Семь жемчужин
«Еще раз ворваться, снова развеять
Искры по ветру,
Еще раз швырнуть камни в море,
Мечты – в небо, небо – в душу,
Еще раз напрячь мозг мыслью
О переплетении касаний и ускользаний…»
Леон де Грейф
Тудух – тудух.
Я вписываю свою биографию не каллиграфическим почерком в клеточки миграционки.
Тудух – тудух – несется по рельсам самая сладкая колыбельная, сотворенная техническим прогрессом. Тудух - тудух – моя жизнь. По клеточкам. Ничего, клеточки - это еще не черточка между двумя датами.
В моем распоряжении девять дней. Но, если вычесть дорогу, завтрак – после и ужин – перед, остается ровно семь. Неделя на то, чтобы заново сотворить свой мир, или же разрушить его окончательно. Тут уж, простите, как пойдет, у творца тоже может быть не то настроение. На моей груди – медальон в виде сердца. В моей груди – сердце в виде медальона. Ни одно, ни другое не греют, с некоторых пор в сердцах поселилась вьюга. Кочует из плоти в серебро. Вся драгоценная роскошь, хранившаяся там - растрачена, растеряна, роздана, разменяна по мелочам. Все жемчужины – рассыпались в прах. Тудух – тудух – пустотой по груди снаружи. Тудух – тудух – холодом изнутри.
Я окукливаюсь в обогревшем не одну продрогшую душу пронумерованном одеяле. Закрываю глаза и запускаю воздушного змея: - Пусть все будет так, как должно быть!
Засыпаю. Впервые за долгие месяцы бессонница сдается без боя. Даже, когда таможенник сличает мою помятую физиономию с гладко причесанной фотографией в паспорте - я сплю как убитая, улыбаясь самой дурацкой улыбкой полосатым рыбкам своего сна, снующим между форменными пуговицами на его куртке.
Тудух – тудух.
Поехали!
*
Город моего детства. Он пришвартовывается к первой платформе, как гигантский океанический лайнер, медленно, степенно, блестя отремонтированным фасадом - форштевнем. Трап спущен. Под ногами земля.
Здравствуй!
Мама. Ее лицо все ближе. Не беги, не так быстро, мне нужно время, чтобы привыкнуть. Втягиваю ноздрями, как лошадь. Запах. Он тот же, не изменился ни капельки, не потускнел. Мамин запах. Поцелуи, поцелуи, поцелуи… Слезинка в складке у глаза. Это от радости! От радости… Мама… Я помню. Я не забыла движение твоего локтя, когда ты выводила тонкую кокетливую стрелку по верхнему веку у зеркала в прихожей, как складывала губы трубочкой и слюнявила короткий карандаш. Тебе было столько же лет, как мне сейчас. Я так хотела быть похожей на тебя! И чтоб обязательно стрелки! Такие же! Тогда мне казалось, что в них секрет красоты. Дети стареют, мама. Ты – нет! Ты стала моложе! Я не вру! Смотри, когда я появилась на свет, ты была старше меня в двадцать пять раз, а теперь всего лишь вдвое! Ну, улыбнись, не плачь… Я тоже очень скучала! Правда! Просто я не умею писать писем. Я твоя плохая старая дочь. И стрелки мне не идут. Но я и без них на тебя похожа!
Тудух – тудух. Трамваи убрали с проспекта. Как? Как же без них? Они мешали движению? Понимаю, теперь меньше пробок… Да и кто на них ездит, на трамваях этих… Долго, к тому же электричество… дорого… А я любила их усатые морды и круглые, всегда удивленные глаза… Тудух – тудух… Проехали…
Кто снял это кино? Мимо проносятся мои воспоминания. Перекрестки. Светофоры. Спящие фонтаны. Там – школа. Там бывший “Париж” – любимая кофейня, теперь вместо нее – банк. Там – колесо обозрения. Ах, как же звали этого милого мальчика? Мы ели мороженое и целовались на самом верху. У меня замирало сердце! И мир замирал. Паша. Его звали Пашка! Город моего детства… Ты можешь сколько угодно перекрашивать свои кирпичи, я все равно узнаю тебя! Есть то, что невозможно закрасить краской! То, что не изменится никогда! Здравствуй, мой город! Я приехала!
Я уменьшаюсь с каждой ступенькой, с каждым лестничным пролетом. Мне приходится встать на цыпочки, чтобы дотянуться до кнопки звонка. Дзы-ы-ынь – один длинный, дзынь – дзынь – два коротких. Мои позывные.
Отец. Ждал. Дверь открылась бы на несколько секунд позже, если бы не ждал.
Здравствуй - Привет.
Скупо щетиной по щеке отцовской любовью.
Похудела - Похудел.
Совсем полиняли усы, почти не видны. Но, я знаю, что они есть. Там, в глубине, черные, щекотные, пижонские. Просто они устали, спрятались за сединой. Папа... Все хорошо, веришь?
Хмык – Кхе-кхе.
Он знает, что я не скажу. А я знаю, что он не спросит. Такой уговор. Нам не нужно задавать вопросов, мы умеем читать по глазам.
Ну, что там у нас на завтрак? - Мать, собирай на стол!
Как это объяснить? Когда некое совсем невзрачное с виду место - обнимает, обволакивает тебя теплом и любовью. Реальной, не придуманной, безвозмездной. И мне не нужно привыкать, думать, куда положить “то” и откуда взять “это”. Я не ошибусь ни на сантиметр, клацнув в темноте по выключателю не стене. Я знаю наизусть все трещинки этого старого дома. Я никогда не смогу приезжать к нему в гости. Я всегда буду возвращаться домой. К себе домой. Здравствуй, дом! Я приехала!
Я улыбаюсь. Я не сплю. Какой хороший день! Длинный – предлинный день. С мамой и папой. Нащупываю коленкой выемку в стене под ковром. Моя. Так и не заделали. Как здорово, что не заделали! Я продавливала ее все свое детство! Я до сих пор так сплю, согнув в коленке правую ногу. Но, дырка в стене, идеально подогнанная, лично моя - только здесь. Дома.
Открываю медальон – сердечко. В моей ладони пара белоснежных жемчужин. Крупных. Теплых. Настоящих. Фамильных.
Хорошо. Как же хорошо дома!
*
Женская дружба. Говорят, что ее не существует. Мужская – есть, а женская – отсутствует, как категория. Не буду спорить со знатоками и философами, им лучше знать. Просто я очень люблю этого человека. Всю свою сознательную жизнь. И он – женщина. Мой друг. Мой верный, вредный, щербатый, кареглазый дружище.
- За тебя!
- За тебя!
Коньяк – вкусный, веселый, но не пьяный. Глаза – и грустные и веселые. Всякие. Слова – то тугие, то мягкие, то рассыпающиеся, как горох. Но, только живые, настоящие, не прикрытые, честные, не боящиеся плевка.
- Знаешь, я больше не верю в любовь…
- А мне… мне кажется, что любовь больше не верит в меня…
- За нас! – дзыньк.
А еще… мы молчим. Как же это здорово уметь молчать вместе! Не оттого, что нечего сказать, а потому что все понятно без слов. Мы гениально молчим! Так больше никто не умеет!
Мы слушаем мою хорошую музыку и ее - не очень. А потом ее «суперскую» и мою – «отстойную». Мы плачем, поем и хохочем до колик, до судорог в животе, а потом, изможденные, падаем на пол. Пришло время шаманства и танцев! Мы будем танцевать лежа на полу одними руками! Пальцы такие длинные, кисти такие изящные, запястья такие гибкие… Не руки, а лебяжьи шеи! Они переплетаются друг с другом и с тенями, струятся по стенам, подсвеченные светом фар проезжающих мимо окон машин. Нас по отдельности больше не существует. Мы - многорукий Шива! Мы почти в нирване! И вот уже в одной паре рук – мриданга.
Тух! Тудух – тудух! Тудух – тудух! Тух – тух!
Ладонь отбивает ритм! Этот танец – ритуальный! Он выходит из самых недр забытого естества! Он заставляет нас поверить в то, во что мы не верим. Во что, как нам казалось, мы перестали верить. И из груди сама собой поднимается древняя мантра, на языке, который когда-то существовал, а потом умер и переродился. И что-то внутри, вот именно сейчас, переродилось и родилось заново.
Дзыньк!
- За нас!
Мы радуемся друг другу!
Радуемся!
Друг – Другу!
Я возвращаюсь домой за полночь. На улице – минус. А в моем медальоне – сердце – плюс. Плюс одна живая, только что рожденная жемчужина!
*
Я не люблю здесь бывать. Это место не вызывает во мне ассоциаций. Но, зато здесь хорошо думается, очищено, не предвзято.
Город в городе. Без теней, без звуков, без смеха. Город, где “живущим” все равно, как выглядят их дома и изгороди. А вот гостям – нет, гостям - наоборот. Они выставляют здесь свои страхи, прикрытые тщеславием – напоказ. Никто из приходящих, не хотел бы получить на территории этого мегаполиса участок. Но, каждый знает, что рано или поздно, и ему перепадут апартаменты, не пропускающие солнечный свет. “Закрывая глаза мертвым – мы открываем глаза живым”. Похоже, древние были мудрее нас.
Тудух – тудух – тудух – отсчитывают время часы на запястье.
Я прохожу мимо имен, высеченных на молчаливом граните и ликов, остановивших фантазию скульптора в немигающих мраморных зрачках. Человек слаб. Ему нужно подтверждение своей скорби в материальном эквиваленте. Для себя. Для тех, кто может сказать: - Ах, как сильно он страдает. Ах, как сильно он любил.
Суета сует… Эти вечные “крысиные бега”, сжирающие теплоту сердец в погоне за проходящим. Остановиться. Помолчать. Подумать. Понять, что “до” – лучше, чем “после”. Открыть глаза. Сейчас. Пока не поздно. Пока поезд не ушел безвозвратно!
Тудух – тудух – тудух.
Память… Разве она живет здесь? Разве скользящие мимо постаментов, смогут по портрету узнать, какой это был человек? А ведь, Какой Это Был Человек!
Я помню своих. Помню их улыбки и интонации. Одни – когда сердились, другие – когда радовались, третьи – когда постарели. Помню вспаханную плугом времени бумажную кожу на щеках. Помню фиалки на подоконнике. Помню спицы в натруженных пальцах и короткие ногти. Помню яичницу на сале и гусиный паштет, густо залитый сливочным маслом. А такого варенья я больше не ела никогда в жизни! И пасхальных куличей тоже! Я помню вас, мои дорогие. Я храню на стенах ваши “крестики” и “гладь” на наволочке сердечной мышцы. Мне не нужно пересматривать семейные альбомы, чтобы вспомнить. Хотя, я иногда открываю их и трогаю подушечками пальцев пожелтевший картон старых фотографий. Но, главная память не там, не в альбомах. Видите вот эту ямку под нижней губой? А искру в уголке левого глаза? А мимолетность улыбки?
Тсс, тише, тише! Не вспугните… Слышите? Я слышу!
“Баю – баю, баиньки,
Прибежали заиньки,
Прилетели птички,
Снегири – синички,
Сели у окошечка,
Спит ли наша крошечка…”
Вот она, серебристая жемчужина – память. В самой середине дома моего сердца.
*
Я хочу побыть в одиночестве, но я не хочу быть одна. Ну, что ж, так и быть… Выходи! Беру тебя в попутчики. Ты готова стать свидетелем метаморфоз? Это может коснуться тебя самым непосредственным образом. Просыпайся же, соня! Долой лень! На “три – четыре” обматываемся шарфом и ныряем в сапоги. Мы не знаем дороги? Чепуха! Будем идти вперед, и ноги сам вынесут куда надо. Самое главное – знать, куда тебе надо!
- Куда же мы направляемся?
- К той, чьи черты стерты, но суть неизменна.
- Ты думаешь, у Идола есть ответ?
- Я знаю, что к Камню у меня есть вопрос.
- Ты повзрослеешь когда-нибудь?
- А ты так и собираешься оставаться старухой?
Ничего лишнего не брать! Будем путешествовать налегке. В кармане только горсть крошек, чтобы покормить уток, и томик стихов Леона де Грейфа – он ничего не весит, он в голове. Вперед!
- Чего ты хочешь?
- Понять.
- “Делай, что должно - и будь, что будет!”
- Меня не устраивает с некоторых пор пассивная позиция. Тем более что я не подчиняюсь приказам.
- Ты думаешь - пассивная? Ты смотришь, но не видишь.
- Ты считаешь - активная? Ты слушаешь, но не слышишь.
- Если ты снимешь с глаз шоры – я обещаю вытащить из ушей “беруши”.
- Идет.
Мы шагаем рядом. Я и мое “Я”. Иногда, когда становится совсем тесно – сплавляемся в одно. Так даже интересней! Находясь в некоем заданном пространстве - менять его внутри себя. Такие уж у меня игры. Зато, мне никогда не бывает скучно.
- Говорят, что наш мир трехмерен.
- Говорят? Неужели ты до сих пор веришь тому, что говорят?
- Я думаю, что помимо пространства, существует еще и время.
- А как же я? Разве я вписываюсь в твою четырехмерность?
- Ты вписываешься в то, во что я хочу тебя вписать.
- То есть, я не реальна? Ну-ну…
- То есть, мне ближе теория относительности.
- Но, относительно меня – нереальной можешь быть ты. Это уж как мне захочется.
- Эй, эй! Не серди меня, а то я засуну тебя в карман! А потом, покормлю тобой уток!
- Или я! Мне ничего не стоит проделать с тобой - то же самое!
- Хорошо, оставим уткам крошки!
- То-то же! Терпеть не могу разговоры о том, кто главней.
- Ты хотела сказать – реальней?
- Я хотела сказать то, что сказала.
- Мир?
- А то! Как же ты без меня? Без своей лучшей половины!
- Не начинай!
Прямая искривляется, врезаясь в пустоту. Теперь наугад. На ощупь. Я замедляю шаг. Снег кипит, плавится под ногами. Зима отступает, сматывает свои кружева прямо на глазах. Я пришла.
Тудух. Пульс. Тудух. По пяткам. Тудух. По венам. Тудух – тух.
- Где ты?
- Я здесь. С тобой. В тебе.
- Мне кажется, что пространство больше не лежит на оси координат, а время покатилось вспять …
- Ты все еще веришь в него?
- Не знаю…, так мне всегда казалось, но… с некоторых пор я перестала узнавать свою тень, она постоянно оказывается не там, где я хочу ее видеть…
- Потому что ты не есть “ты” в привычном понимании…
- Кто же я тогда?
- А ты уверенна, что вообще существуешь?
- Не уверенна, что уверенна…
- Ты поймаешь ее след в безвременье, когда поверишь в то, что оно и есть – время.
Когда-то очень давно… или недавно… не помню… кажется это было вчера… или этого не было вовсе… не важно… я стояла вот так же как сейчас… в море колышущегося ковыля… босая… и ветер по небу развевал мои волосы цвета выгоревших на солнце колосьев… я могла задать Ей любые вопросы… но, у меня не нашлось ни одного… одни не созрели - другие не были брошены в почву… тогда Она прижала меня к своей каменной груди… тудух – тудух… и сказала: - Приходи завтра, оно наступит раньше, чем ты думаешь, не успеешь и оглянуться, как “завтра” поменяется с “вчера” местами.
Все смешалось. Время свернулось калачиком у моих ног, оно больше не правит миром. Оно – безвременье. Пространство вывернуло из бездонных недр свои бесчисленные измерения и держит их передо мной на раскрытой ладони – выбирай, какое хочешь.
Мои пятки врастают в землю, пускают корни.
Мои черты теряют очертания, они – песок.
Во мне два сердца.
Тудух – тудух.
В груди.
В животе.
Тудух – тудух.
Я беременна.
Смыслом.
Тудух – тудух.
Я вселенная.
Мать.
Тудух – тудух.
Вечно рождающая.
Жизнь.
ДУХ.
Я – Беременная Каменная Старуха, древняя, как само мироздание, оплодотворенное семенем Бытия.
- Эй, очнись! Ты забыла, зачем проделала свой путь?
- Мы хотели покормить уток, кажется…
- А вопрос? Ты разве не задашь его?
- Нет. Я поняла, что знаю ответ.
Какие же они смешные! Утки. Вся река скована льдом, а здесь, под мостом – плотина. Вода бурлит, не замерзает даже в самый лютый мороз. Хватит галдеть, ненасытные! Больше ничего нет! Или… Кажется, что-то осталось. Снимаю варежку, засовываю руку по локоть в карман. Есть! Жемчужина! Черная. Редкая. Драгоценная жемчужина вновь обретенного Смысла.
- Делай, что должно.
- Пусть будет, что будет.
*
Я наряжаюсь. Приглаживаю. Взъерошиваю. В легкой небрежности – идеально продуманный шик. Мой стиль – в той самой пуговке, которая вот-вот расстегнется, но все никак не расстегивается. Мои ноги необыкновенно стройны, а во влажности глаз - на три искры больше, чем обычно. Я сама элегантность! Я гордо несу тайну великого “чуть-чуть” перед собой, на сантиметр выше кончика носа. Позади – убийственный шлейф аромата, он сражает наповал, остается в воспоминаниях о желании и невозможности. Я готова. О – ля – ля! Сегодня я такая для тебя!
У нас есть “наше время” и “наше место”. Уже много – много лет, мы не оговариваем координаты наших встреч. Он – не мой мужчина, а я - не его женщина. Но, в эти короткие встречи, он - Мужчина, а я - Женщина. Мы гуляем по вечернему городу, нам хорошо идти так, под руку, заглядывая друг другу в глаза, в которых отражаются витрины магазинов, и в витрины магазинов, в которых отражаются наши глаза. Мы оба знаем, что “этого” не будет никогда, что в какой-то момент наших жизней это стало невозможным.
- Скажи, у меня совсем – совсем нет шансов?
- Я слишком тебя ценю, чтобы повести по заведомо ложному пути. Ты этого не заслуживаешь…
- То – есть, я обречен навечно оставаться только твоим другом?
- Ты достоин вечно им быть!
- Я перевидал многих твоих… гм… мужчин, и выжал не одну пропитанную твоими слезами жилетку. Может быть, когда-нибудь, ты все же сжалишься…
- Нет, мой хороший, я не заменяю любовь жалостью. Я слишком безжалостна для этого.
- Э-эх, “запасной аэродром”, что поделать… Залетай, я всегда приму тебя, в любом раздолбанном состоянии, даже в самую нелетную погоду!
- Знаю, знаю… Прости меня. Я очень тебя люблю, веришь? Но, по – другому, иначе. И поверь, моя любовь намного прочнее, чем все те, что разрушились на твоих глазах. Прими ее. Другой у меня нет.
- А что мне остается… Но, я все - равно буду ждать чуда. Этого ведь ты мне не можешь запретить?
- Не могу. И не стану.
- Какая же ты! Красивая! Заррраза!
- А ты прекращай жрать на ночь! И завязывай с пивом! Толстопуз! Посадку даешь? Мне надо тебе кое-что рассказать….
- Знаю уж! Габаритные огни видишь? Выпускай шасси…
- Ты – настоящий аэродром!
- Я просто люблю тебя, дуру! Подожди… Закрой глаза.
- Будешь приставать?
- Ну, разве не дура? Дай руку и не подглядывай!
- Что это?
- Подарок. С Днем рождения, с которым я не поздравил тебя пол года назад!
Тудух!
Жемчужина. Розовая. Мерцающая. Нежная.
- Спасибо, мой хороший! Дай я тебя поцелую!
- Уйди, маньячка! Только и делаешь, что лезешь целоваться! Ну, что там у тебя опять случилось? Выкладывай!
*
Город. Я смотрю на тебя. Запоминаю. Фотографирую. Копирую. Сохраняю. Я вдыхаю смог твоих бульваров и аромат твоих кофеен. Оставляю теплоту улыбок в огромных стеклянных глазищах бутиков и забрасываю в открытые форточки воздушные поцелуи. На память. Кто знает, когда еще доведется свидеться!
- Кофе, пожалуйста, двойной без сахара.
Здесь всегда по вечерам хорошая музыка. Легкий джаз, в стиле Чета Бейкера. Публика – в спокойных клетчатых тонах и в воспоминаниях о чем-то хорошем, давно минувшем. То здесь, то там, полумрак, раскинувшийся между колонами, подпирающими сводчатый потолок, освещают вспышки воспаленных сигарных глазков.
М-м-м, какой кофе! Мои рецепторы – в восторге! В маленьком глотке – целое море наслаждения! Какой славный тандем – джаз и кофе, у того и другого темный цвет кожи и удивительная способность не навязывать чужие образы и ассоциации. Зато свои приходят, как старые добрые знакомые, галантно и учтиво. Они тоже слушают музыку, они понимают в ней толк!
- Прошу прощения…
Я поднимаю глаза, и…
- … что потревожил ваш покой и… ритм…
Все пушки, весь боевой арсенал, имеющийся в наличии на случай нападения на территорию моего сердца без предупреждения - вдруг растаяли и потекли черничным сиропом куда-то вниз, по бедрам, коленям, по голенищам сапог.
- Позвольте преподнести вам эти цветы…
Розы… Белые… Белые розы… в тот самый чудесный момент перехода из юности в зрелость…
- … как знак уважения и восхищения Красотой и ее Хранительницей.
Тудух – тудух… тудух – тудух… тудух – тудух… тудух – тудух…
Я… не могу… остановить… его биения…
Я… не хочу… останавливать…
Сердце!
Ты живое! Живое!
Мое сердце!
Узнало!
Не промахнулось!
Не пропустило!
В тот самый чудесный момент перехода из юности в зрелость!
В мгновение пробуждения истинной красоты!
Тудух – тудух… тудух – тудух… тудух – тудух… тудух – тудух…
Я знаю тебя, все твои черты, все обертона твоего голоса…
Говори, говори, говори…
Я помню тебя, уютность твоей ладони и вкус корицы на губах…
Целуй, целуй, целуй…
Я слышу тебя, все паузы, все форте и пиано твоей жизни…
Молчи, молчи, молчи…
Я чувствую тебя, глубину твоего взгляда, все болевые пороги твоей души…
Дыши, дыши, дыши…
Я верю в тебя, в твою веру в меня, в два твоих крыла, в твой небесный путь …
Лети, лети, лети…
Любовь! Рядом с тобой все тайны мира не значат ничего… Алая. Алая. Алая. Прекрасная. Пульсирующая. Зрелая. Необыкновенная. Жемчужина моего сердца.
*
Поезд трогается. Я машу рукой в вагонное окошко моему родному городу – дому! До свидания! Спасибо тебе за все!
Я увожу с собой подарки.
Целую сокровищницу!
Семь жемчужин моего смысла.
Семь жемчужин своей сути.
Семь жемчужин Любви в серебряном медальоне ожившего сердца.
Тудух – тудух – тудух – тудух – тудух – тудух – тудух!