... Повсюду видишь только бледные лица
и истощенные тела, ходячие скелеты,
охваченные болезнями, которые,
несомненно, быстро станут жертвами
голодной смерти.
-1-
Хорас Брайт никак не мог понять, кто говорит с ним по телефону.
- Ваша рукопись? Да, передали. Боюсь, что это невозможно. Думаю, не раньше следующей недели.
Рабочий день издательства закончился, и звонок застал его в дверях. Он уже пожалел, что снял трубку. Звонил Том Адамсон, обозреватель лондонской газеты.
Его рукопись лежала на столе. Брайт бегло просмотрел несколько страниц и снова снял трубку:
- Магги? Ты еще тут? Задержись, пожалуйста, на пару минут. Мне нужна информация о пустыне Дер-Зор.
Он снова стал перелистывать рукопись без всякого желания прочесть хотя бы страничку.
-Да, Магги. Сирия? Что там примечательного? Нефтяные скважины?
Брайт раздраженно кинул рукопись в портфель и закрыл за собой дверь.
Нефть, нефть... Ее продают, из-за нее гибнут в войнах, о ней бесконечно пишут.
- 2 –
Однажды, путешествуя по югу Амазонии, я познакомился с Маргарет Робертс из южного Уэльса. Для меня, облетевшего пол континента, было странным встретить в глухом тропическом лесу маленькую хрупкую женщину, остановившуюся в одном из местных индейских поселений. На мое искреннее удивление Маргарет мило улыбнулась и сказала как бы невзначай:
- Это не самое страшное место, где обитают люди.
Я попытался возразить, напомнив об аллигаторах, водяной анаконде, и уже собирался было прочесть лекцию об опасностях джунглей, но она меня вежливо перебила:
- Эти существа опасны, но не столь коварны, как некоторые из нас.
Мы стояли возле диковинного растения с воздушными корнями.
- Это имбаумба. Она совершенно не опасна, - со смешком добавила Маргарет.
С первых дней знакомства Маргарет показалась очень славной и очень неглупой. Мне всегда нравились женщины с чувством превосходства, еще с колледжа, где я впервые умудрился влюбиться в учительницу английской литературы, аристократку Салли. Эти редкие женщины околдовывали меня мгновенно, как если бы давали выпить какого-нибудь волшебного зелья. Я даже не задумывался об их возрасте, внешней привлекательности или особой чувствительности. Мне хотелось лишь слушать. Слушать, вбирая в себя мысли, некоторые из которых казались сложными иероглифами. И хотя Маргарет говорила просто и убедительно, за ее мыслями - и в этом я не сомневался - прятался таинственный код к разгадке какой-то давней истории. Мне было сложно разговорить ее. Мы были знакомы всего три дня, но уже ничто не могло остановить моего любопытства, и я, подобно индейцу, охотился за Маргарет, выбирая меткую стрелу, чтобы пронзить ее память. Она не сопротивлялась моему любопытству, но и не торопилась заполнить пустующие лабиринты забытого времени.
-3 –
История Маргарет - это история семьи Макферсон, точнее прадеда Маргарет. Джон Макферсон владел не только нефтяными акциями в родном Уэльсе, но и плантациями сахарного тростника на Маскаренских островах. Он был блестяще образован, прозорлив,азартен и невероятно щедр. Для своей любимой жены Корали и единственной дочери Энн нефтепромышленник купил прелестный дом из шершавого розового кирпича, растянувшийся в низине уэльской земли среди заливных лугов, темных каштанов, бамбуковой рощицы и озера с голубыми незабудками. По роду службы он часто разъезжал и привозил домой диковинные вещички из далеких
стран. Однажды, после очередного путешествия, вместе с кокосами, кофе, чаем, финиками, ванилью и сушеной рыбой он привез маленькую смуглую девочку лет семи. Девочка сильно отличалась от жителей графства Гламорган большими карими глазами и черным цветом волос.
- Кто эта девочка? - первой спросила жена Корали.
- Это Нэнси. Она будет жить с нами, - ответил Джон. Потом обратился к дочери:
- Энн, дорогая, посмотри, какой подарок я привез тебе из Аравии. Розовый жемчуг.
Джон протянул дочери нитку редкого жемчуга и улыбнулся жене, давая понять, что вопросов больше задавать не следует.
Следующий день был воскресеньем, и они всей семьей пошли в церковь. Джон Макферсон обычно редко заходил в церковь, но в тот день он долго стоял возле алтаря - тихий и задумчивый.Корали смогла повторить свой вопрос лишь через месяц, когда девочки весело катались на пони, а Джон, наблюдая за ними, просматривал утреннюю почту.
- Ты когда-нибудь слышала о пустыне смерти? - обратился он с неожиданным вопросом к жене.
- Нет, не слышала. Ты узнал о ней из газет?
- Нет, Корали. Я заговорил об этой пустыне, потому что наша девочка Нэнси оттуда.
- Нэнси? Наша девочка? Ты говорил, что она из Джидды.
- Да, я впервые увидел Нэнси в Красном море. Я был поражен смелости маленькой девочки. Она ныряла под воду, выныривала с моллюском или ракушкой, каталась на дельфинах и резвилась с ними, будто родилась в этом море.
- Где же она родилась на самом деле?
- Боюсь, этого никто уже не знает. Девочку нашел бедуин на берегу Евфрата. Он направлялся в Мекку и по дороге продал ее пиратам за несколько жемчужин. Так она оказалась в Джидде - портовом городе, куда я приехал из Каира по совету одного знакомого купца. Мне нужен был жемчуг. Я без труда разыскал пиратскую лодку. Разговаривая с пиратами, я увидел девочку в море. Она играла с дельфинами. Это было так необычно, что я невольно засмотрелся. Пираты заметили мое любопытство, а один из них сказал мне: “Это девочка - дельфин.”
- Девочка – дельфин? Так и сказал?
- Именно так. Как-то я сидел на берегу моря совершенно один. Девочка подбежала ко мне и, протянув несколько жемчужин, произнесла по - английски: “Да хранит Вас Господь.” Ее слова меня растрогали. Я спросил: “Как зовут тебя?”Но она не назвала своего имени. Она смотрела на меня большими лучистыми глазами, хлопая огромными ресницами. Тогда я подарил ей золотую монетку. Она поблагодарила и убежала.
“Зовите ее Нэнси,” - сказал один из пиратов. Мы подружились с Нэнси, и она уже не отходила от меня ни на шаг. Она вылавливала моллюсков и радовалась, когда ей удавалось обнаружить жемчуг. Перед отъездом ко мне подошел старик, чинивший сети на берегу. Он обратился ко мне со словами: “Вы можете не поверить, сэр, но бедуин, который продал девочку, сказал, что девочка из пустыни смерти. Там все умирают. Если девочка выжила, значит она принесет счастье тому, кто ее приютит. Быть может, само провидение послало вас к нам? Девочка хорошая, но ей не место в море с пиратами. Заберите ее с собой. ”
Все, что рассказал старик, звучало невероятно. Ты ведь знаешь, Корали, я не суеверен, но там, на берегу Красного моря, я подумал об Энн. Ведь она у нас единственная.
-Да, Джон. Она у нас единственная.
-Почему бы ей не иметь сестру? Посмотри, как они подружились всего за месяц и как им хорошо вместе.
-Да, Джон. Ты поступил правильно.
- 4 -
- Так кто же была эта девочка? Она действительно стала счастливым талисманом в доме вашего прадеда? - спросил я Маргарет, обозначив вопрос неизвестным иероглифом.
- Попробуйте угадать, ведь вы любите загадки, верно? - рассмеялась она.
- Удивлен такой прозорливости, но и моя наблюдательность не скрыла вашего особенного отношения к дельфинам и нитке жемчуга на запястье.
- Дельфинов любят все. А жемчуг на запястье – подарок моих друзей. Они живут в Манаусе.
- Я только подумал, что это тот самый жемчуг, и он вам очень дорог, если вы с ним не расстаетесь.
- Нет, нет. Вы не угадали.
Больше мы не возвращались к разговорам о Нэнси.
Будучи фармацевтом, Маргарет увлеченно изучала растительность тропиков, собирая листочки, корни, веточки диковинных цветов и кустарников. Я был занят рыбалкой и не безуспешно, так как один раз удалось таки выловить рыбу “дорадос” , приготовить отличный ужин и пригласить Маргарет в гости.
- Что вы так усердно изучаете, если это не секрет? - спросил я ее за ужином.
- Не секрет. Занимаюсь исследованием ядов.
- Хотите кого-то отравить? - попытался сострить я.
- Напротив. Наша лаборатория занимается приготовлением противоядий и вакцин. А вы что собираетесь делать? Путешествовать дальше?
- Собираюсь ехать в Ору-Прету.
- За сокровищами?
- Нет, хочу написать очерк о золотоискателях.
- Очерк? Никогда бы не смогла написать очерк или книгу. Это не мое.
- А хотели бы?
- Не думаю.
На следующий день я отправился в Манаус, а оттуда уже в Ору-Прету.
Все последующие дни, занимаясь поисками интересного материала для предстоящего очерка, я не переставал думать о Маргарет. Какое дело мне было до семьи ее прадеда?
Однако рассказанная история заинтересовала меня настолько, что я до возвращения в Лондон уже в Рио-де-Жанейро зашел в Национальную библиотеку. Меня интересовала сирийская пустыня возле реки Евфрат, и у меня было три свободных дня.
Я окунулся в книжный мир документальной хронологии, просмотрел старые газеты, безнадежно “завис” в поисковых системах Интернета и с головной болью отправился в аэропорт. Мой блокнот был исписан датами и историческими событиями Первой мировой войны, а географией событий стал весь Ближний Восток. На карте я отметил красной линией путь бедуина от Евфрата до Джидды. Мне мерещилась большеглазая Нэнси, сидящая на верблюде в безводной, безлюдной аравийской пустыне. Казалось, девочка уводила меня с собой куда-то на север Аравии и я слышал ее голос. Я не мог думать ни о чем другом, кроме как об этой пустыне.
Из аэропорта Рио я позвонил в Севилью своему старому приятелю Мигелю, чтобы хоть на какое-то время выйти из этого внезапного ступора мыслей. Мигель давно приглашал меня в свой тихий уютный дом с одним апельсиновым деревом в саду. Я любил Севилью. Редкостные памятники старины, мавританский дворец Алькасар, архитектура эпохи Возрождения, знаменитая площадь Ла Маэстранса – место главного праздника корриды.
Свой первый очерк об Испании я посвятил старинным шелковым мантильям, изготовляемым именно в Андалусии. Вот тогда я и познакомился с Мигелем. Мы пили испанское вино, ели паэлью и каждая девушка казалась нам красавицей.
Мигель был открытым, добрым, честным во всем, что касалось дружбы. Он стал частью моей памяти. - Нет, ты помнишь, Том? Ты еще не забыл? - вспоминал он забавные истории.
- Том? Дружище! Ты где?
- В Рио. Очень хочу тебя увидеть, Мигель.
- Как я рад! Ты не представляешь, каким подарком станет твой приезд для всей моей семьи! Завтра свадьба у Сантоса. Как кстати ты позвонил! Как я рад!
Весть о предстоящей свадьбе сына Мигеля меня очень обрадовала. Прошлое семьи Маргарет, туманное и загадочное, наконец отойдет, отпустит меня подобно навсегда уходящему дню.
- Я обязательно приеду, - почти выкрикнул я.
К свадьбе я успел вовремя. В церкви наряженные гости ожидали невесту. Красавчик Сантос (тот самый загорелый мальчуган, мечтающий стать тореро) стоял возле алтаря и не отводил взгляда от дверей церкви.
Я незаметно вошел в церковь и сел на последнюю скамью. Приглашенных гостей было немало, видно Мигель решил отпраздновать свадьбу сына пышно. Не успел я надышаться ароматами духов и пудры, как увидел хрупкую, нежную девушку в свадебном наряде с оранжевыми цветами апельсинового дерева в волосах.
Я десятки раз присутствовал на свадебных обрядах и каждый раз отмечал про себя удивительную похожесть всех невест и особенность самого обряда, будь то в Англии, Испании или на Мальте. Я обожаю свадьбы и считаю, что если и стоит жениться, то только для того, чтобы пройти таинственную церемонию венчания. Меня называют сентиментальным, и все же я уверен, что нет ничего более трогательного, чем клятва молодых у алтаря.
Невесту Сантоса звали Марией. Священник попросил прочесть слова клятвы, обменяться кольцами и освятил их союз крестным знамением руки. Тишина церкви оборвалась ликованием гостей, как если бы знаменитая Хиральда - колокольня главного городского собора - запела под испанскую гитару.
Угощение гостей было решено устроить на реке. Для этого был заказан плавающий ресторанчик с профессиональными музыкантами и танцорами фламенко.
- Ты все замечательно придумал, Мигель, - я не мог скрыть своего восторга.
- Да что ты, это все Сантос с Марией. Я мечтал сыграть свадьбу по-домашнему, в нашем саду. Ты помнишь мое апельсиновое дерево? Времена меняются, но кое-что еще осталось от старых традиций. После окончания свадебного пира мы спрячем Марию. И пусть Сантос попробует ее найти. Мигель озорно подмигнул.
Я знал, что в Испании на свадьбах, смеха ради, принято разлучать невесту и жениха, превращая эту давнюю традицию в увлекательную игру.
Обычай дарить невесте тринадцать монет в знак того, что жених сможет заботиться о ней также соблюдался.
В конце романтического путешествия по реке, когда гости разошлись в поисках невесты, мы остались с Мигелем одни.
- Послушай Том, ты кажешься мне чем-то озабоченным. Что-то случилось или испанское вино пришлось по вкусу?
Я не стал отнекиваться и неожиданно для самого себя спросил Мигеля:
- Ты что-нибудь слышал о пустыне смерти?
- Что?? - Мигель расхохотался.
Я смутился, поняв всю нелепость своего вопроса именно здесь и ухватился за первую пришедшую в голову мысль.
- Я пишу очерк о золотоискателях. Меня давно интересует эта тема.
- Ну да, конечно, конечно.
Мигель не стал больше ни о чем спрашивать и уговорил остаться еще на день, чтобы посмотреть испанскую корриду.
Я мог бы отказать своему другу в любом другом месте, но только не в Андалусии, где солнце светит ярче обычного, накаляя песок арены и публику Ла Маэстранса, желающую увидеть искусный и рискованный бой. Быки, большие и маленькие, настигали красивых и отважных тореро, чтобы ударить рогом - черным, гладким с белым концом. Тореро, выполняющие свои безукоризненные пасо натурале, в самом конце представления заключительным ударом вонзали шпагу в разгоряченную тушу быка по самую рукоятку.
Шумная группа болельщиков танцевала около одного из входов в амфитеатр, другие пели, размахивая беретами и бутылками с вином.
Праздник начался с шествия матадоров.
Мигель достал билеты на теневой стороне и мы оказались в окружении любознательных туристов. Один из них обратился, видимо, ко мне :’’В нашей стране такое было бы просто невозможно.’’ Я кивнул головой и не стал уточнять в какой именно.
С нижнего ряда другой гость Испании повернулся к нам, чтобы продолжить волнующую тему:’’ Это по сути средневековое варварство. Убивать животных на глазах у публики.’’
Я посмотрел на Мигеля и увидел презренную улыбку друга. Пикадоры разъехались по местам и на арену вырвался бык.Встречая быка при выходе из загона, тореро стал на колени. Этот прием был очень опасным. Мигель тихо шепнул на ухо: ‘’Все они приезжают в Испанию за этим.’’ Я вспомнил недавнее возмущение противников корриды в прессе, считающие поединок не более, чем мистификацией. Но я был на стороне Мигеля. Зрители, без всякого сомнения, приходят посмотреть на мастерство и храбрость тореро. Тореро стал дразнить быка мулетой. Когда бык оказался рядом, он опустился на одно колено и стал водить мулетой у самой земли. Бык завертел головой и яростно бросился на него. Туристы защелкали фотоаппаратами, будто наступил конец света.
Бык ударил тореро и тот упал. Как страшно быть мишенью для рогов! К счастью проворный смельчак быстро поднялся и зрители, сидевшие на солнечной стороне дружными возгласами выразили свое одобрение. Теперь инициатива перешла к тореро. Тот с помошью пикадоров, красного плаща и знаменитой полувероники пытался парализовать волю быка. И когда матадору торжественно вынесли шпагу, уже не было сомнений, что бык проиграл.
Овации, напоминающие больше рев толпы, оглушили великодушных туристов теневой стороны, которые, в отличие от поклонников стороны солнечной, не стали требовать у распорядителя достойного вознаграждения в виде трофеев, отрезанных у быка. Им было все равно получит матадор одно ухо, два, хвост или копыта. Только турист из страны восходящего солнца решил уточнить, какие трофеи считаются предпочтительными.
Я смотрел на трогательное проявление преданности матадору, который торжественно плыл над толпой и с грустью думал о том, что зрители, побывавшие днем на корриде, отправятся вечером за новыми, пусть не такими острыми, ощущениями в клубы, бары, кинотеатры.
Немые иероглифы стали возвращаться ко мне. Они кружили по севильской арене словно разгоряченные, израненные быки. Восемнадцать тысяч зрителей Ла Маэстранса на миг провалились сквозь землю и на месте древнего амфитеатра появилась пустыня. По ней шел караван верблюдов и на одном из них сидела маленькая смуглая девочка.
Мне захотелось оказаться в саду с одним апельсиновым деревом.
-5 -
У Хораса Брайта, человека обычно уравновешенного, была только одна причина для раздражения - утренняя газета. Он просмотрел ее еще находясь в постели и был крайне озадачен аналитической статьей некого Вэйла, прогнозирующего финанансовое будущее английских банков, точнее его крах.
-Вот черт, только этого нам не хватало,- пробурчал он вполголоса, но его бы и так никто не услышал в доме на Итон Скуэр, так как жена отдыхала в Брайтоне, а приходящая домработница Сабина старательно готовила овсянку на завтрак. Хорас принял душ, побрился, оделся и вышел в столовую, где все уже было готово. Сабина работала в доме Брайта четвертый месяц. Хорас никогда не занимался прислугой, эти вопросы решала жена. Он только знал, что родители девушки сирийские армяне, переехавшие в Лондон из Дамаска.
Он все еще думал о газетной статье, но появление Сабины с горячей овсянкой отвлекло его от тревожных мыслей:
- Сабина, ты ведь из Дамаска, верно?
- Да, сэр.
- Скучаешь по родному городу?
- Да, сэр.
- По фисташкам и сладостям? Знаешь, я ведь бывал в Сирии, точнее в Халебе. Меня поразили восточные базары: ковры, золотые украшения, драгоценные камни, пряности. Лондон совсем другой. Твои родители родом из Сирии?
- Нет, сэр. Из Смирны.
- Смирны?
- Да. Современный Измир. Турция.
- Да, да, конечно же. Арарат? Ной?
Девушка улыбнулась. Видимо, ей было приятно упоминание о библейской горе.
Хорас хотел было продолжить разговор, но что-то остановило его, наверное улыбка Сабины. Что он мог спросить у девочки, чьи родовые христианские корни, вероятнее всего, оборвались под турецким ятаганом. Хорас знал не только о культовой горе Арарат, но и о депортациях армян. Он был знаком со множеством публикаций и исследований на эту тему, его поражали масштабы преступления, жуткие сцены убийств и насилия. Знал и то, что целью всех депортаций была не высылка людей, а их полное уничтожение.
Хорас вспомнил о рукописи Тома Адамсона и мысленно провел параллель между пустыней Дер - Зор и городом Смирна.
-6-
Прошло четыре месяца с тех пор как я познакомился с Маргарет. Я старался не думать о доме из розового кирпича, но в часы моего одиночества, когда за окном лил дождь и я подремывал в старом кресле, он появлялся в мягком свете широкого камина. Это не было видением, скорее моей фантазией. Я представлял себе Джона Макферсона, его жену Корали, Энн и Нэнси так отчетливо, будто видел их фотографии. Мне действительно хотелось увидеть фотографии этих людей и снова услышать продолжение истории девочки-дельфина. Чтобы не терять понапрасну время, я с исписанным блокнотом обратился за советом к своему другу Дэвиду, специалисту по Ближнему Востоку, работавшему в архивах Страсбурга. Он сразу же сказал:
- Это ‘’Армянский вопрос’’. Возможно, речь идет об изгнании армян со своих исторических земель в Сирийскую пустыню. Ты ничего об этом не слышал?
Я очень поверхностно знал о спорах между Арменией и Турцией.
- Немного, - ответил я.
- Собираешься написать исторический бестселлер?
- Нет. Хотелось бы понять, почему эта пустыня тревожит умы людей до сих пор.
- Умы армян?
- Не только.
- Могу порекомендовать несколько интересных публикаций и книг на эту тему. В них ты найдешь то, что ищещь.
- Что за пустыня смерти?
- Там находились лагеря смерти для армянских беженцев. Тогда еще не было газовых камер, используемых нацистами позже, но были пещеры. Турецкие солдаты заталкивали туда несчастных тысячами, натаскивали кустарник и поджигали его. Медленная смерть наступала от удушья. Как видишь один и тот же почерк.
Многие эксперты по международному праву считают армянский геноцид самым близким аналогом холокоста. Археологи и сегодня находят обожженные человеческие кости, но их обычно предупреждают хранить молчание.
- Эта трагедия как-то связана с первой мировой войной?
- Война оказалась не более чем удобной ширмой. Известно, что Германия всегда открыто выражала свою протурецкую позицию. России нужны были Босфор и Дарданеллы, а не армянские провинции. Франция прицеливалась к Сирии. Англия вообразила, что может создать себе рай в восточном вкусе. Ее привлекал Египет. Каждый хотел получить лучший кусок с “восточного пирога”. В итоге Оттоманская империя распалась, а армяне стали изгнанниками, лишенными всякой надежды на возвращение.
- Но они ведь как-то защищались?
- Как им было защищаться ? Турецкая армия воевала с беззащитными, безоружными людьми. Геноцид не война. Все было заранее и тщательно спланировано.
- А что ты сам думаешь обо всем этом, Дэвид?
- Думаю, что причина была в самой истории. Об армянской трагедии написано много и понятно. К первой мировой войне древняя цивилизация была почти уничтожена. Но остался немногочисленный и цивилизованный христианский народ, частичка античного мира...
Дэвид помог мне с литературой, и я очень быстро разгадал то, что казалось мне сложным иероглифом. Речь шла о пустыне Дер - Зор. Это ее называли пустыней смерти. Эта пустыня была не единственным, но самым страшным местом, где без пищи и воды умирали изгнанные армяне. Я читал ужасающие свидетельства очевидцев концентрационных лагерей на побережье Евфрата. Именно здесь решили похоронить древнюю Армению, ее историю, язык, религию. Знали ведь, что пустыня не имеет голоса, она будет молчать, как и те, кто когда-то покровительствовал Турции в официальной лжи.
Я узнал многое об армянской трагедии. И теперь мне захотелось узнать новые подробности из жизни маленькой девочки Нэнси.
Я позвонил Маргарет и напросился в гости в Уэльс под предлогом срочной работы. Она не удивилась моему звонку, а только спросила:
- Вы что-нибудь разузнали?
Я был готов к самым неожиданным вопросам, но прочитанное и услышанное настолько меня ошеломило, что я не мог говорить.
Ее молчание в трубке было также тревожным.
- Приезжайте, Том. Я буду ждать, - сказала она наконец.
В Уэльсе я узнал новую Маргарет: более открытую, веселую и очень домашнюю. Она гостеприимно распахнула двери старого уэльского дома, похожего на картинку с рождественской открытки. Она угощала такими вкусными блюдами, что невольно вызывало удивление. Я никак не мог угадать национальность кухни. Испанская? Мексиканская?
Маргарет лишь смеясь качала головой.
- Кто вас научил готовить? - наконец спросил я.
- Кулинарная книга со старинными рецептами, - ответила Маргарет.
Она прекрасно понимала, что вкусная еда совсем не то, ради чего я приехал. Да я и сам догадывался, что Маргарет готовит свой рассказ для меня именно здесь, в старом родовом поместье, так как прошлое любит собственные декорации, а они с тех пор совсем не изменились. И я увидел озеро, бамбуковую рощу и аллею темных каштан.
-7-
В новом доме озеро с голубыми незабудками стало любимым местом для Нэнси. Она часто приходила именно сюда и подолгу сидела возле него, любуясь шелковой гладью воды. Джон Макферсон не мог этого не заметить:
- О чем думаешь, Нэнси? Скучаешь по морю?
- По озеру, - ответила девочка.
- По озеру? - переспросил Джон. Прошло больше года, но он никогда не расспрашивал Нэнси о родителях, родном доме. Джон боялся потревожить память девочки. Возможно, она что-то и помнила, но жизнь с пиратами приучила ее к морю, дельфинам, жемчугу, всему тому, чего никак не могло быть в пустыне.
Девочка ничего не ответила. Она только посмотрела на Джона как-то странно.
Однажды Корали заметила, что Нэнси хорошо было бы обучить живописи и показала несколько рисунков Джону. Тот пригласил знакомого художника. После этой встречи Нэнси больше не засиживалась возле озера, а торопилась в мастерскую художника. Она увлеченно работала карандашом и кистью.
К большому удивлению Джона на рисунках не было ни пустыни, ни верблюда, и он стал сомневаться: придумал ли араб-кочевник сам эту историю, чтобы привлечь внимание пиратов, или кто другой ему рассказал? И кто же эта девочка на самом деле? Джон стал чаще думать обо всем этом и во время очередной поездке в Каир решил расспросить знакомого торговца.
- Пустыня смерти? - египтянин казалось не удивился, - это правда. Есть такая пустыня. И не одна. Откуда вы об этом узнали?
Джон рассказал египтянину о Нэнси.
- Возможно, девочка - христианка. Христиане были изгнаны со своих земель в пустыню, чтобы там умереть. Многие умирали по пути от голода и жажды. Я слышал страшные рассказы одного старика – очевидца невероятных истязаний людей. Я ему не поверил. Думал, что тот потерял рассудок, так как то, что он рассказывал было чудовищным. Но позже мне пришлось услышать об этом и от других.
- За что же истязали несчастных людей?
- За их выбор. Они выбрали крест, поэтому и пострадали.
- За веру в Бога?
- Нет, именно за крест. Те, кто творил злодеяния тоже верили в милость своего пророка.
Так Джон узнал, что Нэнси, возможно, христианка и что у нее должен был быть крестик. Он купил золотой крестик с изумрудными камешками и подарил девочке. Джон сказал Нэнси: “Здесь, в Уэльсе ты можешь спокойно носить свой крестик. Его у тебя никто не отберет. ” Он догадался, почему девочка рисует горы, лес, озеро, виноград, солнце. Все это было частичкой ее родной земли. Красивой и печальной Армении.
В Уэльсе солнце светило слабо, неуверенно и свет получался рассеянным и бледным. Поначалу это смущало девочку, но очень скоро привычку нырять за моллюсками она заменила конной ездой. Джон мечтал дать девочкам хорошее образование, но родная дочь Энн слишком рано вышла замуж за преуспевающего лондонского банкира и ее судьба теперь во многом зависела от финансовой системы Англии. После своего замужества Энн редко появлялась в родительском доме и прежняя забота перешла к одной Нэнси.
- 8 -
- Так значит Энн была вашей бабушкой? Представляю как в этом доме возле теплого камина она рассказывала вам историю о девочке-дельфине, которую привезли из далекой Аравии вместе с ниткой розового жемчуга. Эта история напоминает одну из рождественских. Что же стало с тем розовым жемчугом? Ниточка была подарена вам?
Мы с Маргарет сидели возле озера с голубыми незабудками. Она также мечтательно смотрела на озерную гладь как, наверное, когда-то смотрела Нэнси.
- Жемчуг остался в бабушкиной шкатулке вместе с другими украшениями. Бабушка безумно любила украшения, но мне эта страсть, к счастью, не передалась. Я абсолютно безразлична к драгоценным камням. А вот бабушкин рассказ действительно напоминал рождественскую сказку. Она рассказывала его всегда под Рождество непременно шепотом и с бокалом своего любимого портвейна. В Уэльсе зимы были снежными, и снег шел почти непрерывно, оставляя узорчатые снежинки на замерзших окнах. Я слушала бабушку и представляла Нэнси маленькой принцессой из снежного королевства.
- Почему из снежного королевства?
- Мне нравился серебристый цвет снежинок за окном и от этого все вокруг казалось хрустальным.
- Как с рождественской открытки?
- Именно так.
- А что же ваши родители?
- Родители живут в Лондоне. Они не захотели переезжать в этот дом. Чаще других приезжаю сюда я. Остальные собираются на Рождество. Пойдемте, я покажу вам семейный альбом. Ведь вы за этим приехали, верно?
Казалось, Маргарет читала мои мысли с первого дня нашего знакомства.
Библиотека, где хранилось множество книг, напоминала старый архив.
Маргарет подошла к одному из стеллажей и достала несколько альбомов.
- В этих альбомах история нашей семьи.
На старых фотографиях я увидел Макферсона, его жену Корали, Энн и Нэнси. Я чуть-чуть задержал свое внимание на фотографии Нэнси. Девочка-дельфин с очень выразительным, строгим взглядом смотрела прямо на меня. Наверное, поэтому я спросил у Маргарет: “Так что же удалось разузнать Джону Макферсону?”
- Прадед не любил говорить об этом, но желание разыскать кого-либо из родных Нэнси не оставляло его. Как-то он познакомился с миссионерами из Америки. Те показали ему первые достоверные публикации о геноциде армян. Его потрясли показания очевидцев по делу Согомона Тейлеряна, обвиняемого в убийстве Талаата-паши.
Прадед всегда был на стороне армян.
“Армянам только и остается, что мстить. Ведь у них нет иного выбора” - говорил он.
- Вы тоже так считаете, Маргарет?
- Да. Думаю, мой прадед говорил об этом как о высшей справедливости.
- О высшей справедливости?
- Именно.
- А что же Нэнси? Она не вспоминала свой дом, родителей, братьев, сестер? Неужели она ничего не рассказывала?
- Нет, она только рисовала. Рисовала горы, лес, озеро. Бабушка как-то сказала, что по этим рисункам можно было прочесть ее мысли. Все краски в мире ее детства исходили от этого озера.
Маргарет подошла к окну, возле которого стоял старый комод и достала оттуда несколько рисунков.
- Я тоже пыталась прочесть ее мысли по этим рисункам.
- И что же вам удалось прочесть?
- Нэнси хорошо помнила то немногое, что сохранила ее память. Она всегда была там, у своего озера.
Прадеду Джону удалось таки разыскать его, путешествуя по Армении. В домашнем архиве остались его письма. Я их читала, когда была маленькой. Больше из детского любопытства, конечно.
- Как же сложилась дальнейшая судьба Нэнси?
- Нэнси закончила медицинский колледж, работала в госпитале, потом переехала в Америку.
- Так вы ее никогда не видели?
- Только на фотографиях.
- И что же вам известно об американской жизни Нэнси?
- Ничего. Осталось несколько рождественских открыток.
Хотите посмотреть домашний архив?
-9-
В Лондонском Ботаническом саду Хорас оказался не случайно. Еще утром за завтраком он подумывал зайти сюда прогуляться после азартного, совершенно потрясающего зрелища скачек с великолепными скакунами и нарастающим гулом на финишной прямой. Как истинный англичанин он любил этих прекрасных, умных животных, разномастных, капризных, своенравных с забавными именами.
Гуляя по аллеям знаменитого сада, можно было спокойно поразмышлять и даже немного пофилософствовать. Рассказать самому себе правду, которая всегда прячется в тени чьей-то фантазии или удобной лжи.
Днем раньше он взялся наконец за рукопись Тома Адaмсона. Читал несколько рассеянно, почти без интереса, заранее предвкушая ответ: ” Послушай, Том, ты несколько банален. Этот материл стар как мир. Ты пишешь о том, что людей сгоняли в пустыню, потому как пустыня никому не смогла бы об этом рассказать. Но разве мир говорящих не молчал, когда воды Евфрата за несколько дней окрасились в красный цвет? Подумать только, всего за несколько дней! Тебя потрясло чудесное спасение девочки Нэнси? Но как можно назвать это спасением, если несчастного ребенка лишили отчего крова, языка, фамилии?’’
Хорас остановился возле оранжереи с магнолиями. Дурманящий аромат экзотических цветов перенес его мысли в далекие тропики. “Бедная магнолия, - подумал Хорас, - ведь ей было бы лучше находиться не в дождливом Лондоне, а в жаркой Азии. Возможно, никто бы не приходил на нее смотреть, как это делают многочисленные туристы, но ведь там, на ее родине, так много солнца! Вероятно, с девочкой Нэнси случилось то же. Она, как и эта магнолия, прожила судьбу, в которой совсем не было солнца.”
Он еще долго гулял по зеленым аллеям, философствуя и размышляя, пока не почувствовал легкий холодок начинающегося дождя. Хорас раскрыл зонт.
Что поделаешь? Ведь он жил в туманном городе на Британских островах.
- 10 -
Рассматривая детские рисунки Нэнси и вспоминая портовый город Джидду, где ему случайно поведали о страшной пустыне смерти, Макферсон все чаще представлял Армению как загадочное и таинственное место на земле. Он знал, что она веками существовала на окраине античного мира и первой приняла христианство в качестве государственной религии, опередив древний Рим и Европу. Он также знал, что Армения, ставшая первым христианским государством, постепенно исчезала с лица земли, оставляя Персии и Византии свои церкви, хачкары, молитвы и слезы. Он смотрел на Нэнси, как на одно из доказательств существования страшных пустынь. Но было еще и озеро, красивое озеро в живописном месте недалеко от библейского Арарата. И еще были люди. Он уже знал, что произошла трагедия и многие покинули свои дома. Но ведь кто-то же остался? Ему захотелось увидеть тех, кто любил Нэнси в далекой, далекой Армении.
Он не долго раздумывал прежде, чем купить билет на пассажирский поезд “Восточный экспресс”, чтобы проделать очередное путешествие до Стамбула. Ему нравилось путешествовать по этому маршруту, так как это был настоящий гранд-отель на колесах с изысканной кухней, пожалуй, как и публикой. Шелка, меха, смокинги, дорогие украшения вполне соответствовали вагону-ресторану в стиле салонов времен Людовика XV, а шторы из генуэзского бархата - избалованному вкусу королей, дипломатов и агентов немецкой разведки. Макферсону нравилось знакомиться с богатыми беспечными людьми за обедом или чашечкой кофе. Более чем за три дня можно было узнать больше новостей, пересекая европейские границы, чем из британской “Обсервер”. Прелесть знакомств состояла еще и в том, что они не имели продолжения, и многие пассажиры оставались инкогнито.
До Лозанны вагон почти пустовал, если не считать двух коренастых американцев и бледной блондиночки в твидовом костюме английского покроя. В Лозанне село сразу пятеро пассажиров. Внимание Джона привлек брюнет лет пятидесяти, невысокого роста, чуть располневший, с умными, живыми глазами. Он казался важным и респектабельным. Кто он был на самом деле, можно было только предполагать.
Макферсону не терпелось заговорить с ним за бокалом коньяка и чашечкой кофе.
- Здесь подают отменный коньяк, - у Макферсона всегда находился предлог для начала разговора.
Незнакомец остановил свой взгляд на карманных часах, отметив для себя время.
- Да, коньяк действительно неплохой.
Макферсон улыбнулся.
- Простите за любопытство сэр, как далеко едем?
- До Стамбула.
- Сейчас не самое спокойное время для путешествия, ведь так?
- Пожалуй, вы правы. Я знавал времена и получше. Должно быть, и вы до Стамбула?
- Да, сэр.
- Вероятно с важной миссией?
- Угадали, сэр.
- Политика, шпионаж, нефть? - незнакомец хитро улыбнулся.
- Нет, нет. У меня не совсем обычная причина для визита в эту страну. Даже не знаю как сказать.
- Говорите как есть.
- Мне хотелось бы увидеть озеро.
На лице важного господина застыло удивление.
- Озеро? Вы археолог, историк, путешественник?
- Скорее путешественник.
- В этой стране несколько озер. Какое же вас интересует?
- Армянское зеро Ван.
- Ах, вот оно что. Так вас интересуют родовые земли князей Рштуни или царская обитель Арцруни? Боюсь, вы опоздали на многие века. Сейчас там никого нет. Ни царей, ни князей. Никого. Если вам повезет и вас не ограбят по дороге, вы сможете нанять лодку и подъехать к острову Ахтамар. Там еще стоит армянская церковь. Вот, пожалуй, и все, что осталось от царского наследия. Все остальное сожжено и разрушено. Навсегда.
Последнее слово он произнес тихо.
- Смею заметить, вы хорошо знаете эту местность, - Джон догадался, что перед ним сидел армянин.
- Как самого себя. Я родился и вырос в Стамбуле.
- Я слышал об армянах много трагического.
- Да, то что произошло невозможно обозначить иначе. Я не только слышал, но и видел все собственными глазами.
- Как же вам удалось спастись?
- Представьте, этим же экспрессом. Когда начались аресты, нашу семью предупредили и мы сразу же уехали в Швейцарию.
- В Константинополе проживало много именитых армян?
- Лучшие представители армянской интеллигенции.
- А что вам известно о депортациях?
- Пожалуй, что и всем. Армян сгоняли из армянских кварталов города, арестовывали или убивали сразу. Аресты проводились по всей стране. Более других пострадали армянские провинции восточной части страны. Людей собирали в колонны и под охраной турецкой жандармерии гнали куда-то на юг.
- В пустыню смерти?
- Простите, как вы сказали? В пустыню смерти?
- Именно так. Мне рассказали о ней в Каире.
- Ах, вот оно что. Возможно, имели в виду Сирийскую пустыню. Я вижу ваше любопытство не случайно. И за всем этим кроется какая-то личная история. Не буду ни о чем расспрашивать, в этом поезде не принято откровенничать. Хотелось бы только предостеречь и помочь. Ведь вы англичанин?
- Да, сэр.
- Не путешествуйте в одиночку. Это небезопасно. Я назову вам адрес человека, которому можно доверять. Обратитесь к нему, он вам поможет. В каком отеле собираетесь остановиться?
- В Пера Палас.
- Отлично. Вы легко найдете этот адрес. И вот еще что. Не произносите слово’’эрмени’’. Турки очень подозрительны. Придумайте какую-нибудь историю, параллельно связанную с вашим прибытием в Турцию и не называйте истиной причины. Никому. А чтобы ваше путешествие не разочаровало вас, попросите местных рыбаков на ванской земле приготовить княжескую рыбу и рассказать легенду о красавице Тамаре. Уверен, вам понравится и то, и другое.
Они распрощались так и не представившись друг другу. Это могло показаться странным, если бы оба не ехали в “Восточном экспрессе”.
Город на берегу Босфора жил своей обыденной жизнью. Улицы, вымощенные огромными булыжниками, серые здания, ветер, поднимающий пыль и мусор, предприимчивые чистильщики обуви и любители кальяна возле кофейных не допускали и мысли, что именно этот город был тщательно истоптан конницами римских легионеров, арабскими скакунами, крестоносцами, сельджуками, тюрками и другими поклонниками византийской культуры. Огромные мечети с остроконечными минаретами, дворцы и музеи потрясали своей маштабностью, но Джон даже не взглянул на восточную мозаику второго Рима. Он очень торопился по указанному адресу, после своего размещения в отеле и наспех выпитого кофе.
Адресат жил в европейской части Стамбула. Он бегло прочитал записку после чего пригласил гостя в гостиную. Слуга принес чай, восточные сладости, фрукты.
Хозяин дома хорошо говорил по-английски.
Они быстро договорились. Уже на следующее утро Джон продолжит путешествие, но уже не один, а со слугой Стефаном, болгарином, чьи родовые корни остались по другую сторону Босфора. Макферсон был доволен тем, как складывались обстоятельства.
Всю дорогу до самого Битлиса Стефан рассказывал о себе, своей семье, братьях, сестрах.
В Болгарии у него жил брат с семьей. Ему и самому хотелось бы вернуться, вот только работа здесь хорошая. Ведь в Стамбуле много богачей.
Стефан не задавал лишних вопросов, был услужлив и осторожен. Говорил по-английски немного сбивчиво, используя некоторые болгарские и турецкие слова, но всегда при этом извинялся. Джона это нисколько не раздражало, так как он привык много путешествовать и изъясняться с людьми бог весть на каких наречиях.
В Битлисе они остановились в доме, где, по словам Стефана, жили надежные люди. Дом стоял особняком на окраине. В городе почти не осталось армян. Хозяин дома так ни разу и не появился. Женщина в черном очень тихо говорила со Стефаном, почти шепотом, пока не увидела золотую монету. Тогда она замолчала и правой рукой указала на лестницу. Стефан поднялся наверх, открыл двери, осмотрелся и спустился за вещами. Комната была лучше, чем можно было предположить, глядя на пустырь и несколько высохших деревьев за домом. Ковры ручной работы, старинная посуда из серебра, арабская тахта, подсвечники, занавески на окнах, расшитые в тон тонким узором наводили на мысль, что комната служила важным гостям, чье присутствие в Битлисе предполагалось оставаться незамеченным.
Через день Стефан нашел проводника, который взялся сопроводить гостей к озеру.
Ранним утром, когда солнце еще пряталось за горами, они достали лодку и поплыли к острову. В розовых сумерках озеро казалось бескрайним морем, убаюкивающим под тихий шелест волн. Вдали, подобно маятнику, виднелся храм - одинокий на всем острове. Макферсону вспомнились слова попутчика по экспрессу - “Сейчас там никого нет. Ни царей, ни князей. ”
Он подумал о Нэнси. Возможно, здесь жили ее предки, иначе она не скучала бы так по своему озеру. Кто они? Потомки царской династии или простые рыбаки?
Казалось, этот уголок земли Бог сохранил для монахов-отшельников, живущих в непрестанной молитве за спасение загубленных и истерзанных душ. Вместе со Стефаном он поднялся на остров и обошел церковь, в которой молитвы остались неуслышанными. Всю дорогу мучили сомнения.” Зачем я здесь?” - спрашивал он себя. И только когда в древнем храме снова загорелись свечи Макферсон нашел обьяснение странному стечению обстоятельств, приведших его к этим святым стенам.
Он прочитал молитву на английском.
Обратной дорогой Макферсон спускался по заросшим тропинкам торопливыми шагами, будто его кто-то преследовал. Он дважды обернулся. Но кроме Стефана рядом никого не было. И все же чья-то одинокая тень преследовала их до самого берега. Когда они сели в лодку, тень исчезла. Ему померещилось? Пока они плыли к армянской деревне, Макферсон поделился своими странными ощущениями с проводником.
- Тень девушки? - переспросил он. - Это Тамара. Она до сих пор ждет своего возлюбленного. Он погиб на этом озере. Так рассказывают рыбаки.
- Расскажите и вы мне эту историю, - попросил Макферсон.
Проводник с недоверием посмотрел на Стефана. Сможет ли тот перевести рассказанное? Стефан уверенно кивнул головой.
- Это случилось давным - давно, когда на этом острове стоял царский дворец, а к берегам Вана причаливали корабли. У царя была единственная дочь Тамара. Слава о ее красоте шла повсюду и цари соседних государств засылали своих сватов. Стал царь опасаться, что кто-нибудь придет за красавицей с войной и велел своей страже охранять свой дворец днем и ночью. Но не знал он, что сердце дочери принадлежало красивому и бедному юноше. Чтобы увидеть Тамару, отважному юноше приходилось каждую ночь переплывать озеро, а Тамара ждала его на берегу, освещая путь факелом.
- Говорят, она жгла волшебный можжевельник и он светился как красный цветок, - перебил рассказчика Стефан.
Макферсон улыбнулся. Известная легенда, видимо, имела несколько сюжетов.
Проводник пожал плечами. Какая разница!
- Так что же случилось с ними? - Джон притворился взволнованным, чтобы избежать спора.
- Однажды на море разразилась сильная буря, ветер затушил факел и юноша не знал куда ему плыть. Он долго звал Тамару, но она его не услышала.
Проводник замолчал. Стефан получил наконец возможность договорить.
- С тех пор этот остров зовется Ахтамар. Звучит как сожаление - Ах, Тамар!
- Красивая легенда, - отметил про себя Макферсон - Обязательно расскажу Нэнси.
Прозрачная гладь озера все дальше и дальше отдаляла от безлюдного острова трех случайных попутчиков. Острова с армянским храмом Святого Креста и бледной тенью красавицы Тамары.
В рыбацкой деревне устроили угощение прямо на берегу Вана. В больших котлах варилась та самая рыба, о которой говорил важный господин. Рыба оказалась поистине княжеской, с нежным розовым мясом. Макферсон смотрел на этих простых, добрых людей, пытаясь найти сходство с Нэнси. Он показал фотографию девочки, но ее никто не признал.
Нет, такую девочку они не знали. Как ее звали? Нэнси? Нет, имя девочки для этих мест звучало необычно.
-11-
Я задержался еще на несколько дней. Маргарет уехала в Лондон, оставив меня одного среди старых книг и пожелтевшего домашнего архива. Я разглядывал фотографии, как чей-то долгий пройденный путь, припорошенный безжалостным временем. К вечеру второго дня чужие письма, рождественские открытки и газетные вырезки стали тяготить меня настолько, что я решил пройтись к бамбуковой роще. Я прошел метров сто, прежде чем ощутил легкое волнение, которое приходит неожиданно, когда ты попадаешь в тихое безлюдное место. Было довольно темно и лишь тусклый свет фонарей освещал высокие тени деревьев. Я поднялся на мост, предназначенный скорее для скромного уединения, и стал всматриваться в темноту. За озером виднелись дома с освещенными окнами. Какая-то сила тянула меня к чужим окнам. Повинуясь ей, я спустился с моста и ускорил шаги, будто меня преследовало черное небо. Вскоре я оказался в переулке, где в унылом свете уличного фонаря виднелись силуэты старых стен с низкими узкими дверцами. Лишь по едва заметным признакам и приглушенной музыке можно было догадаться, что я стоял возле бара. Я обрадовался, что не надо было возвращаться и попросил бармена налить виски со льдом.
В последнее время я только и был занят тем, что думал об этом старом уэльском доме. Я не знал в точности, чего хочу и в какую сторону мне нужно идти.
Подумать только! Ведь я мог не встретить Маргарет, не узнать об этой пустыне, продолжая жить в привычном ритме и не подозревая, до чего же соскучился по новым неожиданностям. Неприятнее всего было то, что меня втягивали в эту историю не люди, а немые иероглифы. Я искал разгадку, но в письмах и открытках не было ничего примечательного, кроме американской марки на конвертах.
Я погрузился в раздумья и не заметил улыбающего человека, обращающегося, видимо, ко мне:
- Простите мою невежливость, сэр, но ведь вы гость Маргарет? Я видел вас у озера.
Возле барной стойки стоял сгорбленный старик. Я обрадовался внезапному появлению незнакомца и заказал еще виски.
- Меня зовут Чарльз Холл. Давайте присядем. Чарльз пригласил меня сесть за свободный столик.
- Хотите написать о старом доме, в котором давно уже никто не живет? Почти никого не осталось в живых, кто мог бы рассказать вам о нем. Вы не смотрите, что я очень стар. Знаете, я ведь в том возрасте, когда воскрешение прошлого доставляет большое удовольствие.
Я знал семью Макферсон с детства, когда жил на ферме у своих родственников. Моя тетя носила им молоко. Как-то она попросила хозяев взять меня помощником к садовнику. Я мог целыми днями проводить время в саду, так мне нравилось возиться с цветами.
Я помню Джона, его жену Корали. К тому времени Энн была замужем и приезжала редко со своим сыном Стивом. Помню и маленькую Маргарет. Она так похожа на своего отца. Я был очень привязан к этому дому.
Чарльз стал рассказывать о Джоне Макферсоне с нескрываемым почтением и гордостью. О его жене Корали - с нежностью. Сколько раз эта добрая женщина угощала его сладкими булочками! Однажды она подарила ему совершенно новенький шерстяной костюмчик. Видимо, она очень скучала по внуку, которого видела редко. Зять Макферсона не очень одобрял поездки Энн к родителям и это удручало Корали и Джона. Внук Стив вырос в Лондоне и был менее привязан к уэльскому дому, чем правнучка Маргарет. После рождения Маргарет, Энн переехала в родительский дом и воспитывала внучку сама. К счастью, Стив был занят больше работой и этому совершенно не противился, как, впрочем, и его жена.
Слушая Чарльза, я подумал о том, что он оказался здесь не случайно. Казалось, я напрочь забыл для чего приехал и только полное отсутствие в рассказе имени Нэнси вернуло меня в реальность. Я был не просто удивлен. Я был поражен тому, что ни прямо, ни косвенно ее имя так и не прозвучало. Я хотел было напомнить об этом, но не успел, так как Чарльз вдруг на полуслове заторопился домой и пригласил меня к себе. Он будет рад, очень рад рассказать еще о многом. Я вежливо принял приглашение.
На следующий день в назначенное время, я стоял возле дверей небольшого дома с открытой цветочной терассой.
В небольшой уютной квартирке Чарльз сервировал стол, расставляя причудливый чайный сервиз. В комнате я не увидел ни одной современной вещицы. Вся мебель была под старину. Мое внимание привлекла красивая кукла. Чарльз перехватил удивленный взгляд и улыбаясь сказал:
- Вся эта мебель из дома Макферсона. Каждая из этих вещиц имеет свою историю. Вот эта кукла может показаться вам забавной. В наше время точно такую можно увидеть разве что на аукционе забытых вещей.
Я сел в кресло, которому было предположительно около ста лет и приготовился слушать Чарльза. Ведь я за этим пришел к нему.
- Вам чай с молоком? - гостеприимство дома тоже казалось необычным.
- Да, благодарю.
- Я многое могу рассказать, даже не знаю с чего начать.
- Начните с куклы, - пошутил я.
- С куклы? Хорошо. Но это очень грустная история. Вам Маргарет ничего не рассказывала о Нэнси?
- Рассказывала.
- Я и сам догадался, что вас интересует не только этот старый дом. Значит вы слышали и про армянское озеро?
- И слышал, и читал.
- Так вот, эта кукла была привезена Джоном оттуда, где, как он предполагал, родилась девочка.
Когда они возвращались с острова, их пригласили в рыбацкую деревню. Макферсон рассказал рыбакам, что у него в Англии живет девочка Нэнси и что она родилась возле этого озера. Быть может, кто-нибудь знал девочку с таким именем? Оказалось, что нет. Но самый старший из рыбаков вдруг вспомнил молодую женщину с маленькой девочкой и прислугой, отдыхавших на берегу озера. У девочки в руках была эта кукла. Когда начались преследования армян, они неожиданно исчезли, а куклу оставили прямо на берегу. Рыбак сказал: “Заберите куклу с собой. Подарите ее своей девочке.”
- И что же Нэнси? Как она отнеслась к подарку?
- Она обрадовалась. Быть может, у нее была такая же.
- Почему же она оставила куклу вам?
- Думаю, Нэнси хотелось сохранить ее именно здесь. Она напоминала о чем-то очень важном.
- О пустыне смерти?
- Вы и о ней знаете?
- С нее все и началось.
- Нет, о пустыне смерти в этом доме не говорили. Макферсон после своего возвращения из Армении любил повторять: “Нэнси не из пустыни смерти, она из потерянного рая.” Для самой Нэнси это было действительно так. Она никогда не рисовала страшную пустыню. Она была из солнечной страны и до конца жизни оставалась солнечным человеком.
- Почему же она покинула этот дом?
- Вы спрашиваете почему? Иногда обстоятельства сильнее нас.
Джон Макферсон любил Нэнси как родную, заботился, дал ей хорошее образование. Но у Джона были враги, ему завидовали. Многие считали, что он привез девочку с Маскаренских островов, она напоминала им креолку. На этих островах были сахарные тростники и он подолгу отсутствовал. Чтобы бросить тень на репутацию человека известного, стали говорить о том , что Нэнси его внебрачная дочь. Конечно, все это было чушью, но такая травля была на руку еще и тем, кто пристально следил за политической карьерой зятя Макферсона. Тот занимался не только финансами. Супруг Энн был еще и представителем лейбористов.
После Нюрнбергского процесса в английской прессе вновь появились свидетельства о депортациях армян с их исторических земель. Критики восточной политики Великобритании припомнили умышленное недопущение Сан-Стефанского договора. Великобритания никогда не разделяла политику нацистов, но и не хотела ссориться с Турцией. Она всегда занимала позицию надутого прагматика.
Макферсон открыто выступал в прессе, выражая свой протест и приводя в пример известное высказывание Чемберлена еще в 1921 году: “Я не могу думать без ужаса и смятения о варварстве, осуществленном в Армении.” Такое поведение, естественно, не осталось незамеченным мужем Энн. Они поссорились и до самой смерти Джона отношения оставались прохладными.
Нэнси все понимала. Она понимала, что должна уехать. Нэнси выбрала Америку. Но и после своего переезда она не забывала этот дом. Присылала трогательные открытки и подарки на Рождество. Джон радовался как ребенок. Он говорил мне: “Знаешь Чарльз, когда я впервые увидел армянское озеро и простых людей в рыбацкой деревне, я понял, что Нэнси вырастет хорошим человеком. Она оказалась на редкость отзывчивой.”
- После отъезда в Америку Нэнси ни разу так и не появилась в этом доме?
- Только однажды, на похоронах Макферсона. В свой последний приезд Нэнси зашла и подарила картину, которая прежде висела в комнате Джона. Вот она.
Чарльз подошел к картине, очень напоминающую детские рисунки Нэнси. Это было озеро Ван. Царский дворец, пристань с кораблями, девушка с зажженным факелом.
- Вы удивлены? Нэнси часто подшучивала: “Послушай, Чарльз, я ведь могла жить в таком же замке, как Кардифф.” “Каким образом?”- переспрашивал я. Она показывала мне эту картину и говорила: “Если бы я родилась давным-давно вот здесь.” Бедная Нэнси!
Она оставила свой адрес и просила отвечать на письма. Это были удивительно добрые письма.
Перед тем как уехать в Лондон Маргарет позвонила и сказала, что есть журналист, которого заинтересовала история Нэнси. Я был поражен. Прошло столько лет! “Расскажите все, что знаете, - попросила она. В память о Нэнси. ”
- Так значит ее все-таки помнили?
- Выходит, что так. Иначе Маргарет не стала бы рассказывать всю эту историю вам.
- А с Нэнси вы больше не виделись?
- Нет, не виделись. Нэнси перестала писать письма, и я понял, что душа ее, наконец, успокоилась. Уверен, что она нашла тот потерянный рай, который искала столько лет.
- Печальная история, - сказал я.
- Да, история действительно печальная. Но согласитесь, она не могла быть иной. Знаете, о чем я думаю? Об этой истории нужно написать.
- Вы полагаете история маленькой девочки рассеет сегодняшние сомнения?
- Я не так наивен. Но эта история еще раз напомнит Великобритании о том, что старые сомнения порождают новые. Правда нужна всем. Англичане называют Лондон “The Big Smoke.” Не пора ли ему рассеяться наконец?
- Вы правы, - ответил я.
-12-
Город на Темзе просыпался медленно, нежась в теплых шелковых постелях и любуясь туманом над Вестминстерским дворцом. Старый Биг-Бен еще не был виден, но уже десятки тысяч людей, покидая парадные, торопились на работу.
Деловой район Сити и площадь Пикадилли незаметно поглощали их, разбрасывая по штаб-квартирам крупнейших банков, финансовых компаний и медиа-корпораций. Газеты, пахнущие типографской краской, наперебой рассказывали о главных событиях Соединенного Королевства.
Сегодняшний Guardian удивил своих читателей, напомнив им о нежелании правительства признать факт Геноцида армян в Османской Турции.
Хорас Брайт не стал читать утренних газет, чтобы не портить себе настроение перед горячей овсянкой. С утра он был в превосходном раположении духа, что случалось в последнее время не так уж часто. Но если бы это было и не так, новость газетной полосы Guardian нисколько бы его не огорчила. Он придерживался того мнения, что, пока где-то есть нефть, молчание правительства будет оправданным.
Том Адaмсон тоже ничего не знал об интервью королевского адвоката, который назвал позицию правительства по факту армянского геноцида циничной.
Адaмсон мечтательно смотрел из окна столичного небоскреба, вспоминая очень славную и очень неглупую Маргарет. Еще совсем недавно Том покинул долину Гламорген, поставив наконец точку в необычной истории о девочке-дельфине, и последний иероглиф, из всех преследующих его, навсегда исчез вместе со страшной пустыней Дер-Зор.
Перед тем как вернуться в Лондон он зашел к Чарльзу попрощаться.
-The Big Smoke, - Том крепко пожал руку Чарльзу.
-The Big Smoke, - прозвучало в ответ как пароль.
Коротенькое сообщение о том, что два парламентария – выходцы из Уэльса - подписали петицию, в которой призывали Палату общин начать Движение по признанию геноцида армян, затерялось между строк, как просыпающееся утро над Вестминстерским дворцом.
Оно, несомненно, обрадовало бы Маргарет и Чарльза. И они оба усмотрели бы в этом нечто мистическое.
- Послушай, Маргарет, а ведь Нэнси снова с нами, - сказал бы Чарльз, собирая смешные морщинки у глаз.
- И думаю, что не одна, - шепотом ответила бы Маргарет. - Уверена, что прадед Джон тоже здесь.