Ах...

Эрна Неизвестная
         
  автор картины: В.Шемякин.
  Натюрморт. "Столярные инструменты"



   


     …Сошла с качелей, ах! крУгом голова. Упала в траву-ковёр сотканный из прочных нитей памяти:

     - дело от безделья, а качели для приятства, да для дружного компанства, -  приговаривал Кузьма, утопая в кудрявой да пахуче-смоляной стружке.

      На селе нашем  мужик Кузьма слыл за качалочного. Такие  зыбки да качалки мастерил, любо-дорого смотреть. 
         
      Только ребёночек народился, бегут к Кузьме:

      - Люльку  надобно сработАть.
         
      - От чего ж не сладить, дело не малина, в лето не опадёт, - улыбается Кузьма.
    

     Повесят люльку  под потолок  рядом с полатями, петлю из пеньковой верёвки для ноги сотворят для удобства. Покачивай её,  мамка, да подрёмывай.  Младенцы в их спали-посапывали, росту да силы набирались.  Ни одна насекомь не добиралась: ни таракан, ни сверчок. А ежели заводился клоп-кровопивец – люльку выносили на мороз, вот и сызнова  чистая колыбеля.
 
     А, как подрастёт малышок, обратно к Кузьме на поклон:

    -  Рысака-скакуна надобно в избе завесть, - как-никак наездник подрос!   

     Качалки-лошадки для детишечек мастерил Кузьма,   загляденье! Резные, расписные! Скачет по избе наездник, в руке сабля деревянная: н-но-о- о! н- но!   Тп-р-р-ру!  Дитятке радость, мамке-папке спокой  да мир в избе  на минутку.

     Прозывали люльки да качалки  на селе по имени мастера,  ласково,  - «кузьминки» 
    

     Однажды  круглую  качель как-то смастерил Кузьма посередь села.  Дивоваться  да покружиться с других деревень приходили.  Ребятишки усядутся,  а  взрослые, ну их разгонять  до большой скорости –  эхо от визгу и звонкого смеха бежало далёко от села,  до самого лесу, пока не запутывалось и не глохло в пушистых еловых ветках. Восторг да радость на селе  жили добром  некрадомым.
    
     А, однажды всё село ахнуло. По-над речкой, на крутобережье, соорудил Кузьма висячие качели. 


     Вкопал две тесины сосновые, крепкую перекладину приладил, продырил её с концов, вставил в них верёвку, да её ж продел через сиденье. Внизу сиденья зарубки выточил для верёвки да скобочками из гвоздей для крепкости  прибил к сиденью.  Сиденье смастерил широкое, длинное, в пять-шесть человек.   Хоть лёжа, хоть сидя укачивайся. Первое время отчаянных  не находилось. Тогда Кузьма сам сел на них  и стал раскачиваться. Когда качели притормозили, стали подходить, кто побойчее.  Вначале раскачивались по одному, да не шибко. Потом молодёжь увидела, что с качелей никто в речку не ссыпАлся,  осмелели малость.  По одному-то разу все опробовали полёт в небо, а потом и вовсе не было отбою. Всё село  вечерами почитай тут обреталось.
    
     Теперь кто хотел  увидеть  рождение рассвета,  приходили  затемно, раскачивались и первыми здоровались с солнышком.  В сутёмки, когда солнышко уже полностью исчезало за куполом земли, его догоняли последним взором,  да  говорили весело:

     - Возвращайся, солнышко!

      Качались, чтобы взлететь в облака. Вынырнув из облака, счастливо смеялись, девчонки восклицали, ах! - ну, а как же, - искупаться в молоке!   Всякому здоровье да молодость. Лунными ночами пытались долететь до луны, или хотя бы рукой сорвать звезду. Когда качели возвращались назад, сердце  падало в пропасть по-над рекой. Билось оно  малой птахой, радуясь свободному полёту. 
    
     Теперь свидания назначали возле качелей.  Взлетали, чтобы осмотреть всё округ с высоты птичьего полёта. Взор торопливо и жадно  ласкал  дальние горы, укутанные в облака, соседние деревни, реки, которые синими лентами украшали зелёные холмы и поля.   Взахлёб  ухватывал взор цветочные россыпи на  покосных лугах.  Любовались лесами-дубравами, одетыми в бирюзу да малахит.  Под такую красоту, паря в небесах, признавались в любви. И не могли сельчане объяснить, отчего подпирала слеза к глазу, а сердце ликовало.
    
     Давно помер  Кузьма, а люди на селе и по сей  день говорят:

     - Пошли к Кузьме, полетаем!

     А, я лежу в траве, перебираю красочные нити памяти. Как давно это было, но душа моя и сегодня упоённо восклицает: - ах, ах, ах!