Как всегда, вернее, всегда периодически, возвращаюсь, в который раз, к своему любимому Диккенсу.
"Артур остался один. Он еще побродил с полчаса над рекой, серебрившейся в мирном сиянии луны, потом заложил руку за борт сюртука и осторожно вытянул спрятанные там розы. Прижал ли он их на миг к сердцу, или, может быть, к губам – кто знает? Достоверно одно: он нагнулся и бережно опустил их в реку. Бледные и призрачные в лунном свете, они закачались на воде, и течение унесло их прочь.
Так и в жизни многое, чем некогда полна была душа и сердце, уплывает от нас, чтобы затеряться в океане вечности."
Лучшие мои часы в жизни сейчас – терраса, даже если еще холодно, - закутавшись в шубу, держать в руке чашку с кофе, слушать музыку и читать-перечитывать места, где Диккенс словно кружева, плетет описание чего угодно. Неважно чего, даже словно не относящегося к фабуле, просто описание. И именно такие места держат меня в бесконечном интересе к его прозе. Ведь сюжеты я знаю, а тонкости плетения каждый раз изучаю, удивляясь мастерству. Вот бы так уметь.
Еще вчера подумала, что надо написать другу письмо, да вроде и не о чем. А как без этого? Даже печально стало, ведь раньше писала буквально ни о чем, а слова так и теснились, торопясь вырваться на волю. И прочитав утром, письмо Крошки Доррит своему другу, вдруг почувствовала себя ею, себя прежней, когда легко было излагать мысли. Спасибо Крошке Доррит, что пробудила желание написать. А звучал сегодня Большой блестящий вальс Шопена в исполнении Рахманинова. Он тоже вернул меня в совсем уж, давние годы.
Я занимаюсь художественной гимнастикой, тренер приготовил для меня танец, именно под этот вальс. Смешно, но до сих пор, стоит услышать первые звуки Большого блестящего… Мысленно приподнимаюсь на носки, руки вскидываются, словно это созревающие колосья, которые начинают колебаться, то ли от ветра, то ли от звуков из стороны в сторону, а ноги, в незамысловатом рисунке подхватывают движение и откликаются, унося тело в ритме вальса то влево, то вправо. Потом стремительный поворот, руки помогают движению, и начинается вальс одинокой девушки.
Вальс закончился. А дальше не вспоминается. Нет, пожалуй, вижу явственно круглый зал, в котором танцует девушка, один из залов дворца Разумовского, построенного Казаковым на Гороховой улице. Высокие окна-двери, открывают вид или выход в сад. Простенки зала заняты зеркалами в причудливых рамах, которые отражают танцующую. На ней синий шерстяной купальник с белой оторочкой у ворота и рукавов, перетянутый на талии белым пояском. Сейчас хочется вообразить ее в наряде, подходящем для этого зала. Мысленно примеряю на нее туалет героини фильма 40- годов «Большой вальс». Смотрится.
Ну, а теперь, доброе утро мои друзья – Риччик и попугай Ромочка, Они не прочь, чтобы хозяйка позаботилась и о них.