служба в рядах вооружённых сил вспоминалась как один большой анекдот, тогда же было не до смеха.
Время было довольно странное.
Престарелые вожди огромного государства уходили из жизни в порядке живой очереди, укрепляя в народе чувство постоянной неуверенности в завтрашнем дне. Впрочем, китайцы были актуальны и без этого калейдоскопа похорон. Защита от посягательств вышеупомянутой национальности на суверенитет Родины и стала одной из основных задач рядового погранвойск Карасикова.
Но, заметьте, не главной. Просто выжить – вот проблема проблем!
И Нестор выживал.
Как мог.
Не всегда это было просто. Заимев не слишком почётное звание “духа” (“дух” – военнослужащий первых месяцев службы от момента прибытия в войсковое подразделение до принятия присяги – прим. автора), Карасиков хлебнул лиха до отрыжки.
Наивные мысли о персональном оружии типа “калашникова” или “макарова” растаяли, как лёгкий утренний туман. Швейная игла, лом, лопата и алюминиевая ложка – вот исчерпывающий перечень вооружения “духа”.
Еле передвигая к вечеру ноги от усталости и сгибаясь под тяжестью гигантского стального лома, Нестор Петрович всё же находил в себе силы оптимистично орать в строю весёлые жизнеутверждающие речёвки типа: “Два! Солдата! Из стройбата! Заменяют! Экскаватор! А один! Пограннаряд! Заменяет! Весь стройбат!” Постоянная пустота в желудке, страх перед великими и ужасными сержантами, а также непреходящее желание поспать хотя бы минутку, пусть даже стоя – первые ощущения от встречи с армией.
После присяги “духи” неотвратимо “зеленеют” (“зелёный” – военнослужащий от присяги и до истечения первого полугода службы – прим. автора). Эта категория очень похожа на предыдущую, но есть одно существенное отличие – за тобой закрепляют автомат, противогаз и место в боевом расчёте на случай внезапной тревоги.
Сколько их было, внезапных тревог…
Двадцать?…
Пятьдесят?… Разве же упомнишь?
Но что характерно - все они имели свойство неожиданно случаться в четыре часа утра и готовиться к ним начинали накануне вечером.
Довольно любопытно было наблюдать лежащих на кроватях в шинелях и шапках воинов, нежно обнимающих противогазы и подсумки с пустыми автоматными магазинами.
У стоящих на плацу с секундомерами в руках проверяющих офицеров глаза лезли на лоб от восхищения, когда уже через пару секунд после объявления тревоги из казармы начинали вылетать одетые и вооружённые до зубов солдатики.
Боеготовность всегда была на высоте!
По истечении полугода тягот и лишений солдатики “молодели” и пребывали в этом детском состоянии ещё столько же (“молодой” – военнослужащий последних шести месяцев первого года службы – прим. автора). У них прорезался слабенький командирский голосок для покрикивания на “зелёных”, а в фигуре проявлялись зачатки армейской выправки. Временами, когда рядом не наблюдалось “дедов”, исчезала даже затравленность во взгляде.
Именно в “молодой” период службы Нестор Карасиков обнаружил недюжинные способности во многих видах деятельности. В том числе – в каллиграфии и изобразительном искусстве. Конспекты начальника заставы по тактической, физической, политической и другим видам подготовки внезапно заблистали превосходно выписанным текстом и умопомрачительными цветными рисунками по теме занятия. Фото начальника навечно прописалось на Доске Почёта гарнизона.
Ответным шагом руководства были небольшие благодарственные послабления по службе в виде разрешения не посещать весёлую солдатскую утреннюю гимнастику или освежающую вечернюю прогулку. Они, эти послабления, с одной стороны, скрашивали жизнь Карасикова, с другой – вызывали жгучую зависть казарменных соплеменников.
Особливо злобствовал один “дед”, ефрейтор-Фёдор-Иванов по званию-имени-фамилии и татарин по национальности. Даже прослужив полтора года, он едва-едва мог общаться на языке межнационального общения, родном языке Нестора Петровича.
Карасикова аж коробило от ярости, когда промозглым осенним утром (после полуночного бдения над конспектами), короткий сладкий сон прерывался самым непотребным образом. Одеяло медленно, но неумолимо стаскивалось с покрытых пупырями гусиной кожи плеч “забуревшего писаришки”, и во мгле холодного утра явственно проступала ненавистная физиономия дежурного по заставе Иванова.
“Каму спи-ишь? – строго вопрошал дежурный, вращая выпуклыми глазами. – Зарядка бегать нада, турник висеть… Абарсел?”
“Товарищ ефрейтор, разрешили мне… Федечка…” – Нестор Петрович изо всех сил цеплялся слабыми ручонками за ускользающее одеяло.
“Не снаю нисё… хади на улиса… или тулет систить хосешь? ” – Иванов был отвратителен и непреклонен.
“Ё-пэ-рэ-сэ-тэ…” – скулил Карасиков, с трудом разлепляя глаза и пытаясь попасть ногами в ещё влажные с вечера сапоги...
*****
- Ваш заказ! – от зычного голоса официантки Нестор Петрович вздрогнул и очнулся.
Ах, соляночка, право, была хороша. Горячая и ароматная, с дольками лимона и оливками, она радующим глаз озерком располагалась на дне горшочка.
Карасиков несколько мгновений просто наслаждался её ароматом, затем нетерпеливо схватил ложку.
Уложив в экстазирующий желудок содержимое горшочка вперемешку с хлебом, Нестор Петрович потянулся за сигаретой.
Однако закурить он не успел.
- У Вас свободно? Поместимся вдвоём? – возле столика вмиг обалдевшего Карасикова в просительно замёрзшей позе стояла… нет, стояло… Чудо!
Чудо представляло из себя молодую девушку (впрочем, с определением возраста особей женского пола у Нестора Петровича всегда были проблемы) в расстёгнутой коротенькой шубке. Юбка под шубкой была ещё короче. На длинных распущеных волосах цвета офисного стола Карасикова ослепительно сверкали снежинки.
"Мой любимый цвет…" – растерянно подумал Нестор Петрович.
- Да, да, да, конечно… - почти прошептал он, двигаясь и тем самым приглашая незнакомку присесть.
Девушка одним грациозным движением скинула шубку и потянулась к вешалке, привстав на цыпочки.
"Мамма мия… мой любимый размер… – окинул взглядом Карасиков ладную фигурку, чувствуя, что пропадает. – Интересно, как её зовут?"
- Света, а чё, типа - больше столиков нет? – неизвестно откуда возник и замер рядом с девушкой квадратных габаритов джентльмен в тяжёлой золотой нашейной цепи, поигрывая мобилой и недружелюбно сверля Нестора Петровича тяжёлым взглядом.
- Не входишь, что ли? – грубовато ответила кавалеру Света хриплым голосом, откровенно нарываясь. – А вот молодой человек сказал, что двое вполне поместятся…
Не став дожидаться дальнейшего развития событий, “молодой человек” Нестор Петрович торопливо заглотил остывший кофе и быстро удалился.
*****
Работать после обеда было решительно невозможно. Голова упорно не желала держаться прямо, глаза слипались, шариковая ручка выпадывала из рук.
Тихушник Гипнос и сынок его, фантазёр Морфей, были той ещё семейкой - мускулистой, безжалостной и циничной.
В коротких схватках с ними Нестор Петрович обычно проигрывал.
Но не сегодня. Подперев падающую голову рукой, Карасиков решил не сдаваться.
Медленно, со скрипом отворилась дверь служебного кабинета. На пороге стояла Света. Та самая, из «Погреба»!
- Здравствуйте ещё раз, молодой человек… Что же Вы убежали, даже не представившись? – Света ослепительно улыбнулась. – Как зовут-то Вас?
- Нестор Петрович Кара… тьфу… Ой, простите… Просто Нестор… - Карасиков вскочил, как ужаленный, поправляя одной рукой причёску, другой – галстук.
- Не-естор… - нараспев произнесла Света. Это слово в её исполнении звучало как самая лучшая музыка, нет, ещё лучше. Даже лучше, чем "Still Loving You" от "Scorpions". – Какое прекрасное имя… - она даже зажмурилась от наслаждения.
- А… Да... - Карасиков растерялся не на шутку. – …А Вас Светлана зовут?
- Да… Только что это за «Вас»? Давай на «ты», Нестор. – Света грациозно-цокающей походкой приблизилась к Карасикову, отчего тот едва не задохнулся от счастья в облаке потрясающего аромата её духов.
- Конечно, конечно… - залопотал восторженный Нестор Петрович, незаметно задвигая подальше под стол видавшие виды валенки.
- Ты, Нестор, мне сразу понравился… - откровенно заявила Света, усаживаясь на краешек стула, вызывающе встряхивая головой, кладя ногу на ногу, доставая из сумочки длинную тонкую сигарету и внимательно рассматривая Карасикова сквозь длинные ресницы.
«Как у неё получается делать это всё одновременно?» – поразился Нестор Петрович, а вслух то ли ласково мяукнул, то ли неопределённо хмыкнул.
- … Хотя Вован говорит, что ты лох… - Света, слегка изогнувшись, прикурила от поднесённой метнувшимся Карасиковым зажигалки. О том, что в кабинете курить никому не позволительно, Нестор Петрович даже не вспомнил. – Но ты на него внимания не обращай, сам он… Сюда иди! – резко и громко произнесла Света в направлении открытой двери.
В дверном проёме, едва не вынося косяки плечами, нарисовался всё тот же квадратный джентльмен.
Джентльмен был явно чем-то расстроен. На его накачанных скулах гонялись друг за дружкой, играя, желваки, бицепсы-трицепсы, напрягаясь, заметно шевелили длинный кожаный плащ, а маленькие колючие глазки приобрели цвет свежевыжатого томатного сока.
- Что? – резко спросила Вована Света. – Чем недоволен опять?
Тот, странно бычась, промычал в ответ что-то невразумительное.
- Что? – ещё резче спросила Света, нервно затушив сигарету. – Крутой очень? Цепи, мобилы, болты, всё такое… А ну, подай сюда свой ошейник быстренько! Давай-давай! – в нежном голоске зазвучал металл.
Вован, сделав пару неудачных попыток хотя бы чуть-чуть согнуть отсутствующую шею, сумел-таки стянуть пухлыми растопыренными пальцами увесистую цепь и протянул её Светлане. Та взяла, решительно встала, одёрнув юбку, и подошла к Карасикову.
- Сиди, сиди… - колени девушки касались коленей Нестора Петровича, а её грудь оказалась на уровне его лица... А можно, я ещё раз повторю? Грудь оказалась на уровне его лица, ммм... Ч-ч-чёрт... – Теперь ТЫ будешь крутым! - Света осторожно надела цепь на шею Карасикова, ласково и многообещающе коснувшись его ушей.
О-о-о... Цепь оказалась гораздо тяжелей, чем выглядела на туловошее у Вована. Голова Нестора Петровича неудержимо стала клониться вперёд под тяжестью презренного металла.
«Да сколько ж она весит-то?» – мелькнуло в голове запаниковавшего было Карасикова.
В следующий момент он, не выдержав нагрузки, позорно долбанулся лбом о столешницу и … проснулся.
Потирая пострадавший от удара об стол лоб, Нестор Петрович недоумённо обвёл взглядом пустой кабинет, вытянул затёкшие ноги и тяжело вздохнул.
*****
Сны Нестору Петровичу снились довольно редко. Но, как говорится, метко.
Особенно помнился Карасикову один.
Когда-то, в детстве, Нестор Петрович совершил неосмотрительный культпоход в только что открывшийся кинотеатр «Современник» на фильм «Всадник без головы» по Майну Риду. Невиданный доселе антураж в виде широкого экрана, просторных холлов и огромного зрительного зала потряс Карасикова до глубины души, тщательно подготовив к эмоциональному восприятию фильма.
И Нестор Петрович воспринял сказочку о безголовом ковбое как надо.
Неделю после просмотра он просыпался в холодном поту. Все сны состояли из бесцельно слоняющихся по мрачным незнакомым улицам людей без голов, ног, рук и прочих частей организма. Но даже без этих, казалось бы нужных, деталей народ (...вернее – то, что от него осталось) без особых проблем передвигался, разговаривал и всё время пытался ухватить Карасикова (...наверное, для того, чтобы спросить загробным голосом "...а где моя голова/ рука/ нога/ ухо и пр.?")
Нестор Петрович перестал спать по ночам и уже всерьёз подумывал о вынужденном визите к врачу, когда недочеловеки постепенно отстали от него. То ли они решили, что толкового ответа на их вопросы от Карасикова всё равно не добиться, то ли поняли, что он и вправду ничегошеньки не знает.
Совсем другое дело – армейские сны. Они снились строго согласно сроку службы.
Первые полгода снился родной дом, почему-то до самой крыши заполненный разнообразной вкусной едой. Около еды в самых дружественных позах располагались друзья и родители. В самом центре съедобных развалов отчётливо просматривались красивые обнажённые девушки, призывно подмигивающие и манящие.
Вторые полгода снилась просто еда, причём в таких количествах, что её хватило бы для круглосуточного ублажения целой дивизии на протяжении пары недель.
Через год службы еда уже не снилась. Видимо, сам вид её стал забываться. Да и девушки помнились довольно смутно. Поэтому снилась всякая чепуха, совершенно незаслуживающая внимания.
Однако перед дембелем в снах опять начали робко проявляться и дом, и родня, и девушки. Только выглядело это всё как-то странно: дом вроде тот же самый, а вроде и нет, родня строила недовольные гримасы, как бы спрашивая «...что, ты всё ещё там, лошара помидорная?… когда домой-то уже, а?», а девушки…
Хмм, эфемерные дембельские девушки были шикарны во всех смыслах.
Во всех!
Хилые 90х60х90 даже приблизиться не смели к истинно русским красавицам, упорно приходящим в снах со своими фантастическими (как минимум) 130х70х130…
*****
Резко затрещал доисторический телефон на столе.
Нестор Петрович снял трубку, помолчал немного, а потом, стараясь придать голосу сексуальную глубину и бархатистость, важно произнёс:
- У аппарата…
- Да? – неожиданно спросили на том конце провода. Как будто не они звонили Карасикову, а он им. Голос, кстати, был женский, но довольно противный.
- Вам кого? – спросил Карасиков как можно вежливей, хотя, надо признать, немного растерялся.
- А кто это? – сдаваться проводная собеседница явно не желала.
- Директор! – решил сделать ход конём Нестор Петрович.
- Ка-акой директор? – там, похоже, призадумались.
- Генеральный! – гордо произнёс Карасиков, которому этот бессмысленный и бесконечный разговор уже начал надоедать. Дел, что ли, других нету?
- А директор чего? – бывают же такие настырные. Но не на того напали...
- Службы охраны! – само собой вырвалось у Нестора Петровича. Ну и ладно. Пусть так и будет.
- Охраны чего? – из довольно противного голос как-то незаметно превратился в невыносимо противный. Наверное, именно такими голосами сообщают террористы о заложенных взрывных устройствах.
- Объекта! – Карасикову стало смешно. Он даже фыркнул.
- А объект – это что? – продолжала допрос дотошная дама-шпионка. «Надо закругляться» – решил Нестор Петрович.
- Городская баня! – Карасиков положил трубку. Настроение чуточку поднялось.
«Гениальное всё же изобретение – телефон, без него, как без рук…» - заключил довольный собой Нестор Петрович.
*****
У Кольки, детского приятеля Нестора Петровича, когда-то тоже был телефон. По тем временам – ну о-о-очень большая редкость.
Тотальный дефицит поражал великую страну в самые уязвимые места, причём места всё время менялись, словно мишени в пневматическом тире. То таким местом становился сахарный песок, то, наоборот, соль, то спички, то пододеяльники, то что-то ещё. А уж о том, чтобы застать в магазине такие символы сибаритства, как туалетная бумага, джинсы или копчёная колбаса, речи не шло вообще.
И в это кошмарное время, время царствия Великого Дефицита, у Кольки был телефон!
Более того – у него имелась толстенная телефонная книга!
О такой удаче можно было только мечтать…
По вечерам, когда Колькины предки вели псевдоумные и пустопорожние речи с трибуны какой-нибудь очередной партийной конференции, Нестор Петрович вместе с приятелем усаживался перед диковинным иноземным аппаратом и открывал внушительный трёхкилограммовый фолиант. Водя пальцем по высоким столбцам буржуинских фамилий, они терпеливо выбирали жертву.
Логика выбора была железной.
Найдя прикольную фамилию, сотоварищи, не мешкая, принимались за дело.
А…Б…
Хы! Карасикова с Колькой аж сплющило. Строка «Бебельштумпцер Я.М.» небывало порадовала телефонных хулиганов. Определив дедуктивным методом, что имён на букву «я» более, чем «Яков» нет, они, подталкивая друг друга, набирали номер товарища Бебельштумпцера Я.М.
- Слушаю… - раздавался голос в трубке.
- Яша! Яша! Это ты? – надув щёки, Нестор пытался говорить взрослым голосом. Тенором, как минимум. Получалось, но не очень.
- Я, я… Хто это? – жертва уже была на крючке, о том не подозревая. – Ты, что ли, Марк?
- Ну, а кто ж ещё-то? Яша, как дела, дорогой? – на ходу вживался в роль Карасиков.
- Какой я тебе дорогой? – Яша, судя по всему, был очень сердит на Марка. – Ты долг когда отдашь?
- Какой долг, Яша? Какой долг? Забыть уж пора…
- Забы-ыть? Ах ты… Да я… - Бебельштумпцер кипел, завывая в трубку.
- Да ты успокойся, Яша, успокойся… Скажи-ка лучше – у тебя стиральная машина есть?
- Е-есть… - недоверчиво тянул Бебельштумпцер, поражённый такой резкой сменой темы разговора.
- А шланг у неё есть?
- Коне-ечно… А зачем…
- Так вот возьми этот шланг и вставь его себе в задницу! - бросив трубку, юные негодяи, хохоча, катались по полу.
Через минуту трубку деловито брал Колька. Трясясь от сдерживаемого смеха, он набирал всё тот же номер.
- Здравствуйте… Скажите, пожалуйста, Вам телефонные хулиганы звонили?
- Да, да, Вы знаете, эти говнюки…
- Спасибо, мы их непременно вычислим… Вычислим и накажем!
- Ох, спаси...
- Да, кстати – шланг можете вынуть!
*****
Тьфу...
От таких воспоминаний Нестору Петровичу стало стыдно. Шутки, казавшиеся когда-то нереально остроумными и уморительными, сегодня выглядели серыми и безвкусными. Карасиков даже крякнул от неловкости и полез за сигаретой.
Курилка пустовала. Послеобеденный народ предавался перевариванию и усвоению пищи поодиночке. Нестор закурил и полуприлёг на скамью.
Погода радовала, но как-то не очень.
Пахло весной, хотя яркое февральское полуденное солнышко почти не грело. Лёгкий морозец освежал и ласково щипал щёки.
«И всё ж хорошо…» – томно решил Нестор Петрович, устраиваясь поудобнее и закрывая глаза…
- Слышь, братан… закурить не найдётся? – Карасиков с трудом поднял отяжелевшие веки и лениво обозрел двух колоритных типов неопределённого возраста, якобы помирающих от никотинового голодания.
Типы были одинаковы как в лице, так и в одежде. Физиономии цвета созревающих баклажанов выдавали в них специалистов, знающих толк в ядрёном русском похмелье. Видавшие виды куртки (Нестор, хотя и не являлся любителем жаргонных словечек, сразу мысленно обозвал их «клифтами») радовали своей практичностью. Все карманы, а их на китайской верхней одежде было предостаточно, были заполнены до отказа разнообразными, по всей видимости – нужными вещами. Часть нужных вещей торчала наружу. В основном это были пустые бутылки из-под пива и какие-то газетные свёртки. По авоське с бутылками держалось и в натруженных руках, отсюда легко можно было сделать заключение о бизнесе вышеописанных персон.
Нестор Петрович сквасил недовольную физиономию, вынул из кармана полупустую пачку «Кэмэла» и протянул одному из близнецов. Грязными исколотыми пальцами тот долго не мог зацепить сигарету, а, зацепив, не стал торопиться вытягивать.
- А две можно? – мутный взгляд жаждущего курить упёрся Карасикову куда-то в область уха. Волны густого пивовинноводочного перегара поползли по сторонам.
- Бери… - задерживая дыхание, после недолгой паузы разрешил Нестор Петрович. И тут его осенило: - Ещё бутылки нужны?
- А есть? – «братаны» обратились в слух.
- Да есть немного… - Карасиков лихорадочно прикидывал, с какой ёмкостью надо прибыть, чтобы очистить родной кабинет от засилья стеклотары. – Пара-тройка ящиков…
- Да ты что?! - от невиданной удачи сигареты в руках стеклосборщиков задрожали. – А где?
- Да здесь, рядом… Только не сейчас, вечером… - Нестору Петровичу стало дурно от одной мысли о том, что его могут увидеть в кабинете в компании этих синяков. - Мешок-то найдёте картофельный?
- Уважаемый… Да мы… - один из близнецов, расчувствовавшись, опустился на скамейку рядом с Карасиковым и произвёл некое движение, как если бы он хотел обнять щедрого нового знакомого за плечо.
- Ладно, ладно… Без нежностей… - Нестор слегка отстранился, а потом решительно встал. – В общем, вечером, вот туда… И чтоб никто не видел… А то завистников полно всяких…
Карасиков бросил окурок в урну и зашагал в сторону кабинета, ощущая себя Третьяковым родного города.
Бутылки, конечно, не галерея, однако для новых подшефных Нестора – гораздо лучше.
«Приятно быть меценатом… Или этим, как его?… Да какая разница, просто хорошим и добрым человеком…» – думал Карасиков, скромно улыбаясь.
Войдя в кабинет, Нестор Петрович сразу же открыл антресоль книжного шкафа и обозрел стройные зелёные ряды пустых бутылок, мысленно прощаясь с ними. Скоро освободившееся место займут новые порожние стеклянные ёмкости.
«Свято место пусто не бывает…» - ухмыльнулся Карасиков.
*****
Нестор Петрович снова взглянул на часы. До окончания рабочего дня целый час.
«Ну и ну… – загрустив, подумал Карасиков. – Испить чайку, что ли…»
Нестор Петрович бросил в зелёную кружку с надписью «Слава российским таможенникам!» пакетик чая, плеснул кипятку и, достав из ящика стола завалявшуюся карамельку, уселся поудобнее перед компьютером.
Поиграть, однако, не удалось. В кабинет с шумом и грохотом ввалился водитель Дима Серов.
Карасиков быстро убрал подальше все колющие, режущие и прочие предметы, в том числе и кружку с чаем.
Дима был человеком-катастрофой. Все члены его организма жили своей отдельной жизнью, вращаясь и двигаясь независимо друг от друга, а в его умелых руках всё непрерывно горело, взрывалось и лопалось.
- Привет, Нестор! – заорал Дима, вращая глазами и ища, чего бы сломать. – Как дела?
- Здорово… - осторожно произнёс Карасиков. – Нормально всё пока…
- Ага! Нормально? И у меня нормально! – Серов схватился за стул измазанной в мазуте рукой. Стул затрещал. - Дай в «DOOM» порубиться!
- Не, Дима, работы много… - Нестор начал передвигать по столу какие-то бумажки, создавая видимость напряжённого умственного труда.
- Да? Жаль! – Дима шумно поездил на стуле туда-сюда по кабинету, отрывая от пола остатки линолеума. – Может, вечером водочки жахнем?
- Не, Дима, не пью… - вздохнув, ответил Карасиков, прекрасно помня, как в прошлую пятницу Серов жахнул коньячку.
Мде, как Нестор Петрович остался невредимым – уму непостижимо. Даже на закате пиршества, пьяно вися на дружеском карасиковском плече, Дима умудрялся наезжать на встречных прохожих, заодно поминая недобрым словом всех их предков.
- Да ты чё? Закодировался? – от избытка эмоций Серов схватил степлер. Степлер щёлкнул и развалился.
- Чёртовы китайцы! – в сердцах сказал Дима, вращая головой. – Бракоделы! Слушай, Карасиков, комп хочу взять себе! Но боюсь – фуфло попадётся! Вот у тебя, кстати, какой, не китайский?
Нестор Петрович мгновенно похолодел и тут же бросился между протянутыми любознательными димиными руками и монитором, словно львица, готовая за своих детёнышей оторвать голову кому угодно, даже самому царю зверей. Серов изумлённо выпучил глаза, но сказать ничего не успел...
Дверь распахнулась.
На пороге возникли две робкие фигуры.
На баклажановых физиономиях читался некоторый испуг.
Карманы «клифтов» были старательно вычищены, шапки стеснительно сняты и даже облезлые ботинки помыты под ближайшим водопроводным краном. Картину завершали два огромных пустых картофельных мешка, висящих на плечах посетителей.
- Эт-то что за… Двое из ларца? – Дима от неожиданности топнул ногой. Со стола упала кружка с карасиковским чаем.
«Не разбилась» – машинально удивился Нестор Петрович, отодвигаясь подальше от лужи.
- Братаны… Это мы… - фигуры не шевелились, соблюдая правила хорошего тона.
- Это за посудой… - объяснил Серову Нестор Петрович. – Заходите, ребята.
Ребята зашли, малость потолкавшись в дверях. Карасиков встал и открыл шкаф. При виде красивых стройных рядов стеклотары офигели не только посетители, но и Дима.
- Ничё вы тут попили! - Серов вскочил, уронив стул, и метнулся к шкафу.
- Дима, стой! – возопил Карасиков.
Но было поздно.
Шкаф слегка покачнулся. Посуда звякнула.
Самая неустойчивая из бутылок, пошатавшись какое-то время, всё же упала. И началось…
«Принцип домино…» – отметил про себя Нестор Петрович, на всякий случай держась подальше и от стеклянного водопада и от Димы.
Откликаясь на мелодичный звон бьющейся стеклотары, в коридоре автоматными очередями захлопали двери. «Что такое?», «Что случилось?» – послышались отовсюду голоса. В основном мужские.
Мужчины вообще лучше слышат звон, не замечали?
«Вот же халявщики…» – с ненавистью подумал Карасиков и решительно вытолкал злополучного Серова в коридор. Тот особо не сопротивлялся, чувствуя часть своей вины в глобальном стеклянном побоище, и покорно вышел, снеся по пути вешалку и смахнув со стола все документы.
Нестор Петрович закрыл дверь на ключ и, повернувшись к едва не рыдающим от горечи невосполнимой утраты и колоссальных финансовых потерь бутылочным горе-сборщикам, грозно скомандовал: «Чего стоите? Собирайте, что осталось…»
*****
…Захолустный городок, где родился, жил, учился и работал Нестор Карасиков, особыми достопримечательностями не славился. Огромный машиностроительный завод, бестолково расположившийся прямо посреди города, кормил и одевал почти всех жителей минимегаполиса. Пара-тройка кинотеатров, дворцов культуры, церквей и торговых центров несколько улучшали впечатление. Но особенно хорош был пруд. Немногочисленными жаркими летними днями на нём расцветали пёстрые бабочки парусов, теплолюбивый уральский люд собирался на пляже, наслаждаясь ультрафиолетом обычно скупого на ласки солнышка.
В такие дни Нестор сотоварищи обычно прохлаждался в ближайшем парке культуры. Играл духовой оркестр, празднично разодетые дамочки торжественно дефилировали под ручку со своими кавалерами, уплетая мороженое и конфеты. Особливо лихие кавалеры время от времени оставляли своих барышень и употребляли «фронтовые» сто грамм, небрежно закусывая их, кто - плавлеными сырками, а кто и шашлычком. Дети кучковались около бочек с квасом и аппаратов с газированной водой, лихорадочно разыскивая в карманах шортиков и юбочек трёхкопеечные монеты. Со стороны каруселей и аттракционов доносился смех. А вечером ещё футбол на стадионе…
Но это вечером, а сейчас, в жару - пиво...
*****
Пиво Нестор Петрович любил. Оно расслабляло. Особенно летом... Особенно после бани… С рыбкой… Благо – пива в городе было завались. Пивзавод работал на полную мощность, обеспечивая население жидким хлебом.
А ведь были времена…
В памяти услужливо всплыли километровые очереди перед киосками, торгующими на разлив.
Очереди были похожи на огромные гусеницы, гремящие ведрами, звенящие банками и шуршащие полиэтиленом мешков.
Толстая киоскёрша Надя с неизменной папироской во рту время от времени покрикивала на толпу, в её мокрых от пива руках, унизанных перстнями, с неуловимой скоростью мелькали канистры, деньги и стаканы. С широкого лица её не сходила презрительная улыбка, приподнимающая верхнюю губу и демонстрирующая шикарный золотой зуб.
Судя по размерам сверкающего зуба, он заменял сразу два обычных.
Перечить Наде не смел никто.
Не приведи господь попасть в список её врагов! Память у пивной королевы была отменная.
За одно неосторожное слово хам лишался права потреблять янтарный напиток на неопределённое время. Время проклятия зависело от личности грубияна и от тяжести нанесённых оскорблений.
Такой порядок вещей сохранялся довольно долго.
Вернувшись из армии, Нестор Петрович с умилением воззрился на знакомое скопление народа. Даже личности в очереди были как будто те же.
Создавалось полное впечатление, что эти самые личности как заняли очередь два года назад, так и стоят до сих пор.
Карасиков с друзьями толкаться в очереди не любил.
Навесив на лица угрюмо-злобное выражение и выстроившись «свиньёй», боевая дружина молча теснила синих от перепива противников, неумолимо продвигаясь всё ближе и ближе к заветному окошечку.
Вот и цель…
Кто-нибудь из компаньонов, изогнувшись и подобострастно улыбаясь, просовывал голову в тёмный зев крашеного синей краской пивного монстра и леденцовым голосом заводил разговор:
- Здравствуй, Наденька, птичка ты наша… Как твоё драгоценное здоровье?
- Здорово! – не слишком ласково отвечала Надя, выплёвывая прогоревший папиросный муншдтук и прикуривая новую цигарку. – Здоровье? Не дождётесь…
- Как здоровье твоих близких? – продолжал заигрывать галантный юноша, всё так же приторно улыбаясь.
- Ладно… Сколько? – переходила к делу Надя, снисходительно приподнимая губу в улыбке. Обходительность молодого кавалера явно была ей по душе, но развлечения развлечениями, а дело делом.
- Пятнадцать… - голова торопливо вынималась из приёмосдаточного отверстия, её место занимали два эмалированных ведра.
Ах, как славно было проводить это тёплое солнечное летнее утро в ближайшем парке культуры, рассевшись на цветных скамеечках вокруг вёдер с живительной влагой, мирно беседуя и весело цепляя проходящих мимо голоногих девчонок!
Девчонки дружелюбно скалились в ответ на незлобивые шутки молодых симпатичных парней и, хотя близко не подходили, всё время обитали где-то рядом, надеясь на продолжение знакомства.
И знакомство продолжалось или не продолжалось, всё зависело от настроения сторон...
Сегодня настроение было так себе. Неизвестно, что было тому причиной – погода или отсутствие работы. «Начало месяца, что поделаешь…» – неправдоподобно погоревал Нестор Петрович и подошёл к окну.
Жизнь на улицах родного провинциального города била ключом.
Сугробы серого цвета возвещали о том, что не за горами весна, а за весной снова лето.
Ставшие агрессивными воробьи эскадрильями нападали на высокомерных одиночек-ворон, нагло отбирая у них пропитание.
Беспризорные собаки сбивались в стаи и контролировали свои ареалы.
Противно скрипя на поворотах, занимались государственным извозом трамваи, куда-то спешили пожарные машины, в дверях магазинов зачем-то тусовался давно неполучающий зарплату народ.
Город, где с самого рождения жил, учился и работал Нестор Петрович был невелик. Но и не мал.
Среднего, так сказать, размера.
Имелись все признаки цивилизации – театры, кинотеатры, цирк, вокзалы, площади, проспекты, трущобы и новостройки.
Была даже гора со старинной сторожевой башней на вершине, имелся и старинный железоделательный завод, ставший шикарным музеем. Не хватало разве что метро и аэропорта.
«Но ведь это не главное…» – утешил себя Карасиков. – «Главное, чтоб люди были хорошие…»
Люди в основном были неплохие.
За исключением типов, оставивших в суровых уральских лагерях лучшие годы жизни и оставшихся проживать в этой неласковой местности.
А лагерей в окрестностях родного города хватало.
«Интересно…» – подумал Нестор Петрович. – «Они-то преступники, а я за что здесь?».
Кстати, один из таких бывших уголовников сделал своим хобби отравление карасиковского существования.
Жилище амнистированного форточника находилось в аккурат под квартирой Нестора Петровича. Учитывая тонкий музыкальный слух Карасикова, открытые настежь по причине летней жары окна и пристрастие соседа к тюремно-лагерному фольклору, заумно прозываемому самими исполнителями «городским романсом», нетрудно представить мучения бывшего выпускника музыкальной школы, вынужденного двенадцать часов в сутки раз за разом прослушивать «Владимирский Централ, ветер северный…» или «Там сидела Мурка в кожаной тужурке…».
От супового мелодического набора из трёх аккордов Нестора Петровича тошнило.
Жёсткие ответные ходы Карасикова в виде свирепой «Металлики» или «Эйрон Мэйден» не помогали. Сосед явно был глуховат. К тому же его любовь к пиву была куда мощнее, чем у Нестора...
Карасиков обычно сдавался первым.
Оставалось одно – надев пластмассовые сланцы доисторического образца, без конца перемещаться по квартире, нарочито громко топая.
Отбитые ступни к вечеру болели.
В голове же царила мрачно булькающая каша из централов, мурок в тужурках, воров, гоп-стопов и прочей блатной нечисти…
*****
Однако музыку Нестор Петрович всё же любил.
Разную.
Всё зависело от состояния души в данный момент. Иногда душа просила чего-нибудь зверского, иногда ей хотелось понежиться в прозрачных звуках спокойной музыки, иногда она сбивалась на махровую попсу, а иногда заворачивалась от джаза.
Годы, проведённые в музыкальной школе, Карасиков, обучающийся на баяниста, вспоминал с ненавистью.
В то время, когда вся прогрессивная часть мужской половины класса, положив на плечо клюшки с висящими на них коньками, дружно выдвигалась в направлении хоккейного корта с задачей разнести в пух и прах недоношенных чмориков из параллельного класса, Нестор Петрович уныло тащился в музыкалку, проклиная всех и вся.
Бунт не мог не назреть.
И он назрел. Классе в шестом.
Тощая папка с нотами всё чаще и чаще одиноко висела на ограде игровой площадки, подолгу ожидая непутёвого музыканта, бегающего в толпе таких же оголтелых форвардов, со всех сил лупящих по шайбе, да ещё налево и направо применяющих силовые приёмы.
После одного такого приёма, применённого соперником, нападающий шестого «А» Карасиков был вынесен с поля мягкосердечными коллегами. Безнадёжно проигрывающие «бэшки» бортанули тогда Нестора Петровича со злобой и знанием дела, тот даже понять ничего не успел.
Понимание пришло несколько позже, когда неструганный деревянный борт вдруг словно подпрыгнул и злобно приложился к щеке Карасикова всеми своими сучками и занозами.
«Да что ж это за музыкальная школа такая?» – наверняка подумали родители, обозревая вечером распухшую, в кровавых полосах и зелёнке, физиономию сына.
А уже на следующий день тайное стало явным.
Учитель музыки, отчаявшись дождаться Карасикова в стенах своего учебного заведения, явился к спортивному ученику на дом.
Подробности семейного совета с участием музыкального профессора считаю возможным упустить, скажу одно – уже на следующий день печальная фигура Нестора Петровича с нотной папкой в руках вновь была замечена в помещении любимой альма матер. На шарахающихся при виде его покорёженной внешности девочек скрипачек-виолончелисток-пианисток с одинаково противными косичками, Карасиков старался внимания не обращать.
Уже позже, в старших классах, когда вдруг нестерпимо зачесались руки от желания сбацать чего-нибудь эдакое, чтобы все девчонки визжали и плакали, как на чёрно-белых концертах «Битлз», Нестор Петрович, благодаря своему знанию нотной грамоты, встал во главе школьного ВИА.
Название ансамблю доморощенные рокеры не могли придумать долго, один раз даже чуть не подрались прямо на репетиции по этому поводу.
И это, как ни странно, помогло. Название само собой замаячило на горизонте. И звучало оно потрясающе – «Параллель».
Почему именно так?
Да кто ж знает... То ли оттого, что в числе музыкантов были ребята из параллельных классов, то ли оттого, что им в конце концов стало «параллельно», как называться и какую музыку играть, лишь бы скорее.
Дебют состоялся на выпускном вечере в восьмом классе и был поразителен. Девчонки, правда, почему-то не плакали и не визжали, однако в их взглядах, бросаемых на новых школьных героев, сквозило нечто такое…
Они, эти взгляды, и погубили группу.
Пришла звёздная болезнь, а с ней бесконечные выяснения – что играть и как играть, кому петь, кому плясать… Амбиции сошлись в смертельной схватке, уступать не хотел никто.
И напрасно теперь Карасиков при каждом удобном случае напоминал коллегам о своём музыкальном образовании, в ответ ему сразу предъявлялся длинный список необразованных, но от этого не ставших менее популярными загнивающих капиталистических рок-звёзд.
«Вспомните ещё меня…» – обиженно заявил коллегам бывший лидер, уходя.
И был прав.
Школьный ВИА сразу прекратил своё существование.
А Нестора Петровича уже заметили и пригласили играть на танцах в соседнем профилактории уже взрослые парни из ПТУ, сбившиеся в ансамбль с буржуинским названием «МерсЭдес-бэнц». Почему в слове «мерсЭдес» они делали ударение на второй слог, Нестор особо не задумывался, далеко не сразу до него дошло, что это вовсе не название авто, а имя подружки главного героя из «Графа Монте-Кристо».
«Тогда при чём тут «бэнц»?» – помнится, выпучил тогда глаза Карасиков, но промолчал. Мало ли…
*****
К любовным катастрофам Нестор Петрович относился философски. Но так было не всегда. Первое крупное фиаско Карасиков потерпел классе во втором. Дивное время! Время первой любви.
Одноклассница Нестора Вера была девушкой неприступной.
Как только Карасиков не пытался обратить на себя её внимание…
Целыми днями робкий воздыхатель неотступно следовал за предметом своей страсти, чувствуя невыносимое волнение и зуд в руках при одном виде тощих косичек с вплетёнными в них синими лентами.
Однако пользы от этого преследования было немного. Самое большое достижение Карасикова заключалось в милостивом разрешении дамы сердца поносить в течение дня свой портфель. Не более того.
Приходя из школы, Нестор Петрович отточенным движением бросал сумку с учебниками на диван, переодевался и вытаскивал во двор свой боевой велосипед.
Через пять минут в соседнем квартале, под Верочкиными окнами начиналось шоу. Без рук, на заднем колесе, стоя на раме, сидя задом наперёд – это далеко не все захватывающие трюки, которыми юный велоциркач надеялся пленить сердце прекрасной принцессы.
Всё было напрасно.
Верочкины окна пустовали.
Даже истошный вой, издаваемый время от времени доисторическим автомобильным сигналом, так кстати установленном на руле великолепного движущегося средства, не мог вырвать прекрасную Веру из цепких лап её отца-колдуна.
Отчаявшись и устав бессмысленно гонять взад-вперёд, терпеливый рыцарь Карасиков слез с велосипеда и уселся на скамеечку у заветного подъезда. И тут ему в голову пришла великолепная мысль.
«Как я раньше не догадался… - думал Нестор, крутя головой в поисках подходящего предмета. – Может, она просто не слышит… или думает, что это не для неё…»
Карасиков наконец приметил невдалеке довольно приличного размера сигнальный камушек, решительно поднял его и осторожно бросил в тёмное окно на втором этаже, мгновенно вернувшись обратно на скамейку.
Эффект превзошёл все ожидания.
Не услышать такое было нельзя.
У Нестора отпала челюсть, когда стёкла в обеих рамах со звоном лопнули и вывалились наружу.
Через мгновение в разбитом окне возникли лица всего королевского семейства. Из глаз Верочкиного отца били грозные молнии, Верочкина мамаша негодующе трясла бигудями, облепившими голову, сама же Вера, изумлённо открыв рот, смотрела на Карасикова. Восхищения в её взгляде не просматривалось. Ни капли...
- Нестор! – голос главы семейства был беспощаден. – Кто это сделал?
Карасиков чуть было не сознался, но вовремя одумался, сообразив, что такая постановка вопроса исключает его из числа подозреваемых.
- Да парни какие-то тут… - залепетал Нестор. – Хулиганы… Убежали они…
- Вот же… - сплюнул от досады потерпевший. - Ты их знаешь?
- Не-а… Чужие… - голос Карасикова приобретал былую уверенность. – Большие они…
Нестор торопливо поднял велосипед и под изощрённую ругань оскорблённого до глубины души Верочкиного папаши резво закрутил педали.
На следующий день после первого урока Вера сама подошла к Карасикову.
- Слушай, Нестор… - загадочно начала она. – А ты зачем нам окно разбил?
- А… дык… - Карасиков слегка растерялся. – С чего ты взяла?
- Да я же наблюдала за тобой… Долго… Издалека, из комнаты… Ты меня не видел?
- Нет! – выдохнул Нестор, предчувствуя недоброе.
- Так вот… Ты больше к нашему дому не приезжай… И ко мне не подходи… Папа запретил дружить с тобой…
*****
Встряхнув головой с целью отпугивания царапающих душу воспоминаний, Нестор решительно толкнул дверь супермаркета. Быстренько, на крейсерской скорости прошвырнувшись по огромному залу и накупив продуктов на вечерок-другой, в основном в консервном исполнении, Карасиков уже открывал было дверь в свою скромную холостяцкую хижину, когда за спиной раздалось: «Привет, Нестор!».
Соседка напротив, Нина, одинокая женщина лет тридцати без хвостика, выглядывала в свою приоткрытую дверь.
- Привет, красавица! – дружелюбно ответил Карасиков, с интересом разглядывая Нинкино одеяние.
«Где же я видел этот халатик?» – задумался было Нестор и тут же вспомнил Семёна Семёновича Горбункова, упорно разыскивающего такой же, «но с перламутровыми пуговицами».
- Нестор, у меня лампочка на кухне перегорела… А я не умею… И ещё – у меня день рождения вчера был… - Нина хитро взглянула на Карасикова и скромно опустила глаза. – Поможешь?
- Поздравляю… - пробормотал Нестор, прикидывая, что же такое подарить вчерашней имениннице. «Книга – лучший подарок» - услужливо всплыло в памяти. Карасиков оценивающе посмотрел на Нину. – Зайду… Переоденусь только…
Жилище одинокой женщины выгодно отличалось от жилища холостого мужчины степенью чистоты и ухоженности. Однако безнадёжно проигрывало в степени удобств.
Сентиментальные коврики с обеих сторон входной двери, сверкающий хрусталь в серванте, отсутствие грязной посуды на кухне и салфеточки под отделением слоников на буфете – это, конечно, хорошо, но…
Отсутствие дартса на двери, музыкального центра напротив дивана, пиджаков, висящих на дверях и пепельниц, прямо скажем, напрягало.
Нестор быстро заменил лампочку на кухне, нерешительно покашлял на пороге комнаты, обозревая празднично накрытый журнальный столик.
- Ой, Нестор, спасибо… Прямо не знаю, что бы я без тебя делала… - восторги Нины, несомненно, были несколько преувеличены, но приятны. – Проходи, отметим немного…
Карасиков прошёл, сел на диван, но тут же вскочил, расстегнул пиджак и, краснея, вынул из-за пояса двухтомник о странноватой девушке Скарлетт и её безалаберных похождениях.
- Это… Поздравляю, в общем… Здоровья, хорошего настроения… - от банальных фраз у Карасикова заныли зубы. – В общем, чего сама себе желаешь… Только вдвойне…
- Спасибо… - Нина робко приблизилась и поцеловала Нестора в губы… Потом ещё раз…
*****
Осторожно, чтобы не потревожить сладко спящую Нину, Нестор поднялся и подошёл к окну.
Светало.
Ленивое зимнее солнце неторопливо разгоняло лучистой метлой ночной мрак, заметая его в унылые подворотни и раскрашивая серые дома за окном в ядовито-розовый цвет. Подслеповатые автомобили злобно пыхтели на перекрёстках промёрзшими двигателями, исходя клубами мизантропии и пугая досыпающих на ходу диковатых пешеходов.
В застоявшемся воздухе сладко пахло коррупцией, вторником, лапшой быстрого приготовления и любовью.
А служебный кабинет наверняка будет по-утреннему пуст, холоден и неприветлив.
Начинался новый день…