Отец приготовил потроха с зеленой фасолью, крупно нарезал хлеб, плеснул в наши стаканы с водой молодого вина: себе - щедро, мне - в воспитательных целях. Пока он убирал со стола, я помыл посуду. Потом мы уселись в креслах возле открытой балконной двери. У отца была теория, что после еды необходимо помогать желудку. Молчали. Я поглаживал причудливо выгнутую, отшлифованную прикосновениями прежних владельцев деревянную ручку. По семейной легенде, эти кресла когда-то участвовали в коронации. Бриз заглядывал в открытую дверь, осторожно трогал занавески, но в комнату войти не решался.
За занавесками угадывалось странные игры, плотная материя выгибалась, принимая формы чьих-то острых плеч, внушительных задниц, стремительных жестов. Я пытался сформулировать вопрос. Отец решал, о чём мне уже можно рассказать:
"Три года я снимал крохотную квартирку в угловом доме, там, где кинотеатр. Моей соседкой была молодая проститутка, с заурядной внешностью фабричной девчонки и высокой грудью, вечно исцарапанной мужскими взглядами. Она приставила к стене старые матрасы, чтобы мне не мешали спать скрипы кровати и пьяная болтовня ее клиентов. Случалось, заходила стрельнуть сигарету. Стояла, прислонившись к стене, курила и смотрела, как я черчу. Однажды она сказала: Ты можешь взять меня. Делай, что хочешь, только не целуй в губы."
Отец улыбнулся.
"Мне тогда часто снились незнакомые женщины. Они хохотали над моими шутками, прижимались ко мне, склоняли голову на мое плечо. Мужчины столь доверчивы к женским прикосновениям."