Жёсткое получилось обрамление у Пасхальных торжеств в этом году – Страстная началась с взрывов в метрополитене, Светлая закончилась совершенно жуткой своим цинизмом трагедией с президентом Польши. Вот и попробуй после этого игнорировать церковный календарь – однако речь не о том.
Любое событие подобных масштабов гласом велиим вопиет, взрывает барабанные перепонки – и не только криком животного ужаса от того, что всё это произошло здесь и сейчас, практически на глазах – будучи подсмотрено и подслушано вездесущими технологиями.
Не скрою, крик есть – но сложный это крик, не только крик-благодарность, что случившееся – не со мною случилось, и не с близкими; в этом крике преобладающая интонация – вопросительная.
У святителя Василия Великого есть удивительная и вполне актуальная мысль: Бог всенародные пороки врачует всенародными казнями. Как бы мы ни относились к такой позиции святителя, но надо быть дотла сожжённым в своей совести, чтобы не видеть: эти хлёсткие удары прозвучали для нашего вразумления.
Трагедия Великого Понедельника этого года – это ведь совсем не трагедия серии ошибок политиков, дипломатов, управленцев, которые и привели к взрывам. Самый ужас происходил уже не там, куда допускались только специальные службы: настоящий, живой ад творился теми, кто благополучно устроился за баранкой и, «врубив музон», потирал руки от внезапно «нарисовавшегося магарыча». Почему бы и не принести чужое горе в жертву столь любимому богу шуршащих купюр?
Шофёрская солидарность московских иуд, за тридцать сребряников не то, что готовых предать кого угодно, но и в саму пасть к диаволу залезть, лишь бы не упустить свой скверный прибыток – явление в высшей мере показательное, симптоматичное. А ведь эти водители – лишь часть нас самих, нашего общества: не какая-то особая каста мерзавцев и подлецов! Это даже не мародёры – а просто такие же, как и мы все, из десяти заповедей усвоивших только одиннадцатую: не зевай!... Значит, в самый критический момент проверки на человечность мы все получили неуд. Потому что в народе, который ощущает себя хоть какой-то общностью, у которого есть хоть какие-то остатки чести и совести, такая ситуация просто невозможна. Как это ни противно констатировать, но происшедшее стало достойной иллюстрацией нашего общего состояния словами апостола: их бог – чрево, и слава их – в сраме. Иван Ильин, помнится, писал, что горе приобщает реальности бытия настолько, насколько это может быть доступно человеку: у нас же эта реальность приобрела вполне видимый инфернальный отблеск, причём эти оттенки – из живых человеческих душ, а не из преисподней.
Последний полёт Президента Польши почтить память убиенных соотечественников – тоже явление глубоко символичное. Вчитываясь в комментарии к новостям, к диалогам пилотов и диспетчеров, приходит ясное ощущение какой-то невидимой внутренней стены, обиды и отчуждения между народами. Опасно делать человеческое горе –– даже если ему не одно десятилетие минуло – инструментом политических игр: убитые ведь не словами отвечают...
Конечно, еще слишком близко от трагедии, чтобы осмыслить её по-настоящему, одно только очевидно: Бог решительно предупреждает о том, что болезнь мира сего – к смерти, а вовсе не к славе Божией. Услышим ли мы эти предупреждения, и какие выводы сделаем – в этом Бог оставляет нам полную свободу...