Есть такая привычка у ведущих телепередач, где беседуют с разными знаменитостями, - задавать каверзные вопросы. Вот даже Познер Владим Владимыч в конце своих своеобразных интервью пытает людей анкетой Марселя Пруста. И там есть такой вопрос: «Когда вы были больше всего счастливы?»
Если бы меня об этом спросили, я бы рассказала очень давнюю, молодую, почти любовную историю. Но помню, как сейчас…
Я окончила школу с золотой медалью. По правилам, тогда существовавшим, меня должны были принять в любой институт без вступительных экзаменов. Во всяком случае, я так думала.
И вот пришла я в серьезный институт и поперлась на самый серьезный и закрытый факультет. В абсолютной уверенности, что он примет меня в свои объятия. А меня не то что принимать не хотят, у меня документы не берут! И, главное, на мои глупые вопросы «а почему, собственно?» – не отвечают, подлецы. Зовут Декана, почтенного старца на мой семнадцатилетний взгляд. Декан невразумительно мне что-то объясняет, просит кого-нибудь из родителей ему позвонить – и пишет на моей папке свой домашний телефон.
Ничего не понимая, еду домой. Родителей нет, звонит моя сестра. Декан назначает нам свидание в институтском парке, в котором впоследствии суждено было мне столько свиданий!
Слушаю, как в тумане: Декан объясняет, почти извиняясь, что «процентную норму» уже выполнил, приняв Наташу Каганович (племянницу). И что хоть завтра пойдет со мной на любой другой факультет и я буду принята сразу! До сих пор не понимаю, почему он это сделал, чем я его тронула. И почему он меня пожалел, дурочку. Спасибо ему.
И тут я уперлась. Нет – и все. Никак не могла смириться, что в моем безупречном аттестате есть лишняя пятерка - пресловутая "пятая графа". Примерно неделю сестра со мной бодалась, пока уломала. И опять позвонила Декану. И тот говорит: вот, идите на такой-то факультет, там на первом курсе те же дисциплины, что у нас, если будет хорошо учиться, я ее на второй курс к себе сам переведу. Обнадежил – и я пошла.
А там, оказывается, уже свои процентные нормы исчерпаны. И второй Декан мне говорит: придется вам экзамен сдать. Сдадите – возьму.
А я такая нахальная была, избалованная школой, где мне выдали медаль без всяких процентных норм. Иду без страха сдавать экзамен, устный. Математику. Бином Ньютона попался. Я рассказываю. Задачки какие-то решаю. Преподаватель рассматривает мой экзаменационный лист внимательно и спрашивает: «Что это у вас тут написано?» Я тоже смотрю на уголок листа и читаю там: «зол.мед.» «У вас золотая?» «Да» «А почему вы сдаете экзамен?» Пожимаю плечами. «Ну, идите». И ухожу с пятеркой. Этот математик потом у меня преподавал и я его никогда не забуду: Евгений Евгеньевич Викторовский. Талантлив необычайно – защищая кандидатскую диссертацию, получил сразу степень доктора. Кажется, таких прецедентов у математиков не было. Он очень хрупким каким-то был, как потом оказалось – серьезно болел. И умер молодым, мы тогда на втором курсе учились.
Да, так о чем это я? О счастье…да-да.
В тот день, когда я прочитала свою фамилию в списках поступивших, я была счастлива! Счастье было оглушительным и безмерным. Оно во мне не помещалось, оно из меня выпрыгивало, и по дороге домой в транспорте я умудрилась каким-то образом об этом сообщить нескольким гражданам-попутчикам. И они, почувствовав мое состояние, не посмеялись надо мной, а радовались вместе.
И дальше – полоса счастья. Не полоса, а шлейф прямо, как хвост кометы на картинке в учебнике астрономии. И в этом шлейфе происходили различные чудеса.
Моя сестра с сыном уехала отдыхать в Крым, а ее муж Миша должен был ехать позднее. И он сказал, что берет меня с собой, поскольку перед началом учебного года мне надо бы отдохнуть.
И вот мы сидим в ресторане вокзала и едим что-то совершенно не домашнее и потому - необыкновенное. В ресторане я впервые. Видимо, счастье мое так явно рвалось наружу, так меня освещало, что вдруг происходит следующее: к нам подходит официант, что-то приносит и тихонько кладет мне под салфетку сложенный листочек бумаги. Я, ничего не подозревая, разворачиваю, успеваю только понять, что это мне записка, как Миша коршуном налетает и выхватывает ее у меня из рук. Читает, гневно краснеет и начинает бешено вертеть головой, отыскивая, видимо, приславшего. Все мужики ему одинаково подозрительны. Мы быстро окончили трапезу и пошли к поезду.
Примерно через сутки на перекладных приехали в маленький приморский городок. Вы не поверите – он назывался Черноморск, как у Ильфа и Петрова!
От нетерпения плохо спала и наутро помчалась к морю, как на свидание. У меня новенький купальник из синего в белый горошек жатого ситца и такой же сарафан, производство Венгрии. Он мне очень идет. Я счастлива.
Берег почти пустынен. Море тихое. Кое-где какие-то загорающие люди. Я бросаю свою подстилку, полотенце, снимаю сарафан и – бегом в воду. Меня обожгло холодом, как кипятком, чего я совершенно не ожидала, дух захватило, сердце остановилось. Но выскакивать опрометью гордость не позволяет, я собираю все силы и некоторое время еще изображаю плавание. Потом плыву к берегу, выхожу, не торопясь. И вижу, что малочисленное береговое общество с интересом меня разглядывает. Только тогда замечаю, что никто не купается.
И тут ко мне подкатывает парнишка, симпатичный такой, дочерна загорелый. Глаза серые, зубы белые.
- Ты что, сумасшедшая? Вода двенадцать градусов всего. Давай, вытирайся.
- А я откуда знала?
- Шторм вчера только кончился, всю воду до дна перевернуло.
- Так ведь солнце.
- Ну, пока согреется, дня два еще купаться нельзя будет. Меня Рэмка звать. А ты откуда?
Слово за слово, рассказываю. И о своем счастье, конечно, - распирает и удержу нет. Рэмка как-то грустно меня слушает. Оказывается, он уже студент, перешел на третий курс. Но вот незадача – поперли из института.
- Ты двоечник?
- Нет. Девчонку поцеловал.
- И что? подумаешь.
Я уже к тому времени знала, что от этого не беременеют, по крайней мере, и даже сама целовалась с мальчишкой из соседнего двора.
Рэмка рассказал мне душераздирающую историю.
Учился он в авиационном институте, девчонок мало. Влюбился в одну. Она, вроде, не против. В кино бегали, к зачетам вместе готовились. Но однажды Рэмка не выдержал, прижал ее в каком-то углу в общежитии и со всей южной своей непосредственностью стал целовать.
Первым делом получил пощечину. А через некоторое время собрали курсовое комсомольское собрание. На повестке дня – Рэмкино безобразное поведение. И только сам виновник торжества ничего не понимал и, главное, не раскаивался. Перед тем, как произнести приговор, его попросили высказаться. Так сказать, предоставили последнее слово. Рэмка вышел, обалдело посмотрел на свору разгоряченных событием вчерашних товарищей и сказал: «А у нас в Крыму все так делают!».
Мне его очень жалко было. И стыдно было за свое счастье. Но на волне его мы чудесно провели отпущенные мне две недели Крыма. Бегали на танцы, загорали, купались, жгли костры и пекли в углях черноморские мидии.
И дура же была та девчонка, которая на Рэмку настучала! Ну, форменная идиотка!
Целовался он совершенно замечательно.
А потом я уехала.
Следующее счастье, которое, как взрывная волна, тебя подымает и несет, и прихватывает за собой еще множество разных чудес, случилось много позже…