Бета: Матвей
Герои: Мацунага Хисахиде, Мори Мотонари
Рейтинг: G, но бабочку убили.
Обоснуй: автор полагает, что во времена действа меланизированные бабочки вполне себе водились, хоть и экология была куда как получше, хотя саму идею бабочки стащил из небезысвестного «Блича»
От всего отказался, но трава моя.
1.
Ночь подкрадывается совершенно незаметно, сбрасывает приторное обличье мирного вечера, посмеивается над поверившими в безветренную погоду людьми. Ночь удушлива и холодна, как и срывающиеся с неба редкие, но такие крупные капли дождя. Ночь обещает бурю. Ночь обещает шторм. Ночь обещает обрушить свой гнев на доверчивые головы рискнувших сегодня выйти в море…
А огромная, совершенно черная бабочка перепархивает по молчаливым камням хорошо укрепленного замка на скале. Тонкие крылья двигаются медленно, будто темнота цепляется за них, не желая пропускать бабочку к ее неведомой цели. Бесполезно. Возможно, двигайся насекомое быстрее, уместно было бы выражение – «взрезает ночь». Но бабочка уверенна и нетороплива, она скорее скользит по томно выгибающимся теням, нежели вспарывает их… скользит она и по мерцающему желтоватому дымку, поднимающемуся из курительницы. Замирает и послушно опускается на протянутую руку хозяина замка. Черная бабочка на белой коже перчатки… Пожалуй, это эстетично. Кисть возвращается на свое место – выступ на стене, напротив серьезных и внимательных глаз. Если двигаться с той же скоростью, что и эти прекрасные создания – они не улетают, а у окружающих создается иллюзия, будто ты можешь ими управлять. Крылья замершего было насекомого складываются – и распахиваются вновь, бархатом среди желтоватого дыма.
- Ты совершенно права, - обращается даймё к неспешно раскрывающимся крыльям. Иссиня-черным крыльям на фоне столь же иссиня-черно неба. Мацунага Хисахиде называет таких бабочек «вестницами». И иногда – даже вслух.
2.
Ночь приносит шторм, как и обещала. Взметнувшийся из ниоткуда ветер и грохочущие волны грозят достать до стен замка. Конечно, их усилия тщетны, но отчаяние и ярость, с которыми они обрушивает свои силы на провинцию, заставляют дайме не спать всю ночь, рассматривая бушующее море от руин старого храма. К утру Хисахиде спускается по каменным ступенькам вниз, к побережью. Мокрая одежда его совершенно не беспокоит… но вызывает недовольство коня, поводья которого передает ему один из слуг, ожидавших с животным под чудом сохранившейся крышей храмовой пристройки.
- Выживших нет, - докладывает один из наемников, выпрямляясь. И ухмыляется, добавляя чуть тише, - уже нет.
Хисахиде делает вид, что не заметил продолжения фразы. Люди, рискнувшие спорить с погодой – глупы или безрассудно смелы. В первом случае они бесполезны, во втором… выживших нет, ведь слабым тоже не место в подлунном мире. Стоит ли тратить на них время?
Конь перебирает копытами, недовольно встряхивает влажной гривой. Чувствует досаду всадника… да и как не досадовать, если обломки кораблей – да, пожалуй, их было три или четыре – так немилосердно портят побережье? Щепки на камнях, клочья ткани на острых скалах, склонившихся к самой воде. Даймё морщится и трогает бока встревоженного животного, пуская того шагом вдоль каменистого пляжа. Штандарт клана Мори не дает Хисахиде покоя… что могли здесь забыть корабли правителя Аки? Да еще в столь малом количестве, явно не подходящем для попытки объявления войны. Достойного варианта ответа в голову не приходит.
- И что же здесь происходит? – вкрадчиво интересуется дайме, натягивая поводья напротив группы что-то оживленно обсуждающих людей. Поправка. Обсуждавших. При звуке голоса правителя наемники замолкают и подобострастно смотрят, ожидая распоряжений. Пушечное мясо, незнакомое со словом «верность».
- Живой, - наконец решается, по-видимому, старший из них, плотный мужчина с косым шрамом через щеку. Так неэстетично. Впрочем, это неважно.
- Так в чем проблема? – в голосе нет недовольства. Только легкое недоумение: как можно быть такими... несамостоятельными.
- Крови маловато… пожалела парня буря, Мацунага-сама, - наемник очень хочет спрятаться от пристального взгляда. Но статус не позволяет. Свои же разорвут. Даже если не прикажет дайме.
Крови и впрямь мало. На запястье да на затылке. На одеянии кровавых пятен не видно – и впрямь, посчастливилось воину. Да, по легкому доспеху можно судить, что выживший - не матрос и не наемник. Самурай. Только вот – какого ранга? На губах Хисахиде появляется заинтересованная усмешка.
- Не добивать, - бросает он, разворачивая коня обратно к замку.
3.
- Мне бы хотелось знать имя человека, которому я теперь, по-видимому, обязан своей жизнью, - голос подобранного утром самурая звучит глухо и сорвано, но очень твердо.
- Так и есть, - кивает дайме, подтверждая преполовения «гостя» и с любопытством разглядывает, ничуть не таясь. Как заметил наемник на побережье – парню и впрямь повезло. Море смилостивилось, да и скалы были столь же милосердны – ни одного перелома, разве что голова болеть будет у воина не один день: все же скалы не прощают фамильярного знакомства. Удивительно, если вспомнить ярость вчерашней бури… Дайме кивает своим мыслям – «гость» вынослив и вполне может стать подходящим объектом, чтобы испробовать на нем один из наркотиков. Положим, пока не смертельный. А раненый все еще ждет ответа, хмуря тонкие брови в отсветах пляшущего огня.
- Мне бы хотелось…
- Не стоит повторять дважды, юноша. Молодежь так нетерпелива во все времена… - Хисахиде укоризненно качает головой, поправляя курительницу, из-под крышечки которой вьется сизый дымок, несущий лишь только аромат, но не наркотик. Пусть воин пока отдыхает. – Мацунага Хисахиде, - представляется дайме и с оттенком удовольствия ловит крайнюю обеспокоенность в зелено-карих глазах.
- Мори… - раненый сглатывает. И продолжает, упрямо облизнув губы, - Мори Мотонари.
- Вот как, - если Хисахиде и удивлен, то по нему этого не понять. – Аки лишилась своего солнца, так?
- Так… но только пока, - побелевшие тонкие пальцы сжимают край ткани. Мори вполне понимает свое положение – здесь его не станут искать. Да и некому искать морского дайме, чье имя уже стало нарицательным – стоит лишь упомянуть о том, что кто-то убивает своих солдат. – Какой выкуп вы собираетесь потребовать?
- Хммм… Нехорошо торопить старика, - снова журит «гостя» Хисахиде, легко позволяя подтрунивать над своим возрастом. Разве что пошутивших по этому поводу потом нигде не могут найти, но, право, это мелочи! – Итак, Аки. Что я могу желать от Аки? – правитель поднимается, не отвечая на свой собственный вопрос. – Я скажу тебе позже, юноша.
Мори Мотонари остается лишь стискивать зубы и добела сжимать кулаки. Большего он себе позволить просто не может.
4.
День. Ночь. Снова день. И удушливый вечер. Напоминание о недавней буре, отшумевшей у скал и свернувшейся на отдых далеко от берегов. В такие вечера бабочки, не опасаясь порывов ветра, прилетают от руин к замку, садятся на перила, ожидая чего-то своего, невидимого человеческому глазу.
Мори Мотонари вот уже около получаса следит за черной бабочкой, неспешно поводящей крыльями на перилах. Следит, превратившись в каменное изваяние. «Мрамор,» - с удовольствием отмечает Хисахиде, ожидающий, пока легкий наркотик, вместе с дымом поднимающийся к потолку и обвивающий обманчиво успокаивающими клубами обоих мужчин, начнет действовать. Нет, уже начал – сузившиеся зрачки, неестественно прямая поза «гостя» свидетельствуют об этом столь же красноречиво, как и то, что Мотонари сглатывает уже третий раз за несколько минут, жадно и почти испуганно наблюдая за причудливыми тенями на стенах… а теперь – и за бабочкой.
- Чего же ты так боишься, юноша? – вкрадчивый голос льется расплавленным воском по гордости правителя Аки. Вопрос остается без ответа. Но Хисахиде более не намерен нарушать молчание, и Мори решается заговорить сам.
- Никогда не видел… столь необычных созданий, - произносит Мотонари максимально бесстрастным тоном, но взгляд, которым он ловит каждое движение черных крыльев, выдает своего хозяина.
- Вот как. Это вестницы… - на лице невольного гостя каменеют все мышцы в попытке обуздать эмоции. Черные крылья напротив раскрываются лишь для того, чтобы «вестница» перепорхнула на костяшки пальцев, обтянутые белой перчаткой. Быть может, наркотик действует и на насекомых, заставляя их совершать совершенно непонятные поступки? В любом случае, это красиво. – Думаешь, сегодня она здесь ради тебя, юноша? – Хисахиде любуется бархатными тонкими узорами, поднеся руку к глазам. Черное. Белое. Эстетично. Но - не хватает алого.
Мори зачарованно наблюдает за тем, как медленно кисть с сидящей на костяшках бабочкой приближается к открытому пламени. Нет, правитель Аки совсем не суеверен. Во всем, что не касается предвестников воли богов… а именно такие бабочки собирают души, проводя их к ками-сама. Тени на стене выгибаются в беззвучном крике, едва только огонь перекидывается на бархатные крылья. Бабочка пытается взлететь, черные крылья осыпаются пеплом на подставленную Хисахиде руку. Отсветы пламени кричат вместо умирающей, в агонии бьются, мечутся по стенам, потолку, лицу Мотонари, а наркотик лишь будит безотчетный ужас в его глазах. Прекрасное средство. Теперь Мацунага Хисахиде уверен в том, чего боится его невольный гость.
Белое. Как основа. Черное. Пепел, припорошивший перчатку. Алое пламя, завершенный набросок догорающего тельца бабочки. Страх в зеленых глазах напротив.
Теперь это действительно красиво.
Почти совершенно.