Красная голова солнца выкатилась на фаянсовое блюдо заснеженного поля, подрожала, взволнованная гомоном стаи черных силуэтов, и поплыла вверх по розовому сатину неба, все четче очерчивая укорачивающиеся тени от стволов, вытянутых ввысь.
Тишина закручивалась в воронки снежных вихрей и укладывалась у подножия синеватых сугробов, мягких и манящих, как гладь озера в летний зной, как девственная чистота постели с отброшенным в сторону покрывалом и ворохом несмятых подушек....
Как накрахмаленные, с корочкой, хрусткие сугробы все еще стыли под лучами светила, в смятенном ожидании теплых южных ветров и чего-то жуткого, вязкого, хлесткого, бьющего наотмашь. И оттого притягательно-губительного и неисбывного как судьба....
Выбравшись на высшую точку обзора, голова как бы оглянувшись, медленно поплыла вниз и вдруг скрылась среди серых, тяжелых влагою облаков, внезапно наплывших из-за горизонта. Послышались неожиданные раскаты, оповещающие о чем-то грозном, холодящем душу. Молнии высвечивали рванные края серых облаков словно в декорациях шекспировских трагедий.
Казалось, вот-вот грянет ливень. Но пошел снег. Сперва жидкий какой-то, он внезапно начал падать все крупней и крупней, привычно устилая уже готовый вот-вот измениться на весенний пейзаж. Снег летел неистово, гнанный ветром, и казалось этому не будет ни конца, ни края.
К вечеру ударил мороз, не позволив вскрыть вены рекам и речушкам, уже готовым к этому акту....
Только к концу недели снежный наст поддался заигрыванию теплых нежных рук, протянутых к нему сверху, не отдавая себе отчета в губительности этих ласк. С грохотом треснул лед и поплыло-поехало....
Вороний грай смешивался с грохотом льдин, шумом струй дождя, колотившего по хрусткой корочке сугробов. Запахло талой хмельной водой и почему-то свежими арбузами.