Кружки и стрелки
Преподавателям моих кружков и секций
Виктору Фёдоровичу Иванову, Лазарю Исааковичу Кравец ,Анатолию Соломоновичу Рахлину,Владимиру давидовичу Малаховскому
и тем ,чьи имена я не запомнил, но благодаря чьим
стараниям я познал богатство досуга и не стал бандитом.
Рос я, подрастал не по дням, а по часам. Игрой в кубики или в песочные куличи меня было уже не занять. Колдуны и прятки тоже перестали будоражить воображение и заученные считалочки типа «стакан, лимон, выйди вон…» не сулили заветной минуты торжества детского тщеславия. И чтобы я в познании человеческого бытия ненароком не свернул на звериную тропу, нужно было организовать мой досуг. Школа в те годы досугом своих учеников занималась мало, зато на девятой линии был Дом пионеров и школьников, в котором можно было найти множество кружков и спортивных секций. Туда мама с бабушкой и повели меня на «примерку».
В расписании кружков и секций внимание моих родителей приковал кружок игры на баяне. Бабушка в молодости больше жизни любила гармониста Колю в своей деревне и готова была выйти за него замуж. Но когда дело дошло до церкви, то батюшка им запретил встречаться, так как они оказались родственниками. С этой не спетой песней в своей груди бабушка жила всю жизнь и готова была выложить все свои сбережения на покупку баяна. Бабушкина взяла. Мы пошли на седьмую линию в магазин культтоваров. Баян выбирали недолго, нужно было решить какой брать: красный или зеленый. Я выбрал зеленый. Никто не спорил. Когда мы пришли в кружок игры на баяне, добрый ,но лысый дядя настучал на клавишах рояля какую-то песенку и попросил меня повторить. Я подумал, что он шутит. Еще ничему не научил, а уже заставляет сыграть песенку, да еще на рояле. Это же не баян. Я нехотя нажал несколько клавиш, чтобы только с ним не спорить.
– Нет, – сказал он бабушке. – У вашего ребенка абсолютно нет слуха.
Бабушка загрустила. А я, облегченно вздохнув, успокоил её нашей любимой считалочкой:
– Баян, лимон, выйди вон.
Баян бабушке пришлось возвращать в магазин.
На этом же этаже мы зашли в другую комнату с зеркалами и поручнями вдоль стен. Это был кружок бальных танцев. Тётя в черном трико, смачно обтягивающем её формы, попросила меня что-нибудь станцевать. Я сбацал «яблочко» с выходом и присядкой, модное в нашем дворе. Тёте понравилось и меня взяли. Но пока мы разучивали Молдаванеску, и я крутился и прижимал к себе Таню Федоровскую из соседней школы, я так подрос и растолстел, что меня из кружка исключили за профнепригодность. Но любовь к Тане еще долго жила в моем мальчишеском сердце и я ходил к их школе, чтобы ненароком встретить её и проводить до дома. Приходилось стыкаться с пацанами из Таниного двора, и если бы не её брат Юра, который встал на мою сторону, мне пришлось бы туго. Быстро бы они отбили мою любовь к Тане. Впрочем, Таня и сама не отвечала мне взаимностью и мы с ней вскоре расстались. На память о Тане мне осталась Молдаванеска с тем магическим аккордом, на котором я должен был выбежать из хоровода в центр и прижать её к себе , усадив на своём колене. Зато я подружился с её братом, да так крепко, что он пригласил меня к себе не день рождения. А это было важным знаком.
На свой день рождения я приглашал со всего двора только четверых друзей. Мой друг Вадик Крацкин подарил мне клайстер с марками. Женька Золотов, сын нашей дворничихи тети Тони, бамбуковую палку, Вовка Бедик – книгу «Аврора уходит в бой», а Вовка Захаров – красную эмалевую звезду от офицерской фуражки. Мы съели пирог и стали рассматривать подарки. Все это теперь было мое, а пацаны, разглядывая свои вещи, нехотя прощались с ними навсегда.
С Юрой мы записались в конькобежную секцию на «Динамо» и сошлись на общем интересе к почтовым маркам. Мы оба были больны страстью к их собирательству. Марки можно было выменять в обществе филателистов, которое собиралось по воскресеньям во Дворце культуры им. С.М. Кирова , можно было выменять у пацанов в школе или купить в магазине «Филателия». Мы ходили друг к другу, разглядывали под лупами свои марки и мечтали о тех странах, откуда они прилетели на почтовых конвертах. Уже не помню, с какого это лиха я раздобрился и Юрке на день рождения совершенно бескорыстно подарил всю свою коллекцию марок в двух замечательных альбомах. Вскоре мы с ним тихо расстались навсегда, без ссор, без драк, без сожаления.
Изгнанный из кружка танцев, я, униженный и оскорбленный, ошибся дверью и забрел в подвал дома пионеров, где находился фотокружок. Там в красной темноте ребята сновали из одной комнаты в другую.
– А чего это вы здесь делаете? – спросил я, зайдя в одну из комнат. Комната была освещена глухим красным светом, а на столах стояли глубокие ванночки с какой-то прозрачной жидкостью.
– Гляди сюда, – сказал Сашка из нашей школы и опустил в жидкость белый лист бумаги. На нем тут же начали проступать лица пацанов, которых я знал по школе.
– Чудеса! – подумал я. Хочу быть фокусником.
Но для этого требовался свой фотоаппарат. Я начал просить, чтобы мне его купили, и на десятый день моего рождения мне подарили фотоаппарат «Смена» за 110 рублей. Была еще «Смена-2» с автоспуском, но она стоила 130 рублей, а двадцатка для нашей семьи тогда была целым состоянием. Так я стал фотографом. В кружок мы могли прийти в любое время, проявить свою пленку, отпечатать фотографии и показать их Мастеру. Он делал замечания и указания, и мы исчезали в творческом тумане. Добавляли знаний и школьные уроки рисования , на которых учительница заставляла нас изображать на листах бумаги составленные её натюрморты и отображать форму предметов игрой света и тени.
Я был увлечен новым для меня делом и мог часами ходить по городу в поисках сюжетов. Город открывал мне свои красоты и мерзости.Я фотографировал городские улицы, красивые дворцы, соборы и памятники, своих друзей на их фоне, первомайскую демонстрацию трудящихся, направляющуюся по первой линий на Дворцовую площадь и военные корабли на Неве. Я фотографировал друзей, потому что они обнимались и были вместе и не мог сфотографировать лица врагов, потому что они прятались по разным углам и не попадали в один маленький кадрик моей «Смены».
Когда солнце пригревало настолько, что становилось душно в длинных портках, мы ходили купаться на Неву или на пруды Приморского парка Победы, стадиона им. В.И. Ленина, центрального парка культуры и отдыха им. С.М. Кирова. Можно было купаться и на песчаном берегу у Тучкового моста, но нашим любимым местом был причал со сфинксами из древних Фив у Академии художеств. Прыгнуть в глубину леденящей Невской воды с гранитных ступеней причала Академии или Стрелки было куда забористей.
Часто веселиться и купаться нам мешали милиционеры и в отчаянные дни мы решались пойти купаться на пляж Петропавловской крепости, погреться у теплого гранита её стен, поглазеть на золотые блики ангела на остроконечном шпиле, уходящим в вышину небес. Но здесь было опасно. Можно было схлопотать звездюлей, нарвавшись на ватагу «петроградских». Они выбирали из нас главного, и самый мелкий из их шайки подходил к нему и просил закурить. Тот, естественно, его посылал, и начиналась драка, пока не подъезжали менты.
Мы на Стрелке их угощали тем же и поэтому были готовы к расплате. Эту подготовку мы проходили в своих дворах, выясняя отношения между собой до кровянки, то есть до удара, после которого у одного из дерущихся не хлынет из носа кровь. Тогда драку останавливали старшие пацаны и того, у кого текла кровь, отводили домой умываться. Родителям говорили, что парень бежал, споткнулся и упал. Сказать правду родителям было невозможно, непостижимо. Иначе во двор можешь больше не выходить. Ябиду забивали свои же.
Когда я приходил домой с разбитым носом на вопросы мамы не отвечал. Она чувствовала неладное и причитала, чтоб я не свернул на скользкую дорожку, не погубил себя и не опозорил наш род. Я её не слышал до тех пор, пока не посадили в тюрьму папу, и мы не сходили в Кресты к нему на свидание.
На стадионе имени В.И. Ленина на пруду установили десятиметровые вышки для ныряния. Как-то мы полезли посмотреть, высоко ли это и страшно ли. Разобраться не успели. Петроградская шпана нас всех столкнула вниз и долго гоготала, пока мы плыли к берегу. Такие наглые выходки наши не прощали. Собирали шайку васинских, человек сто, вооружали их камнями, велосипедными цепями и обрезками водопроводных труб, завернутых в газету. Вся эта толпа шла через Тучков мост и вываливалась на проезжую часть, наводя ужас на окружающих. Обычно в сквере у Успенского собора происходило побоище, которым начиналась затяжная война между васинскими и питерскими.
Мне это очень не нравилось. Я любил тихую, мирную жизнь и боялся этих сражений, где махались все и не было видно ни своих, ни чужих. Но увильнуть от этого было невозможно. Забьют свои. Зачитанная при свете лампы история Ромео и Тибальда казалась театральной школьной инсценировкой и звон рапир в их поединке звучал мелодично, как колокольчики, заглушаемый свистом велосипедной цепи петроградской шпаны у твоего уха.
Зимой, сделав уроки, мы перекидывали через плечо коньки на шнуровках и на 33-м трамвае ехали на каток в ЦПКиО им. С.М. Кирова, вотчину петроградских. Нарастающий с каждым днем уровень тестостерона в крови вел нас по тонкой струйке аромата девичьих волос на каток. На катке звучала музыка, и сверкали гирлянды разноцветных лампочек. Ставка Петроградских монстров располагалась в центре катка. Они стояли мрачной темной тучей и курили папироски «Беломор» и «Север», сверкая огоньками. Трое, четверо разведчиков кругами барражировали среди кружащейся ликующей толпы в разноцветных шапочках и шарфиках и высматривали жертву. Их «спецодеждой» были кепки-лондонки, черные пиджаки с шарфами, обычные / не спортивные/ брюки и хоккейные коньки «канадки». Они пренебрегали спортивной одеждой и считали её уделом «пидерастов». Их антиподы «пидерасты» кружили по краю поля в обтягивающих рейтузах, шлемовидных шапочках и на «бегашах». Низко присев и наклонившись вперёд, они, звеня носками своих «бегашей» об лед, прорезали как молнии толпу отдыхающих в разноцветных шапочках и, казалось, ни на кого не обращали внимание. На самом деле, присмотрев девчушку с выразительными формами, они подходили к ней клеиться уже в трамвае, где было не видно черных монстров и всегда можно было вызвать милиционера.
На катке черные монстры высматривали грудастых девчонок и, схватив на ходу их за грудь, исчезали в толпе. Высшую точку наслаждения эти гады испытывали, когда выискивали влюбленную парочку, скользящую по льду ухватившись за ручки или, еще и того больше - за талию. Тогда они просили парня закурить и лапали его подругу за выразительно обтянутое бедро. Нужно было драться. Парень гнался за монстром и тот привозил его к стае, теряясь в её тёмной бездне. Хорошим это не заканчивалось.
Милиционеры на коньках не катались. Поэтому я не любил ходить на каток с девочками. Но иногда всё таки решался. Уж очень приятно было ее подержать за талию или коснуться невзначай её нежной упругой груди, когда она споткнется о неровность льда. А лед заливали плохо.
Еще «веселее» было на танцах в «камне», то есть в Мраморном зале Дворца культуры им. С.М. Кирова. Старшие товарищи тащили нас туда в качестве «пехоты» на случай, если возникнет сражение с пришлыми за право обладания самой соблазнительной любительницей танго. Но мы, «пехота», чтобы маскироваться, тоже должны были обниматься под музыку с набившимися в зале кудрявыми школьницами и ремеслинницами. Если у вожаков возникала драка, мы оставляли своих партнерш и бросались в бой. Но менты здесь были не на коньках, а в своей голенищенской стихии, да к тому же на подмоге у них были военные патрули и разного рода добровольцы из народных дружин. А если ссора нашего пахана происходила с «мариманом», то до подлета милиции можно было так схлопотать по голове бляхой от матросского ремня, что ни какое переливание крови уже бы не помогло. Драки кипели до тех пор, пока не подъезжали «воронки».
Такая окружающая среда заставляла заниматься специальной подготовкой. В спортивные секции бокса и борьбы юношей принимали по закону только с четырнадцати лет. Поэтому драться нас учили старшие товарищи за стенами дровяных сараев.
В те времена нам можно было записаться в спортивные секции только мирной направленности. Чтобы не утонуть в Неве, где было страшное течение и глубина, мы пошли учиться плаванию в бассейн в Гисляровских банях. В секцию прыжков с десятиметровой вышки очереди не было, а в секцию плавания нужно было пройти спецотбор. Мы обмылись в душе и вышли в чашу бассейна. Тренерша в коротких штанишках и синей кофточке построила нас в шеренгу на краю бассейна. Я оказался на том краю самой его глубокой части у вышек для ныряния.
– Кто не умеет плавать? – спросила тренер.
Мне было стыдно поднять руку и я промолчал. Я оказался бы одним и был бы поднят на смех.
– На старт, внимание, марш!
Все прыгнули в воду, некоторые даже головой вперед и поплыли наперегонки. Я стоял и не знал, что делать. Я же умел плавать только по-собачьи.
– Что стоишь, бестолочь? Прыгай! – крикнула тренер, махая руками.
Я прыгнул и после двух, трех судорожных движений резко пошел ко дну. Дно было далеко. Я жадно пил не вкусную хлорированную воду. Кто-то больно дернул меня за волосы и потащил вверх. Слава Богу, я не успел выпить весь бассейн. Тренер вытащила меня и откачала. Она прыгнула за мной прямо в своих штанишках и кофточке. Я так был ей благодарен, я так ей улыбался. И даже хотел поцеловать. В ушах моих, полных воды, глухо звенело и бубнило. Тренер подняла меня, держа крепко за руку выше локтя, довела до двери душа. Я с любовью посмотрел на нее и сказал:
– Спасибо, Вера Геннадьевна!
– Пошел вон! – сказала в ответ Вера Геннадьевна.
И я пошел. Со старшими не принято спорить. Пошёл записываться в конькобежную секцию на стадион «Динамо». Меня взяли. Мама на последние деньги купила мне «бегаши». Они звенели носками об лед, когда я, низко согнувшись, загребал ногами, проскальзывая по льду в очередном шаге.
Через месяц усердных тренировок прошли соревнования и я пробежал со страху 500 метров за 59 секунд, безумно как мельница, размахивая руками. Тренер, Елена Сергеевна, меня похвалила, присвоила мне второй юношеский разряд и сказала:
– Ты только не обижайся, Коля, но коньки не для тебя. Иди лучше заниматься в другую секцию.
– А в какую? Куда я подхожу?
– Попробуй шахматы.
Самый главный шахматист школы был одним из отличников нашего класса – Савва Половец. Отличников было четверо: Марина Еременко, Игорь Руппе, Савва Половец и…. я. Савва привел меня в секцию шахмат в Доме пионеров и мы с ним стали дружить. В классе сели за одну парту и вместе ходили на занятия шахматами. Там он мне ставил шахи и маты, дружески и ободрительно похлопывая меня по плечу. Папе понравилось мое новое увлечение. Он купил мне шахматы, и мы с ним играли вечерами. Он ставил мне мат и тоже ободрительно похлопывал меня по плечу. Мне показалось, что индусы придумали шахматы только для того, чтобы меня обыгрывали и ободрительно хлопали по плечу. Я шахматы сначала невзлюбил, а потом возненавидел. И стал плохо относиться к своему новому другу Савве Половцу, и даже к Алехину и Капабланке, хотя их не знал и никогда не видел.
Зато жарким пламенем во мне вспыхнула любовь к бразильским парням Пеле, Диди, Вава и Гарринча. Хотя я их тоже не знал и никогда не видел. О них мне рассказал мой новый друг Саша Шахмаметьев, отпетый двоечник из нашего класса. Учителя не знали, что с ним делать и придумали прицепить его ко мне в целях перевоспитания. Сашу пересадили ко мне за парту вместо Саввы Половца, а Савву нагрузили другим отпетым двоечником Юрой Скотниковым. Кроме школьных занятий я должен был с Сашей дополнительно после уроков заниматься дома. Саша жил в Татарском дворе, был татарином. Когда на уроках истории речь заходила о татаро-монгольском иго на Руси весь класс пялился на Сашу и грозили ему кулаками. У него была большая бедная семья. Беднее нашей. Когда Саша приходил заниматься уроками, он начинал тихо подвывать, что очень хочет жрать и не может думать от голода. Я скармливал ему свои макароны с сахарным песком, и он, наевшись и отвалившись на диване, вместо занятий алгеброй начинал мне рассказывать про звезд бразильского футбола. Про то, как они виртуозно владеют кожанным мячом и какие мощные у них удары. Удары у Пеле такие мощные, что красавец Жильмар, вратарь сборной Бразилии не может их взять. Про то, что Гарринча хромает на одну ногу, но при этом обводит четверых англичан, Диди и Вава отдают точные пасы, а красавчик Пеле посылает мяч в ворота, не давая ему касаться земли. Алгебра и геометрия тихо лежали на столе, не прерывая Сашкиных рассказов.
Наконец, мы с ним решили пойти в секцию футбола. Она располагалась во Дворце имени С.М.Кирова, по нашему в «Камне», где вечером гремели танцы и мы рубились в смертельных драках за наших паханов. Тренер посмотрел на нас с надеждой и любовью и записал, наделив нас футбольными амплуа. Сашку поставили в нападение на левый край, как и Гарринчу. А мне Лазарь Исаакович Кравец многозначительно сказал:
– Будешь стоппером, Коля.
Я с тоской подумал о чем-то не очень хорошем, но Сашка меня успокоил, объяснив, что стоппер – это центральный защитник. На душе стало легче. На большой перемене мы в школьном дворе играли в футбол в одной команде с Сашкой. И когда выигрывали, нам говорили, что так не честно, потому что мы занимаемся в секции. Мы с Сашкой стали часто гулять вечерами по набережной Невы и мечтать, как поедем играть в далекие страны за сборную СССР против Бразилии. Мечта о красивой нездешней жизни, как вирус, заползла в наши черепные коробки.
Перевоспитать Сашку мне не удалось, он все больше становился блатным, начал курить. К тому же в футбольной секции он был далеко не лучшим на левом краю. А когда Кравец увидел его с папироской, выгнал из секции. Как верный друг я тоже ушел из секции, но Сашка это не оценил. Мама часто говорила мне, чтобы я не водился с Сашкой, что он мутный парень и до добра не доведет. Мне было обидно за Сашку и за себя, за мой ошибочный выбор.
Сашка упивался блатной жизнью, бравировал разными блатными словечками, неряшливой одеждой, папироской и сплевывал сквозь зубы. Мне больше нравились стиляги в узких брюках, твидовых пиджаках и с коками на голове. Они обычно толклись у Универмага на углу Среднего проспекта и 2-ой линии, они «косили» под Элвиса Пресли, про которого мы знали только по рассказам моряков и краем уха слышали рокешники в его исполнении на гибких пластах-костяшках.
Блатные стиляг не жаловали, а дружинники их ловили и стригли прямо на улице. Я боялся примкнуть к ним, но брюки заузил, да так, что еле-еле в них влезал. Однажды на танцах в «Камне» я пригласил Тамарку Рысьеву, двоечницу из нашего класса. У нее в классе выросли самые большие груди и была очень тонкая талия. Ее лапал какой-то грязный, в заношенных нечищеных ботинках и мятых брюках взрослый парень. Я был чистенький и наутюженный, и как мне казалось, намного лучше этого грязнули. Так вот мне она отказала и тут же пошла с этим парнем, прижималась к нему своей грудью так, будто бы их намазали клеем. Сашка, увидев мои растопыренные глаза, шепнул по старой дружбе, чтобы я не лез к ней, потому что это Октябрь, а она его чувиха.
– А кто такой Октябрь? – спросил я.
– Из главных, – шепнул Сашка.
Наши с Сашкой прогулки по набережной Невы становились все реже, он зазывал меня на какие-то задания, с виду безопасные, но меня это настораживало. Обычно мы стояли на углах улиц и, если поедут менты, должны были дать знак своим. Чаще нужно было организовывать прикрытие. Тот, кто совершал кражу в трамвае или в магазине убегал, если его заметили, а «прикрытие» падало под ноги преследователям и прерывало погоню.
Как-то раз после удачного дела Сашка позвал меня к Октябрю в гости. Когда мы пришли, в узком длинном коридоре толпилась наша шпана и чего-то ждала. По одному заходили в комнату, а выходили оттуда с очень важными лицами и начинали рассказывать, как было классно. Сашка загадочно ухмылялся, и отводил глаза. На мои расспросы не отвечал, наверное, хотел сделать мне сюрприз. Когда подошла моя очередь, он подтолкнул меня в комнату и закрыл за мной дверь. Я догадывался, что это подарок, награда от старших товарищей, от Октября. Может быть краденные фотоаппарат или часы? Или поесть вкусно дадут. Ну что ещё?
Комната была перегорожена шкафом и за ним слышалось какое-то сопение. Я заглянул за шкаф и остолбенел. На кушетке лежала голая, пьяная девка с татуировкой на животе «Добро пожаловать». Увидев меня, она поманила пальцем и развалилась на подушках. Я покрылся липким потом и меня затрясло и затошнило. Опираясь о стену, я вышел из комнаты под гоготание толпы.
– Ну как? – спросил Сашка.
– Здорово, – промычал я, поднимая вверх большой палец.
В комнату нырнул Сашка. Я не мог слушать весь этот бред о сексуальных подвигах дружков и убежал домой.
На следующий день шайка, человек в двадцать, пришла под окна нашей комнаты и Сашка начал звать меня. Я вышел понурый и сказал им, что никуда не пойду. Сашка сообщил, что вчера зарезали Октября и надо идти драться.
– Я не пойду, – повторил я.
– Хуже будет, – пригрозил мне Гена.
Я ушел домой. Толпа еще стояла. Потом раздался звон стекла и на пол упал здоровенный булыжник. Хорошо, что не было дома родителей. Соседи забегали по коридору, хватались за телефон, но я их остановил
– Хуже будет!
Пришла пора контрольной по алгебре. Саша заныл, дай, мол, списать. Я не дал, сказал, чтобы писал сам. Зря, что ли я с ним занимался. Он получил двойку, что грозило ему остаться на второй год.
После школы они с двумя гопниками встретили меня и начали бить. Я махался, как мог, но силы были неравные. Весь в крови я доплелся домой. Дома, отмыв кровь, я поразмыслил и решил сам для себя - не сдамся. Не хочу быть в шайке. Будет страшно, но я не сдамся. Свобода или смерть.
Сильней носа болело сердце, вернее душа. Сашку я считал своим другом. Нас сближала мечта. Мы оба мечтали о красивой жизни, оба мечтали поехать к Пеле, к Диди, к Вава и Гарринче. Что же я теперь им скажу, когда приеду в Рио.
А о том, что поеду в Рио, я ничуть не сомневался. Для этого нужно было только войти в зал кинотеатра, дождаться пока медленно погаснет свет и засверкает окно в яркий мир путешествий и развлечений, в мир, где живут такие разные люди. Где в Нью-Йорке живет Малыш и его добрый Чарли, в далекой Аргентине танцует несравненная Лоллита Торрес, в прериях от индейцев убегает на дилижансе Джон Уэйн, а на улицах Бомбея шатается голодный и неприкаянный бродяга, которого жалел весь советский народ, как родного брата. Наверное, от того, что на улицах своих городов таких же бродяг было навалом.
Денег на билет в кино катастрофически не хватало. К тому же трудно было себе отказать и в эскимо на палочке. Как разорваться между соблазнами? Мы пытались прорваться в кино без билетов. Для этого нужно было протиснуться между выходящей толпой в кинотеатр и спрятаться в туалете. А когда погасят свет, тихо выбраться и сесть на свободные места. Но часто свободных мест не оставалось и нас вылавливали даже в темноте билетёрши с фонариками.
Однажды какой-то парень позвал меня и посулил пустить бесплатно в кино, если я помогу ему отнести и укрепить на витрине рекламный плакат нового кинофильма. Так неожиданно открылась золотая жила. Мы в газете обнаруживали, в каком кинотеатре идет любимый фильм, приходили или приезжали на трамвае или автобусе к кинотеатру и искали художника, которому предлагали сделку. Он соглашался. Мы смотрели полюбившиеся фильмы до тех пор, пока не выучивали их наизусть. А потом во дворе играли, подражая любимым героям. Когда игра наскучивала, искали новый фильм. Уроки делать стало некогда. Успеваемость по алгебре и геометрии резко упала, но зато появился интерес к географии. Где находиться Мексика? Далеко ли? Искали мы на карте Буэнос-Айрес.
По радио и телевизору мелькнуло, что где-то в Южной Америке наши баскетболисты показали международный класс. Я подошел к учителю физкультуры Виктору Ивановичу и спросил, как записаться в секцию баскетбола.
– А что, ты рослый. У тебя получится. Иди в Василеостровскую спортшколу. Она на Большом проспекте , на девятой линии. Тренер Виктор Фёдорович меня взял без разговоров.
– Центровой нам в команде нужен, – сказал он.
Возвращаясь домой с первой тренировки, мне уже мерещилось, как я шаркаю подошвами своих ботинок по асфальту Пятой Авеню. И уже засыпая под одеялом мне слышался гул моторов самолета, который несет меня в Аргентину к ненаглядной Лоллите Торрес. Я без нее жить не могу.
Я тщательно готовился к тренировкам. Чистил мелом китайские кеды, утюжил трусы и майку и бегал по «поляне» от кольца до кольца как угорелый. Наш разыгрывающий Серега Ломко осаживал меня:
– Ваща, что ты летишь как паровоз? Поля не видишь? Я же открытый стоял, а ты Сереге Светлову мяч отдал.
Началось первенство ГОРОНО (городского отдела народного образования) среди спортивных школ всех районов Ленинграда. С боями мы пробились в финал, который проходил в воскресенье в 210 - й школе на Невском. Я приехал, когда школа еще была закрыта. Потом подошли наши пацаны и мы стали вспоминать наигранные на тренировках комбинации.
– Ваща, а ты трусы погладил? – подкусил Ломко, – А то мяч отскочит!
Матч близился к концу, а я все сидел на «банке» и старался перехватить взгляд тренера. Наконец он посмотрел на меня.
– Давай, Ваща, не подведи. Промышляев, пятый фол заработал.
Шли последние секунды. От страха рябило в глазах. Я выскочил на поле и, оценив ситуацию, бросился в отрыв. Дрожь в пальцах еще не прошла. Ломко запустил пас через все поле. Я выставил ладони, чтобы принять мяч, но он с силой, выбив мне палец, отскочил в сторону и гулкий отзвук от его удара прокричал мне «нет».
Пришёл апрель! Апрель, апрель! На дворе звенит капель! На дорогах лужи после зимней стужи….Значит скоро мой день рождения! Значит мне исполнится 14 лет! Тогда я запишусь в секцию самбо….и тогда. Ну, тогда!
Приложение. Публикую здесь отрывок из рассказа Эдурда Кочергина , моего земляка и соратника по созданию сценария церемонии 300 летия Санкт-Петербурга на Неве в 2003 году, о похожих драках на Тучковом мосту василеостровской и петроградской шпаны в те же годы для подтверждения истинности моих воспоминаний.
Опубликовано в журнале: «Знамя» 2011, №7
non fiction
Эдуард Кочергин
Осколки памяти
Об авторе | Эдуард Степанович Кочергин (р. 1937) — известный сценограф, главный художник БДТ им. Товстоногова. Работал с Г. Товстоноговым, Ю. Любимовым, А. Эфросом, Л. Додиным и другими выдающимися режиссерами. Народный художник РФ, действительный член Российской академии художеств, лауреат Государственных и международных премий.
С прозой выступает с 90-х годов. Постоянный автор “Знамени”: “Капитан” (1997, № 1); “Рассказы питерских островов” (1999, № 1); “Из опущенной жизни” (2002, № 12); “Питерские былички” (2004, № 8); “Козявная палата” (2005, № 4); “Проволочные вожди” (2006, № 9) “Три бывальщины” (2010, № 5). Изданы книга рассказов “Ангелова кукла” (2003, 2009) и автобиографическая трилогия “Крещенные крестами” (2009). Живет в Санкт-Петербурге.
Эдуард Кочергин
Осколки памяти
Дунькины дети
Быль Петроградской стороны
Впервые обзовуху Дунькины дети или Дунькино отродье услышал я в начале 50-х годов прошлого столетия, оказавшись снова в Питере. После наших двенадцатилетних мытарств поселились мы с матушкой в малой комнатухе, доставшейся нам от старой польки, на углу Зверинской улицы и Большого проспекта Петроградской стороны. Учиться устроился я в школу, бывшую гимназию, на улице Блохина, против обширного сквера, ранее принадлежавшего храму Святого князя Владимира, единственно действовавшему на территории нашего района. Поблизости от нас находился деревянный Тучков мост через Большую Невку, ведущий на знаменитый Васильевский остров.
В белые ночи по воскресеньям, когда городской транспорт становился редкостью, на деревянном настиле моста происходили рукопашные побоища. В битвах встречались ватаги петроградских и василеостровских пацанов. Параллельно с ними в боях участвовали стаи собак — островных и наших. Над мостом поднимался страшенный гвалт, крик, лай, мат-перемат. Оскорбиловки, кликухи, дразнилки сыпались из воспаленных глоток дерущихся бойцов с обеих сторон.
— Эй вы, вши островные, рвань голодайская, мордодуи линейные, Васькины херописцы, фуфыры поганые, дистрофики смоленские! Мы вас всех рассупоним да в Неву к окуням побросаем, смердяки тараканьи!
— А мы вашими лбами, дрободаны крысиные, мокруши петроградские, вы****ки непробудные, Дунькины дети, Тучков мост распишем на память, чтоб неповадно было с нами вязаться!
— Васьки, вперед! Бей Дунькино отродье!
И островная армада во главе со своими богатырями — Мишкой-косарем, Рыжим Циклопом, Кривым Зобом — врезалась в лавину петроградских бойцов, стараясь сокрушить их строй. Поначалу островным удавалось потеснить “Дунек”, но на подмогу к нашим сражателям со Зверинской улицы, не торопясь, приходил знаменитый петроградский громила Мурома. Своими могучими лапищами хватал поперек тулова разных там Косарей, Циклопов, Удавов, поднимал их, шевелящихся, в воздух и, как какие-то мешки, метал через перила моста в Неву. И, не торопясь, уходил на свою Зверинскую, дом три. После чего “Дуньки” устраивали гон “Васек” с моста.
Из всех оскорбиловок, обзываловок, назвищ меня почему-то зацепила кликуха Дунькины дети или Дунькины вы****ки. Я пробовал спрашивать пацанье, откуда взялась эта оскорбиловка, но никто не знал. Слышали ее издавна от островных вражин, но, как она возникла в их хавалах, — загадка. Поступив учиться в СХШ — среднюю художественную школу при институте имени Репина на Васильевском острове, — спрашивал островных одноклассников и там. Но и они не смогли мне ответить. Знали, что петроградских обзывают Дунькиным отродьем, но от чего это пошло — неизвестно.
Разгадать эту обзовуху мне удалось только через два года, и то по случайности. Относил матушкину работу — очищенный от пятен мужской костюм — в один из домов на Бармалеевой улице. Хозяина костюма в квартире не оказалось, а открывший дверь седой, жилистый дед предложил мне обождать заказчика в довольно обширной прихожей. Усадив, как порядочного, в обитое ковром старинное кресло, стал расспрашивать, кто я и откуда взялся, где живу, учусь. Постепенно мы с ним разговорились. Он рассказал, что в этой квартире родился и со всей петроградской округой знаком с малого детства. Тогда я спросил, не знает ли он, отчего василеостровские пацаны обзывают наших Дунькиными детьми. Старик, удивившись, ответил: “Знаю, но не думал, что эта дразнилка девятнадцатого века известна до сих пор”. Почувствовав во мне надежного, внимательного слушателя, рассказал давнишнюю петроградскую историю про Дунькин переулок, или Дунькин тупик. Мне показалось, что либо он сам, либо его родитель был в Зелениных местах не то урядником, не то сотрудником врачебно-полицейского комитета. Уж больно хорошо он все знал.
Как он уцелел в совдеповской мясорубке, уму непостижимо. Видимо, владел чем-то тайным, что требовалось в революцию и после нее. Позже, работая в Театре драмы и комедии с Камой Гинкасом над “Последними” Горького, я уговорил деда консультировать наш спектакль — он замечательно помнил, какой была полицейская форма. Найти материал по этой части в то время было практически невозможно. Несмотря на преклонный возраст — более восьмидесяти пяти лет — старик, как молодой, приходил к нам на репетиции, примерки костюмов, общался с артистами, рассказывая подробности из жизни чинов тогдашнего карательного ведомства. Между собой мы называли его неугомонным дедом.
Приложение. Рассказ о моём тренере по футболу Лазаре Исааковиче Кравец
Из разведки - в футбол
Из разведки - в футбол
Из разведки - в футбол
В канун 60-летия Великой Победы мы продолжаем серию публикаций о ветеранах ленинградского спорта - героях войны. Сегодня наш рассказ о легендарном ветеране "Зенита" Лазаре Кравеце, который недавно отметил 80-летие - Ну, кто хочет в разведку? - спросил старшина зычным голосом.
В канун 60-летия Великой Победы мы продолжаем серию публикаций о ветеранах ленинградского спорта - героях войны. Сегодня наш рассказ о легендарном ветеране "Зенита" Лазаре Кравеце, который недавно отметил 80-летие
- Ну, кто хочет в разведку? - спросил старшина зычным голосом. И после небольшой паузы добавил: - Там добре кормят.
Несколько 18-летних ленинградских призывников сразу подняли руки. Среди них был Лазарь Кравец. Это было под Синявином.
- Нейтральная полоса - метров пятьсот. Будете преодолевать ее ползком, ночью. Фашисты время от времени запускают осветительные ракеты - замирайте. О колючей проволоке я уже не говорю. О минах - тоже. Ваша задача - ворваться в окоп и захватить "языка"... Ты первый раз идешь, "охотник"? - спросил ротный.
- Первый, - ответил Кравец.
- Ничего, держись старших - помогут.
"Проползли мы полпути, и гитлеровцы, почуяв неладное, открыли ураганный пулеметный огонь, - вспоминает Лазарь Исаакович. - Залегли в болотной трясине, выдержали паузу - и снова вперед. В окоп ворвались незаметно. "Язык" был схвачен и доставлен к нашим. За эту операцию я получил медаль "За отвагу". Потом были и другие вылазки..."
В 1944-м Лазарь Кравец участвовал в сражениях у Вороньей Горы. Здесь ему поручили взять фашистского офицера. Орден Славы - это за него. А под Выборгом Кравец получил серьезное ранение правой руки. После госпиталя - вторая группа инвалидности, орден Великой Отечественной войны и мизерная пенсия.
...До войны Лазарь играл в футбол. Играл и в блокаду - за юношескую сборную Фрунзенского района на первенство Всевобуча. Ну а после войны... Что ж, ноги целы - пошел в "Спартак". Старый фронтовик, заслуженный тренер СССР Павел Батырев принял Кравеца в свою команду. Пробовал его в разных амплуа. И в конце концов определил на место правого полузащитника. Вскоре Кравеца заметили зенитовские тренеры. Уже в 1946 году Михаил Бутусов пригласил его в "Зенит".
"Больше всего, наверное, запомнились матчи 1949 года, - подумав, сказал Лазарь Исаакович. - После первого круга "Зенит" лидировал. И вот встреча на нашем стадионе "Динамо" с грозным "Спартаком". Мы выиграли со счетом 5:0. От раздевалки до ворот стадиона болельщики несли нас на руках. Жаль только, что мой новый пиджак порвали на сувениры - ни одной пуговицы не осталось. А как забыть матч с ЦДКА во главе с Григорием Федотовым! Мы проигрывали 0:3, а в итоге добились ничьей - 3:3. Ну а за год до окончания моей футбольной карьеры я забил гол самому Льву Яшину".
КАК ДЕЛА?
Связь между сегодняшними победами "Зенита" и его прошлым хрупка. Многие ли нынешние зенитовцы (футболисты и тренеры) толком знают имена героев давно минувших дней? Едва ли. Но они и оглянуться не успеют, как сами станут кумирами с приставкой "экс". Впрочем, гонорары профессионального футбола XXI века позволяют нынешним зенитовцам надеяться, что государственная пенсия (равно как и все прочие) им не понадобится. Их предшественникам в этом смысле не повезло. И "Зенит" не имел бы права называться Клубом, если бы забыл об этом.
Николай ЛЮКШИНОВ, заслуженный тренер СССР:
- Для меня деньги, которыми мне помогает "Зенит", - это не только материальная, но и моральная поддержка. В октябре этого года мне исполнится 90 лет. А в таком возрасте приятен каждый знак внимания. Тем более что в нашей стране люди, которые отдали свое здоровье во благо Отечества, часто бывают незаслуженно забыты. Я, например, был гвардии майором, воевал, смотрел смерти в глаза, имею боевые ордена, после войны десять лет был депутатом райсовета, а про меня в Петербурге, кроме "Зенита", никто не вспоминает. Вот чествовали тут нас, ветеранов, по случаю 60-летия Победы - так моей фамилии даже в списках не оказалось. Каждый стал думать о себе, а вот наш "Зенит" думает и о ветеранах. Из клуба мне всегда позвонят, пригласят на очередную встречу, пришлют за мной машину - я ведь хожу с трудом, страшно болят коленные суставы. Словом, главное не деньги, а внимание.
Герман ЗОНИН, заслуженный тренер СССР:
- Я обычный пенсионер, и для меня зенитовская "стипендия" - деньги немалые. На эти деньги я покупаю хлеб, плачу за квартиру, за коммунальные услуги. Кроме того, по праздникам клуб презентует мне продуктовый набор - пальчики оближешь. Сам я такие продукты едва ли смог бы себе купить. При этом тем ветеранам, которые не могут ходить, продукты привозят на дом. А тем, кто на ногах, - дают абонементы на футбол, в ложу "А". Я бы за свои деньги на стадион не пошел. Десять лет отыграл, четверть века был тренером - и буду платить? Тем более что с моей грошовой пенсии билеты на футбол и не купишь.
Кстати, я Лазаря Кравеца сделал казначеем, "министром финансов". Он забирает деньги на всю нашу ветеранскую братию.
Лазарь КРАВЕЦ, футболист "Зенита" в 1940 - 1950-х годах:
- Да какой я казначей! Герман Семенович шутит. Мне просто по пути, вот я и забираю наши деньги.
Помощь "Зенита" для меня очень важна. Главное, приятно, что тебя не забывают. Спасибо "Зениту", который помог мне отметить юбилей. Здорово было! Меня пригласили в ресторан, собрали там всех ребят, с которыми я выступал в "Зените", вручили подарки, устроили отменный стол. И Фридриху Марютину зенитовское руководство помогло отметить 75-летие, и покойному Льву Бурчалкину, когда ему исполнилось 60 лет... Все это очень важно для нас, ветеранов. Так и напишите: один из старейших зенитовцев подтверждает, что "Зенит" нас не забывает.
Спорт
22 марта 2005 18:42
Из разведки - в футбол
В канун 60-летия Великой Победы мы продолжаем серию публикаций о ветеранах ленинградского спорта - героях войны. Сегодня наш рассказ о легендарном ветеране "Зенита" Лазаре Кравеце, который недавно отметил 80-летие - Ну, кто хочет в разведку? - спросил старшина зычным голосом.
В канун 60-летия Великой Победы мы продолжаем серию публикаций о ветеранах ленинградского спорта - героях войны. Сегодня наш рассказ о легендарном ветеране "Зенита" Лазаре Кравеце, который недавно отметил 80-летие
- Ну, кто хочет в разведку? - спросил старшина зычным голосом. И после небольшой паузы добавил: - Там добре кормят.
Несколько 18-летних ленинградских призывников сразу подняли руки. Среди них был Лазарь Кравец. Это было под Синявином.
- Нейтральная полоса - метров пятьсот. Будете преодолевать ее ползком, ночью. Фашисты время от времени запускают осветительные ракеты - замирайте. О колючей проволоке я уже не говорю. О минах - тоже. Ваша задача - ворваться в окоп и захватить "языка"... Ты первый раз идешь, "охотник"? - спросил ротный.
- Первый, - ответил Кравец.
- Ничего, держись старших - помогут.
"Проползли мы полпути, и гитлеровцы, почуяв неладное, открыли ураганный пулеметный огонь, - вспоминает Лазарь Исаакович. - Залегли в болотной трясине, выдержали паузу - и снова вперед. В окоп ворвались незаметно. "Язык" был схвачен и доставлен к нашим. За эту операцию я получил медаль "За отвагу". Потом были и другие вылазки..."
В 1944-м Лазарь Кравец участвовал в сражениях у Вороньей Горы. Здесь ему поручили взять фашистского офицера. Орден Славы - это за него. А под Выборгом Кравец получил серьезное ранение правой руки. После госпиталя - вторая группа инвалидности, орден Великой Отечественной войны и мизерная пенсия.
...До войны Лазарь играл в футбол. Играл и в блокаду - за юношескую сборную Фрунзенского района на первенство Всевобуча. Ну а после войны... Что ж, ноги целы - пошел в "Спартак". Старый фронтовик, заслуженный тренер СССР Павел Батырев принял Кравеца в свою команду. Пробовал его в разных амплуа. И в конце концов определил на место правого полузащитника. Вскоре Кравеца заметили зенитовские тренеры. Уже в 1946 году Михаил Бутусов пригласил его в "Зенит".
"Больше всего, наверное, запомнились матчи 1949 года, - подумав, сказал Лазарь Исаакович. - После первого круга "Зенит" лидировал. И вот встреча на нашем стадионе "Динамо" с грозным "Спартаком". Мы выиграли со счетом 5:0. От раздевалки до ворот стадиона болельщики несли нас на руках. Жаль только, что мой новый пиджак порвали на сувениры - ни одной пуговицы не осталось. А как забыть матч с ЦДКА во главе с Григорием Федотовым! Мы проигрывали 0:3, а в итоге добились ничьей - 3:3. Ну а за год до окончания моей футбольной карьеры я забил гол самому Льву Яшину".
КАК ДЕЛА?
Связь между сегодняшними победами "Зенита" и его прошлым хрупка. Многие ли нынешние зенитовцы (футболисты и тренеры) толком знают имена героев давно минувших дней? Едва ли. Но они и оглянуться не успеют, как сами станут кумирами с приставкой "экс". Впрочем, гонорары профессионального футбола XXI века позволяют нынешним зенитовцам надеяться, что государственная пенсия (равно как и все прочие) им не понадобится. Их предшественникам в этом смысле не повезло. И "Зенит" не имел бы права называться Клубом, если бы забыл об этом.
Николай ЛЮКШИНОВ, заслуженный тренер СССР:
- Для меня деньги, которыми мне помогает "Зенит", - это не только материальная, но и моральная поддержка. В октябре этого года мне исполнится 90 лет. А в таком возрасте приятен каждый знак внимания. Тем более что в нашей стране люди, которые отдали свое здоровье во благо Отечества, часто бывают незаслуженно забыты. Я, например, был гвардии майором, воевал, смотрел смерти в глаза, имею боевые ордена, после войны десять лет был депутатом райсовета, а про меня в Петербурге, кроме "Зенита", никто не вспоминает. Вот чествовали тут нас, ветеранов, по случаю 60-летия Победы - так моей фамилии даже в списках не оказалось. Каждый стал думать о себе, а вот наш "Зенит" думает и о ветеранах. Из клуба мне всегда позвонят, пригласят на очередную встречу, пришлют за мной машину - я ведь хожу с трудом, страшно болят коленные суставы. Словом, главное не деньги, а внимание.
Герман ЗОНИН, заслуженный тренер СССР:
- Я обычный пенсионер, и для меня зенитовская "стипендия" - деньги немалые. На эти деньги я покупаю хлеб, плачу за квартиру, за коммунальные услуги. Кроме того, по праздникам клуб презентует мне продуктовый набор - пальчики оближешь. Сам я такие продукты едва ли смог бы себе купить. При этом тем ветеранам, которые не могут ходить, продукты привозят на дом. А тем, кто на ногах, - дают абонементы на футбол, в ложу "А". Я бы за свои деньги на стадион не пошел. Десять лет отыграл, четверть века был тренером - и буду платить? Тем более что с моей грошовой пенсии билеты на футбол и не купишь.
Кстати, я Лазаря Кравеца сделал казначеем, "министром финансов". Он забирает деньги на всю нашу ветеранскую братию.
Лазарь КРАВЕЦ, футболист "Зенита" в 1940 - 1950-х годах:
- Да какой я казначей! Герман Семенович шутит. Мне просто по пути, вот я и забираю наши деньги.
Помощь "Зенита" для меня очень важна. Главное, приятно, что тебя не забывают. Спасибо "Зениту", который помог мне отметить юбилей. Здорово было! Меня пригласили в ресторан, собрали там всех ребят, с которыми я выступал в "Зените", вручили подарки, устроили отменный стол. И Фридриху Марютину зенитовское руководство помогло отметить 75-летие, и покойному Льву Бурчалкину, когда ему исполнилось 60 лет... Все это очень важно для нас, ветеранов. Так и напишите: один из старейших зенитовцев подтверждает, что "Зенит" нас не забывает.
Спорт
22 марта 2005 18:42