После окончания пятого курса и защиты диплома нам выдали путёвки в университетский студенческий лагерь. Я не знаю, почему нас, выпускников, решили на прощание поощрить, но было приятно. Путёвки были бесплатные, кормили в лагере отлично, каждый вечер устраивались дискотеки, было великое множество студентов самых разных национальностей. Лагерь располагался в селе Черноморка - крайняя часть Одессы, дальше уже Ильичёвск.
Черноморка – бывшая немецкая колония, собственно, настоящее её название – Люстдорф, Весёлое село. Название соответствовало: вдоль побережья, один за другим шли такие же студенческие лагеря – политехнического института, нархоза…
Было весело. У нас установилась отличная компания – с десяток человек, знавших друг друга ещё с первых курсов, несмотря на то, что учились на разных факультетах. А тут ещё приехали кубинцы - они были первокурсники. Нам было очень любопытно, и мы с интересом читали списки, вывешенные в столовой.
«Педро Гонзалес Моралес» - с выражением читали мы на доске. «Ким…» И этот самый Гонзалес Моралес представлялся этаким брутальным мачо с огненным взором, а Ким, думалось, был корейцем. Увы, Педро оказался маленьким худеньким мулатиком, а Ким – здоровенным русским парнягой. Его достали вопросами о происхождении имени. Не будешь же каждому рассказывать, что папа был твёрдым приверженцем интернационализма, поэтому и назвал сына – Коммунистический Интернационал Молодёжи! Впоследствии Ким представлялся исключительно Акимом – так вопросов было меньше.
На столбе висел репродуктор, и круглые сутки, почти без перерыва оператор крутил песню «Я спросил у облака…» - в тот год был страшно популярен фильм «Ирония судьбы, или С лёгким паром…», так что песни звучали даже из утюга!
Мы (я и две однокурсницы) жили в деревянных домиках без всяких удобств: две-три кровати, колченогий столик, пара стульев – всё. А нам ничего и не требовалось: утром, когда ещё только всходило солнце, мы мчались на пляж, прихватив казённое покрывало. Пляж был далеко внизу. Вместе с нами часто спускались две девочки-африканки: иссиня-чёрные, как угольки. Я со всей серьёзностью думала: зачем они ходят на пляж? Они же чернокожие! То, что можно ходить купаться, а не только загорать, в голову мне как-то не приходило.
Это было время всеобщей дружбы. Не было никаких расовых различий, хотя на территории лагеря звучало, по крайней мере, девять-десять языков! За годы учёбы мы научились видеть друг в друге просто людей – с характерами, капризами, увлечениями, а цвет кожи или разрез глаз как-то уходили на второй план.
Но я была бы неправдива, если бы сказала, что всё было безоблачно. Нет, конечно. Интернационализм декларировался и пропагандировался, но на бытовом уровне всё было иначе. Мы общались между собой, потому что учились вместе. А за пределами нашего круга всё в любой момент могло оказаться по-другому. Только один пример.
Тайво Бамиделе (его звали так, хотя имя было сложнее) был из Танзании, а может, Нигерии. Тонкий, очень стройный, высокий – под два метра – он мог быть эталоном своей африканской красоты даже по европейским меркам. Правда, голос у него был резкий – скрипучий и гортанный, непривычный нашему уху. Одевался Тайво изысканно и красиво, по-европейски. Но иногда вдруг выходил в удивительной расцветки балахоне и тюрбане – в национальных одеждах, тревожный и напряжённый, как струна. И тогда понималось, что он – из очень непростой семьи. Не удивилась бы, если бы узнала, что он стал каким-нибудь известным деятелем – науки, политики…
Тайво был яростным сторонником Советского Союза. Он специально приехал сюда учиться – в Союзе нет расизма, считал он. Первый курс бедный Тайво пребывал в эйфории. Со второго у него начались проблемы. Поскольку человек он был горячий и своенравный, то попадал в разные истории довольно часто. Последней каплей, смывшей пелену с глаз африканца, был день защиты диплома. Дипломировались все практически в один день, поэтому отмечали дипломы тоже почти всем общежитием.
Никто не заметил, как всё произошло. Мы только услышали крики и слова, самыми пристойными из которых были «Ах ты, чёрная обезьяна!..» И посеревшее лицо Тайво, в руках которого был… молоток…И чужие парни, гопники, как сказали бы сейчас. Драчунов с трудом растащили, праздник был испорчен. А Тайво, уезжая, сказал своим друзьям, что никогда больше не приедет в эту страну, которая обманула все его надежды…