Черная сторона Африки
— Вы в Африку поедете? — вопрос, заданный мне по телефону, звучит столь неожиданно, что в первую минуту немного обескураживает меня, — это вас из Международного комитета Государственной Думы беспокоят. Здравствуйте. У нас одно место освободилось в группе. Депутат заболел. Простудился, понимаете. В аппарате Вашей фракции рекомендовали Вам предложить. Так поедете? — голос сообщает страну визита. — Вылет через три дня, — добавляет он, — первая официальная поездка парламентской делегации нашего государства со времен распада Союза. Едете, так сказать, налаживать контакты с братскими африканскими народами. Подписывать предварительные протоколы о дружбе и сотрудничестве. Они русских у себя на таком уровне почти двадцать пять лет не принимали. Будете как сыр в масле кататься. Давненько такой поездки не было.
Конечно, поеду. Как не поехать. Настоящая черная Африка, не какие-нибудь туристические Египет или Алжир, с десятками тысяч отдыхающих в холщовых шортах и резиновых сланцах, одетых на черные носки, которые и Африкой-то назвать язык не повернется. Государство у самого экватора, на берегу океана — настоящее горячее эбонитовое сердце континента.
— Еду, еду, — не раздумывая, отвечаю я, — записывайте. Что я должен делать?
— Ваш дипломатический паспорт у нас, фото на визы возьмем из архива. Главное, сделайте прививку. От желтой лихорадки. Это важно. Потом зайдите в комитет, подпишите кое-какие документы, мы все для вас приготовим, получите инструкции и командировочные.
* * *
— Вам когда вылетать, голубчик? — седой врач депутатской спецполиклиники сосредоточенно копается в моем личном деле.
— Послезавтра, — говорю.
Он снимает с носа очки и внимательно смотрит на меня. Потом надевает и смотрит еще внимательнее.
— Вы, уважаемый, про желтую лихорадку слышали хоть что-нибудь? — интересуется он.
— Ну-у-у-у-у, — тяну я, — читал что-то в школе.
— У белых летальный исход, если прививка не сделана, в ста процентах случаев, — оптимистично заявляет доктор, — черные как-то иммунитет веками выработали, а вот такие, как мы с вами, бледнолицые братья,— нет. Так что ничего не поможет нам, кроме прививки, если она вовремя сделана, без нее сыграете в ящик. Если муха вас, конечно, укусит та самая.
— Так я же не против, — говорю, — делайте быстрее. Прививка — дело нужное. Куда колоть-то будете? Туда? — скашиваю я глаза на место ниже спины.
— Туда, туда, — отвечает доктор. — Только вот беда, — он задумывается, — прививочка начинает действовать через десять дней, а вам послезавтра улетать. Вы уж вернетесь, а она только-только защитный механизм свой включит. В общем, риск для вас большой. Я бы на вашем месте сильно поостерегся. В любом случае предупредить я вас обязан.
— Ладно, — говорю, — делайте, все равно. Мы же русские, авось прокатит.
— Ваше право, ваше право, — чешет доктор за ухом, — инструкцию возьмите, там все про прививку написано, что можно, что нельзя. И вот тут распишитесь, что не в претензиях ко мне, ну на случай, если помрете… ну в смысле — инфицируетесь. Вот, — смотрит он, как я расписываюсь, — и славненько, милейший.
— Да, чуть не забыл, — вспоминает он, — вот еще таблетки. От малярии. Пейте каждый день, по одной на ночь. В Африке все комары заражены. Все!!! Не забудьте. Детишки-то есть у вас? — почему-то спрашивает он.
Доктор крепко жмет мне руку перед уходом, стараясь не смотреть в глаза.
Хорошее начало поездки, думаю я. Выхожу из поликлиники, засовываю инструкцию в портфель и чешу уколотое место. Не… к русским людям зараза не пристает. К тому же если и вискарем желудок обработать! Впереди меня ждет Африка, негритянские тамтамы, океан, президент дружеского государства и несколько министров. А еще пальмы, ананасы и любимый мной с детства плод манго.
* * *
Я на борту. Кофр с костюмом и белыми рубашками, сумка с шортами и майками. Девять часов лета. ИЛ (номер не помню) всосал нас в свой невообразимо огромный фюзеляж, словно пылесос, проглатывающий пылинку с пола, незаметную для глаза. Девять часов. Ну, наливайте, парни!!
Нас человек двадцать. Депутаты, бизнесмены, политики. Люди, взявшие от жизни немалое и стремящиеся к большему. Для кого-то из них эта поездка — очередной способ траты бюджетных средств, бессмысленный повод обняться с руководителем еще одного государства. Для кого-то — возможность наладить деловые связи и заработать. Заработать есть где. Алмазы, золото, нефть — основные экспортные статьи черного государства. А сколько еще сюрпризов таят его недра.
С нами главный. Тот самый, известный и уважаемый. Мы зовем его просто — Шеф. Ему поручено от всех вышестоящих. Поручено крепить и умножать. Шеф свое дело знает, это не первая его поездка. Он вынимает бокалы и ставит на стол ящик виски. Лететь девять часов. А лед в самолете предусмотрен? Поехали!
* * *
Африка встречает меня багряным закатом, сорокапятиградусной жарой, сразу погружающей тебя во влажное марево неизвестной мне земли, черными как ночь (светятся лишь зубы и белые накрахмаленные рубашки) у трапа официальными лицами и национальной музыкой. Девять часов и бутылка виски внутри, как мне плохо. Скорее бы все закончилось. Слава богу, наши переживания видны на лицах, и нас не задерживают долго протокольными мероприятиями. Сразу увозят в гостиницу. До утра мы должны прийти в чувство.
День первый.
Внимательно изучив расписание нашей поездки, меняю деньги в холле у администратора. Времени свободного у нас нет и, чувствуется, практически не будет. Одни официальные встречи: президент, парламент, министры по очереди друг за другом, посещение школы, больницы, поездка в деревню на местные выборы. В восемь утра выезд, в девять вечера — возвращение. Обед, ужин — все протокольные. Значит, денег особо не потратишь. Только вечером в баре. Ладно, думаю, пару сотен долларов на два-три дня возьму, а там еще поменяю, если понадобится.
Вынимаю деньги.
— Минуточку, сэр, — приветливо говорит мне администратор.
Он лезет в сейф и достает оттуда четыре плотно перетянутые упаковки. В России их называют котлеты.
— Здесь ровно четыре миллиона. Извините, что купюры мелкие, по пять тысяч. Не успеваем печатать, инфляция, — он с сожалением поводит плечами. — Осторожней, не оставляйте в номере, — добавляет он, — воруют.
С четырьмя миллионами в местной валюте, оттопыривающими мои карманы, я захожу в нижний бар.
— Налей-ка, любезный, виски, — прошу я у бармена.
— С вас двести тысяч, сэр, — грациозно говорит он мне.
День второй.
В холле отеля бар. В баре наши люди. Пьют. А что еще делать в Африке в одиннадцать часов вечера? Сажусь рядом и слушаю их треп. Говорящий запивает слова виски со льдом:
— Вчера Абрамовичу десять вертолетов продал. Есть ему теперь на чем вышки свои буровые на северах облетать. Заработал, — он называет сумму.
— Это в рублях? — спрашивает кто-то,
— Смеешься! В долларах, — слышится ответ.
Все присвистывают. На несколько секунд в баре становится тихо, слышно лишь, как шумят кондиционеры. Прохладный, с легким, едва заметным глазу туманом воздух омывает наши лица. Российская делегация напряженно считает, на сколько же лет может хватить этой суммы, если вначале купить яхту себе и жене, квартиру любовнице, и новый “ламборджини” дочке. А остальное? На остальное можно скромно жить пару веков….
— А ты чего грустный, — вопрос обращен к светловолосому мужику, сидящему в углу, — от вчерашнего, что ли, не отойдешь никак?
Все улыбаются. Видно, вчерашний день запомнился как-то по-особенному всем.
— Ты хоть помнишь, как мы тебя в номер внесли? Нет? А шоколадка как? Она уж больно хотела с тобой переночевать. Ну мы ее и оставили. Решили тебе подарок сделать наутро, как проснешься. Дали ей соточку долларов, чтоб тебя грела всю ночь. Ну, так расскажи, ты с ней справился? Или по пьяни прибор не смог настроить? — все снова ржут.
Шоколадками здесь называют африканских проституток. Светловолосый поднимает глаза и делает глубокий глоток из бокала.
— Лучше б не настраивал, — выдыхает он вместе с алкогольными парами, — друзья, блин, называется. Вы на кой черт пьяному человеку телку негритянскую под бок подкладываете, звери? Я ж себя не контролирую совсем!
— Что! Неужто в порыве страсти что сделал с ней, — смеются парни, — труп-то хоть закопал в парке?
— Да нет, — отвечает светловолосый, — с ней-то все в порядке как раз. Вы лучше скажите, СПИД когда диагностируется?
Парни присвистывают.
— Никак охранные устройства не приготовил, — догадываются они, — ну, брат, попал ты. Да не расстраивайся. Может, и не было у нее ничего. Давай лучше выпьем за здоровье. Оно тебе сейчас очень важно.
Светловолосый протягивает рюмку.
Мы чокаемся и опрокидываем свои пятьдесят. У каждого свои мысли. На черный континент стремительно опускается ночь. Бармен цветом своим сливается с шоколадной стеной.
День третий.
Утро. Рань несусветная. Неужели здесь кто-то куда-то может торопиться? Через час нас ждет прием председателя парламента.
Стук в дверь. Открываю. На пороге Петрович. Он самый старший из нас, командовал какими-то там войсками то ли при Брежневе, то ли при Хрущеве. Генерал. Уважаемый человек, прошедший не одну горячую точку планеты. Говорят, и здесь, в Африке, наследил. Стоит неуверенно. Видно, как ему плохо. Запах несвежего перегара врывается в мой номер.
— Опохмелиться? — спрашиваю я участливо и иду внутрь номера за бутылкой виски.
— Не, стой, — говорит он, — у меня свой целый ящик еще. Я к тебе по другому вопросу, государственному. У тебя носки черные есть?
Я удивленно смотрю на его покачивающуюся фигуру и обращаю внимание, что он стоит в темном костюме и тапочках на босу ногу.
— Видишь, как, — пытается объяснить он мне, — вчера взял я двух шоколадок в номер. Дал им денег, чтоб не скучали, и начал с ними разговаривать. Ну, спрашивал, там, про жизнь их, семью, кто, что, мол, чем живут. А потом мы начали играть с ними в африканские джунгли и папуасов. Ну, короче они голые по номеру от меня бегают, а я за ними типа с копьем. Вместо копья швабру взял. А чтоб на папуаса походить, носки черные на себя надел, на ноги, на руки, даже на голову пытался. Бегал, бегал за ними, уснул. Утром встал, ни шоколадок, понимаешь, ни носков! На кой хрен им мои носки? На память, что ли? Неужели у них тут носков черных не шьют? Дай, а, пару. У меня сорок второй. А то как я в таком виде на прием пойду! Это ж скандал какой! Так и до разрыва дипломатических отношений недолго.
Я открываю чемодан, достаю пару чистых носков, протягиваю ему.
— Спасибо, верну в России, — говорит он мне, икая, и поворачивается уходить.
— А вы французский-то хорошо знаете? — спрашиваю я его вдогонку.
— Нет, — отвечает он, — вообще не знаю.
— А английский?
— Тоже. Мы в училище только немецкий изучали. Да и то, — он машет рукой. — Ахтунг! А ты чего меня об этом спрашиваешь?
— А как же вы с барышнями негритянскими о жизни их разговаривали? — интересуюсь я.
— А хрен его знает, — задумывается Петрович, — пьяный был, как-то говорил. Наверно, сам с собой. Хотя нет… Они же мне отвечали. Но вот ведь история — мы друг друга понимали.
Я улыбаюсь и закрываю дверь. Нас ждет председатель парламента. Пора надевать галстук. Надеюсь, в его апартаментах хорошие кондиционеры.
День четвертый.
— У тебя шоколадки были? — спрашивает меня Билл. — Я имею в виду вообще когда-нибудь в жизни, в Москве, например.
Билл — мой друг. Тоже депутат. Мы с ним всегда вместе сидим на заседаниях в Думе. Четкий простой псковский парень, из бывших комсомольцев. Природная смекалка и железная хватка подняли его вверх и быстро протянули по служебной лестнице.
Он мне все уши прожужжал еще в самолете про этих шоколадок и теперь никак не может остановиться.
— Нет, не было, — говорю, — опасно, тут, в Африке, один из самых высоких уровней СПИДа в мире. Так что сам не буду и тебе не советую. Да и, честно скажу тебе, брезгую я, у них, говорят, в коже особые сальные железы, пахнут не так, как белые люди, маслом каким-то. Не по мне это.
— А я вот мечтаю об этом, — лицо Билла становится, как у ребенка, которому обещали в выходные купить мороженое и покатать в парке на карусели, — быть в Африке — и шоколадку не попробовать. Это что я потом парням своим на родине о поездке буду рассказывать! Не поймут они меня, не поймут. Ты мне поможешь? — неожиданно спрашивает он меня.
— В чем? — мне становится интересно.
— Видишь, — объясняет Билл, — в английском я не силен. Во французском тем более. И как я баб, спрашивается, снимать тут в Африке буду? Не на танцы же мне идти знакомиться. И потом, ну пойду на танцы. А дальше-то что? Что говорить им? Вот я и прошу тебя, будь другом, сними мне шоколадку на ночь. Ты же язык знаешь нормально. Или вон лучше давай одну на двоих возьмем, например. Мне так спокойней будет. Вкус у тебя есть, кого попало не снимешь. Ты не бойся, я заплачу, — добавляет он.
Мне становится весело.
— Билл, — говорю, — давай я лучше тебя ключевым вещам в этом деле научу. Без меня будешь баб снимать, завидовать все станут.
Билл нехотя соглашается.
— Идешь, — объясняю ему, — в холл нашего отеля. Там на рессепшене здоровый черный в котелке и фраке стоит. Администратор то есть. Видел?
Билл кивает.
— Подходишь к нему, — продолжаю я, — и делаешь руками вот так, — я тру большим пальцем правой руки об указательный, — а бедрами так, — в такт пальцам мои бедра совершают несколько качательных движений взад-вперед, взад-вперед, — и говоришь: girls! Запомнил — girls? Это значит девушка по-английски, то есть по-ихнему — шоколадка! Все. Ты дело свое сделал. Можешь дальше курить на балконе, он тебе на выбор пяток приведет, только выбирай! Не боись, брателло. А я тебе не помощник. Да, — добавляю, — движения бедрами порепетируй, а то он подумает, что ты сальсе научиться хочешь. И я тебя предупреждаю, старина: береги себя, ты не в псковской деревне, здесь такая антисанитария, подхватишь чего, домой приедешь, всей спецполиклиникой нашей тебя не вылечат.
День пятый.
Мы у президента. Ничего так живет президент. Богато, как и положено в Африке. Охрана вокруг везде с автоматами. Дворец красивый, каменный. В золоте все внутри. Вазы, канделябры, мебель из крокодиловой кожи. Она, думаю, здесь должна быть не дороже нашей бараньей. Садимся за стол, ждем. Выходит он, маленький такой, улыбается белоснежным рядом зубов.
— Здрясвуйте, — говорит он на ломаном русском, — друзья мои!
— Здравствуйте, — отвечаем, — господин президент! А вы русский-то откуда знаете?
— А я, — сообщает он, — у вас в Рязанском военном училище учился. Все пять лет. От звонка до звонка. Выучился на военного летчика, приехал домой, поработал, до полковника дослужился, команду собрал верную и военный переворот организовал. Вот теперь президентом тут работаю.
— Ай, молодец, — просыпается Петрович. До этого он на столе носом поклевывал после вчерашнего бодуна, — я ж в этом училище тоже все пять лет проторчал, однокашники мы с тобой, значит! Один плац сапогами протирали и парты ножичками перочинными резали. А ты Маньку-повариху помнишь? С сиськами такими здоровыми, — Петрович делает руки кружками и отводит от груди на полметра.
Президент напрягается и из вежливости кивает головой. А может, правда вспомнил, кто же его черную голову разберет.
— Так ты что, ее тоже того? Значит, мы братья! Ах ты, таракашка черномазая! — радостно кричит на весь дворец Петрович и лезет целоваться к президенту.
Но, к сожалению, мы не узнаем, того ее президент или не того, потому что на выручку ему приходит протокольная служба, которая вносит прохладительные напитки и шампанское. Петрович, у которого с утра во рту сушняк, переключается на прохладные запотевшие бокалы, и тема молочного интернационального братства курсантов Рязанского училища затухает сама по себе.
Официальный прием начинается.
* * *
— А пиво здесь есть? — неожиданно нарушает мирное течение переговоров Петрович.
Он уже полчаса спит, мирно похрапывая у меня на плече. Собственно, это абсолютно не мешает президенту рассказывать нам о перспективах сотрудничества наших стран. За прошедшие сорок минут мы узнали об объемах добычи золота, новых месторождениях алмазов и последних исследованиях залежей нефтяных пластов.
Президент на секунду замолкает, слыша до боли знакомые с курсантской скамьи слова о пиве. Сам небось в увольнении баловался, думаю я. Прикрываю глаза на секунду и представляю, как поначалу падала в обморок какая-нибудь тетя Маша в рязанском пивном ларьке, когда к ней в окошко влезала черная морда с таким вопросом и трехлитровой банкой из-под томатного сока.
Наш главный качает головой… ай-яй-яй, генерал… ну, что за обращение, не по форме. Президент все-таки. Генералу наплевать. Во-первых, у него болит голова. В горле сухо. Во-вторых, президент в звании полковника, а значит, младший по званию. Так что никаких сантиментов.
— Равняйсь, смирно, — декламирует Петрович по-военному, щелкнув каблуками. Потом встает из-за стола и уходит. Мои носки ему все же немного великоваты.
Отряд не замечает потери бойца. Все по протоколу. Мы продолжаем говорить с президентом о российско-африканских отношениях. Ничто, даже отсутствие пива, не способно омрачить нашу встречу. Охрана президента вносит нам бокалы с холодным соком. Это манго. Похоже, свежевыжатый.
— Смирно, — слышим мы в открытое окно пьяные команды Петровича, — ко мне, быстро!
* * *
— Ты где был, Петрович? — интересуется Шеф через час, когда официальная встреча заканчивается. — Мы за тебя волноваться начали.
Петрович грустно сидит на мраморном крокодиле во дворе президентского дворца, капли пота ручьями текут по его лицу.
— Пиво искал, — устало говорит он, — напоили меня вчера, гады, коньяком. А я уж старый, мне с бутылки плохо. Прикинь, Шеф! У них пива здесь нет. Я весь дворец обошел, всем говорю: пива дай, черный, а они убегают сразу. Я даже охранника местного с автоматом схватил, беги, говорю, за пивом, братец. А то конфликт международный будет. Договор о дружбе не подпишем и алмазы ваши покупать не станем, у нас своих в Якутии полно. Сто долларов дал. Мельче не было. Он деньги взял и ушел. Час уж как ходит.
Петрович грустно разводит руками, потом вдруг нагибается и блюет в декоративный бассейн. Золотые рыбки тут же слетаются к его кулинарному подарку. А может, это пираньи?
— Пора ехать, — говорит Шеф.
Мы с ним подхватываем Петровича и идем к автобусу.
Нас догоняет охранник с ящиком пива в руках.
День шестой.
— Может, в клуб ночной дернем? — посасывая коньяк в баре, предлагает продавец вертолетов. — Я тут все разузнал. Тридцать километров вдоль моря. Лучшее заведение побережья. Самые популярные диджеи, море женщин и шампанского. Работает круглосуточно.
— Хорошая идея, — поддерживают остальные.
Заказываем автобус и едем.
Дорога вьется вдоль океана, повторяя его изгибы. Зрелище незабываемое. Черные волны бьются об огромные черные гранитные валуны, черная южная ночь окружает нас со всех сторон, серебристые хрусталики звезд освещают нам путь. Черные люди в национальной длинной одежде попадаются на нашем пути, это местные жители спешат по своим черным ночным делам.
Мы подъезжаем к цели нашего маршрута. Не видно ничего. Ночь поглотила жизнь континента. Выходим на улицу и снова окунаемся в африканскую жару. Перед нами горит неоновая вывеска: “Клуб „Африка“”. Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, у входа в клуб включается свет, и мы видим летнюю площадку. На ней сидят без малого с сотню чернокожих девушек. Все оборачиваются в нашу сторону. Приехали, мелькает в моей голове, и я тороплюсь внутрь клуба. Сотня белоснежных улыбок освещает нашу дорогу. Вынимаю пачку денег и начинаю отсчитывать необходимые тысячи. Внезапно вздрагиваю. По позвоночнику, словно соревнуясь с каплями пота, катится маленькая ледышка. Оборачиваюсь и чуть не падаю на пол. Сзади меня стоит она. Словно мартышка, — проносится в голове. У нее с десяток сережек и колец в носу, ушах и бровях и улыбка, прорезающая белым светом африканскую ночь. Хватаю билет и поднимаюсь наверх в зал. За мной подходят все остальные.
Сразу понимаем, что попадалово крайнее. В зале никого. Точнее, одна танцующая в центре танцпола девушка. Мы походим к самому большому столу с диванами и рассаживаемся кружком. Ха-ха! Двадцать мужиков в пустом ночном клубе. Надо же было догадаться — попереться на танцы во вторник. Ну да ладно, все равно другого времени у нас не будет.
* * *
Ничего. Африка Африкой, но в одиночестве никто нас оставлять не собирается. Вслед за нами, по нашим стопам в зал входит двадцать… ровно двадцать, абсолютно по числу нас, русских мужиков, двадцать чернокожих Изаур. Моя мартышка сразу ко мне. Садится рядом, игриво положив свои руки на мои колени. Рот до ушей, зубы блещут ярче серебряных украшений.
— Дорогой, закажешь мне выпить? — начинает она свою африканскую песню о тяжелой судьбе бедной девушки.
Начинается, думаю. Всю жизнь мечтал приехать в Африку и напоить чернокожую проститутку. Соглашаюсь. Вот так вот все в клубе и происходит. Один согласился, другой, третий… глядишь, и выручка готова. Консумация плавно переходит в проституцию. Но разве так только в Африке? Мы давно уже перегнали ее в этой элементарной неспортивной дисциплине.
— Откуда ты, красавчик? — спрашивает она меня.
— Из Москвы, — отвечаю.
— Вау! Моска!!!
Можно подумать, она что-то знает про Москву и про Россию. Была не дальше местной банановой рощи. Думаю, вряд ли она в школе изучала нашу географию. Да и ходила ли она вообще в школу.
Приносят шампанское. Надеюсь не “Дом Периньон”!
— А где вы остановились? — задает мне она еще один вопрос.
— Палм бич отель, — говорю, — дарлинг!
Девушке становится не по себе. Глаза ее вспыхивают ярким огнем, и взрываются тысячи звездочек. Ночь кажется светлее от этого блеска.
— Это же лучший отель нашей страны, — выговаривает она каждое слово.
— Возможно, мы в нем всегда останавливаемся, — подыгрываю ей я.
— Я еду с тобой, — слышу я в ответ, — и не отказывай мне. Я буду твоей бесплатно. Я никогда не была в этом отеле. Но многое слышала. Поехали.
— А что она говорит? — спрашивает меня Билл.
— Предлагает секс бесплатно, лишь бы переночевать в нашем отеле, ей жить негде, бедняге, — отвечаю ему, — мне это не интересно, ты знаешь. Так что можешь пользоваться. Знакомьтесь.
Билл оживает.
— Скажи, что я согласен, — возбуждается он, — а что, правда бесплатно?
Я киваю мартышке на Билла и шепчу ей на ухо.
— Нет, — говорит мне она, — я хочу только тебя.
Опять двадцать пять. Какая ей разница. Палм бич отель… Он что со мной, что без меня.
— Пошли отсюда на хрен, — слышу я разумные слова из недр нашей компании, — тоска тут зеленая. Таких обезьян у нас и у отеля набрать можно.
Мы спускаемся вниз.
Таксисты дерутся за право отвезти нас. Побеждает водитель пятой модели “Жигулей”. Надо поддержать отечественного производителя.
— Файф долларс, — басит он.
Поехали.
Машина скрипит, кряхтит, но едет. Как занесло ее в самый центр Африки? Чудеса. Наверное, оставили в прошлой жизни бледнолицые конкистадоры.
— Тэн долларс, — напоминает таксист по приезду в отель через двадцать минут.
Мы удивленно наклоняем головы.
— Инфлэйшн, — поясняет водитель, — инфлэйшн эври минет.
— Пошел ты в жопу, — говорим мы ему хором и, не расплатившись, идем спать в наши номера. Сзади слышны угрозы и крик чернокожего бомбилы.
День седьмой.
Просыпаюсь утром и нахожу в кровати комара. Он мертв. Во сне я его убил, раздавил, расплющил по подушке, сделал из него маленькую лепешку. На белой простыне красная кровь. Он, сука, меня успел укусить, вонзить в меня свой тонкий, как волос, хобот и забрать из меня каплю бесценной крови. Моей крови, родной, отечественной. Мне не жалко, черт с ним, в наших среднеполосных лесах меня такие кусали в минуту по десять штук, и я только почесывался денек. А то, что они тут все с малярией, так мне плевать, я же пью таблетки!!! Спасибо тебе, седовласый доктор, за заботу о российском депутатском корпусе.
Метким щелчком среднего пальца отправляю комара на пол. На! Лети в последний путь. Ну-ка на всякий случай почитаем инструкцию к этим чудо-антималярийным таблеткам!
ПРИ ПОТРЕБЛЕНИИ АЛКОГОЛЯ ПРЕПАРАТ НЕ ДЕЙСТВУЕТ!
Я не верю своим глазам. Как, блин, не действует? Мы бухаем тут ежедневно с утра до ночи у президента, в парламенте, за обедом и ужином. Мы уже в самолете вылакали целый ящик. А он, сука, в это время не действует. Мы пьем, а он не действует. Я тут трезвым вообще не был ни минуты. Здесь нельзя быть трезвым. Здесь надо пить, и желательно крепкие напитки, способные продезинфицировать твой организм полностью. И что теперь делать?! Умирать? В чужой, недоброй ко мне стране.
Я чувствую, как холодеют, несмотря на чудовищную жару, мои конечности, вызываю доктора и ложусь в постель.
Через час приезжает врач из посольства. Ставит мне градусник. Тридцать пять и шесть! Очки падают с его носа.
— Стул твердый? — с надеждой спрашивает он меня.
Нет, блин. У меня уже нетвердый стул. Он у меня жидкий, совсем-совсем жидкий. Это я узнал, пока ты ехал целый час по африканской саванне. Я чуть не умер тут без тебя. Я уже мысленно попрощался со всеми близкими, еще дважды прочел инструкцию к таблеткам и сосчитал, сколько дней мне осталось. Мало. Дома меня могут уже не увидеть.
— А тут болит? — снова спрашивает доктор, легонько надавливая на живот.
И тут болит, и тут тоже болит. Болит везде. Я умираю!
Доктор смотрит на меня с сожалением и высыпает мне на прикроватную тумбочку с десяток упаковок разных таблеток. Синие, красные, желтые… нереальный м-энд-мс.
— Пейте все через каждые полчаса, — говорит он мне, — может, поможет.
Звучит неубедительно.
Прощаясь, он жмет мне руку и с сожалением смотрит в глаза. Рукопожатие его нетвердое.
— Станет хуже, звоните, — доктор пишет свой номер на клочке бумаги.
— А детишки-то у вас есть? — вдруг спрашивает он.
Я падаю на кровать и погружаюсь в липкий африканский сон.
День восьмой.
— Вы что, охренели? — Шеф зло водит черными глазами вокруг. Все замолкают. Черная всклокоченная борода, нечесаные кудри, белая рубашка с галстуком и шорты. Сказочный Дядька Черномор в командировке на океане. Не хватает только портфеля с документами.
Мы сидим в ресторане отеля и неторопливо поглощаем завтрак. Ну какие же здесь манго! Величиной чуть не с арбуз, сочные, спелые, полные невероятной по вкусу и свежести оранжевой мякоти, они даже издалека не напоминают те странные плоды, которые зовутся манго у нас в России. Сок течет по моему подбородку, и на минуту моя болезненная слабость исчезает.
— Я вас спрашиваю, вы все что, охренели? — повторяет он. — Вы хоть знаете, почем тут девочки?
Лично я не знаю, почем тут девочки. Мне это все равно. Равно как и мальчики до кучи. Мне намного важней мое личное здоровье, здоровье моей семьи и уверенность в завтрашнем дне. Мне важнее комары, мухи цеце, последствия воздействия алкоголя на неокрепший организм и мир во всем мире. Поэтому вопрос Шефа не ко мне. Он к тем, кто знает, почем здесь девочки.
— А это важно, Шеф? — осмеливается спросить кто-то.
Главный свирепеет.
— Да, важно, блин. Вы пошатнули экономику целого государства, вмешались в ценовую политику страны. Вы покусились на третью по значимости после алмазов и золота ценность республики. Девочки, — он поднимает вверх указательный палец и становится похожим на сумасшедшего Эйнштейна, — девочки тут по десять долларов за ночь. Вот. Причем ты еще выбрать можешь. А если берешь нескольких, то действуют оптовые скидки. Это мне портье сказал, когда я ему заказ в номер делал. А она, шлюха, понимаешь, приходит и сотку с меня требует. Видите ли, ваши, — он передразнивает ее, — вашшшши мне сотку давали и еще шампанским поили. Креста на вас всех нет! — продолжает он и становится похожим на отца Федора из “Двенадцати стульев”. — Еле за полтинник ее уговорил, изверги.
Он садится за стул и наливает себе кофе.
— Да ладно, Шеф, — произносит кто-то, — что у тебя, сотки нет, что ли? Давай мы тебе ее компенсируем. Мы уж привыкли по Москве. Там и за штуку порой приходится брать. Так что сотка не бабки. Ты уж извини.
Шеф мажет булку джемом из бананов.
— Давайте не безобразничайте, — прожевав, говорит он, — мы посланцы великой страны. Мы здесь первая официальная делегация за двадцать пять лет. За нами придут другие! Не завышайте цены раньше времени. Потомки нас не поймут. И проклянут. Вон в Лондоне уже как цены на недвижимость выросли, — неожиданно делает он серьезное заключение.
День девятый.
Я умираю. Лежу и умираю. Все бросили меня. Ушли на встречу с очередным министром, лидером фракции, партийным деятелем, вождем племени. Никому нет до меня дела. Мне плохо. За шкафом и около шторы я нашел и убил еще пять комаров. Все они были с кровью. Кроме меня, в номере больше никого нет. А значит, кровь моя. Они дождались, пока я засну, и всей своей эскадрильей слетелись меня кусать. А я даже не проснулся. Не проснулся потому, что устал, выпил вчера. Впрочем, это уже не важно. Что я мог сделать, если б проснулся? Ничего. Было б уже поздно. Меня бьет черная африканская лихорадка. Или она все же желтая? Интересно, какая связь между малярией и малярными работами? Похоже, я уже брежу.
Я включаю на самую большую мощность вентилятор, выливаю целый флакон антиреппилента на себя и натягиваю простынь с ног до головы. Я не доживу до утра. Зачем я поехал в эту Африку? Черт меня дернул. Как же моя семья, жена, дочь… мне еще нет даже сорока. Проклятый черный континент. Меня окутывает пелена влаги и сна. Пограничное состояние между жизнью и смертью.
* * *
Я просыпаюсь от того, что в отеле хлопают двери и веселые мужские голоса звенят в пустом холле. Вернулись… Веселые и пьяные. А я умираю. Хлопает дверь в соседний номер. Слышен женский смех. Вау! Сбылась мечта Билла. Он привел в номер шоколадку. Хоть кому-то здесь будет хорошо.
Еще пять минут я слышу легкое ее хихиканье и его гулкий бас… И вот началось. Боже, как она фальшивит. Училась, видимо, на немецких фильмах. Да, крошка, ес, бэйби, фак ми, так ми, тудак ми — сюдак ми… И Артур сопит: у-у-у-у… Старается, черт. Ну, хоть перед смертью за товарища порадуюсь. Мне даже становится немного лучше. Легкий аудиоспектакль за стенкой.
И вот финал! Звенят бокалы в мини-баре, воет волком Билл, и шоколадка берет верхнее ми, продолжительно и с выражением. Эх, сучка, красиво… ладно, прощаю ей всю фальшь раннюю.
Скрип кровати, стук двери, бай, милый, чмоки, чао-какао…
Выйти бы, Билла поздравить напоследок. Да сил нет. Снова погружаюсь в липкое забытье, граничащее с бредом и страхом за жизнь. Вокруг меня летают комары, пытаются проникнуть сквозь простыню, их становится все больше и больше. Я слышу их зуд, он все громче. Простынь мешает им, они начинают злиться и кричать, кричать на меня. “Фак, — заливаются они громко, — фак!!!”
— Фак, — просыпаюсь я от громкого мужского голоса в соседнем номере. В унисон ему отвечает другой женский, писклявый. Это не Билл. “Вот черт, — думаю я, — сутенер пришел, сейчас другу моему наваляет. Что там у них, интересно, не сложилось? Наверное, по деньгам не сошлись. Странно, вроде бы Билл не скряга. Надо идти выручать товарища”. Надо. Но сил-то нет.
Я пытаюсь подняться с кровати. Что я смогу сделать там, такой обессиленный. Я словно комар. Меня можно убить ударом мизинца. Я упаду на пол, и из меня вытечет капля крови.
Снова голос из соседнего номера. Уже не так зло. Хлоп, я спасен! Это же не сутенер. Это Гриша, наш переводчик. Я слышу его французский тембр. Он шутит. Прекрасно. За стеной уже женский смех, звон бокалов и скрип кровати. И снова… О, бэйби. Фак ми, и так ми, и сюдак ми. Дежавю… Проблема решена. Слава богу. Какие же все они, эти шлюхи, искусственные. Я засыпаю под ритмичное покачивание в соседнем номере.
Билл сопит через стенку. Счастливчик.
День десятый.
Билл доволен. Это видно. Его светлое лицо освещает улыбкой весь ресторан, когда я вхожу туда утром на завтрак, чтобы насладиться чашкой крепкого кофе. Мне уже лучше. Кажется, я останусь жив. Слава богу, что сегодня улетать.
Плюхаюсь в кресло, зову официанта.
— Ну как ты? — спрашиваю друга. — Вчера нормально погуляли? Рассказывай.
— Все, как ты и говорил, — улыбается Билл, — вернулись со встречи. Понимаю, последний день в Африке. Сегодня или никогда. Подхожу в холле к портье, тру пальцем о палец и качаю бедрами, герл, говорю, давай мне за мани. И прикинь, он все понял. Ван момент, говорит, сэр. Они у него в подсобке, что ли, прятались или на улице стояли, он мне пять штук на выбор привел буквально через минуту. В общем, выбрал я одну, сразу в номер. Сто долларов. Ну а дальше дело техники. Ты прав, запах у них специфический, но мне понравилось.
— И все? — интересуюсь. — А что там потом за возня была? Крики какие-то? Я уж думал: сутенеры местные тебе морду бить пришли.
— Не, — Билл закуривает сигарету, — это я потом после шоколадки решил выпить виски в баре. Ночь уже, а все по отелю ходят, все бурлит, девки какие-то. В общем, подходит ко мне Гриша и говорит, что с двумя договорился. Одну, говорит, себе беру, а тебе вторая. С каждого по семьдесят пять. Оптовые скидки. Ну, я и подумал: гулять так гулять, когда еще в Африке буду. Побоялся вначале, что вторую подряд за ночь не смогу осилить, но прислушался к себе, нет, вроде готов к труду и обороне. Вот. А как пошли по номерам разбредаться, та, что с Гришей изначально была, решила нас поменять. Ты, мол, Билл, мне больше подходишь, с Гришей я не хочу, пусть он подругу берет. Ну а какому мужику понравится, когда его баба не хочет, тем более за деньги? Вот он и вспылил поначалу. Как ты так можешь, закричал, я тебе бабки плачу. Делай, как говорят. Но потом мы подумали, что нам, русским мужикам, телок африканских делить и ссориться из-за них негоже. Поменялись. Короче, я по второму разу отметился. Так что шоколада я теперь на всю жизнь напробовался, Будет о чем пацанам рассказать.
Подходит официант. Я заказываю свежевыжатый сок манго.
Это фантастический сок. Сок моего детства. Давно-давно, много лет назад мама каждый раз привозила из Москвы две-три металлические банки с этим вкуснейшим и редким для моего города напитком. Больше ей было тяжело.
Я ждал ее утром у входа в подъезд и, увидев издалека, бежал навстречу. Мы выпивали с ней одну банку в первый же день, а вторую откладывали на ближайший праздник: Новый год, день рождения или Первое мая. Мы пили с мамой сок манго из далекой африканской страны, а я мечтал о следующем празднике и новой банке нежного желтого волшебного нектара…