Уважаемые читатели! Предлагаю вашему вниманию отрывок из моих воспоминаний «От трех до семидесяти пяти», относящийся к послевоенным студенческим годам в Ленинграде. Полагаю, что в преддверии празднования 65-й годовщины Победы он будет интересен сегодняшнему студенчеству.
Летом 1948 года я сдал вступительные экзамены в Ленинградский Институт точной механики и оптики (ЛИТМО). В конце августа 1948 года из института сообщили, что я принят на радиотехнический факультет. Нужно собираться. На работе у отца мне сделали чемодан из фанеры, закрывающийся на висячий замок. С этим фанерным чемоданом и висячим замком я и отправился из Новгорода в Ленинград учиться на инженера.
В институте быстро решился вопрос с общежитием, выдали направление в общежитие Военно-механического института, где ЛИТМО арендовал два этажа. Это серое шестиэтажное здание на углу Измайловского проспекта и Обводного канала теперь стало моим домом на ближайшие шесть лет. Поселили меня в комнату, где жили еще трое студентов. Двое из них еще не приехали, и в комнате я увидел лежащего на кровати постанывающего молодого мужчину. Познакомились. Это был студент-фронтовик, каких в то время в институте можно было встретить довольно много. Как он сказал, сейчас у него открылась рана. Позже я узнал, что, забрав в армию, его сразу же отправили на трехмесячные курсы младших лейтенантов, по окончании которых послали на передовую командиром взвода. В первом же бою, нужно было поднимать бойцов в атаку, он выскочил на бруствер окопа, и сразу получил ранение в живот. На этом война для него закончилась. Потом он долго лечился в госпиталях.
Вскоре появились и двое других моих соседей по комнате. С этими ребятами я прожил почти три года. Потом, окончив институт, они разъехались.
В первые годы обучения осенью и зимой я хожу в одежде, представляющей смесь советского и немецкого обмундирования, и должно быть, представляю довольно странную фигуру. Русская солдатская гимнастерка, немецкие генеральские галифе мышиного цвета, немецкие же кованые сапоги с высокими, твердыми, из толстой кожи, голенищами, солдатские стеганый ватник и шапка-ушанка. В таком наряде прихожу в институт, в нем же отправляюсь в театр. Мои соседи по комнате завзятые театралы и почти силой заставляют меня приобщаться к культуре.
На третьем курсе я живу в комнате вместе с однокурсниками Лешей Исаевым и Сашей Линевым. Позднее, к нашему удовольствию, в комнату подселили студента младшего курса Ваню Ермоленко. Родители часто присылают ему посылки с продуктами. Естественно, все это делится на всех. Леша Исаев – студент, положительный во всех отношениях. Высокий, в больших роговых очках, спокойный, всегда с книгой в руках, флегматик. Удивить его чем-нибудь довольно трудно. Сейчас он солидный профессор. Полная противоположность ему по характеру, Сашка, – Александр Федорович Линев. Был он на несколько лет старше нас. Родом с Волги. В конце войны был призван в армию, окончил курсы лейтенантов. Ходил в военном обмундировании, видна была военная выучка, все отглажено, чистый подворотничок. Всегда выбритый, подтянутый, серьезный. Однако, при всей внешней представительности и серьезности Саша колоссальный выдумщик и заводила в различных компаниях, особенно, если немного выпьет. В нетрезвом виде ему, почему-то, хочется с кем-нибудь поспорить, во что бы то ни стало доказать свое превосходство даже совершенно незнакомым людям. Вот лишь несколько штрихов к его портрету.
За годы войны в Ленинграде развелось огромное количество крыс. Немало их было и в нашем общежитии. Дело дошло до того, что невозможно было сохранить что-либо съестное, даже упрятав в тумбочку, крысы прогрызали фанерную стенку. Вылезали они из дыр, проделанных ими в полу под батареями отопления. К присутствию крыс мы даже привыкли. Бывало, ночью сквозь сон слышишь, как они пищат, копошатся у тумбочек, топочут по столу, а иногда и бегают по одеялу. Чтобы избавиться от незваных гостей, пытались засыпать дыры под батареями битым стеклом, но они все равно как-то из них выбирались. Смотришь, утром на постельном белье кровавые отпечатки крысиных лап. Идею борьбы с крысами предложил Сашка. – Нужно убить нескольких крыс и трупы их выставить на всеобщее крысиное обозрение, полушутя, полусерьезно говорил он. – Крысы существа умные, должны понять предупреждение. В нас просыпается охотничий азарт и поздним вечером мы лежим на своих кроватях в ожидании, когда крыса вылезет из под батареи и заберется в ловушку – тумбочку с приоткрытой дверцей и куском хлеба внутри. Свет в комнате выключен, но еще горят уличные фонари, и разглядеть кое-что можно. В руке у Сашки веревка, дернув за которую можно плотно захлопнуть дверцу тумбочки. Буквально через несколько минут появляется «дичь» и тут же забирается в тумбочку. Мгновение, Сашка захлопывает дверцу – всеобщее ликование, крыса наша!
Но тут возникает проблема, о которой никто не подумал: как теперь ее достать из тумбочки? Обсуждаются разные варианты. Самым простым из них оказался Сашкин, – сняв наволочку со своей подушки, он приоткрывает дверцу тумбочки, и крыса выскакивает прямо в приложенную к щели наволочку. Удар об пол, и добыча мертва. За несколько вечеров мы поймали таким способом с десяток крыс. Не обошлось и без маленького хулиганства. Чтобы попасть на лестницу, спускающуюся с этажей к выходу, или к умывальникам, нужно было, пройдя по коридору, повернуть за угол. И вот под чутким руководством выдумщика Линева, мы на женском этаже развешиваем за поворотом мертвых крыс с прикрепленными к ним картонками, на которых написано «партизан», а утром наслаждаемся визгом натыкающихся на них студенток. Трудно сказать, кого мы больше напугали – крыс или администрацию общежития, вызвавшую работников санэпидстанции, только вскоре крысы действительно перестали появляться в комнатах.
Еще одно, совершенно детское развлечение. Наша комната на третьем этаже общежития, одна из немногих, имевших балкон, выходящий на Измайловский проспект. Однажды осенью Сашке пришла мысль повеселиться. На улице уже темно и на проспекте включено электрическое освещение. На ниточке Линев опускает с балкона на тротуар бумажный рубль. В полумраке ниточка незаметна и мы сверху наблюдаем за поведением прохожих, неожиданно обнаруживающих лежащий на асфальте рубль. Вот одиночный прохожий нагибается, чтобы поднять денежку, и только протягивает руку, чтобы взять рубль, как Сашка дергает за ниточку и рубль неожиданно отскакивает в сторону. Некоторые люди с первого раза догадываются, в чем дело, другие пытаются схватить рубль несколько раз. Это чрезвычайно веселит нас, с балкона раздается дружный гогот. Вот идет парочка. Мужчина, увидев рубль, замедляет шаг и чтобы не уронить свое достоинство в глазах дамы, останавливается, наступив на рубль, и нагибается, вроде бы завязать шнурок на ботинке. Пытается незаметно взять рубль из под подошвы, но тот отпрыгивает. Еще раз – снова неудача! Вместе с хохотом с балкона несутся обидные для кавалера высказывания. Услышав наше ржание, постепенно в развлечение втягиваются и обитатели других комнат, так что через некоторое время бесплатное представление из окон наблюдают и разом ржут десятки зрителей. Одному из прохожих удается схватить рубль с первого раза. Обнаружив нитку, идущую вверх прохожий поднимает голову и тут раздается голос Сашки с балкона, – Брось зараза, а то кирпичом! Всеобщее развлечение продолжалось до тех пор, пока около часа ночи не выключили уличное освещение.
Спорил Сашка по любому поводу. В подвальчике красного кирпичного дома, на противоположной стороне Измайловского проспекта, рюмочная. Студенты со стипендии заходят туда выпить рюмку водки и закусить бутербродом с килечкой. Иногда любил побаловаться водочкой и Саша. Выпив, привязывался к кому-нибудь, часто к человеку совершенно незнакомому, и начинал того подначивать, вызывать на спор. Поводом для спора чаще всего был такой – «вот я это могу сделать, а ты не можешь, давай поспорим».
Лето. Закончились экзамены. Сегодня студентам выдали стипендию за два месяца. Можно ехать домой на каникулы. Вечером Линев отправился погулять и куда-то пропал. Появился в общежитии только ранним утром. С каким-то виноватым видом просит одолжить ему денег на билет, чтобы доехать до дома. – Но ведь ты вчера получил стипендию, на билет то хватит, говорю я. – Да я, дурак, всю стипендию истратил, отвечает Сашка, ни копейки не осталось. Оказалось, что вечером, приняв в рюмочной стопочку, он привязался там к двум офицерам, стал спорить и доказывать, что он их перепьет и, при этом готов поить их за свой счет! После нескольких рюмок разошедшийся Линев пожелал на такси повезти офицеров в «Асторию», продолжить соревнование. Доехав до «Астории», отдал все оставшиеся деньги шоферу и пешком отправился домой. Куда делись офицеры, не помнит. Но теперь домой ехать не на что.
При всем при том, такие черты характера Линева уживались в нем с чрезвычайно ответственным отношением к учебе. После окончания института он был направлен на работу в Институт атомной энергии (Москва), где попал в лабораторию известного академика Флерова и занимался разработкой измерительных приборов. Первые годы после института мы, выпускники, поддерживали связи между собой, отслеживали, кто, где работает. Со временем эти связи практически исчезли, но неожиданно, лет пятнадцать назад, в одном из номеров журнала «Огонек» я обнаружил статью о А.Ф.Линеве – главном инженере циклотрона в Киеве. Читая статью, я наслаждался, – автор ее подметил в солидном теперь ученом А.Ф.Линеве, те же черты большого ребенка, о которых я написал выше.