Отрывок из повести "Трудный возраст"
Этой же ночью, с остервенением вгрызаясь в мёрзлую землю, лохматый мужик копал могилу. Вообще-то, заниматься этим он не собирался. Зачем? Дело, в общем-то, обычное. Утром предыдущего дня, он стал свидетелем того, как местная шпана, весело и с азартом занималась воспитанием мелкой собачонки. Дрессировка шла туго.
Собачка была тупой и заторможенной. Она не желала выполнять команды и не хотела учиться тому, что по природе своей собачьей, делать была обязана. Устав возиться с животиной, ребятня, забыв о пряниках, сразу перешла к методу кнута. За первым ударом последовал второй, а за ним ещё и еще один.
А ещё через час, мёртвую, остывающую собачку подобрал дворник. По округе, тот же час, раздались возмущённые вопли и крики старика, а потом всё стихло. Дворник исполнил свой долг. Он унёс бездыханное тело с глаз долой и швырнул его вглубь котлована. Там оно и лежало, пока не пришла девчонка. «Ёсенька, Ёсенька!» – кричала девочка, а в его голове звучал другой голос, который вторил «Сенька, Сенька» и, от звука родного голоса, защемило сердце.
Он испугался. Как призрак, как старая картина из прошлого. Яркая и понятная, она манила, она смущала. Его руки давно огрубели. Ноги плохо ходили и болели. Глаза стали сухими и тёмными. Губы потрескались и редко улыбались. Он видел то, что разум принимать отказывается, тупея от надвигающейся беды и боли. Но, что было, то было. Его судьба была при нём. Жестокая, злая, неласковая. Судьба-мачеха. Судьба- злодейка.
Зима для таких как он, бездомных, всегда беда и несчастье. Вот так, со временем, он и освоился с тем, что зимой, среди гниющих отходов, можно найти тепло. Он возвращался домой. Его путь лежал по Красноярску. Без денег, без документов, ему, пропащему, не было нигде приюта. Зимняя дорога в отчий дом растянулась до бесконечности. Но это было ничего. Он шёл туда не торопясь и не оглядываясь.
Шёл туда, где его помнили, любили и когда-то ждали. Туда, где память рисовала картины прошлого и его, маленького конопатого, пацана. Он был шустрым, обаятельным, весёлым. Будущее казалась большой раскрытой книгой, в которой его место было в первом, нарядном ряду. Однако всё сложилось иначе. Жизнь всё раскроила по своим законам и правилам. Отчий дом стал чужим и далёким.
Он знал, что теперь его там не ждут, но всё равно шёл туда, где помнил себя ребёнком и где все, от своих до чужих, звали и окликали его – Сенька. И сейчас, он собирался уходить, но последнее, что он должен был сделать - это похоронить несчастную собачку. Не мог он оставить кого-то, кто носил и отзывался на ИМЯ. Оставить вот так: пропадать и гнить, как гниёт сорная трава и дикие звери.
Голос маленького создания, в образе девчушки привёл его в смятение. Хотелось завыть, закричать, заплакать. Но он промолчал, и только всё сильнее вспарывал землю куском железа. Застывшая земля поддавалась плохо и он, сдирая руки в кровь, готовил новое место упокоения для бедного щенка. Щенка, имя которому, Ёська. Слёзы бежали по его обветренному лицу и обжигали, оставляя красные дорожки. Это был такой пустяк.
В его жизни были вещи куда более страшные, и он давно привык воспринимать боль, как явление неизбежное и не замечал ни её, ни жгучий холод. А плакал он над своей загубленной судьбой. Плакал от боли и от сознания того, что давно и безвозвратно потерял и своё имя, и свою дорогу. Какая судьба ждёт его? Он знал её. Видел. Она лежала рядом: маленькая, избитая и загубленная чьей-то злой рукой.
***
Час спустя, соорудив аккуратный холмик над маленькой могилкой, он уходил, прогибаясь под тяжестью ветра и своих воспоминаний. Он шёл на зов своего сердца, туда, где мир казался прекрасным, и где в последний раз слышал голос мамы. Она называла его Сенька. Поэтому-то, старый и усталый человек, брел навстречу своему прошлому. Ведь только так и только там, мог пропащий человек, найти себя и своё имя.
- Дяденька, а меня с собою возьмёшь? – В первое мгновение, услышав голос, мужик опешил, потом, скинув с плеча палку с мешком и велел.
- А ну выходи. Посмотрим, что за сокол. Напрашиваешься в попутчики, а сам прячешься? – различив среди тёмных силуэтов ночи, невысокую фигурку мальчика, он какое-то время глядел на него удивлённо, а потом спросил. – Ты кто такой?
- Артёмка.
- Нууу, и чего тебе? – Он глядел на парнишку и понимал: возьми такого и проблемы обеспечены - это лишний рот, лишняя обуза. Тащить его за собой, всё равно, что торговать проблемой. Она будет рядом, и всегда под рукой. От неё ни спрячешься, ни убежишь.
- Дяденька, возьми меня с собой. – Простуженный голос мальца, хриплый и с надломом, вызывал жалость.
Мужик разозлился за свою слабость и грубо отрезал.
- И на кой чёрт ты мне сдался?
- Вдвоём теплее.
- Че-гоо? Какое от тебя тепло? Пшёл вон! – он развернулся и побрёл.
С раздражением, отмечая про себя, что почти хочет услышать шаги за спиной. Он чертыхнулся и, неожиданно для себя, оглянулся. Рядом никого не было: «Ну, значит, отстал. И хорошо. И ладно». Он вздохнул, прислушиваясь к собственным шагам. Привычка отсчитывать время и расстояние, позволяли отвлекаться от дум. А они стали назойливыми и все чаще смущали. А все потому, что в его жизни не хватало определенности. От этого и думалось. От этого и на душе было смурнО.
Почему-то заболело сердце, в груди сдавило и стало жарко. Он замедлил шаг. Повернул к обочине, прислонился к дереву и застыл, ожидая, когда боль отпустит. Вдруг захотелось устроиться поудобнее, и отдохнуть. Идти куда-то расхотелось. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Слабость давила на плечи все сильнее, и он присел на землю.
Только не заснуть, думал он, только не заснуть. Почувствовав на лице холодные капли воды, он зажмурился, встряхнул головой и сердито отпихнул чью-то руку. Тут же услышал знакомый голосок.
- Пейте, дяденька. Пейте. Вам легче станет. Ей Богу, легче будет.
- Я же сказал, уходи.
- Я и ушёл. Я ушел, но вернулся. Я гляжу, а вы сидите. Зимой же нельзя долго сидеть. Греться надо, - подпихивая под спину Семена какую-то тряпку, мальчишка щебетал. - А мне туда же, в ту же сторону.
- Ну, нет, приятель, стороны света у нас с тобою разные. – Сделав большой глоток воды, Семен, действительно, почувствовал себя лучше, но к горлу сразу подступила тошнота. Он с отвращением выдохнул. - Фу, дрянь какая, что за пойло ты мне подсунул? Рыбой воняет, спасу нет!
- Ааа! Я вроде банку помыл.
- Какая банка?! – Мужик немного пришёл в себя, и, облокотившись на плечо мальчугана, привстал. – Так куда, говоришь, шлёпаешь?
- Так иду, куда глаза глядят, а тут вы. Возьмите меня с собой. Вы не бойтесь, я здоровый и сильный. И холодно же сейчас, жуть! Ааа!
- Значит, гуляешь, как перекати-поле. На все четыре стороны ходок. А как же предки? Родные у тебя где? Ты как на улице оказался?
- Не, дяденька, я не оказался. Я всегда тут был.
Он поднял глаза, и синеву его глаз заволокло слезами. Но плакать мальчишка не стал. Шмыгнул носом, опустил глаза и, втянув в плечи голову, стал сразу на пол головы ниже. Семен покрутил лохматой головой и согласился.
- Ладно, пошли. Меня Сенькой зови. И слышь, пацан, всё делим поровну. Будешь воровать продукты, выгоню. – Он подтянул пацана к себе, облокотился на его плечо и встал на ноги.
Надо было идти. Надо идти. Вот только как? Он стоял, шатаясь, как стебель на ветру, и думал. Надсадный хрип пацана, вернул его к действительности. Пришлось опустить плечо. Почувствовав облегчение, мальчишка предложил.
- Дядя Сеня, а может, тут переночуем. Я знаю здесь одно место. Тут недалеко.
- Ну, если знаешь, то веди, «Знаток с ноготок».
Артёмкино «недалеко», растянулось на час пути. Пробираясь по тёмным улицам и переулкам они наконец вышли к месту, где расположилась старенькая кочегарка. Закопченная труба, сараи, заснеженные дрова и уголь, забор и древняя рухлядь, стоящая здесь же во дворе. Пробираясь вдоль забора, Тёмка приложил палец к губе, призывая к тишине.
Тихонечко ступая, он подвёл Семёна к небольшой дверце, разбитого сарайчика. Дверь сарая была настолько низкой и ветхой, что было странно, как она ещё висит на петлицах. Она жалко и сиротливо притулилась к боку кочегарки. Сняв затвор, Артём провёл мужика в своё укрытие, включил свет и улыбнулся. Ослепнув от яркого света, Семен хмыкнул и удовлетворённо проворчал.
- Надо же! Да мы тут как баре расположимся. Даже свет есть. Артёмка, чьё это?
- Ничьё. Мы с ребятами здесь какое-то время жили. Весело было! Да нас шурнули. Кочегарам шум помешал. – парнишка сплюнул сквозь зубы и усмехнулся. – Они замок повесили, а я его разобрал. Тут знаешь, как тепло! Печки не надо, вот эта сторона, часть кочегарки. Мы с ребятами и лежак сделали. А это, здесь уже было.
Артём махнул рукой на маленькую лампочку и вещи, сваленные в углу, потом плюхнулся на самодельную кровать.
- Ты здесь, а приятели твои где? – Сенька, не отрывая глаз, следил за движениями пацана. Тот, закинув руки за голову, повернул обветренное лицо в его сторону.
- Кого поймали, в приют, наверное, отправили. А кто так, сам ушёл. Я тоже на юг, когда нибудь уйду. Вот вырасту и туда поеду.
- Эх, ты «Перекати-поле», мечтатель! Давай-ка спать ложиться.
- Дядя Сеня, нам надо щели закрыть, чтобы не видно было света, а то выгонят. Я тогда еле ноги унёс. Думал, поймают - побьют.
- Спи. Выключай свет и спи. – Подумав немного, Семен спросил. - Артёмка, жильё у тебя есть. Чего это ты ко мне притесался. Боишься кого?
- Не-а! Тут только собак много. Ночью, знаешь, какие злые становятся. Могут и слопать, им это в радость. Я видел. Глаза красные, горят, как лампочки. Слюни текут. Жуть.
- Нет, Артёмка, бояться надо не собак. Есть и более страшные звери.
- Я знаю, дядя Сеня. Я видел. – Артём замолчал, а Семен удивился: чего это мальчишка затих.
- Что ты видел?
- Всё видел. И собачку видел, как били, и девчонку возле обрыва, и вас, когда вы яму копали, для собачки той.
Напоминание о недавних событиях заставило Семёна замолчать. Говорить не хотелось. Он закрыл глаза. Ощущение тепла и покоя разливалось по всему телу и он, прислушиваясь к тихому дыханию мальчишки, вдруг, улыбнулся. Улыбнулся одними губами, впервые за много лет. Завтра он пойдёт дальше, и вместе с ним будет этот пацанёнок, и перспектива того, что за мальчишкой нужен глаз да глаз, совсем не пугала.