Письма о Голландии-1999. Юбилей Пушкина (Евгений Михайлович Барыкин) / Проза.ру

      ЗАПИСКИ БЕЛОСТОЛБОВСКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА

      Необходимые пояснения.
      "Записки" родились из писем к двум адресатам.
      Первый - Александр Глушенков, живущий в сибирском городе Северске,
что под Томском. С Александром в начале 70-х годов мы служили в Советской
Армии, охраняя в подземных бункерах ПВО мирное небо над Ленинградом -
дивизион, в котором служили "два бойца" имел позывные "Вольтаж", последнее
автор просит по прочтении сразу же забыть, ибо не уверен: остаётся ли это
военной тайной и ныне или же всё давно рассекречено.
      Второй адресат - Михаил Юрьевич Ралль, саратовский /в преклонных
летах/ друг вашего покорного слуги, режиссер-постановщик любительских
фильмов, получивших множество зарубежных "гран-при" и просто "при" за свои
киноработы (в 2005 году М.Ю.Ралль скончался).
      В "Записках" упоминается и незримо присутствует "Агата Кристи
современного пушкиноведения" - саратовская пушкинистка Любовь Александровна
Краваль, выпустившая к 200-летию Пушкина книгу "Рисунки Пушкина как
графический дневник". Питерская школа пушкинистов дружно ополчилась
на московскую (книга выпущена в московском стане, тем самым Саратов
был пристроен к белокаменной столице), отзвуки разразившейся баталии
до сих пор громыхают в Интернете.
      Остальные аллюзии и иллюзии проницательный читатель сам уловит.


            КНИЖКА ПЕРВАЯ

      Из Белых Столбов
      в город Северск,
      господину Глушенкову А.

            Мой дорогой друг Александр!

      Как и обещал - шлю тебе впечатления о поездке в Голландию.
      Помнишь, когда почти 30 лет назад мы с тобой доблестно служили в нашей не менее доблестной Советской Армии, у нас на командном пункте красовалась огромная карта Западной Европы с весьма красноречивым заголовком - "Театр военных действий".
      Казарменное бытие, уже и так обточившее мои мозги, повергало этой надписью меня в тихое умопомрачение: "Театр - и военные действия!.. Кто ненормальный - я? или мир?.." Это что же получается? - "Весь мир - театр, а люди в нем - солдаты? /простите мне, уважаемый мистер Шекспир/.
      Все страны Западной Европы являлись потенциальными врагами. Мы торчали в своем подземном пункте, и эта карта была единственным "окном в Европу", окном в мир. Но рука безвестного режиссера-полководца расчертила этот будущий театр военных действий множеством замысловатых линий, пунктиров, окружностей - так обозначались возможные подлёты коварной НАТОвской авиации или ракет ближнего, среднего и дальнего действия.
      Из-за всех этих условных знаков трудно читались названия главных целей, а ведь это были города, которые существовали не только в моем воображении, подпитанном книгами и кино, эти города были и есть на самом деле, в них протекало обыкновенное человеческое бытие... - мало того: они меня ждали...
      Я еще этого не мог себе и представить, а они - ждали...
      И вот конец 1999 года дарит мне один за другим сюрпризы.

            I

      Летний отпуск в этом пушкинском году я проводил в Саратове, где проходили мои детство и юность. Сначала я торчал в городе, а затем оказался в деревне - той же саратовской губернии, где мой друг Михаил Ралль снимал свой очередной киношедевр по прекрасному рассказу Рея Брэдбери "Мальчик-невидимка".
      Вернувшись из приволжской глубинки к себе в Подмосковье, я нашел Белые Столбы и ненаглядный Госфильмофонд в целости и сохранности.
      Дома кошка Пуся взирала на меня некоторое время как на чужака, но потом смирилась с тем, что снова придётся делать вид, что она в доме не хозяйка.
      А на работе вдруг выяснилось, что мне предстоит новое путешествие: начальство предложило командировку в Италию, а именно - в Милан - с программой отечественных фильмов-балетов. Отправиться туда предстояло в середине декабря, а потому к указанному сроку я должен был успеть оформить себе заграничный паспорт.
      Успел.
      Но странное дело... Все эти хлопотные дни меня почему-то не оставляла мысль, что до Италии я побываю еще в какой-либо стране Европы.
      Так оно и случилось.

            II

      В первых числах ноября из нашего московского офиса вдруг звонит Зинаида Григорьевна Шатина. И вот что она вполне ожиданно говорит мне по телефону:
      - Евгений Михайлович, а вы хотели бы в Голландию? верней - в Нидерланды?
на мероприятия, посвященные 200-летию Пушкина. Как-никак вы - один из
авторов "Пушкинского кинословаря".
      - Конечно, хочу...
      - Но вы же боитесь летать на самолетах...
      - Ну, и что...
      - Тогда я скажу, что вы согласны. Летите - вы, я и Андрей Хржановский...
      - Хржановский? О, это подарок судьбы!
      - Он везёт свои мультфильмы - "Рисунки Пушкина".
      - Летим в Амстердам?
      - Да, но мероприятия пройдут в Маастрихте. Это такой городок, но там университет, где в русском центре изучают нас, и вот этот центр устраивает 200-летие Пушкина...
      - А программа?
      - Сначала я немного расскажу о нашем поэте, Хржановский покажет свои мультяшки по рисункам Пушкина, ну, а вы – от Госфильмофонда - показываете фильм "Поэт и царь" производства 1927 года...
      Итак, с нами отправлялся сам Андрей Хржановский, режиссер-мультипликатор, с довольно-таки сложной творческой судьбой. В его послужном списке имелось немало запрещённых мультфильмов (Бог мой! мультяшки - и те запрещали).
      Предстоящее общение пьянило.

            III

      Удивительно - когда в школе мы в пятом классе стали изучать английский, я однажды сочинил такой стишок:

            To Rotterdam, to Rotterdam
            We are going with a drum!
            We are going with a gun
            To nice town of Rotterdam...

      В русском (примерном) переводе к милитаристской угрозе, непонятно почему пробившейся сквозь чуждую поступь языка, прибавлялся неожиданный и вовсе неосознаваемый фрейдистский подтекст:

            В Роттердам, в Роттердам
            Нас ведет барабан.
            Ружья, пушки, барабан
            Нас торопят в Роттердам.

      А может быть, наш отряд - под аллитерацию барабанной дроби - был всего-навсего авангардом мирной миссии царя Петра?..
      Жаль, конечно, что в этом славном городе наш десант не высадится.
      Посмотрим, однако, на какие стихи подвигнет меня Маастрихт...

            IV

      ...Не стану, дорогой Александр, утомлять подробностями рассказа о том, как вполне легко (и все равно с нервотрёпкой) получают в нынешние времена визу, как все предотъездные дни я неважно себя чувствовал - сердце уже бастовало напрополую, и мне пришлось накануне пичкать себя лекарствами, но всё удалось превозмочь, даже - свою боязнь железных крыльев, и 17-го ноября из аэропорта Шереметьева самолетом кампании
"Аэрофлот" на российском довольно-таки не исполинском, но вполне компактном и весьма комфортабельном Боинге-747, я взмыл над Москвой, осенив себя трижды крестным знаменем (что, кстати, сделала и моя соседка Зинаида Григорьевна).
      Земное изображение в иллюминаторе, бывшее за секунду до того привычным и сомасштабным моему мироощущению, вмиг уменьшилось: шоссе превратились в ниточки, деревья вдоль дорог оказались травинками, а многоэтажные громадины стали игрушечными коробочками. В реках и озерах вдруг заблистало солнце, ибо в них отразилось небо... - и всё это было огромной, и почему-то казавшейся мне дремотной Россией. Очень скоро мы вошли в облачность, затем поднялись над нею, и пейзаж за окном принял вид бескрайней заснеженной степи. В редких просветах меж облаков вдруг возникал провал, и в его бездонности проступали очертания карты с безвестными населёнными пунктами.
      В "Боинге" (гудящем и содрогающемся), сидя возле иллюминатора, я наблюдал, как внизу - белели облака, а вверху слепящая синь воздуха переходила чуть ли не в черноту космического пространства. И я вдруг ловил себя на мысли: сколь же ничтожен я перед сей малой частью мирозданья - это ведь был только полет над землей, на высоте 9 или 10 000 метров, а далее - за солнечным диском скрывалась вселенная, и ты вдруг осознавал, как же обширно оно - хозяйство Богово... Весь этот Божий мир. Сколь он огромен, сколь он многодышащ. И вот ты взмываешь под облака и ощущаешь себя песчинкой мироздания, и эту песчинку в пробирке с остальными некая сила несет куда-то на край света, на другой выпуклый бок земли, где среди разноцветных заплаток на карте Западной Европы красуется Голландия...

            VI

      ...Самое удивительное - тебя здесь ждали.
      Нас встретили такими лучезарными и немного смущенными улыбками. И, скажу забегая вперед, это удивительное чувство - то, что ты желанный гость - не оставляло меня ровно до того момента, пока я через несколько дней снова не вошел в аэропорт Шереметьево. Тут меня встретили столь мрачно и подозрительно, что я сразу почувствовал себя государственным преступником и одновременно бомжом...
      Но покуда под высокою и прозрачною крышею Амстердамского аэропорта передо нами стояли два очаровательных создания - два Ангела - девушка лет двадцати и юноша примерно её лет.
      Девушка оказалась из... Белоруссии, четвертый год как вышла замуж за голландца. Юноша - со странным именем Онно (ударение на первом слоге)- мило картавя, очень сносно приветствовал нас по-русски. Озираться по сторонам времени не было - глаза успели узреть простор здания, никакой сутолоки, всё сверкает, на полу ни пылинки, полно магазинов с уймой диковинных товаров, зеркал... Мимо проходили группки негров, вьетнамцев или японцев, явно промаршировали немцы (в их речи я так и услышал марш), провезли на инвалидной коляске толстую старую негритянку в очках (Элла Фитцджеральд), которая, заулыбалась (чем еще более стала похожа на королеву джаза), помахала мне букетиком цветов, и никто на неё не пялился (выходит, кроме меня одного)...
      Надо было спуститься тут же на эскалаторе ниже этажом и сесть в электричку, ибо ехать надлежало в Маастрихт – конечный путь нашего путешествия. Это такой апендикс на юге Нидерландов, зажатый с одной стороны Бельгией, а с другой Германией. Предстояло три часа поездки.
      Вот здесь уж, в вагоне, озирайся сколько хочешь...
      Сиденья были мягкими, на два человека. З.Г. уселась с нашей белорусской землячкой Милой, и у них сразу пошли женские разговоры, Хржановский уединился сзади нас, а мы с Онно устроились напротив друг дружки. Я вгляделся в его лицо и понял, что он похож на ведущего телепередачи о кино "Тихий дом" - Сергея Шолохова. Это еще более расположило к нему.
      Я поинтересовался, почему он занялся русским языком (и даже четыре месяца прожил в Ярославле). Онно отвечал, что просто сильно влюблен в русский язык, а вернее - в его литературу: Пушкин, Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов, Виктор Астафьев - какой мощной, фугой - словно на старинном органе в соборе - прозвучали эти имена на фоне голландских пейзажей, еще зеленых, чуть тронутых бурыми красками осени. Узрев на пастбищах черно-белых коров, я рассказал своему попутчику о том, как после войны сотрудницы нашего Госфильмофонда ездили в Германию и набрали там стадо голландских коров, которых им очень рекомендовали. Потомки этих милых созданий до сих пор оглашают своей голландской болтовней наши окрестности и усердно их удобряют, а большинство белостолбовских кошек от употребления их молока стало также черно-белыми, как, например, моя кошка Пуся...
      Электричка стремительно и плавно открывала нам красоты Голландии - картины
"малых фламандцев с большою душой". С грустью и нежностью взирал я на знаменитые ветряные мельницы, на пасущихся огромных - чуть ли не с лошадей - овец (такая у них шерсть); поражался тому, что сельский вид почти не отличается комфортностью от городского: дом двух-трехэтажный - архитектура словно из сказок Андерсена. Возле дома всегда виднелись автомобиль, два-три велосипеда... Чувствовалось, что хозяева в любую минуту могли сорваться с места и съездить в ближайший городок за покупками иль на какую-нибудь тусовку...

            VII

            Мне скучно, бес...
            А.Пушкин
      Мне было грустно.
      Мой попутчик уловил мое состояние:
      - Вы, наверное, очень устали...
      - Да нет... просто я думаю о том, как люди благодарны Богу за то, что он послал им этот клочек земли, и они столько в него вложили труда, красоты своей души...
      - Мы много веков ухаживали за нашей землей... (Так можно не только про девушку сказать, по-русски, да?) А вы знаете, что Голландия расположена ниже уровня моря, и нам приходится у воды отнимать место для суши?..
      - Да, я это знаю...
      По проходу между сидений плыл какой-то шкаф. Оказалось, пассажирам предлагали напитки, бутерброды. Чай, кофе, минералка. Бутерброды в специальной упаковке, к стаканчикам подают свернутые в бумагу (20 см) трубочки - в них сухое молоко, сахар. Все использованное тут же ушло в мусорный ящичек под небольшим столиком, что у окна...
      Через некоторое время прошла женщина-контролер. Парень с наушниками, сидевший неподалеку от нас, получил от нее, как я понял, выговор - он ботинком упирался в противоположное сиденье. Они о чем-то переговорили, и он выложил какое-то количество гульденов.
      - Штраф? Билет? - спросил я Онно.
      - И то и это, - ответил мой провожатый.
      Хотя, надо заметить, что позже я видел, как пассажиры клали ноги на противоположные сиденья, но при этом, разумеется, снимали обувь.

            VIII

      Через три часа мы прибыли в Маастрихт. Это большой маленький провинциальный, захолустный город, в котором есть все: река Маас, крепости, соборы, кафе, рестораны, отели, огромное количество магазинов, свой университет, живые в эту пору поздней осени цветы на газонах...
      Именно в Маастрихте было подписано знаменитое соглашение, от которого родилась Шенгенская виза.
      И все же не станем называть Маастрихт захолустьем. Да, в нем не наблюдалась столичная суета, перенасыщенность толпами и машинами. Но день вокруг кипел - люди были заняты своей вечной жизнью и вдобавок чему-то все время улыбались - за стойкой в    ресторане, встречая вас в магазине, перекинувшись с вами случайным взглядом, едучи на велосипедах (тамошней езде "все возрасты покорны": раскатывают и старухи, и юнцы, и вполне респектабельные папаши). Город полон скульптур, уличного антиквариата; многие художники тихо и сосредоточенно запечатлевали старинные линии города...

            IX

      из Белых Столбов
      в г. Северск
      Томской губернии...

            Дорогой Александр!

      Ты знаешь, свои записки о Голландии я рискнул послать в Саратов, стародавнему другу Михаилу Раллю (я Тебе, кажется, сказывал о съемках фильма "Мальчик-невидимка" прошлым летом в Саратовской губернии). Так вот - М.Ю., прочитав 1-ю часть "Голландии", через какое-то время звонит ко мне на работу и, услышав в трубке мой голос, сходу требовательно вопрошает:
      - Где продолжение?..
      Он произнёс это так, как кинорежиссер командует: «Мотор!»
      Наверное, сработал рефлекс, вот я и принялся снова за свои мемории, тем более, что Ты в последнем письме упоминал, что ждёшь их тоже.
      Правда, повествование получается весьма пространным: по-моему, я впал в такие подробности, что описываю не только достопримечательности, но и каждый свой чих с массой лирических и нелирических отступлений. Не подозревал, что столько упомню (или дофантазирую/дофонтанирую?). Вдобавок, как ты, наверное, уже догадался, я получаю от сей писанины какое-то детское удовольствие - право, не знаю, испытывает ли оные эмоции мой глубокоуважаемый читатель в дальнем Северске и недалёком Саратове?..
      Но продолжим...

            X

      Нас привезли в местный фильм-архив, который, разумеется, носил имя братьев Люмьеров. Небольшое трехэтажное здание со своим просмотровым залом. С некоторым удивлением узрел я на стенах плакаты наших советских фильмов 20-х годов – а куда они денутся: классика мирового кино! Нам вручили буклеты, посвященные 200-летнему мероприятию, в коих значились наши фамилии. И здесь мы, наконец, познакомились с господином Питером – мотором этого мероприятия, с одним из тех чудаков, кто бывает одержим идеей и - главное - осуществляет её. Питеру лет 45, приятной наружности с располагающей улыбкой, такой спортивный, среднего роста, быстрый. Владелец какого-то огромного предприятия, но его страсть - Россия. И это он, как мне сказали, вложил деньги в наше пушкинское празднество. А оно было весьма серьёзного уровня. Из иностранцев заявились не мы одни: кто-то из совсем уж дальнего зарубежья, кто-то из соседней Бельгии и Германии...
      Мне предстояло выступать на следующий день с фильмом "Поэт и царь" - режиссера Владимира Гардина и с чудесным Евгением Червяковым в главной роли.

      Тем временем нас доставили и устроили в отель. Весьма занятный. В нём,
в основном, гостевали теннисисты всех возрастов - и юнцы, и увесистые бизнесом поджарые дельцы. После своих теннисных "шарометаний" они отправлялись - кто в душ, кто в бассейн, а после - не очень-то и одетые – встречались за стойкой бара, где поглощали пиво, громко смеялись и обсуждали сыгранные геймы. На третий день (вечер, вернее, часов этак в 11) сидя за стойкой этого бара я потягивал из бокала тёмное густое пиво и наблюдал за ловкими, словно у иллюзиониста, действиями бармена. Он уловил, что я наблюдаю за ним и улыбнулся. Я слегка кивнул головой - в ответ и вдруг поймал себя на том, что мне очень хочется выкурить легкую сигаретку. Я обратился на английском к бармену:
      - Sorry, one sigaret, pleasе...
      Бармен снова улыбнулся:
      - No sigaret, - отвечал он и указал на автомат по продаже пачек сигарет: дескать, покупай. Я вытащил пригоршню гульденов, протянул ему, он опять-таки улыбчиво выклюнул с моей ладони несколько монет, спустил их в автомат, и вручил мне большую пачку "Camel"а.
      Вот вам и одна сигаретка.
      И я "с горя" стал снова курить, хотя от этой пагубной привычки старался удержать
себя целый год (по возвращении в Москву, утонув в нашем смоге, я очень скоро внял предупреждениям отечественного Минздрава).

            XI

      В первый же наш вечер в Маастрихте мы двинулись в театр на моно-спектакль
"Евгений Онегин". Главы, а вернее – выжимки из романа - на голландском языке читала пожилая актриса, сломавшая накануне ногу. Кажется, ей сделали заморозку, она взяла в руки трость пушкинских времен и полтора часа, изящно ею манипулируя, услаждала самое изысканнейшее общество голландским "Онегиным". Было очень интересно следить за её чтением, угадывать строфы, улавливать пропуски... Театр, в котором она давала представление, называется, на сколько я помню, "Бонбоньеркой" - такое маленькое зданьице с балконами-ложами, с небольшой, но великолепно оснащенной сценой; построено в 1788 году - за 11 лет до рождения А.С.
      Актрсиса вела рассказ об Онегине, о печальной Татьяне и несчастном Ленском; временами она умолкала, и тогда вступал виолончелист, некоторые музыкальные фрагменты я угадывал - из Чайковского, а сидящий рядом Онно несколько раз шёпотом называл мне и другие произведения Петра Ильича, которые, к моему стыду, мне даже не были знакомы. Как потом выяснилось, Онно очень любит творца "Пиковой" и готов его слушать часами.

            XII

      На следующий день во всё том же "Люмьере" в 17 часов вечера настала очередь Госфильмофонда потрясать голландскую публику. Аудиторию амфитеатром заполнили и юные студенты и пожилые "профессора". Пришло человек 50-60 - что, по местным масштабам, уже столпотворение.
      Первой на арену вышла Зина Григорьевна и призналась в любви к нашему поэту:
      - Я изучила чуть ли не каждый день Александра Сергеевича. Мне известны все его друзья и враги, все его дети и потомки...
      А Госфильмофонд, надо сказать, специально к 200-летию Александра Сергеевича (здесь мы скромно упомянем автора сего проекта - Зинаиду Григорьевну)- выпустил кинокалендарь, из которого в ёмкой форме можно многое почерпнуть о Пушкине:
иллюстрации - кадры из фильмов-экранизаций, а также портреты самого Александра Сергеевича, его родных и современников.
      Календари тут же из щедрых рук Зинаиды Григорьевны перекочевали в руки наших голландских друзей, плюс еще Госфильмофонд выпустил на видеокассетах лучшие экранизации поэта. И это тоже вручалось как презент.
      Ну, а потом настала моя очередь поведать про «Пушкинский кинословарь», одним из авторов которых является ваш покорный слуга.
      Мое выступление переводила русская девочка, уже давно живущая в Голландии.

      Я поведал о том, что в экранизациях Александру Сергеевичу не очень-то везет. Наверное, это объясняется тем, что, подобно Хлестакову, у нас вся Россия с Пушкиным на дружеской ноге – потому некоторые режиссеры и экранизируют Пушкина в меру своих школьных знаний или - до недавнего времени - идеологических установок.
      Но вот как чувствуют себя на дружеской ноге (повело меня вдруг в ассоциацию), я увидел вчера в исполнении актрисы. Это незабываемо: сколь артистично, изящно! и такое деликатное обращение с текстом (при всём при этом, что у актрисы, как мы узнали, был на ноге гипс). Я заговорил о "переводном Онегине" неслучайно: надо сказать, что и Москва и Петербург до сих пор пребывают в нервном потрясении после просмотра английского фильма "Онегин". Картина заслуживает самого доброго отношения и внимания - и зрителя и острых на язык киношников, но один эпизод в фильме заставил гомерически хохотать обе наших российских столицы - в том месте, когда Ольга и Ленский за фортепиано исполняют любовный дуэт на мотив песни "Ой, цветёт калина в поле у ручья..." - из фильма о советских колхозах "Кубанские казаки" режиссера Ивана Пырьева...
      В какой-то момент моих импровизаций переводчица попросила меня заканчивать всю фразу, не делая для её перевода паузы «посреди строки», это объяснялось тем, в голландском языке, оказывается, глагол ставится на последнее место, и именно он проясняет весь смысл. "Что значит - действие для голландцев не на последнем месте, но на первом..." - сделал я неожиданное для себя глубокомысленное умозаключение.
      Я быстренько перешел на рассказ о самом фильме "Поэт и царь", сделав основной акцент на то, что не прошло и десяти лет после 1917 года, а Пушкин в этом фильме предстает уже советским поэтом...
      - И в заключение вот что хотелось бы сказать. Не секрет, что голландский посланник в России барон Геккерен сыграл свою роковую роль в судьбе русского поэта. Но мне хотелось бы вам напомнить сейчас о том, что Голландия присутствует в жизни    Пушкина и совсем в другом - поэтическом контексте. Позволю себе цитату: "Сцена из Фауста" - Фауст и Мефистофель на берегу моря. После философских пикировок со своим инфернальным спутником, Фауст вдруг вопрошает, указывая на горизонт:

            - Что там белеет? Говори!
      Мефистофель: - Корабль испанский, трехмачтовый,
            Пристать в Голландию готовый.
            На нем мерзавцев сотни три,
            Две обезьяны, бочки злата,
            Да груз богатый шоколата,
            Да модная болезнь. Она
            Недавно вам подарена.
      Фауст:    - Все утопить.
      Мефистофель:             - Сейчас. (Скрывается)

      - Так вот, - сказал я, - мне почему-то кажется, что благодаря тому, что Пушкин утопил сей жуткий корабль, Голландия стала такой прекрасной страной...

===== ===== =====

            (Продолжение см. "Письма о Голландии - 2000. Юбилей Пушкина")