2
Вырос Юрочка между книжными стеллажами маминой библиотеки, которой та заведовала. Годовалым младенцем он шустро передвигался в пространстве под внимательным оком двух молоденьких работниц библиотечного фронта. Главное было для них – не проворонить, если ребенок вздумает прикорнуть где-то в дебрях книгохранилища, пока его мама бегает по разным инстанциям, решая многочисленные рабочие проблемы, в том числе и ремонта.
В декрете мама была недолго – надо было денежки зарабатывать. Должность позволяла иногда сокращать рабочее время. Спасибо ее помощницам – девочкам из читального зала и абонемента. Им так повезло на свою начальницу, что за быстро растущим ребенком они охотнее следили, чем за посетителями библиотеки. Те иногда подворовывали книжки со стеллажей, выставленных в зале. Как же – свободный доступ, черт бы его побрал!
Женскую ласку Юрочка впитал не так с молоком матери (с этим как раз была напряженка), как с поцелуями маминых подчиненных и родных сестричек. Бабушка была по-мужски сурова, сюсюканье презирала. Но единственного внука любила больше остальных.
У нее хватило ума помирить обеих брошенных дур – дочку Надежду и соседку Катьку. Когда ей показалось однажды, что пришел естественный конец жизни, она позвала обеих, сказала:
– Девочки, простите этого недоумка. И растите своих деток в общей куче. Легче так. Любите друг друга. У них один отец, неудачник по судьбе, и отчество у деток одно.
Дарья Ивановна тогда не умерла, пережив первый инфаркт, но ее завет был принят к исполнению безоговорочно. Деточки росли в общей куче.
Правда, отчество впоследствии перевирали ¬безбожно – Арсений было привычней для местного уха. Так что всех повзрослевших сестричек называли «Арсеньевна», а сводную сестрицу Анжелой Арсеньевной. Только Юрочка поправлял обязательно:
– Я – Юрий Арсенович. Арсен – по-тюркски означает смелый, отважный.
– А ты – ту-урок? – дивились в ответ.
– Да нет, украинец.
В атмосфере общей женской любви и вызревал мальчик Юрочка в порядочного и доброжелательного человека, но без характера. То есть, характер у него какой-то имелся, нельзя же вообще жить без этой штуки, но был хлипок – удары судьбы держал неважно.
В город, когда уезжал поступать, его провожали всем женским коллективом. На вокзале со стороны сценка прощания казалась, должно быть, странной: в центре высокий парень – не то кавказец, не то еврей, а вокруг клубятся молодые девчонки, на шее виснут. К нему пробиваются и две тетки помоложе, норовя клюнуть парня хотя бы в нос. И все почему-то плачут, словно провожают на войну.
Учился Юрочка в институте легко. А так как он был всегда окружен девушками, то и жилось ему беспечально. Он умел делать комплименты, покорял красноречием, ласковым взглядом. С ним хорошо дружилось, потому ему поверяли секреты.
Конечно, в него и влюблялись, но безрезультатно – дальше поцелуев дело не продвигалось. Ходили даже разные нехорошие слухи, но не подтверждались.
А он просто ждал единственную, нарисованную в воображении и, конечно же, где-то существующую. Он был жертвой собственной начитанности, книжным мальчиком. А любовь к поэзии придавала облику прекрасной незнакомки (почти по Блоку) такие абстрактные черты, каких в реальной жизни Юрочка встретить и не мог бы. Временами этот образ менялся, но все равно оставался зыбким, туманно-прекрасным. Череда поэтических героинь-фантомов кружилась в его голове, не давая реальным девочкам пробиться через этот туман.
Зато его образ был для окружающих вполне реальным, неизменным, а главное – постоянным, никуда не исчезал. То находился под боком, на лекциях в аудитории, то маячил в коридоре общаги, где всегда витал пряный запах молодого желания соединиться с кем-то – и немедленно!
Словом, Юрочка, не будучи по природе охотником, являлся идеальной мишенью для скрытых охотниц, потенциальной добычей, пока еще живой и гуляющей на свободе.
На первых курсах никто, правда, не торопился терять свободу. По вечерам одни комнаты гудели от изобилия бодрых звуков – музыки, голосов, топота танцующих ног, другие кряхтели в тишине, вздыхали или сладко стонали за закрытыми дверями.
В коридорах вечерами бродили и заблудившиеся студенты из других вузов – в поисках дороги в туалет или обратно, куда они опрометчиво вышли после третьей бутылки пива, а потом не могли найти свою комнату и свою девочку, их пригласившую. Часто гость попадал в чужую дверь, приветливо распахнутую. За новым веселым столом он после стопки дешевого вина легко приживался и даже находил себе новую подружку.
Юрочка в коридорах не терялся, был все-таки старожилом. Его перемещения желающие могли отследить без труда. Заинтересованные лица в подобных действиях всегда были.
Пирушкам в общаге он предпочитал поэтические вечера разных литературных студий. Тех в большом городе хватало. Сам Юрочка стихов не писал – он их читал и запоминал. Его поэтическая душа требовала постоянной пищи, но гурманом он не был, размах его предпочтений был широк – от добротной гражданской лирики советских поэтов типа Рождественского или Расула Гамзатова – до изысканной Ахматовой и авангардиста Вознесенского.
Однако в студиях читали собственные стихи, а не чужие, и среди этих начинающих или уже угасающих местных поэтов Юрочка себя чувствовал комфортней, чем рядом с гениями. Ведь он не мог сочинить ни строчки, хотя пытался. Едва доходило до третьей строки, как рифма начинала артачиться, не поддаваясь новичку.
В комнате у Юрочки над кроватью полки ломились от стихотворных томиков, закупленных по дешевке в букинистических отделах либо подаренных однокурсницами, которые искали дорожку к его сердцу.
Конечно, Юрочка тоже принимал участие в застольях, но уже после третьей рюмки дешевого вина или водки его энциклопедические мозги снимались с места и уходили в свободное плавание по просторам философии – области совершенно чуждой студенческой компании, да еще хмельной. В дебрях метафизики или истории восточных религий Юрочка и сам путался, не будучи специалистом. Народ скучнел, пытаясь вывести единственного за столом мужчину из философского бреда на какой-нибудь реальный сюжет.
На факультете событий всегда хватало, в общаге – тем более. Но Юрочку заклинивало в интеллектуальных высотах надолго. Если кто-то не догадывался вернуть его на любимую – поэтическую тропу:
– Юрочка, почитай стихи! О любви!
Однако странно: стихи он мог читать только на трезвую голову – из хмельной они вылетали. Тогда Юрочка просто уползал в свою комнату – от стыда.
– Нельзя ему пить, – прозорливо замечала какая-нибудь его подружка.
Что нельзя – это поняла и та, кому выпал жребий стать в будущем женой Юрочки. Звали ее Галиной.
Правда, жребий не выпадал, Галка его сама вытащила, добровольно, как раз воспользовавшись этой особенностью парня после третьей рюмки терять контроль над своим рассудком.
Галина была на последнем курсе, Юрочка на третьем, сталкивались редко. Нельзя было сказать, что Юрочка сильно нравился Галине – она любила другой тип мужчин: самоуверенных, деловых, ярких. Юрочка был ярок только внешне, его внутреннее богатство в глаза не лезло.
На любовном фронте у Галины наступило затишье. Первые три курса она времени не теряла. Решив проблемы с обременительной девственностью, о которой так пеклась ее мама, еще на первом курсе, Галина свободно плыла по течению любовной реки, жалея только об одном: речка была мелководна, и рыбка в ней ловилась соответствующих размеров. Будущие работники культуры после окончания соответствующего факультета застревали в сельских клубах надолго либо влачили жалкое существование на подмостках мелких городских театров или просто самодеятельных. И не всегда в качестве режиссеров-постановщиков, чаще – в артистах третьего плана.
Нет, этот народ, даже талантливый, не гарантировал возвращения в крупный город, каким был тот, на Днепре, откуда Галина приехала сюда учиться. А она поставила себе цель вернуться домой замужней женщиной. Оставался год, а подходящей кандидатуры в мужья не было даже на горизонте.
Возлагать надежды на случайность Галина не стала. В ее характере помимо целеустремленности было еще одно полезное качество – терпение. До сих пор нужды в них не было, но время стало поджимать, и рассудок включился, заставляя Галину сосредоточиться на своей глобальной цели. Юрочка и стал той пока еще живой добычей, намеченной к закланию. Он был приятен наружностью, наделен умом, начинен под завязку знаниями, не имел подружки, был добродушен и доверчив по-детски. Немного занудлив, но это качество Галина относила к второстепенным.
Свое сафари она начала сразу после одной из вечеринок, с которой Юрочка уходил еле живой. Там пили пиво, от которого он пьянел мгновенно.
– Юра, погодите, у меня к вам вопросы!
Его догоняла девица, с которой он был плохо знаком. Сегодня та сидела по левую руку и слушала его внимательно, пока он сам не растерял собственного внимания. Что-то он болтал про Блаватскую...
– Юра, вы говорили о книге Блаватской «Тайные доктрины»!
– Одна доктрина! – Он поднял палец к своему носу. – «Тайная доктрина» – одна! И та – чушь гороховая!
Юрочка качнулся в сторону любознательной девицы и хихикнул:
– И вся ваша Блаватская вместе с ее... бредом собачьим! Поверьте!
– Верю! – с удовольствием согласилась Галина, поддержав Юрочку под локоть. – Вы – к себе?
– Вы меня знаете?
– А кто вас не знает? Вас все уважают и даже любят. Недаром же называют Юрочкой.
– Да? – удивился Юрочка. – Почему так?
Галина твердо вела его к цели. Что сегодня Юрочкин друг уехал в село, прихватив двух остальных жильцов комнаты, она узнала от опьяневшего Юрочки во время его философских пассажей.
– Что-то мне совсем паршиво, – признался Юрочка, валясь на свою койку.
– Это хорошо, – сурово сказала девушка, которую он смутно вспомнил. – Меньше пить будете... в следующий раз. А я так хотела о... Блаватской поговорить. Не читала сама...
– Что же тогда ... говорить? Читать надо. А еще лучше – не читать вообще... дурь эту!
Юрочка похлопал глазами, пытаясь сфокусировать предметы, которые почему-то разбегались в разные стороны, потом вспомнил, что очки не надевал, как всегда на вечеринки, они остались в тумбочке. Руку не успел дотянуть – как сон навалился, словно камнем придавил к постели.
Проснулся среди ночи – нестерпимо захотелось в туалет. Пиво старательно выполняло свою работу в организме, не учитывая, что в студенческой общаге туалет от организма слишком далеко.
Хотел вскочить, но что-то мешало ему – держало за плечи, давило на грудь.
Юрочка даже протрезвел от испуга. Но организм кричал, что больше не собирается терпеть, и Юрочка пошевелился под грузом другого предмета.
Когда он сообразил, что этим посторонним предметом является женщина, испугался еще больше.
Потянулся к выключателю ночника, щелкнул – и ахнул.
Женщина открыла глаза тоже, улыбнулась по-родственному тепло, освободила его плечо от своей руки.
Юрочка ошарашенно смотрел на почти незнакомую особу, пытаясь вспомнить, как она сюда попала. Неужели сам пригласил? А что было потом?
В туалет он уже мчался в одних трусах. Возвращался медленно – размышлял. Возник почему-то перед внутренним взором портрет мадам Блаватской. «К чему бы?» – подумал смятенно. Вроде о ней давно и не вспоминал.
Галина не собиралась среди ночи возвращаться к себе. Она снимала комнату недалеко от института, а сюда приходила в гости к подруге только в этом, последнем году учебы, подгоняемая своей благородной целью.
– А ты, оказывается, не только умник, ты еще ... будь здоров! А говорили – гомик.
С этой ужасной фразы и началось их трезвое знакомство, бесславно закончившееся браком. Именно так: не сожительством, а законным браком с жалким подобием студенческой свадьбы, с которой жениха просто унесли в его комнату. А невеста отчалила из общаги вообще – трезвая, деловая и довольная. Она не слышала, о чем болтали захмелевшие подружки возле останков застолья (уходить им не хотелось).
– Ну, Галка – молодчага! Учитесь, девочки! Последнего парня с факультета уволокла, – говорила самая близкая, которая и была в курсе Галкиных планов.
– Главное – он поверил, что у нее – первый! Вот что делает с человеком благородное воспитание, – сказала вторая, их однокурсница, тоже не решившая проблемы с замужеством. – Снасильничал – женись!
– Не воспитание, а пьянство! – поправила третья.
– Дура, он же не пьет! Ему нельзя! – обиделась за Юрочку первая, ходившая в подругах. – Это все знают!
– Из таких и получаются алкоголики, – злорадно заметила еще одна. – А что в этой Галке твоей хорошего? Уродина.
– Галка? Да нормальная девчонка. Можно сказать – на четыре с минусом. Просто фигура подкачала: бедра как обрезанные.
– И задница плоская, – с удовольствием подключилась та, что отказывала Галке в красоте. – Сама дылда, а ножки коротковаты.
Когда полный портрет невесты был коллективно завершен, девочки разошлись по своим местам – досыпать.
С момента, когда утром после роковой пьянки Юрочка увидел в своей постели незнакомку, и до того дня, когда эта теперь знакомая женщина повела его подавать заявление в загс, прошла всего неделя!
Вот, когда ему самому стало ясно, что он по жизни ведомый, а не ведущий! А проще – хлюпик, идиот несчастный, придурок!
Боже, какими словами только не бичевал себя Юрочка, окончательно протрезвев уже с петлей на шее – фигурально выражаясь. Да не любил он эту деваху, хоть и с большой грудью, но фигурой похожую на метательницу копья. Еще и высокую, а ему нравились хрупкие девочки среднего роста. Как он мог ею овладеть чуть ли не силком – при его-то пьяной слабости?!
На этот сюжет его память не откликалась совершенно. Но значит – мог! Если верить ей... Даже всплакнула, когда он выразил сомнение. А Юрочка женских слез совершенно не выносил. Родные сестрички плакали редко – не было повода: жили дружно и в любви. Но когда плакали, ему казалось – он должен успокоить любой ценой! Женщина, слабое создание, вообще не должна лить слезы!
Галина не была нежным созданием – наоборот: она имела не только мужскую фигуру, но и мужской характер. И если она, такая всегда спокойная, сдержанная, терпеливая, вдруг пустила слезу из-за его недоверия, значит... значит она не врала?!
Так подумал Юрочка в то утро, когда уснул девственником, а проснулся с некоторым опытом насильника, если верить Галине.
Мгновенная жалость заставила его промямлить в ответ на вопрос: что будем делать дальше:
– Что? Жениться.
Подписав себе приговор, он стал усиленно искать в будущей жене положительные качества, чтобы вернуть себе прежнее жизнелюбие.
Положительных сторон у Галины оказалось много: она была умна, начитанна, практична в бытовых вопросах и сразу же облегчила жизнь своего мужа в этой жуткой общаге, хотя и была приходящей женой. Но главное –держалась в стороне от разных бабьих дрязг по причине полного равнодушия к чужой жизни. И характер у нее был не сварливый, не мелочный.
А так как в постели они встречались лишь эпизодически – когда Юрочкины сожители разъезжались на выходные по своим селам, освобождая комнату целиком, то Юрочка и не смог оценить толком всех прелестей супружеской любви. Непременно кто-то стучал в двери, кто-то мешал, что-то срывалось.
Его радовал один факт: он стал мужчиной. А Галка вроде бы делает все, как и положено. Сравнить ее было не с кем.
Уезжая в родной город, куда она получила направление на работу, Галина провела инструктаж – как себя вести в ее отсутствие. Конечно, это было замаскировано под обычные женские упреки: я, мол, вот уеду, а ты... Смотри же! Ну и в таком духе.
Продолжение http://www.proza.ru/2010/03/29/1266