1.
Из Интернета(lib.ru/Memuary/LANDAU
http://lib.ru/MEMUARY/LANDAU/landau.txt
Книгу, конечно, лучше взять в библиотеке-
по компьютору читать довольно утомительно,
тем более, что трудно оторваться.
Кора Ландау-Дробанцева. Академик Ландау. Как мы жили
Глава 1
Глава 1
Уже прошло почти двадцать лет с тех пор, когда в то роковое
утро ты уехал в Дубну, а мои мысли бесконечно устремляются в
прошлое. Неужели были молодость, счастье, любовь и ты!
В воскресенье, 7 января 1962 года, в десять часов утра из
Института физических проблем выехала новая светло-зеленая
"Волга". За рулем - Владимир Судаков. Сзади сидела жена Судакова
Верочка, и справа от нее академик Ландау. Дау ценил Судака (так
он называл Владимира Судакова) как ученика - физика, подававшего
надежды. В прошлом он высоко отзывался о красоте его жены
Верочки.
В новой "Волге" отопительная система работала отлично. На
Дмитровском шоссе в машине стало жарко, Дау снял меховую шапку и
шубу. (О, если бы он этого не делал!)
Дмитровское шоссе узкое. Обгон, объезд воспрещен! Впереди
автобус междугороднего сообщения, его кузов заслонял видимость
встречной полосы движения. Судак ехал впритык за автобусом, а
встречного транспорта нет, нет и нет. Подходя к остановке,
автобус замедлил ход, и тут Судак вслепую выскочил на левую
полосу движения, не снижая скорости пошел на обгон, чудовищно
нарушая тем самым правила движения. Навстречу шел самосвал.
Опытный водитель хотел свернуть на обочину, но там были дети.
Водитель самосвала старался проехать по самому краю проезжей
дороги, перед Судаком был открыт проезд. Был гололед, резко
тормозить нельзя. Профессионал прошел бы чисто между самосвалом
и автобусом. Плохой водитель поцарапал или помял бы крылья.
Быстрота реакции, секунды, мгновения решали все! А этот
горе-водитель со страху резко выжал сцепление и тормоз. По
законам физики "Волга" на льду завертелась волчком под действием
центробежной силы. Этой силой Даунька был прижат к правой
стороне. Голова, правый висок, прижат к двери машины. Злой рок
выбрал удар в правую дверь "Волги". Еще бы секунда, мгновение -
и удар был бы по багажнику. Но рок был слишком злым! Это он снял
с Дау шапку и шубу! Весь удар самосвала приняло на себя хрупкое
человеческое тело, прижатое центробежной силой к двери "Волги".
Внутренний левый карман был набит стеклом от окна "Волги",
следовательно, полы пиджака стояли перпендикулярно к телу.
Незадачливый самосвал, дав задний ход, унес на себе правую дверь
судаковской "Волги". Без сознания Даунька вывалился на январский
лед и пролежал двадцать минут, пока не пришла "Скорая помощь" из
больницы № 50. Это обыкновенная советская больница с очень
хорошим, высококвалифицированным медицинским персоналом. Все
было на высоте, особенно главный хирург Валентин Поляков и
совсем молодой врач Володя Лучков (он был дежурным врачом).
На правом виске кровоточила рана, порез стеклом "Волги",
весь остальной покров кожи цел, признаков видимой травмы черепа
тоже видно не было.
Доктор Лучков стал обрабатывать кровоточащую ранку на виске.
Физики уже успели доставить в больницу № 50 одного из
"акамедиков" (так Дау называл академиков медицины). Заложив руки
за спину, он подошел к врачу Лучкову, оказывавшему первую
медицинскую помощь пострадавшему, и сказал: "А не слишком ли вы
храбры, молодой человек, что осмелились притронуться к этому
больному без указаний консилиума? Или не знаете, кто
пострадавший?" - "Знаю, это больной, поступивший в мое дежурство
в мою палату", - ответил врач Лучков.
С 7 января 1962 года по 28 февраля 1962 года, 52 дня,
академик Ландау провел в этой замечательной советской больнице.
Именно здесь благодаря тяжелому и самоотверженному труду всего
медицинского коллектива была спасена жизнь крупнейшего физика
Л.Д.Ландау.
Весть о том, что в автомобильную катастрофу попал знаменитый
физик с мировым именем, полетела по Москве.
А в 17.00 того же дня Би-би-си оповестила мир о несчастье,
случившемся в Советском Союзе.
В Лондоне крупный иностранный издатель трудов Ландау
Максвелл, услышав эту весть, тотчас снял телефонную трубку:
срочный звонок в международный аэропорт Лондона. Он попросил
задержать отправление самолета в Москву на один час: "В Москве с
крупнейшим физиком стряслась беда, я сам доставлю медикаменты,
которые помогут спасти жизнь Ландау". У Максвелла в Лондоне
недавно случилась беда: в ночь на 1 января 1962 года его старший
17-летний сын тоже попал в автомобильную катастрофу. Мальчик еще
жив, получил множественные травмы, в том числе травму головы.
Максвелл знал, какие нужны медикаменты на первых порах, чтобы
спасти человека. Уже семь дней медики Лондона боролись за жизнь
мальчика. Отек мозга был предотвращен инъекциями мочевины. Дома
под рукой у Максвелла были ящички с мочевиной в ампулах.
Пассажирский самолет вылетел из Лондона с опозданием на час,
взяв курс на Москву, неся на борту драгоценные ампулы мочевины,
которым было суждено предотвратить отек мозга у Ландау и
отразить одну из первых страшных атак смерти.
Да, Дау получил комплекс множественных травм, каждая из
которых могла привести к смертельному исходу: перелом семи
ребер, которые разорвали легкие; множественные кровоизлияния в
мягкие ткани и, как выяснилось значительно позже, - в
забрюшинное пространство с отпотеванием в брюшную полость;
обширные переломы тазовых костей с отрывом крыла таза, смещение
лобковых костей; забрюшинная гематома - вогнутый живот Дау
превратился в огромный черный волдырь. Но медики в те дни
говорили, что все эти страшные травмы - просто царапины в
сравнении с травмой головы!
Было очень много страшных прогнозов профессоров медицины,
самые страшные прогнозы были по поводу мозговой травмы. К
счастью, страшные прогнозы медиков смягчаются их ошибками.
Рентгенография показала только полую, без смещений, трещину
основания черепа. Энцефалограмма показала, что мозговая функция
коры сохранена. Почему-то энцефалограмме медики не доверяли.
Мозг еще так мало изучен - эта область медицины, увы, спит
спокойным младенческим сном в колыбели мировой медицины. В
основном медики боялись смертельно опасного отека той части
мозга, где расположены жизненно важные центры:
сердечно-сосудистые и дыхательные. Больной находился в глубоком
бессознательном состоянии шока. В первые, самые роковые, часы
врачи больницы № 50 удержали оборонные позиции жизни.
Когда 7 января 1962 года ранние зимние сумерки стали
сгущаться над Москвой, та часть Тимирязевского района, где
находилась больница № 50, была запружена легковыми машинами.
Казалось, съехалась вся Москва, море машин. Прибыла милиция
регулировать движение, чтобы оставить проезд в больницу.
Знакомые и незнакомые, вся студенческая Москва тоже была здесь,
все хотели чем-то помочь, что-то услышать.
- Еще жив, еще жив, в сознание не приходит.
Не занимая лифт, физики устроили живой телефон с шестого
этажа до дежурной машины физиков.
В больнице собрался консилиум ученых-медиков. Специалист по
легким сказал: "Больной обречен, легкие разорваны, куски плевры
оторваны, вспыхнет травматический пожар в легких, и он
задохнется, ведь дыхательной машины нет!". Заработал живой
беспроволочный телефон физиков, несколько машин медиков и
физиков сорвались с места и понеслись по Москве. Студенты-медики
выяснили, что дыхательные машины были в те годы только в
медицинском институте детского полиомиелита. Медицинский
консилиум еще заседал, когда физики и медики-студенты внесли в
палату Ландау две дыхательные машины, кислородные баллоны. С
машинами прибыл дежурный специалист-механик. Члены консилиума от
удивления развели руками: "Скажите, молодежь, если для спасения
жизни Ландау нам понадобится высотное здание, вы тоже его сюда
притащите?".
- Да, притащим!
Развивался и угрожал отек мозга. Несмотря на выходной день,
в воскресенье ночью были вскрыты все аптечные склады Москвы и
Ленинграда, где тщетно искали мочевину в ампулах. Самолет из
Лондона доставил ампулы мочевины вовремя. Отек мозга был
предотвращен.
Только после этого случая Министерство здравоохранения
приняло меры, и сейчас во всех больницах нашей страны есть
ампулы мочевины. Это очень дешевый препарат.
Глава 2
7 января 1962 года в 13 часов раздался телефонный звонок.
Снимаю трубку. Говорят
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
6. VII.35
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
25.XI.39
10.I.40
30.I.40
23.II.40
19.IV.40
23.IV.40
10.VII.40
14.VII.40
12.VI.41
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
ОТ НЕЙТРОНА К НЕЙТРОННОЙ ЗВЕЗДЕ
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Глава 43
Глава 44
Глава 45
Глава 56
Глава 47
Глава 48
Глава 49
Глава 50
Глава 51
Глава 52
Глава 53
Глава 54
Ж-2-25-87"
Глава 55
Глава 56
Глава 57
Глава 58
Глава 59
Глава 60
Глава 61
"ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛАНДАУ"
x x x
x x x
x x x
x x x
x x x
x x x
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
И кусочками по 100Кб: [1][2][3][4][5][6][7][8][9][10]
2).
Из интернета("Природа" №1, 1998)
Е. Л. Фейнберг
Ландау, Капица и Сталин
К 90-летию Л.Д.Ландау
(К сожалению, по техническим причинам здесь не воспроизведен список литературы - V.V.)
СОЧЕТАНИЕ имен в заголовке этого очерка не нужно воспринимать как случайное или малозначительное. Новые времена раскрыли поразительные, ранее совершенно скрытые и неизвестные стороны судьбы и поведения Л.Д.Ландау и П.Л.Капицы, в которых они переплетаются с личностью Сталина. Материалы, их раскрывающие, - это следственное "Дело" арестованного Ландау и многочисленные письма Петра Леонидовича Капицы Сталину и другим, "второстепенным вождям". "Дело" Ландау было впервые опубликовано в горбачевские времена в журнале "Известия ЦК КПСС", но настоящее, квалифицированное исследование его произвел физик и историк советской физики Г.Е.Горелик. Как сотрудник Института истории естествознания и техники АН, он был в 1989 г. допущен к ознакомлению с "Делами" репрессированных физиков в Архиве КГБ (его результатами я буду в дальнейшем пользоваться).
Поразительные же по смелости, мудрости и внутренней независимости письма Капицы хранились в глубочайшей тайне. Их автор понимал, как жестоко расправились бы адресаты за "публичный подрыв престижа". Их опубликовал многолетний референт и секретарь Петра Леонидовича, ныне заведующий его архивом П.Е.Рубинин.
Но начать надо с политической позиции Ландау и ее трансформации с течением времени. Почему-то мало кто знает (или вспоминает) о том, что в 20-е годы и в первой половине 30-х Ландау, сын преуспевавшего инженера-нефтяника, был искренне и демонстративно просоветски настроен. Бывая за границей, он вызывающе носил красную рубашку и высказывался в соответствующем духе. Много лет спустя он неоднократно говорил и мне, что он материалист и сторонник исторического материализма, но при этом не стесняясь насмехался над советскими философами-диаматчиками, предписывавшими конкретные "научные" точки зрения ученым-естественникам. Как и немалое число других интеллигентов, Ландау был убежден в преимуществе советской системы перед капиталистической.
Лишь в 30-е годы, по мере нарастания сталинского террора, он, видимо, начал испытывать сомнения. Все-таки даже в 1935 г., когда после убийства Кирова на последних страницах газет стали чуть ли не ежедневно появляться длинные списки (по 30 - 70 фамилий) "врагов народа", разоблаченных и расстрелянных то в одном, то в другом областном центре, он опубликовал в газете "Известия" большую статью о советской науке. В ней он подчеркивал, что советский строй более благоприятен для развития науки, чем капиталистический. Это мотивировалось, например, тем, что талантливые люди появляются в равной мере в разных слоях общества, но в капиталистической стране научный талант человека из низов редко может развиваться из-за необходимости значительных материальных затрат для получения высшего образования, а в советской стране оно доступно всем.
Однако прозрение приходило очень быстро. Чудовищные судебные процессы середины 30-х годов, грандиозные масштабы террора не могли не повлиять на Дау. В результате произошло нечто почти неправдоподобное.
В те годы было известно (конечно, неофициально) лишь о нескольких случаях прямых выступлений против сталинского режима. Например, о Рюмине (секретаре Краснопресненского райкома партии) и его группе. О группе молодежи - "молодых мстителей" за репрессированных отцов. Но сам факт, что "Дело" Ландау обнаружено только теперь, показывает, что таких случаев было, конечно, гораздо больше.
И вот десятилетия спустя мы узнаем, что в апреле 1938 г., после страшного мартовского пленума ЦК, призвавшего к еще большему "повышению бдительности", к Дау приходит Корец и говорит, что надо выпустить антисталинскую листовку и распространить ее во время первомайской демонстрации. Согласен ли Дау просмотреть приготовленный текст и дать советы? И Дау соглашается, поставив лишь одно условие: он не должен знать имен участников этого предприятия. Условие понятное. Дау всегда боялся боли и, видимо, опасался, что под пытками может назвать эти имена. Листовку он просмотрел. Сделал замечания, и она была передана для размножения.
Но... 28 апреля Ландау, Корец, а заодно и друг Ландау Румер (на самом деле не имевший к листовке никакого отношения; как установил Горелик, в ходе следствия обвинение в его причастности к делу о листовке было исключено) были арестованы. Кто-то выдал. Подозрение пало на К., которого я не назову, поскольку, во-первых, это не доказано. Во-вторых, этот человек, когда началась война, добровольно пошел на фронт (подозревающие думают - чтобы смертью искупить свою вину) и погиб. Основанием для подозрения служит лишь то, что именно ему Корец, знавший этого человека с детства, передал текст, чтобы тот со своими друзьями размножил ее на гектографе, изготовленном ими любительски (что и было сделано, хотя качество, по словам Кореца, было плохое, большей частью брак). Но кто именно виноват в "утечке информации", остается неясным.
Эта листовка потрясает и смелостью, и полным пониманием ужаса, царившего в стране, и прямым сопоставлением Сталина с Гитлером. Она лежит в "Деле" Ландау. Горелик держал ее в руках. Ее стоит привести здесь, хотя бы и не полностью.
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Товарищи!
Великое дело Октябрьской революции подло предано... Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придет его очередь...
Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот?! Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет. В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнялся с Гитлером и Муссолини. Разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает ее в легкую добычу озверелого немецкого фашизма...
Товарищи, организуйтесь! Не бойтесь палачей из НКВД. Они способны только избивать беззащитных заключенных, ловить ни в чем не подозреваемых невинных людей, разворовывать народное имущество и выдумывать нелепые судебные процессы о несуществующих заговорах...
Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности.
Пролетариат нашей страны, сбросивший власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику.
Да здравствует 1 Мая - день борьбы за социализм!
Московский комитет Антифашистской рабочей партии".
Во-первых, никакой такой партии в действительности не существовало.
Во-вторых, характерно, что и здесь говорится об измене делу Ленина и Октябрьской революции, правоту которого авторы, видимо, еще продолжали признавать.
Конечно, в этой листовке соединялась трезвость в оценке ситуации, незамутненность сознания, столь характерная для Ландау, с политической наивностью. Это был по существу призыв к революционному восстанию. Можно сказать, что арест Ландау и других членов группы был тем редчайшим, уникальным для сталинских времен случаем, когда людей "посадили за дело" (не исключено, что предательство, донос тоже имели в основе "идейные соображения").
То, что последовало затем, как это ни было ужасно, содержало и элементы фарса. Некоторые недоуменные вопросы не находят исчерпывающего ответа, и прежде всего главный вопрос: почему замешанных в этом деле Ландау и Кореца (а также Румера) не уничтожили, не раздавили ни сразу, ни потом? Почему, как было принято тогда, не сделали того же с их ближайшими родными, друзьями и даже просто знакомыми? Ведь никто из их окружения не был ни сослан, ни уволен с работы, ни хотя бы лишен избирательных прав (жизнь таких "лишенцев" тоже была ужасна). Ландау освободили через год, но это само по себе - фантастическая история, связанная с Капицей, и мы о ней еще поговорим особо. Корец отсидел в лагере свой срок (и еще добавленные годы) и дожил до горбачевских времен. Румер отработал десять лет в авиационной "шарашке", которую возглавлял заключенный А.Н.Туполев и в которой работали "зэки" С.П.Королев, В.П.Глушко и многие другие выдающиеся деятели техники и науки. Потом Румер был сослан.
Он рассказывал мне фантасмагорический эпизод, когда Берия устроил для всех них "дружеский ужин", сам обносил "гостей" блюдом с пирожками. Разомлевший от всего этого авиаконструктор Бартини, итальянский аристократ, "красный барон" (или маркиз), приехавший в СССР создавать советскую авиамощь, встал и сказал: "Лаврентий Павлович, вот мы все вместе так хорошо, дружески пируем, беседуем, - я хочу вам сказать совершенно искренне и правдиво: я ведь ни в чем не виноват". Берия столь же дружеским тоном (чуть ли не похлопав того по плечу) ответил: "Конечно, не виноват, был бы виноват - мы бы расстреляли. А ты давай: самолет в воздух - ты на свободу". Но все они сидели по специально сконструированным фальшивым обвинениям. В случае же с Ландау был налицо реальный факт - листовка.
Между тем обожавшие Ландау ученики-друзья, еще первого, харьковского "призыва", будущие академики И.Я.Померанчук, Е.М. и И.М. Лифшицы, А.И.Ахиезер, а также В.Г.Левич в общем нормально продолжили свою научную работу и карьеру (их верность своему учителю не вызывает сомнений и ничем не была запятнана). Никак не пострадали ни родные Ландау, ни его московские друзья. Все это было совершенно необычно и даже странно для той эпохи.
Недоумение вызывает и само течение следствия, подробно изученное Гореликом. В продолжение годичного тюремного заключения Ландау многократно допрашивали, применяли широко использовавшийся тогда "конвейерный допрос": допрашиваемый стоит все время, ему не разрешается ни сесть, ни даже опереться на спинку стула, ни дремать, в лицо бьет яркий свет специальных ламп-прожекторов, а следователь безостановочно задает ему вопрос за вопросом и фиксирует ответы. Это длится много часов. Следователи сменяются, а подследственный все стоит и продолжает отвечать. Как физически слабый Ландау выдерживал это - просто чудо. Усиленно применялись и разнообразные психологические методы. Он сломался и дал показания лишь в августе.
В протоколе допроса от 3 августа 1938 г. он вначале еще полностью отрицает какую бы то ни было свою антисоветскую деятельность, но когда ему предъявили листовку, написанную, как он увидел (и сказал это), рукой Кореца, и признания Кореца в существовании антисоветской организации и принадлежности к ней Ландау, то сдался полностью. Написал чудовищные выдумки о том, как, "начав с антимарксистских позиций в области науки" (!), сблизился еще в Ленинграде с "группой антисоветски настроенных физиков", озлобился после ареста отца, осужденного на 10 лет за вредительство в 1930 г., а затем в Харькове сошелся с антисоветской группой руководящих физиков, которая все более озлоблялась и в конце концов стала контрреволюционной организацией, занимавшейся вредительством в институте (выживание из института якобы неспособных, а на самом деле ценных людей и т.д.), и так пришел к участию в написании листовки. Почти все названные им "сообщники" были уже ранее арестованы. Тем не менее он сказал, что его ученики Лифшиц и Померанчук знали о его взглядах, но им не было известно о существовании организации, к вступлению в которую он их якобы готовил. Он также будто бы рассчитывал как на антисоветский "актив" на академиков П.Л.Капицу и Н.Н.Семенова. Весь этот бред повторен в собственноручно написанных им показаниях, датированных 8 августа.
Но следователи почему-то, располагая такими показаниями, усиленно добивались от него признания во "вредительстве" по двум другим пунктам, казалось бы излишним и ничтожным при наличии листовки и признаний в антисоветской деятельности. Нет, им нужно было (и они добились этого), чтобы Ландау признался еще в том, что:
1) он целенаправленно вел кампанию по дискредитации диалектического материализма и, следовательно, боролся против идеологии Партии;
2) работая в Украинском физико-техническом институте (УФТИ), активно добивался его разделения на два - институт прикладной физики (в УФТИ велись обширные работы такого характера, в частности оборонные) и институт фундаментальных исследований.
Тем самым обвиняемый вредительски стремился оторвать фундаментальные исследования от практики социалистического строительства. И в этой "вредительской деятельности" (именно так называя ее) сознался Ландау после месяцев мучений. Все это было бы смешно, если бы не было так жестоко.
Ключ к объяснению этого трагического фарса мы находим, обратясь к такому уникальному материалу, как письма Капицы. В "Природе" рассказывалось, как Капице, тринадцать лет проработавшему в Англии у Резерфорда, осенью 1934 г., в один из приездов в Россию, запретили покинуть родину. Сначала Капица бушевал. Но потом, когда ему пообещали создать совершенно исключительные условия для работы, подчинился. В течение одного года по его детальным указаниям был построен институт, и ему разрешили пользоваться правами директора в его особом стиле.
Тем не менее он продолжал чувствовать себя оскорбленным этим насильственным актом лишения свободы. Его происхождение и воспитание (отец был военным инженером, генералом, строил форты Кронштадта), длительная жизнь в свободной демократической стране, положение в мировой науке выработали в нем повышенное, совершенно не согласовавшееся с жизнью в СССР чувство человеческого достоинства, внутренней независимости и собственной значимости.
Когда строительство и организация института были почти завершены, он написал свое первое письмо Сталину. В нем он выражает недовольство и ходом строительства, и подозрительностью, исходившей от государственных чиновников. Но главное в том, как написано это письмо всемогущему тирану. Вот несколько выдержек.
"Когда более года назад меня неожиданно задержали и резко прервали в очень интересном месте мою научную работу, мне было очень тяжело... Если я вижу смысл в перенесении моей работы сюда, то я до сих пор не понимаю, для чего нужно было так жестоко обращаться со мной... Наконец требовали, чтобы я написал явную ложь, что я добровольно остался... Все это время за мной ходят агенты, даже раз послали обнюхивать меня собаку... Отношение, которое было проявлено ко мне, очень скверно (просто свинство)..."
Это написано внутренне свободным человеком, а не "подданным", не рабом. Сказать "просто свинство" (кому! Сталину!) не посмел бы у нас никто.
Нельзя отделаться от впечатления, что Капица внушил уважение к себе Сталину, презиравшему, как представляется, всех на свете. Это уважение проявилось очень скоро. Во время очередной массовой чистки Ленинграда был арестован Владимир Александрович Фок. На следующее утро (12 февраля 1937 г., в разгар небывалого террора) Капица пишет новое письмо Сталину, в котором, кратко характеризуя Фока как известного ученого, приводит четыре довода, объясняющие, почему с учеными вообще так обращаться нельзя. Напомним их:
"1. Это еще более увеличит ту брешь между учеными и страной, которая, к сожалению, существует и которую так хотелось бы видеть уничтоженной.
2. Арест Фока есть акт грубого обращения с ученым, который, так же как и грубое обращение с машиной, портит качество. Портить же работоспособность Фока - это наносить ущерб всей мировой науке.
3. Такое обращение с Фоком вызывает как у наших, так и у западных ученых внутреннюю реакцию, подобную, например, на изгнание Эйнштейна из Германии.
4. Таких ученых, как Фок, у нас не много, и им Союзная наука может гордиться перед мировой наукой, но это затрудняется, когда его сажают в кутузку..."
Каждый из этих четырех доводов поражает смелостью и чувством независимости. Но особенно замечателен третий довод, почти прямо уподобляющий наш режим фашистскому. Поражает и сам стиль свободного письма, вплоть до простецкой "кутузки". Капица защищает здесь всех ученых.
Это было время, когда уже недопустимо было вступаться за арестованного. Такой поступок делал человека подозрительной, если не преступной, личностью. Господствовал тезис: "Органы не ошибаются".
Но это письмо подействовало немедленно. В течение трех дней Фок был доставлен из Ленинграда прямо в кабинет Ежова (вообразите его реакцию на вопрос вошедшего и поздоровавшегося с ним за руку Фока: "С кем имею честь говорить?"). Фок тут же был выпущен на свободу. Как потом рассказывал мне И.Е.Тамм, выйдя на улицу из страшного здания на Лубянке, он прямо пошел к Игорю Евгеньевичу домой, одолжил у него денег на железнодорожный билет и уехал в Ленинград.
Нетрудно догадаться, что Капица не мог оставаться пассивным и при аресте Ландау. Вот его письмо Сталину.
28 апреля 1938, Москва
"Товарищ Сталин!
Сегодня утром арестовали научного сотрудника Института Л.Д.Ландау. Несмотря на свои 29 лет, он вместе с Фоком - самые крупные физики-теоретики у нас в Союзе. Его работы по магнетизму и по квантовой теории часто цитируются как в нашей, так и в заграничной научной литературе. Только в прошлом году он опубликовал одну замечательную работу, где первый указал на новый источник энергии звездного лучеиспускания. Этой работой дается возможное решение: "Почему энергия Солнца и звезд не уменьшается заметно со временем и до сих пор не истощилась". Большое будущее этих идей Ландау признает Бор и другие ведущие ученые.
Нет сомнения, что утрата Ландау как ученого для нашего института, как и для советской, так и для мировой науки не пройдет незаметно и будет сильно чувствоваться. Конечно, ученость и талантливость, как бы велики они ни были, не дают право человеку нарушать законы своей страны, и, если Ландау виноват, он должен ответить. Но я очень прошу Вас, в виду его исключительной талантливости, дать соответствующие указания, чтобы к его делу отнеслись очень внимательно. Также, мне кажется, следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный. Он задира и забияка, любит искать у других ошибки и, когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить. Этим он нажил много врагов.
У нас в институте с ним было нелегко, хотя он поддавался уговорам и становился лучше. Я прощал ему его выходки ввиду его исключительной даровитости. Но при всех своих недостатках в характере мне очень трудно поверить, что Ландау был способен на что-либо нечестное.
Ландау молод, ему представляется еще многое сделать в науке. Никто, как другой ученый, обо всем этом написать не может, поэтому я и пишу Вам.
П.Капица".
Я полагаю, можно с уверенностью сказать, что какое-то важнейшее указание Сталина последовало немедленно. Иначе невозможно понять причину столь мягкой реакции Лубянки на такое совершенно экстраординарное явление, как злополучная листовка. Никто (может быть, только пока?) не может сказать, в чем именно состояло это указание, но один только Сталин и мог сразу пресечь обычную практику выжигания огнем всего окружения схваченных "преступников". Естественно, можно предположить, что и сама группа, и листовка - провокация НКВД. Но единственной целью подобной провокации могло быть создание громкого судебного процесса или иное шумное и не менее кровопролитное мероприятие.
Ничего подобного не произошло. Вместо этого многие месяцы следователи вытягивали из Ландау признание во вредительстве по описанным выше пунктам. Вместо решительных репрессий "тянули резину". Да и мучили его, по тогдашним меркам, когда изощренные пытки были обычным делом, сравнительно осторожно. Горелик нашел в "Деле" листок бумаги, который он истолковывает как внутреннюю неформальную записку начальству, как итоговый отчет по поводу характера обращения с Ландау, написанный, возможно, в связи с предстоявшим его освобождением. В ней говорилось: "7 часов стоял" (конечно, имеется в виду конвейерный допрос). Далее: "замахивались, не били" и т.д. По тогдашним временам это очень мягкое следствие.
Если все же допустить, что листовка была элементом широко задуманной провокации НКВД, то, быть может, когда дело подошло к завершению, возникли колебания в его целесообразности. Например, был признан неразумным дальнейший "отстрел" физиков. В любом случае вопрос ждет архивных исследований.
Но как бы то ни было - никто кроме Сталина не мог с первых же дней повернуть дело в таком необычном направлении, например дать указание "спустить все на тормозах".
Капица ждет год. Но затем пишет новое письмо, на этот раз второму лицу в партии и государстве - Молотову.
"Товарищ Молотов!
За последнее время... мне удалось найти ряд новых явлений, которые, возможно, прояснят одну из наиболее загадочных областей современной физики. Но... мне нужна помощь теоретика. У нас в Союзе той областью теории, которая мне нужна, владел в полном совершенстве Ландау, но беда в том, что он уже год как арестован.
Я все надеялся, что его отпустят ...не могу поверить, что Ландау государственный преступник... Правда, у Ландау очень резкий язык и, злоупотребляя им, при своем уме он нажил много врагов... Но при всем его плохом характере, с которым и мне приходилось считаться, я никогда не замечал за ним каких-либо нечестных поступков.
Конечно, говоря все это, я вмешиваюсь не в свое дело, так как это область компетенции НКВД. Но все же я думаю, что я должен отметить следующее как ненормальное.
1. Ландау год как сидит, а следствие еще не закончено, срок для следствия ненормально длинный.
2. Мне, как директору учреждения, где он работал, ничего не известно, в чем его обвиняют.
3. Ландау дохлого (sic!) здоровья, и если его зря заморят, то это будет очень стыдно для нас, советских людей.
Поэтому обращаюсь к Вам с просьбами:
1. Нельзя ли обратить особое внимание НКВД на ускорение дела Ландау.
2. Если это нельзя, то, может быть, можно использовать голову Ландау для научной работы, пока он сидит в Бутырках. Говорят, с инженерами так поступают.
П.Капица".
И это письмо не только не вызвало начальственного окрика (что было бы по тем временам естественно), но, наоборот, "сработало". Петр Леонидович через несколько дней получил приглашение на Лубянку к "самому" заместителю наркома НКВД Меркулову и другому известному палачу, начальнику следственной части Кобулову.
Когда он вошел в огромный кабинет Меркулова, то, как в узком кругу рассказывали уже давно, на отдельном столе лежали тома следственных дел Ландау и других. В разных местах они были проложены закладками, и Капице было вежливо предложено ознакомиться с материалом, чтобы убедиться, что Ландау действительно виновен. Но здесь проявился весь Капица - его мудрость и характер: он категорически отказался читать эти "Дела". Никакие уговоры не помогали. Понятно, почему он так поступил. Во-первых, он, конечно, понимал, что пытками можно было выколотить из Ландау любое, самое нелепое признание, например, что он гитлеровский или английский, или, скажем, боливийский шпион, что он готовил террористический акт против Сталина или хотел взорвать Большой театр. Доказать, что это самооговор, невозможно. Но даже если бы ему предъявили что-нибудь почти невинное, например действительно добытые признания во "вредительстве" (дискредитация диамата и стремление разделить УФТИ на два института), то он был бы втянут в нескончаемый спор о правомерности оценки этих фактов как преступления, о степени наказуемости и т.п. Все это сразу отпало благодаря твердости Капицы. Многочасовые уговоры не помогли.
Все кончилось тем, что Ландау был выдан Капице под его ответственность, под расписку:
"Народному комиссару внутренних дел СССР тов.Л.П.Берия
26 апреля 1939, Москва
Прошу освободить из-под стражи арестованного профессора физики Льва Давидовича Ландау под мое личное поручительство.
Ручаюсь перед НКВД в том, что Ландау не будет вести какой-либо контрреволюционной деятельности против советской власти в моем институте, и я приму все зависящие от меня меры к тому, чтобы он и вне института никакой контрреволюционной работы не вел. В случае, если я замечу со стороны Ландау какие-либо высказывания, направленные во вред советской власти, то немедленно сообщу об этом органам НКВД.
П.Капица".
Благодарность Капице осталась на всю жизнь. Дау сразу окунулся в спасительную науку. В течение последующих полутора лет до войны он сделал очень много. Любопытно, что он действительно объяснил замечательные опыты Капицы с жидким гелием, о которых тот писал в письме Молотову, создав превосходную теорию сверхтекучести жидкого гелия. Из нее сразу начали возникать новые результаты, по-новому развернулись и эксперименты Капицы (можно назвать, например, теоретическое открытие "второго звука" Е.М.Лифшицем и впоследствии экспериментальное его подтверждение учеником Капицы В.П.Пешковым). Работы, новые эффекты шли и шли потоком (именно за эти работы много лет спустя Ландау и Капица, получили Нобелевские премии). Капица не обманул Молотова. Интересно бы выяснить: узнали ли об этом Сталин и Молотов? Меркулову это заведомо было безразлично.
Я никогда не расспрашивал Ландау о подробностях его ареста и пребывания в тюрьме. Я знал, что при освобождении обязывают все это сохранять в тайне. Но видно было, как он изменился - стал тихим и более осторожным. Сказывался не только страх за себя, но, я думаю, и чувство ответственности перед Капицей, поручившимся за него. Что происходило внутри, сказать не могу. В то время мы еще не были столь близки, как потом.
Но вопросы по поводу неадекватно сдержанной реакции власти на почти совершенно невероятную в то время листовку все же остаются. Если высказанное выше предположение, что все было следствием прямого указания Сталина, - неверно, то зачем этот фарс с переключением всего внимания на "вредительство" в Харькове? Горелик, с которым мы обсуждали этот вопрос, считает, что просто нужно было использовать накопившиеся еще до ареста "оперативные данные" (доносы, донесения "информаторов" о разговорах, которые вел Ландау, о его поведении, деятельности в УФТИ), которые собирались на него, как и на всех заметных людей. Все должно было быть наготове, если понадобится уничтожить человека. Не пропадать же было информации о Ландау! Я бы, однако, понял это несколько иначе. Упирая на информацию, собранную еще до листовки, чекисты тем самым доказывали начальству, что они не прозевали Ландау, знали, что он "враг".
Однако оба объяснения кажутся мне менее убедительными, чем предположение о прямом немедленном вмешательстве Сталина. Но достаточно ли для Сталина было уважения к Капице, чтобы остановить дело Ландау? Сталин к тому времени репрессировал многих ученых. Уже были погублены такие талантливые и заслуженные физики, как Л.В.Шубников в Харькове, М.П.Бронштейн, В.Р.Бурсиан и В.К.Фредерикс в Ленинграде, С.П.Шубин в Свердловске. Погиб А.А.Витт из Москвы, были арестованы и многого натерпелись И.В.Обреимов, Ю.А.Крутков, А.И.Лейпунский и т.д. И все же, если вспомнить, какие неограниченные средства тратились на развитие естественных наук, особенно физики, вспомнить самый факт задержания в СССР Капицы, потому что он нужен на родине, и создание для него прекрасных условий работы, приходится признать, что Сталин понимал необходимость развития физики.
Он практически открыл ужасный психологический закон: ученые могут очень продуктивно работать даже в атмосфере всеобщего страха, даже в заключении. Природу этого закона, мне кажется, легко понять: в условиях страшного террора для ученого полное погружение в науку есть единственная возможность сохранить себя как личность. Были бы только лаборатории и библиотеки, а на них государство не жалело средств. Именно так даже в психологически тяжелой обстановке провинциальная физика дореволюционной России выросла в советские годы до мирового уровня.
Но вернемся к Ландау. Жестокий урок, полученный им, и страх заставили его подчиниться и впоследствии даже принять участие в создании водородной бомбы. Только когда Сталин умер, а Берия был расстрелян, он сказал: "Все, теперь я его уже не боюсь и кончаю с этой работой". Но до этого было 14 лет страха.
Смерть Сталина, хрущевская "оттепель" изменили и жизнь в стране, и самоощущение Ландау. Из раскрытых архивов мы знаем, что Ландау, подобно миллионам других, долго еще оставался под бдительным наблюдением "органов". Опубликованы донесения о его не вполне лояльных высказываниях, подслушанных тем или иным способом (и, что самое грустное, в одном таком случае сказано, что информатор - "близкое к Ландау лицо"). Но теперь это не было так страшно и опасно. Вернулся в директорское кресло своего института П.Л.Капица. Научная работа шла по-прежнему успешно. Появилось второе поколение талантливых учеников (И.М.Халатников, И.Е.Дзялошинский, Л.П.Горьков, Л.П.Питаевский, А.А.Абрикосов), у которых у самих уже росли ученики.
Знаменитый четверговый семинар Ландау собирал едва ли не всех ведущих физиков-теоретиков Москвы. Еще не сильно сказывались годы. В конце сороковых (увы, не у нас) появилась новая релятивистски ковариантная перенормируемая квантовая электродинамика, и Ландау, ранее отрицательно относившийся к квантовой теории поля, изучил новый ее аппарат. И.Е.Тамм в это же время, покончив с термоядерным синтезом и бомбой, тоже изучал и использовал этот аппарат. Он жаловался мне, что в его годы (около шестидесяти) это нелегко, но добавлял, что когда он сказал об этом на 13 лет более молодому Ландау, тот признался, что и ему это не так просто. Но, конечно, они превосходно справились со всем, и Ландау вместе с несколькими ближайшими учениками и первого, и второго поколения стал делать здесь фундаментальные работы. Вскрытие трудностей электродинамики (так называемый "московский нуль" - Е.С.Фрадкин из школы Тамма, с одной стороны, Ландау и Померанчук - с другой) повело его дальше, к попыткам построения совсем новых подходов. Все это совмещалось с продолжающимся интересом к широкому кругу проблем квантовой физики, в особенности к сверхпроводимости и физике низких температур. Жизнь продолжалась в прежнем, "доарестном" стиле. Дау опять мог сказать про физика, консультировавшегося у него: "Не понимаю, почему он обиделся на меня. Я же не сказал, что он дурак, я только сказал, что его работа дурацкая..."
И тут произошло ужасное. 7 января 1962 г., поехав в гололед на машине в Дубну к своей племяннице (вопреки настойчивому предостережению опытного автомобилиста Е.М.Лифшица, с которым он специально советовался), Дау попал в аварию. Он сидел сзади, прислонившись телом и головой (сняв меховую шапку!) к стенке, в которую точно ударил встречный грузовик. Дау буквально раскололся - травма черепа, груди, тазобедренного сустава. Доставленный в ближайшую больницу, он был без сознания.
Началась потрясающая эпопея по его спасению. Десятки его и не его учеников слетелись, чтобы помочь. Правительственные органы проявили небывалую активность. Его лечением управляли ведущие, титулованные специалисты. Вызванный из Чехословакии крупнейший нейрохирург записал в журнале, что "травмы несовместимы с жизнью". Приехавший из Канады другой, не менее значительный специалист оставлял надежду. Несколько раз констатировали клиническую смерть Ландау, из которой его выводили.
Физики принимали свои меры. Главную роль в этой группе играл, конечно, необычайно деловой, четкий, глубоко переживавший трагедию Е.М.Лифшиц. Узнали, что в одной клинике работает талантливый нетитулованный молодой врач Сергей Николаевич Федоров, который "вытягивал" людей из безнадежного состояния. Добились того, что его пригласили. Он практически переселился в палату Ландау, выбрал себе помощников. Его роль оказалась очень велика. Физики организовали четкую систему помощи.
В больнице была выделена комната, где круглосуточно, сменяясь по графику, у телефона дежурил кто-либо из них, на кого можно положиться. У этого дежурного были списки 223 телефонов - отдельно телефоны врачей-специалистов, учреждений, которые могут понадобиться, телефоны тех, у кого есть своя машина, чтобы послать за специалистом или в аэропорт, привести присланное из-за границы рейсовым самолетом редкое лекарство, и т.д. Едва ли не каждый имел какое-либо поручение. Например, врачи сказали, что для искусственного питания нужно ежедневно иметь свежеснесенное яйцо. Разыскали на Ленинградском шоссе женщину, разводившую кур, и академик Померанчук ежедневно доставлял такое яйцо в больницу. Многие приходили "на всякий случай". Но Ландау оставался без сознания.
Его (и всю систему помощи) перевели в нейрохирургическую клинику им. Бурденко. Я жил недалеко и часто заходил туда. Меня раза два привлекали, когда нужно было (вместе с Лифшицем) встретиться с врачами, уговорить их что-то сделать. Но снова и снова, когда мы заходили в палату, где на высоком ложе на спине лежал Ландау, и пытались словами вызвать его реакцию, следили за движением его зрачков и ресниц, все оставалось по-прежнему. Однако успехом было уже то, что он оставался жив.
Наконец настал день (через три месяца!), когда сознание стало возвращаться, а затем, казалось, вернулось. Я помню, как впервые, ожидая в коридоре, когда его привезут на инвалидном кресле от зубного врача, еще издалека услышал приветственный возглас. Более того, потом, когда я сидел у его постели и разговаривал, он по какому-то поводу прочел мне длинное стихотворение чуть ли не по-датски - обычное его ребячливое хвастовство знанием языков. Наступило последнее шестилетие его новой жизни. Но это была уже не настоящая жизнь и во всяком случае не настоящий Ландау.
Однажды высшее врачебное руководство торжественно объявило, что лечение закончено, больной восстановлен, а один из главных экспертов заявил даже, что интеллектуально он восстановился до уровня провинциального профессора.
Увы, это было тупое хвастовство. Не могло быть и речи о научной работе. Дау либо жаловался на боли, либо держался весело, с неадекватной улыбкой, разглагольствовал, повторял много раз, что, когда окончательно выздоровеет, примется за реформу школьных учебников. Когда я пытался задать ему научный вопрос по его же старой работе, он уходил от ответа: "Вот пройдет боль в животе, тогда поговорим". Хотя он однажды ездил с женой на чехословацкий курорт, ходить ему в специальной ортопедической обуви было нелегко. Постепенно поток друзей-посетителей стал редеть. Слишком больно было его видеть, да и "незачем". Он мог без конца повторять какие-нибудь старые высказывания.
Как-то летом, когда его поместили на время вместо санатория в больницу Академии наук, а посетителей почти не было, я пришел к нему. В коридоре я увидел, как он идет, поддерживаемый с двух сторон медсестрами. Еще издали он радостно закричал мне: "Женя, я сегодня вспомнил уравнение Дирака!" Это было так же ужасно, как если бы Шостакович радостно сообщил: "Я сегодня вспомнил первые такты пятой симфонии Бетховена". Но отсюда видно было и то, что он понимал неполноценность своего существования.
Пошли погулять по садику больницы (он опирался на палку и на мою руку). Я нарочно спросил его: "Дау, вы слышали важнейшую новость - обнаружено новое нейтрино, мюонное, отличное от обычного. Это же вас прямо касается, не займетесь ли этим?" "Да? - сказал он. - Действительно важно. Ну вот пройдет боль - займусь". Потом пошел другой разговор, который несколько раз он прерывал одной и той же репликой: "Хороший человек Игорь Евгеньевич (Тамм. - Е.Ф.). Но-о-о (многозначительно и с несколько ехидной улыбкой. - Е.Ф.), когда Сталин умер, он жалел!" Действительно, многие (и, каюсь, я в том числе) думали, что вокруг Сталина все люди гораздо мельче его, и будет только хуже. Ландау же радовался.
Назавтра я пришел опять и спросил его - помнит ли он про второе нейтрино. Нет, забыл все, что я ему говорил. На следующий день я опять спросил то же. На этот раз он сказал, что помнит, и это важно. Но "пусть сначала пройдет боль".
Не прошла.
1 апреля 1968 г. Дау скончался
3)Из интернета
Аннотация к книге "Советская жизнь Льва Ландау" ( приведен фото)Серьёзное исследование.
"По моему мнению, Г.Е.Горелик- выдающийся историк физики. Он доказал это своими статьями и книгой "Андрей Сахаров. Наука и свобода".
Работы Горелика о Л.Ландау и М.Бронштейне и мои с ним беседы дают мне уверенность, что он лучше кого бы то ни было понимает биографию Ландау.
В.Гинзбург, академик РАН, Нобелевский лауреат по физике"
"Имя знаменитого физика Льва Ландау окружено смешными и мрачными легендами, невероятными фактами и правдопобными выдумками, загадками истории и загадками личности. Автор антисталинской листовки и лауреат Сталинских премий, приверженец свободной любви и верный друг, противник браков и противник разводов, - Дау, как его звали любившие его, изумлял даже своих многолетних коллег и друзей, когда они узнавали о секретных событиях его жизни, много лет спустя после его смерти. В книге, на основе многолетнего общения с десятками физикой и нефизиков, близко знавших Ландау, и внимательного изучения ранее недоступных архивных свидетельств, раскрывается загадка необычной личности замечательного человека науки, рожденного свободным, остававшегося подростком до своей первой смерти в результате автокатастрофы и переставшего быть собой после нее".
4)Игорь Ландау(Ж-л "Самиздат")
Подлинный Ландау?
Меня зовут Игорь Ландау, я сын "того самого Льва Ландау". Для тех, кто не знает, мой отец был выдающимся физиком-теоретиком и его вклад в теоретическую физику исключительно велик. Уж не знаю, к сожалению или к счастью, но я совсем не писатель, а на страницах этого замечательного сайта я хотел бы выступить именно в качестве сына своих родителей и представить вашему вниманию "открытое письмо" некоему Г. Горелику, который в 2003 году опубликовал в газете "Московские новости" статью под названием "Подлинный Ландау". (Полный текст этой статьи можно найти в архиве Московских новостей, а еще более полную, по-видимому, неопубликованную версию на персональном сайте Г. Горелика.
Должен сказать, что, несмотря на название, про самого Льва Ландау в этой статье практически ничего нет, если не считать той грязи, которая вылита на его жену. Чтобы читателям было легче понять, о чем идет речь, приведу не только интернетные ссылки на статью, но и некоторые выдержки:
К сожалению, в последнее время интерес к фигуре Ландау определялся скандальными воспоминаниями его законной супруги Коры Ландау-Дробанцевой*...
...Самое наглядное проявление необычности Ландау - как раз то, насколько он был неизвестен и непонятен своей законной супруге, что убедительно запечатлелось в ее книге, написанной после смерти мужа в 1968 году. Это была его вторая - телесная, юридическая - смерть. Первая смерть случилась в январе 1962 года, когда удар грузовика на обледенелой дороге оборвал его жизнь в науке, оставив ему шесть лет мучений и бессмысленного существования. Духовная смерть Ландау в 1962 году, или его полная духовная инвалидность, была очевидна всем...
...Сама писательница была вполне советским человеком, членом КПСС, носительницей стандартных советских понятий о том, что такое хорошо и что такое плохо, что такое любовь и что такое дружба, что такое здоровая советская семья и что такое аморалка. Как следует из ее книги, такого же советского человека она видела в своем гениальном законном муже. Ныне совершенно ясно, что она заблуждалась.
Политические взгляды Ландау надежно зафиксировали документалисты от КГБ с помощью подслушивающей спецтехники:
"Наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система, и она такой осталась и измениться так просто не может. Пока эта система существует, питать надежды на то, что она приведет к чему-то приличному, даже смешно. Наши есть фашисты с головы до ног. Они могут быть более либеральными, менее либеральными, но идеи у них фашистские"...
...То, что, живя много лет рядом с Ландау, жена не заметила разительной перемены в его взглядах, говорит о ней самой и о степени близости между супругами. ... Безоговорочное ее одобрение вызывает только один деятель науки (А.В.Топчиев) - образцово-исполнительный сталинский чиновник, сделанный академиком за его усилия провести "лысенкование" физики по примеру биологии.**
А безоговорочную свою ненависть она обращает на ближайшего друга, ученика и соавтора Ландау - Евгения Михайловича Лифшица...
Что да, то да - Евгению Лифшицу советская идеология была чужда с юности. Причины этого неясны - в ближайшем окружении Ландау 30-х годов он один был такой, но последствия весьма значительны. Можно представить себе, как нелегко ему было переносить просоветский пыл своего обожаемого учителя в первые годы их знакомства. И насколько легче стало после того, как Ландау сделал свое политическое открытие в 1937 году. Об их антисоветском единомыслии знали - кроме стражей госбезопасности - только самые близкие люди.
Разумеется, не политика была главным содержанием жизни Ландау и Лифшица, а физика. Их дружба и научное сотрудничество воплотились в знаменитом "Курсе теоретической физики" Ландау и Лифшица. Тома курса переиздавались не раз на многих языках и обучили несколько поколений физиков мастерству профессии. Курс этот иногда называли кратко "Ландафшиц", что вполне отражает незаменимость каждого из соавторов. Как бы ни были значительны научные исследования Ландау и Лифшица, по своему влиянию на развитие науки "Курс" их превосходит. Во всей литературе по теоретической физике нет ничего сопоставимого по влиянию.
...Конкордия Терентьевна обо всех этих научных материях не имела ни малейшего представления. И она использовала всю силу женской логики, чтобы поссорить Ландау с его ближайшим другом. Пока Ландау был здоров, ей это не удавалось. Когда же он стал безнадежным инвалидом, она преуспела.
Увы, как оказалось, комбинация страстной женской логики с заурядным враньем действует и на некоторых мужчин...
...Что касается Евгения Михайловича Лифшица, любовь к своему учителю и другу он сохранил на всю жизнь. Это чувство воплощалось прежде всего в заботе о научном наследии Ландау. И в истории физики имена Ландау и Лифшица соединены навсегда.
_____________________
*Книгу моей матери можно найти на сайте http://lib.ru/MEMUARY/LANDAU/landau.txt.
**Уж не знаю, почему Г. Горелик записал Топчиева в физики. Александр Васильевич Топчиев был химик и в 60е годы занимал должность Главного ученого секретаря Академии наук СССР, вторую по значимости после президента. Александр Васильевич оказался одним из немногих официальных лиц Академии, который оказал громадную, практически неоценимую, помощь нашей семье в те очень трудные для нас годы. Не удивительно, что мать осталась ему благодарна на всю жизнь. Я не могу исключить, что в биографии Топчиева были, как это утверждает Горелик, неблаговидные поступки, но ни мне, ни моей матери ничего о них неизвестно.
***
Я никогда не любил писать, но, когда я прочел статью Г. Горелика с вызывающим названием "Подлинный Ландау", я не мог этого не сделать. Конечно же, Г. Горелик, который окончил университет в 1972 г., не знал, да и не мог знать ни моего отца, ни отношений, которые царили в нашей семье. Это его, видимо, и не очень интересовало. Иначе он мог бы поговорить об этом со мной, как делают другие люди, занимающиеся историей физики.
В противоположность утверждениям Горелика, отношения между моими родителями были очень дружескими. Я хорошо помню, что когда что-нибудь интересное случалось в Институте (Институт физических проблем АН СССР), отец всегда приходил и рассказывал об этом матери, часто в моем присутствии. Поэтому я знал довольно много об институте и его сотрудниках задолго до того, как пошел туда работать. То же самое было и с событиями в международной жизни. У отца был очень хороший, по тем временам, коротковолновый приемник, переделанный из американской танковой рации, и он регулярно слушал ВВС по-английски. Кстати, выдержка из справки КГБ, приведенная в статье Горелика, почти наверняка была записана, когда отец рассказывал матери о введении советских войск в Венгрию - событии, которое глубоко его потрясло. Мне было тогда около 10 лет и я хорошо это запомнил.
По нескольку раз в день отец прибегал на кухню, которая, как и во многих других семьях, служила не только кухней и столовой, но и местом общения, чтобы пересказать последние новости. Тогда никому и в голову не приходило, что в нашей квартире могла быть установлена подслушивающая аппаратура. Конечно же, моя мать прекрасно знала о политических взглядах и настроениях отца и, конечно же, не Г. Горелику об этом судить.
Теперь несколько слов об этих политических взглядах. Это правда, что мой отец всю свою жизнь был исключительно просоветским человеком. Он верил в социалистические идеалы. Он вообще был идеалистом. Например, до очень зрелого возраста он думал, что плохих людей на свете не бывает просто потому, что плохо быть плохим и все должны это понимать. Его отношение к людям с возрастом, конечно, изменилось, но идеалистом в душе он остался на всю жизнь. Я только хотел бы подчеркнуть, что в социалистических идеалах, приверженцем которых он был, как и в идее Советского государства нет ничего дурного. Идея ведь в том, что все и особенно власть предержащие стараются сделать все для блага своих сограждан. Что же в этом плохого? Просто мы, люди, недостаточно для этого хороши. На нашей планете множество добрых, честных и глубоко порядочных людей, которые могли бы сформировать настоящее социалистическое общество. К сожалению, такие люди никогда не добиваются власти... Именно в такое "хорошее" советское государство верил мой отец, и именно об этой его вере написала моя мать в своей книге. Кстати, мой отец никогда не отождествлял государство, в котором мы тогда жили, с социалистическим. Он ненавидел Сталина, который был типичным диктатором, и был очень рад переменам, которые начали происходить после 20го съезда КПСС. Он верил в то, что наше государство может измениться, как и в то, что хорошим человеком быть лучше, чем плохим. Именно поэтому события 1956 года в Венгрии явились для него почти личной драмой.
Это неверно, что политические взгляды моего отца "коренным образом" изменились в 1937 г. И до, и после отец был в восторге от идеи социализма, а резко отрицательное отношение к Сталину у него сформировалось значительно раньше. Массовые же аресты конца тридцатых годов превратили это отрицательное отношение в ненависть, совершенно не изменив отношения отца к социалистическим идеалам.
***
Разумеется, я не могу не написать несколько слов о Евгении Михайловиче Лифшице, ближайшем "друге" и ученике моего отца. Я согласен с Г. Гореликом, что роль Е. М. Лифшица в написании текста "Курса теоретической физики" никогда не вызывала сомнений. Да, он писал текст и переписывал его, если получалось неудачно. Это было одной из его основных служебных обязанностей. Была ли его роль сколько-нибудь определяющей? В этом я позволю себе усомниться. Вероятно, не все знают, что самый первый том этого курса, "Механика", был первоначально написан в соавторстве не с Е. М. Лифшицем, а с Л. М. Пятигорским еще в 30е годы. Я как-то сравнил два варианта этой книги и могу утверждать, что разница между ними минимальна. Впоследствии Пятигорский совершил какой-то, по мнению моего отца, исключительно неэтичный поступок и все отношения между ними были разорваны, а книга переписана уже в соавторстве с Лифшицем.
Евгений Михайлович обладал очень обширными, поистине энциклопедическими, знаниями в области теоретической физики, но ему не хватало то ли какой-то творческой жилки, то ли интереса к науке, но отец не высказывал никакого восторга Е. М. Лифшицем, как физиком-теоретиком. Думаю, что если бы мой отец не попал в эту ужасную катастрофу, Евгений Михайлович так никогда бы и не стал ни членом корреспондентом Академии наук, ни академиком.
Хочу подчеркнуть, что отсутствие у Е.М. Лифшица интереса к самостоятельной исследовательской работе, это не мой домысел. Это легко проиллюстрировать, просмотрев, например, список научных трудов Евгения Михайловича. В отличие от подавляющего большинства теоретиков, у него очень мало работ, где он является единственным автором. Например, за период 1948-1985 годов у него всего 6 таких работ и последняя из них датирована 1958 годом. Для сравнения могу привести число самостоятельных работ у других известных физиков-теоретиков за этот же период (более ранние данные отсутствуют в той базе данных, которой я пользуюсь): И.М. Халатников - 20, И.М. Лифшиц (младший брат Евгения Михайловича) - 21, А.А. Абрикосов - 37, В.Л. Гинзбург более 90. Не следует также забывать, что у последних четырех значительное количество работ написано в содружестве с учениками и аспирантами, когда и идея, и постановка задачи принадлежит руководителю, а у Евгения Михайловича не было ни учеников, ни аспирантов.
Сравнивая двух братьев Лифшиц, могу еще добавить, что, когда мой отец умер, на должность заведующего теоретическим отделом Института был приглашен из Харькова Илья Лифшиц. Никому, видимо, и в голову не пришло назначить на эту должность Евгения.
Многие, наверное, слышали, что у моего отца была страсть к классификации. Он классифицировал почти все, в том числе и физиков-теоретиков. В этом случае он пользовался логарифмической шкалой, аналогичной астрономической шкале яркости звезд, в которой каждый следующий класс в 10 раз слабее предыдущего. Самой яркой "звездой" этой классификации был Эйнштейн, которому и был присвоен класс 0,5, а самый последний класс имел категорию 5 (в 30000 раз слабее Эйнштейна). Последний, 5й, класс присваивался тем, чьи работы Ландау считал патологическими. Если говорить о физиках, то критерием была, разумеется, не "яркость", а реальный вклад в физику, который мог и не совпадать талантом данного ученого. У меня есть классификация советских физиков-теоретиков, написанная моим отцом и относящаяся к середине или концу 50х годов. Себя самого он относил к классу 2 - сделал в 30 раз меньше Эйнштейна. В классе 2,5 было всего два человека - В.А. Фок и Я.Б. Зельдович. Замыкал классификацию Д.Д. Иваненко со своим 5м классом.
Евгений Михайлович принадлежал в это время к предпоследнему классу 4,5. Именно этим я и руководствуюсь, когда говорю о маловероятности избрания Евгения Михайловича членом-корреспондентом Академии наук и, тем более, академиком, если бы мой отец остался здоров.
***
Несколько слов о личных отношениях между моим отцом и Евгением Михайловичем. Да, до болезни моего отца они были близкими друзьями. Ситуация изменилась, когда отец попал в автомобильную катастрофу, и об этом я должен написать подробнее.
По единодушному заключению врачей, состояние моего отца было безнадежным. Я был, по-видимому, единственный, кто об этом не знал. Мне только сказали, что у отца перелом ноги и через несколько дней он будет дома. После случившегося у матери появились сильные боли в области сердца и по рекомендации врача неотложной помощи ее положили в больницу Академии Наук. Евгений Михайлович Лифшиц, ближайший друг и сотрудник отца, живший в соседней квартире, все это, конечно, знал. Он пришел к нам домой и попросил у меня подарки, подаренные отцу на его пятидесятилетие якобы для того, чтобы показать врачам в больнице. У меня, поскольку я думал, что у отца только легкие травмы, эта просьба не вызвала никакого подозрения и он их получил.
Зачем он это сделал? - Не знаю. Все эти подарки были шуточного плана и никому не могло придти в голову показывать такое у постели умирающего. Не имели эти подарки и реальной рыночной стоимости (во всяком случае, в те годы). Взял, наверное, на всякий случай, в полной уверенности, что отец умрет в ближайшие несколько дней или даже часов. Но, хотя отец и не умер, он, к счастью для Евгения Михайловича, так никогда и не выздоровел окончательно. В этом Лифшицу сильно повезло - не думаю, что отец смог бы простить этот поступок своему ближайшему "другу".
Чуть не забыл написать о единственном из этих подарков, который проделал обратное путешествие и вернулся в нашу семью. Это подарок брата Е.М. Лифшица, Ильи. Может быть, не все знают, что он был не только талантливым физиком-теоретиком, но и одним из крупнейших филателистов Советского Союза. Используя свои филателистические связи, он к пятидесятилетнему юбилею моего отца умудрился заказать конверт и почтовую марку с портретами Ландау, которые, если я не путаю, были изготовлены всего в трех экземплярах. Когда Илья узнал о поступке Евгена (так обычно называли Евгения Михайловича), он пошел к своему старшему брату, забрал эту марку и сам принес ее моей матери. Родные братья, а какие разные люди!
***
Теперь о физическом состоянии отца. Как я уже говорил, состояние отца после катастрофы считалось безнадежным и то, что он выжил, уже было чудом. Да, перенесенные травмы оставили многочисленные следы, и все 6 лет, которые отец прожил после аварии, он был тяжело больным человеком. Одна нога стала намного короче другой, три пальца на левой руке не сгибались, но, самое главное, его непрерывно мучили боли в животе. Именно эти боли не давали ему ни на чем сосредоточиться, именно из-за них он так и не вернулся к науке. Бывают люди, которые хорошо переносят физическую боль. Отец был не из их числа. Как потом выяснилось, эти боли были вызваны спаечной болезнью кишечника, которую можно было легко вылечить хирургическим путем. Но это было начало шестидесятых годов и тех методов диагностики, которые могли бы показать спайки, еще не существовало. Кроме того, светила советской медицины, отобранные Е. М. Лифшицем, единогласно утверждали, что эти боли центрально-мозгового происхождения... Я далек от мысли, что этот диагноз был заговором, но я замечал, что врачи часто ставят диагноз, который близок к их специализации и, если с одними и теми же симптомами вы посетите несколько врачей разных специальностей, то и диагнозы могут быть совершенно различными. Врачи, которые вели моего отца, были, почему-то, нейрохирургами и невропатологами. Среди них не было ни травматологов, ни специалистов по общей хирургии.
В результате многолетней спаечной болезни у отца развился паралич кишечника, и потребовалось неотложное хирургическое вмешательство. В течение операции были удалены и спайки. Те самые спайки, которые вызывали постоянные боли в животе и несколько дней, которые отец прожил после операции, были первыми после аварии, когда у него не было этих ужасных болей. Он мог бы выздороветь. Выздороветь совсем и вернуться к физике. Но жизнь распорядилась иначе - через несколько дней после операции отец умер от тромбоэмболии легочной артерии. Старый тромб, возникший за несколько лет до операции, оторвался от своего места и перекрыл артерию, которая ведет от легких к сердцу...
Я хочу особенно подчеркнуть, что не было никакой "духовной" смерти в 1962 г. Была очень тяжелая, но отнюдь не безнадежная болезнь. Болезнь, с которой близкие люди пытались бороться, и очень надеялись на победу.
***
Удивительную, все-таки, статью написал Г. Горелик. Я даже не о том, что она полна, используя его же выражение, заурядного вранья. В ней и правда изложена в очень своеобразной интерпретации. Например, в переиздании "Курса теоретической физики" Г. Горелик видит любовь Е.М. Лифшица "к своему учителю и другу". Наверное, не стоит объяснять читателям, что за новые издания "Курса..." Евгений Михайлович получал гонорар. Более того, чем больше Евгений Михайлович работал над книгами, тем больше становилась его доля этого гонорара. Причем же здесь любовь?
В заключении я хочу выразить глубокую благодарность читателям, оставившим свои отзывы на статью Г. Горелика на интернетной странице Московских новостей. Одна из них, Елена, написала: "Неясен смысл написания статьи...". Мне кажется, что смысл написания, как раз, достаточно понятен. По каким-то мне неизвестным причинам, факты, изложенные в книге моей матери, уж очень неприятны Г. Горелику. А какой самый лучший способ опровергнуть правду? Конечно же, при каждом удобном случае, утверждать, что это ложь.
***
Написав этот текст, я пытался предложить его к опубликованию в той же самой газете. Не один десяток раз я звонил ее главному редактору, но каждый раз попадал как-то неудачно, то он только что вышел, то еще не пришел или находится в командировке... Наконец, по-видимому сжалившись, секретарша мне выдала: "г. Лошак не желает разговаривать с вами на эту тему"... Прошло еще несколько месяцев и друзья мне рассказали о существовании сайта самиздат, где я и разместил этот текст, а потом и пару других текстов: "О штрихах к портрету Л.Д. Ландау" и "Что еще пишут о Ландау".
...............................
Посмотрите в лицо, глаза этого человека- и Вам- физику ли, лирику неприменно захочется
узнать всё о нём- гениальнейшем учёном-физике, совместно с Сахоровым и др.,
но вопреки собственным убеждениям, создававшим атомную и водородную бомбы, его имя
неразрывно связанос Н.Бором, всеми достижениями мировой науки. Год он провёл в тюреных
камерах, от смерти его спасло письмо П.Капицы Сталину.
Но это был и живой человек- и лишь самые близкие знали, и то не вполне, этого незаурядного человека, увлекавшегося всем- и наукой, и поэзией, и женской красотой.