В прекрасном городе Дамаске жил некий благородный господин по имени Лисимах. Происходил он из рода знаменитого и состоятельного, его отец был городским казначеем, человеком справедливым и богобоязненным, мать была женщиной, славной своими добродетелями, коими она была щедро украшена. Лисимах воспитывался в строгой христианской вере, подразумевавшей послушание родителям, милость к нищим, щедрость к священникам и церквям. Когда ему исполнилось 21 год, родители нашли ему невесту из хорошей семьи, с которой послушный Лисимах связал свою жизнь, дав обет перед алтарем.
Семейная жизнь Лисимаха протекала достаточно спокойно. Он всегда был уверен в том, что дома его ждут чистые прибранные комнаты, вкусные обеды и утешение плоти с прекрасной Фелицатой. Одно печалило Лисимаха – его супруга не стремилась к благочестивой христианской жизни. В пост она стремилась накормить супруга повкуснее, не сторонилась зрелищ и развлечений, доступных женщинам, не всегда покрывала голову платком, могла пропустить вечернее правило или проспать утреннюю молитву, и, что было самым печальным для Лисимаха, не соглашалась воздерживаться от супружеских ласк постами.
- Милая, это необходимо нам для спасения наших бессмертных душ, - уговаривал её Лисимах.
- Дорогой мой Лисимах, - отвечала Фелицата – снизойди к моей немощи, что делать мне, бедной женщине – такое воздержание мне не по силам!
И Лисимах с благословения своего наставника снисходил. От этого ему было горько и обидно, и после такого снисхождения он шел в церковь каяться в грехе невоздержания, а потом он сугубо постился несколько дней, моля у Всевышнего прощения за свой грех.
Прошло двадцать лет брака Лисимаха с Фелицатой, и, видимо, приближение старости заставило Лисимаха пересмотреть свою жизнь с христианской точки зрения. Как-то утром он понял, что живет неправильно, не богоугодно. Отдается плотскому греху в том возрасте, в котором супругам уже не пристало соединяться, поскольку нет уже надежды на зачатие, слишком много и вкусно кушает, слишком мало времени посвящает молитве и богослужению. «Конечно, - рассуждал он – во многом виновна Фелицата. Не будь она столь невоздержанной, куда бы проще было бы и мне спасать свою душу. Но что делать, я вынужден уступать этой женщине, её страстям и похотям, чтобы не толкнуть её по её слабости на больший грех. Да, мне приходится приносить в жертву мое благочестие. Ах, если бы только была бы у меня другая жена, более склонная к благочестию и аскезе! Как бы мы вместе спасались с нею, как бы дивно протекала наша жизнь! Но мне по грехам моим Господь дал совсем другую женщину. И я вынужден мириться с этим…»
Но вот в один из воскресных дней Лисимах, стоя на молитве в храме, услышал, что в хоре появился новый голос. Этот голос так поразил его своим богатством и чистотой, что он невольно обратил свой взор на клирос и сразу выхватил из сонма поющих молодую красивую женщину, которую прежде не видел. Она была высока и стройна, её лик был озарен какой-то небесной бледностью и едва не светился. Лисимах был поражен красотой и чудесным голосом незнакомки так, что уже не мог слушать ни слов священника, ни возгласов диакона, ни хористов, он весь был поглощен видением этой прекрасной певицы.
Когда отошла Литургия, Лисимах по обыкновению подошел к городским старейшинам, среди которых заметил и регента Варсонофия.
- Брат Варсонофий, скажи мне, кто эта новая певица, чей дивный голос так украсил нынче Литургию? – спросил он.
- Это Аглаида по прозванию благочестивая, - отвечал ему Варсонофий. – Она прежде жила в Едессе, но теперь по воле обстоятельств вынуждена переселиться в Дамаск. Истинно сказал ты – голос её дивен, впрочем, как и она сама. Аглаида ведет жизнь, достойную монашествующих.
Лисимах вполне удовлетворился этим ответом и пошел домой, где его с объятиями встретила Фелицата. Поглощая жареных куропаток под сливочным соусом, Лисимах все размышлял об Аглаиде. «Блаженна её участь, - думал он, - Бог наделили её таким талантом – дивным по красоте голосом, и она умножает его, присовокупляя к нему свое стремление жить по заповедям христовым. Блажен тот, кто стал мужем этой женщины! Истинно, это та самая жемчужина, ради которой можно оставить все сокровища мира, чтобы иметь счастье обладать ею одной!» В таких рассуждениях он провел всю неделю, а в наступившее воскресенье почти что побежал в храм, чтобы вновь увидеть и услышать Аглаиду.
Аглаида была на своем месте и вновь услаждала слух молящихся своим небесным ангельским голосом, который, кажется, мог подхватить душу и вознести её на самые высоты, доступные только силам небесным. И чем больше слушал и чем больше смотрел на Аглаиду Лисимах, тем больше добродетелей в ней он видел. И тем ужаснее казалось ему его совместное житие с Фелицатой и сама Фелицата. Ему стало казаться, что все вокруг спасаются и преуспевают в доброделании, только он один валяется, как свиния, в своем калу, и что удерживает его в этом положении Фелицата. И он престал радоваться, возвращаясь домой, стал груб и необходителен с женой. Он стал видеть в ней препятствие к вечной жизни, врага. Ему уже казалось, что Фелицата недостаточно скромна для порядочной женщины, недостаточно послушна для христианской жены, что она плоха как хозяйка, что не умеет управляться со служанками. И о чем бы, касающемся Фелицаты он не подумал, ему уже виделось, что и это она делает не так, и то. Наконец, ему уже стало казаться, что она нарочно возводит препоны его спасению, движимая бесовской ненавистью ко всему благочестивому и богоугодному. А тут еще в добавок ко всему выяснилось, что Аглаида не за мужем, и это обстоятельство еще больше добавило неприязни к Фелицате. Тайком несколько раз он ходил к священнику просить сначала совета, а потом и благословения на развод. Но священник не разрешал ему оставлять Фелицату, как не убеждал его Лисимах в том, что брак с нею душевреден для них обоих.
Фелицата, естественно, сразу заметила перемены в супруге. Поначалу она стремилась задобрить его, подавая ему совершенно невиданные угощения и усилив свое внимание к нему. Но Лисимах только злобился еще больше. В конце-концов Фелицата задала ему вопрос – почему?
- Ты знаешь, Фелицата, что я от юности своей стремился к жизни богоугодной. Не секрет для тебя и то, что я женился на тебе не по любви, ты знаешь это, и я надеюсь, что ты мне простишь эти мои слова, - отвечал ей Лисимах. – Видит Бог, я не желаю причинить тебе боли, но обстоятельства сложились так, что я вынужден сказать тебе это. Ты и только ты мешаешь мне спасать свою душу. Я двадцать лет честно исполнял перед тобою свои обязательства как супруг, хранил тебе верность, обеспечивал тебя, как мог, одаривал вниманием и ласками. Но теперь мы оба приблизились к тому порогу, за которым видна старость. И именно сейчас более всего надлежит нам с тобою думать о спасении наших душ, а не о плотских утехах. Я благодарен тебе за все то, что ты в силу своих возможностей делала для меня. Но теперь я уверен в том, что для нас обоих полезней будет расстаться. Давай разойдемся. Я дам тебе развод, и ты будешь вольна в своей жизни. Я дам тебе полагающееся тебе имущество. Хочешь – выходи замуж, хочешь, устраивай свою жизнь иначе. Для себя же я прошу одного – свободы.
Фелицата, выслушав его, заплакала и ушла в свои покои. Лисимах терзался совестью и одновременно желанием покончить с этим обременительным для него сожительством. Более всего он боялся, что супруга станет устраивать истерики, будет взывать к жалости и долгу, и он не найдет в себе сил порвать с нею. Но Фелицата через несколько минут вышла к нему совершенно спокойная.
- Я согласна с тобою, - сказала она. – Раз тебе со мной так нехорошо, то, будь по-твоему, мы разведемся. Исполни свое обещание относительно имущества, благородный Лисимах, и я навсегда оставлю тебя, и не буду докучать тебе своими жалобами и тяжбами.
Лисимах сначала не поверил своим ушам. Но тут же спохватился и в порыве благодарности обнял супругу.
- Милая Фелицата! Как бы знала ты, какой камень ты сняла с меня своим согласием!
На радостях Лисимах отписал жене половину всего имущества и отпустил её с миром. Развод оформили быстро, потому что оба супруга были согласны на него. Фелицата навсегда покинула дом Лисимаха.
Освободившись от брачных уз, Лисимах почувствовал необыкновенную радость и свободу. Кажется, никогда еще ему не было так легко дышать. Он проводил в храме каждую свободную минуту, неукоснительно посещал утренние и вечерние богослужения, отстаивал все панихиды и молебны. Душа его парила на крыльях свободы! Ему казалось, что молодость вернулась к нему! И более всего грела его сердце надежда, что Аглаида когда-нибудь обратит свой взор на него. И однажды, месяц спустя, ему выпал случай познакомиться с Аглаидой.
Лисимах по своему обычаю первым пришел в храм и увидел прямо у дверей свою Аглаиду, которой бредил уже полгода. Она в замешательстве стояла пред дверьми храма, что-то не давало ей открыть дверь. Дернувшись за ручку, Лисимах понял, что что-то попало под дверь и удерживает её. Лисимах плечом толкнул дверь, и та распахнулась, что-то выбросив из-под себя.
- Это был камень, - сказал Лисимах, подняв кусочек известняка, чтобы показать его Аглаиде. Аглаида взметнула на него короткий голубой взгляд.
- Благодарю Вас, мой господин, - кротко ответила она, опустив очи, едва не скрывая лицо под небесно-голубым покрывалом.
- Я – Лисимах, - ответил он, - Лисимах по прозванию благородный.
- Ваше прозвание верно, мой господин, - ответила Аглаида, боясь взглянуть на Лисимаха. – Позвольте же мне пройти в храм, чтобы занять мое место на клиросе.
С замирающим сердцем Лисимах посторонился и пропустил Аглаиду. Мостик был перекинут. Теперь Лисимах во время богослужений не сводил глаз с Аглаиды, надеясь поймать её взгляд. Иногда Аглаида случайно бросала взгляд в его сторону. Тогда Лисимах вспыхивал счастьем, а Аглаида потупляла взор, и её ланиты вспыхивали пунцовым заревом. Лисимах томился желанием, все его мысли были посвящены Аглаиде. Наконец, убедившись в том, что Аглаида не отвергает его поползновений, Лисимах осмелился как-то после вечернего богослужения проводить Аглаиду домой. Она стеснялась, её щеки мило краснели, она прикрывала лицо покрывалом. Лисимах был счастлив. Отныне он провожал Аглаиду до дома после каждого богослужения. Собственно, на них уже смотрели как на молодоженов. И в конце-концов Лисимах сделал Аглаиде предложение.
- Милая моя Аглаида! – сказал он – Ты дорога моему сердцу и как сестра по вере, и как женщина, которая может сделать меня счастливым. Всю свою жизнь я мечтал о христианской супруге, с которой мог бы посвятить свою жизнь молитве, посту и богоугодным делам! И вот я нашел тебя, и хотел бы связать с тобою свою жизнь. Ответь мне, милая Аглаида, согласна ли ты соединиться со мною браком перед Богом и людьми?
Аглаида вспыхнула багрянцем и едва слышно прошептала «Да». Свершилось!
Свадьбу отпраздновали скромно, только в кругу самых близких друзей Лисимаха. Когда же гости разошлись и Лисимах, снедаемый жаждой обладания, приступил к Аглаиде, она, потупив глаза, отстранилась от него к его немалому удивлению.
- Не гневайся на меня, мой господин, - сказала Аглаида. – Но благочестивым супругам следует хранить себя в день венчания, ради той благодати, которую они получили в Таинстве. Не будем осквернять этот светлый день нечистыми желаниями! Если, конечно, ты согласен…
Лисимах был обескуражен. Во-первых, он никак не ожидал такого хода событий, а во-вторых, он побоялся показать себя неблагочестивым, и поэтому ему ничего не оставалось делать, как согласиться со своей супругой и отложить исполнение своих мечтаний на завтра. Он даже был рад. «Как же дивно все устроилось! Как же должен я быть счастлив, обладая таким бесценным сокровищем! Моя жена удерживает меня от греха и соблазна!» - утешал он себя, ворочаясь в своей постели.
На утро Лисимах вышел было в столовую, ожидая завтрака, но комната была пуста. Обеспокоенный, он пошел в покои Аглаиды. Та стояла перед образами с молитвенником в руках. Лисимах побоялся тревожить супругу и решил немного подождать – время уже близилось к десяти часам и, верно, Аглаида скоро должна была закончить свое правило. Но Аглаида не вышла ни через полчаса, ни через час. Терзаемый голодом Лисимах, наконец, решил напомнить о себе.
- Что Вам угодно, мой господин? – кротко спросила Аглаида.
- Время уже к полудню, - сказал Лисимах – Мне скоро требуется уйти в город по делам, а мы еще до сих пор не завтракали.
Аглаида удивленно посмотрела на супруга.
- Разве Вы не придерживаетесь благочестивого обычая не кушать по утрам до тех пор, покуда в храмах не закончатся божественные Литургии? – спросила она. Лисимах прикусил язык.
- Да… Но… - он развел руками – А разве они еще не закончились?
Аглаида с еще большим удивлением посмотрела на него. Лисимах понял, что сказал что-то не то и ушел в город. Дела на голодный желудок не делались, и он был вынужден зайти в харчевню, чтобы утолить голод. Пока он обгладывал цыпленка, ему вдруг вспомнились его утренние завтраки с Фелицатой. Сколько раз думал Лисимах, что, похоже, Фелицата не отходит вовсе от очага – в любое время у неё находилось три-четыре отменных блюда.
Вечером Лисимах, вернувшись из города, решил наверстать упущенное накануне и постучался в покои Аглаиды.
- Чего желает мой господин? – спросила Аглаида из-за двери.
- Господин желает насладиться Вашим обществом, дорогая, – ответил Лисимах.
- Простите меня, мой господин, - последовал ответ, - Вы, верно, запамятовали, но сегодня субботний день, в который супругам следует воздерживаться от общения, - кротко напомнила Аглаида, так и не открыв дверей.
- Разве сегодня суббота? – растерянно спросил Лисимах.
- Суббота, мой господин. А завтра – воскресенье.
- Ну хоть завтра-то Вы допустите меня до себя? – спросил Лисимах.
- Не гневайтесь на меня, мой господин, - все так же кротко ответила Аглаида – Завтра я хотела приобщиться, а в такой день надлежит хранить себя в чистоте.
И Лисимах опять отступил перед благочестием супруги.
Воскресенье принесло ему некоторое утешение в виде мясного обеда, и надежда вновь затеплилась в сердце страдальца. Утром его чаяния оправдались. Аглаида милостиво впустила его в свои покои. Но едва Лисимах протянул к ней руки, как благочестивая супруга вручила ему молитвенник.
- Не должно нам, христианам, соединяться подобно несмысленным тварям. Прежде следует освятить наше ложе обоюдной молитвой, чтобы Господь подал нам прощение в нашей слабости и благословил бы возможное зачатие.
Лисимах был готов уже лезть на потолок, но он слишком уж боялся выглядеть неблагочестивым в глазах Аглаиды. Он покорно выслушал акафист и покаянный канон. Когда же, наконец, таинственный час настал, Аглаида, увидев, что он снимает исподнее, с ужасом воскликнула:
- Что Вы делаете, мой господин?!
- Как – что? – опешил Лисимах. - Раздеваюсь. Разве не для этого я пришел сюда?
- Как же Вы можете показывать свою наготу ангелам, которые всегда смотрят на нас? – изумилась Аглаида. Пришлось Лисимаху натягивать на себя испод, дабы не оскорбить ангелов видом своего нагого тела. Вожделенное осуществилось.
- А теперь прошу Вас проследовать к завтраку, - скромно сказала Аглаида после того, как они замолили свой грех еще двумя канонами.
В предвкушении сытного обеда Лисимах занял свое место за столом. Аглаида поставила перед ним миску с чечевичной похлебкой. Тот некоторое время смотрел на предложенное, а потом спросил:
- А почему у нас сегодня постное? Сегодня же понедельник.
- Ангельский день, - ответила Аглаида. – Благочестивые христиане почитаю этот день постом.
Пришлось Лисимаху довольствоваться чечевицей.
Полгода спустя в харчевне, где вечно голодный Лисимах теперь наедал то, чего недополучал дома, беседовал он со своим старинным другом Мелетием.
- Лисимах, вижу, что дела твои плохи! – воскликнул Мелетий, присев за стол к другу. – Ты изрядно отощал и нервы твои явно не в порядке. Что же новая жена, не радует тебя вкусными обедами и не утешает тебя в своих покоях? Ты выглядишь еще хуже, чем тогда, когда был холостяком!
- Ничего не говори мне про жену! – горько вздохнул Лисимах. – Знал бы ты, сколько раз я с тоской вспоминал свою Фелицату! Да, она была не особо благочестива, но она любила меня и жила для меня! Я не знал никаких бед! Я всегда был сыт, обут, одет и обласкан!
- Вот как? – удивился Мелетий. – А что же благочестивая Аглаида? Неужто она не ласкает тебя, не кормит и не увеселяет твоего слуха пением?
- Ничего не говори мне о благочестии! – воскликнул Лисимах. Что Аглаида? Она вся в своем благочестии! Молится три часа утром и четыре часа вечером. Кушаем мы не ранее часу по полудни, потому что благочестивые христиане не садятся за стол, пока не закончится литургия в городском храме! Мы постимся в понедельник и субботу, потому что благочестивый обычай предписывает нам постом чтить ангелов и день усопших! А в среду и пятницу , - Лисимах всхлипнул – у нас сухоядение… А в скоромные дни мы кушаем ту же чечевицу и немного мяса, чтобы чрево не преобладало над нами… Вина мне позволяется выпить малую меру в воскресенье ради праздника… Она не поет и не танцует, потому что это не благочестиво! Я обносился, Мелетий! А новую одежду мы не покупаем, потому что это излишество и эти деньги лучше раздать нищим! Что же касается супружеского долга… - Лисимах заплакал – Меня допускают в покои Её Благочестия пару раз в месяц, и это еще хорошо. То постный день, то праздник, то она желает приобщиться, то день памяти её родителей, то она не может, то завтра ей петь на литургии… А уж когда идут посты вроде Великого или Рождественского… Я даже не смею смотреть в её сторону, чтобы не распаляться страстью! А если она и согласна, то я не могу приступить к ней, пока она не вычитает все свои каноны и акафисты! Так что я забываю, зачем пришел к ней в её комнату! Она не делает шагу без благословения своего старца. Она тут ходила к нему спрашивать, не слишком ли часто она тешит меня своими ласками! Понимаешь, - не слишком ли часто!!!
Мелетий с состраданием смотрел на друга.
- Бедный Лисимах! Даже и не знаю, чем утешить тебя. Хорошо еще, что вы не зачали дитя.
- Чем же это хорошо? – спросил Лисимах.
- Да ведь благочестивым людям предписывается воздерживаться от зачатия и до исполнения ребенку пяти лет!
- Пять лет?! – воскликнул Лисимах и, сорвавшись с места, куда-то побежал.
- Лисимах! Куда ты? - крикнул ему в след Мелетий.
- Разводиться! – долетел до него ответ Лисимаха.