Преображение

Ян Бруштейн
Выставка «Жития»  в Ивановском художественном музее

Так случилось, что в середине далеких семидесятых (уже прошлого века), на излете оттепели, я, совсем мальчишка, ненадолго поступил в МГУ, и сразу окунулся в бурную литературную и художественную жизнь столицы.  Причем не в официально-замороженную, соцреалистическую, а в пряную и опасно-раскаленную атмосферу мастерских Эрнста Неизвестного, Вадима Сидура, Лианозовского знаменитого барака и прокуренных квартирок СМОГа...
Немножко не застав эпохальную «Бульдозерную» выставку, я жадно слушал рассказы о ней, пытался принять эту новую, так отличающиеся от картинок в школьных учебниках, живопись и скульптуру, обчитывался стихами поколения, которое потом назовут «потерянным».  Причем искренне не понимал, почему так непримиримы к этим чудесным ребятам официальные граждане, чем им не милы городские пейзажи Оскара Рабина или яркие абстракции Элия Белютина... Но быстро сообразил своей юной и пустоватой еще головой, что первый здесь  раздражитель, основной заговор и главная диверсия – свобода, выраженная через форму. Подчеркну – не столько через содержание, сколько через форму, полностью противоречащую принятым доктринам и догматам.  В ней, этой форме, отразились нравственные и духовные поиски нонконформистов.
Должно было пройти время, чтобы художники андеграунда, и то лишь некоторые, попытались насытить эту форму большим смыслом.

Пусть извинит меня читатель за этот пространный экскурс в давнюю эпоху, но он имеет непосредственно отношение к предмету нашего сегодняшнего разговора – большой и оглушительно сильной выставке трех ивановских художников в нашем художественном музее.  Мое искреннее восхищение не только им, но и специалистам музея, осилившим этот могучий проект.
Валерий Бахарев, Вячеслав Ершов, Алексей Беляев. Мастера, оперирующие художественной лексикой, корни которой уходят и в андеграунд середины двадцатого века, и в авангард его начала...
Вообще сегодня вызывает улыбку, когда это искусство называют авангардом. Оно вполне традиционно, просто традиции эти – иные, в суровые советские времена отброшенные и почти уничтоженные. Однако они не просто вернулись, но и в нашем случае оказались способны к восприятию высокого и напряженного содержания.

Так сложилось, что с творчеством Валерия Бахарева я знаком множество лет, знаю и люблю его работы разных периодов. И хорошо помню потрясение, когда после превосходных экспрессивных портретов и пейзажей он однажды показал свои огромные полотна на библейские темы. В которых притом не отступал от выработанной художественной лексики. Именно эти картины пылали потом в подожженной мастерской Бахарева, именно они приняли на себя боль и беду. Но из них выросла сегодняшняя удивительная, яркая и напряженная библейская серия его картин. Из них, видимо, перешли в представленные на выставке работы эти ярость и боль. Но и – красота. И нежность холста «Мать и дитя» И лики, которые, возможно, и побудили его, инициатора этой выставки, принять ее название – «Жития».

Хорошо, что рядом с бурной экспрессией живописи Валерия Бахарева не потерялись сдержанные, но очень значимые полотна и графические листы Андрея Беляева. И беспредметные композиции, и стилизованные, построенные на сближенных цветах, пейзажи, и черно-белые, восходящие к старым иконам, лики... Особое место, как мне кажется, занимает удивительная картина «Белый ангел», на которой мерцающая церковь словно плывет по обобщенно-сияющему пространству. Думаю, такие работы не были бы возможны, если бы не опыт сложных абстрактных композиций.

Если творчество Андрея Беляева было до этого момента мне хоть немного знакомо, то живопись Вячеслава Ершова стала абсолютным открытием – думаю, не только для меня - для всех, побывавших на этой выставке. Прав ли художник, так долго не выходивший на публику со своими столь значимыми произведениями? – не мне судить. Возможно, именно это и позволило ему выработать свой безусловно узнаваемый творческий почерк, а главное – пройти путь серьезных духовных поисков. Его Моисей, Иисус Навин, Иов, другие герои  библейских текстов поняты и прочувствованы художником. Он проводит нас сквозь их судьбы, заставляет пережить их страдания и открытия.
Живописная манера мастера опирается на опыт художников первого ряда русского авангарда – Филонова, Гончаровой, Лентулова и многих других. Но этот опыт переплавлен в собственную лексику, дополнен превосходной академической выучкой. А главное – Вячеславу Ершову есть что сказать зрителям – выстраданное и глубоко понятое.
Одна деталь особенно поразила меня: все эти его немалые композиции написаны на плоскостях, собранных из эфемерных кусочков оргалита, мы его чаще называем попросту - ДВП. Швы пересекают лики и фигуры, режут их на части, грозят рассыпаться и уничтожить это мироздание. Этот «эффект», возникший, видимо, от отсутствия материала, стал еще одним выразительным штрихом, следом драматичного столкновения художника и мира.

Поль Гоген говорил: «Нет искусства, если нет преображения» Вот и мы стали свидетелями, как искусство трех истинных мастеров преобразило жизнь в «Жития»



Опубликовано в журнале "1000 экз."