Одержимые войной. Часть 2. ВОЛЯ. Главы 11-12

Глава Одиннадцатая.
ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЛАНИЕ ЦАРЯ
Оставленная попечением Господним, некогда величайшая Держава, стремительно скатывалась в пропасть небытия. Ежедневно тысячами обращались в нищих обездоленных людей бывшие лучшие в мире учителя, рабочие, конструкторы. Во мановение ока разорялись богатейшие, созданные потом и кровью не одного поколения переживших жесточайшие лишения во имя будущего людей фабрики и заводы, пускаемые по ветру новыми хозяйчиками. Те, как во времена Троцкого, выплыли невесть откуда, накопив в предыдущие лукавые годы воровские деньги и вовремя встроившиеся в воровскую игру под названием Приватизация. В одночасье, по задумке бывшего торговца тюльпанами с непонятной фамилией и рыжей лисьей физиономией, колоссальное имущество перешло от десятков миллионов совладельцев десяткам жуликов во главе с Главным жуликом бывшего СССР. Пал последний бастион, противостоявший лавине всеобщего казнокрадства, охватившего взбесившихся от безнаказанности выродков человеческих, Верховный Совет, расстрелянный танками. Реки крови разлились на улицах Москвы, смывая позор тупого молчания большинства, оказавшегося неспособным противостоять дурманному воздействию «теле-гипнотизёров». Вся нечисть России, обрадованная освободившемуся месту, устремилась обосноваться в креслах верховной власти, разделившись на стремительно мелькающие перед глазами обывателя мелкие партии. И едва расселись они в наскоро отремонтированном после расстрела Белом Доме, как началась война. Пожар её долго тлел на Кавказе, вспыхивая то в одной, то в другой его точке. Но полномасштабные боевые действия начались в роковую новогоднюю ночь, несколько дней спустя после того, как преступная власть объявила о своей избранности. Одновременно возникли деловито снующие фигурки финансовых махинаторов, жадно потирающих руки в предвкушении огромных барышей – уже не от воровства, а от войны. Не прошедшие тюрем, а потому не связанные ни с понятиями, ни с законом, воришки легко перешли от торговли людскими страданиями обворованных  десятков тысяч русских семей к непосредственной торговле кровью. За каких-то 3-4 месяца этой торговли, тесно сплетясь с аналогичными пауками за рубежами России и на Кавказе, они обрели достаточно силы и независимости, чтобы окончательно порвать с многовековой системой воровских авторитетов, не считаться с которой прежде себе не позволяли. Убедительным объявлением этого разрыва стала волна убийств воровских авторитетов,  прокатившаяся по тюрьмам и на воле, хорошо скоординированная и щедро проплаченная. Стремительно деградировавшая система ГУИН, хирея на фоне процветания сверхновых богатеев, искала способов наладить с ними связь. Время от времени связь обретала официальные черты спонсорской помощи колониям и тюрьмам. Часто это походило на анекдот, но, увы, было реальностью. В большинстве же случаев такая связь не выходила из тени, будучи столь тайной, что даже система внутренней безопасности МВД практически ничего о ней не знала. Именно пользуясь этими связями, «новой элите» удалось сравнительно легко и весьма эффектно организовать устрашающую акцию. Одновременно с этим несколько крупных воров в законе были арестованы за рубежом, что должно было продемонстрировать уцелевшим остаткам прежнего воровского мира, что у новых хозяев жизни руки достигают до любой точки земного шара. Напуганные таким ходом дела уцелевшие авторитеты обратились к Царю с просьбой «забить стрелку с ихним главарём и добазариться об условиях прекращения беспредела». Царь, об истинном статусе которого большинство воров и не догадывалось, не мог отказать, не провоцируя  новые «разборки» – теперь уже своих со своими. Он вынужден был пойти на переговоры с тем, никаких соглашений с кем по своему царскому происхождению не мог себе позволить. Более того, даже раскрывать себя перед этим высокопоставленным кощеем не должен был. Но выбора не оставалось. Олегу Всеволодовичу Рюрикову предстояло оказаться в роли такой же жертвы, как и Николаю Александровичу Романову 76 лет тому назад. Но у него было родовое преимущество, какого не было у Романовых. Те взошли во власть путём интриг и крови, приведшей якобы ко всенародному избранию. За это, по законам Высшей Справедливости, именуемым кармой, должны были во искупление сего греха сгинуть как род. Семья же Царя – его царственная дочь Всевласта, гражданским именем Елена, жена Радомила, в миру Александра, и брат Князь Андрей были недосягаемы для слуг тьмы. Во-первых, находясь под неусыпной охраной старцев Руси, проживали в местах, покуда недоступных ворогам. Во-вторых, кроме Андрея Всеволодовича, в миру жили под гражданскими именами, что дополнительно обеспечивало защиту. Наконец, в-третьих, имея через тех же старцев надежную связь друг с другом, пребывали они очень далеко один от другого и строго исполняли царский наказ использовать эту связь лишь в крайних случаях. Да и не доступна связь чистых духом вольных русичей слугам лукавого. Не по силам им. Крайний случай, похоже,  скоро наступит,  как понимал Царь. Визит Валентина Давыдовича Целебровского – лишь первая ласточка неотвратимо грядущих событий. Сей ушлый потомок самых мерзких садистов и извращенцев в погонах под медицинским халатом, преследуя не вполне ясные цели, предлагал Царю сделку, принятие которой гарантировало бы ему неприкосновенность. Однако, даже предвидя последующие события, не мог Царь принять никаких предложений от слуги дьявола. Потому-то сразу после разговора с Целебровским заспешил. Ему было ясно, развязка близка. Не дождаться ему светлых времён избавления Руси-матушки от ига инородного. Не суждено ему выйти, наконец, из подполья, куда много поколений назад водворила его духовная смута русская. Не судьба роду его в нынешнем поколении отмыться от навязанной  лихолетьем скверны уголовного бытия. Но надежду надо защищать. Значит, дочь, брата и жену необходимо срочно предупредить о неотвратимо приближающемся. За несколько дней до того, как сходка авторитетов со всей России постановила просить царя о стрелке с Главным Смотрящим Режима, Царь отправил на волю маляву особой важности. Это было его последнее Послание, предназначенное для Князя Андрея.
Послание искало своего адресата полторы недели. За это время успело произойти много событий. На берегах Невы было совершено ещё одно громкое убийство известного русского воровского авторитета, сразу после которого почти все городские рынки ушли под контроль кавказцев. Одновременно с этим мэр Северной Столицы ускоренным порядком начал перераспределять между новыми кланами значительную часть бывшей государственной собственности, с целью чего расставил на ключевые посты своей администрации людей Главного Смотрящего. Тот уже получил приглашение выйти на личные переговоры с Олегом Всеволодовичем Рюриковым и испытывал глубочайшее удовлетворение. Глаза горели, источая такой восторг, какого отродясь не испытывал. Только что он успешно провёл отъём богатств у «русского быдла», а тут – новый успех! На радостях от нежданно скорой удачи и в предвкушении грядущей расправы с носителем ненавистной родовой фамилии Главный Смотрящий даже отпустил поводья, на которых постоянно держал  Президента. Тот, как старый мерин, едва почуял слабину, тут же устроил очередную пьяную выходку, которую ещё не до конца вышколенные средства массовой пропаганды растиражировали на полмира, сопровождая едкими комментариями. Пришлось срочно прятать первое лицо в Кремлёвскую больницу на очередное обследование, а наглецов борзописцев как следует шугануть. В качестве объекта показательной порки выбрали одного из самых популярных и талантливых телеведущих страны, на которого должен был вылиться  поток  жёсткого компромата и, как следствие, начаться его уголовное преследование по статьям, связанным с финансовыми преступлениями. Была заготовлена к раскрутке уже однажды засвеченная в прессе история с крупными суммами неучтённых денег на избирательную кампанию одной из политических команд. Однако отлаженная система отчего-то дала сбой, и вместо показательной порки пролилась кровь журналиста. Возникла более чем неприятная история, которую требовалось как можно быстрее уладить. Главный Смотрящий был вынужден в досаде отложить вожделенную встречу с Царём на некоторое время, пока не рассосётся скандал вокруг незапланированного громкого убийства. Так Князь Андрей успел получить Послание  Царя за пару дней до назначенной встречи.
Послание застало Князя в его убежище. Здесь, в отрогах Среднего Урала с незапамятных времён люди добывали соль и самоцветы, с целью чего углубляли и расширяли многочисленные уральские пещеры, большинство из которых считались известными не более чем на долю процента. Туристы и профессионалы спелеологи, посещаю-щие эти тайники земли, не рисковали уходить в их глубь далее, чем на несколько сотен метров. Между тем, почти каждая из них простиралась на многие и многие десятки километров, разветвляясь под землёй на многочисленные рукава и проходы, переплетающиеся в изысканном лабиринте, многие из которых обрывались внезапными провалами и колодцами, на дне которых бурлили чистейшие холодные воды подземных рек. Никто из местных жителей не мог похвастаться тем, что хотя б одну из таких пещер прошёл до конца. Но почти про каждую известную пещеру в народе ходили легенды одна запутанней другой. Из таких легенд соткал век тому назад великий Бажов свои яркие, с детства многими любимые Уральские Сказы. И уж совсем тайным для всех было то, что пещеры в действительности обитаемы. Хотя легенды и сказы населяли их многочисленными жителями, никто не отваживался проверить их соответствие действительности.
Когда войска немки Екатерины разгромили последнее крестьянское восстание, и по всему Предуралью шли каратели, сжигая деревни и истребляя жителей, поддержавших Пугачёева, несколько тысяч староверов снялись с насиженных мест и ушли под землю, куда и веком раньше уходили, спасаясь от преследований Романовых, рюриковы яицкие казаки, и двумя веками до того спасались непокорные староверы, не желавшие принять белокнижия византийского, унося с собой свои главные сокровища – древние книги. Именно здесь обосновался и Князь Андрей Рюриков, в миру геолог геолого-разведывательной экспедиции №6, под каковым именем изредка появлялся он на люди, чтобы вскоре опять вернуться в свои подземные владения. Надёжней схрона не придумаешь.
Принесший ему весть дружинник подземного воинства ждал, когда Князь прочтёт Послание, освещая своды подземного жилища ярким светом факела, горение которого совсем не давало чаду, а смола, приготовленная по древним секретным рецептам, напротив, источала мягкий пряный аромат. Князь долго вчитывался в текст, совершенно непонятный современному читателю, попади он ему на глаза, ибо писан был на древнем языке славян, изобилуя, при этом, шифрованной царской тайнописью. По мере чтения, лицо его делалось всё более суровым, что не могло ускользнуть от внимания дружинника. Глядя в лицо читающего, он понимал, что принесённая им весть дурная, значит, по древнему закону он должен понести ритуальное наказание – символическую порку специальной плетью. Он стоял в напряжении, ожидая наступления часа ритуала. Наконец, Князь оторвался от Послания, мысли его ещё были там, в прочитанном тексте, а глаза уже нащупали стоящую напротив фигуру с факелом. Рука машинально потянулась к ритуальной плети, но вдруг остановилась. Что же? Порки не будет? Но это могло означать только одно. Лишь в одном случае чёрная весть не влекла за собой наказание вестника. Дружинник вопросительно смотрел на Князя, пока тот задумчиво покачивал головой и ни слова не произносил. Наконец, прервал молчание, и слова его подтвердили: да, именно тот случай наступил.
– Слушай, воин. Сзывай вече. Готовим тризный пир во славу нового царствования. Не спеши слишком. Жив ещё Царь. Но жить ему ровно три дня.
– Мудрены слова твои, Князь, – отвечал дружинник. Никогда такого не бывало, чтоб о кончине царствующего сообщалось заранее.
– Долго объяснять. Коротко скажу. Отдаёт себя в жертву наш Царь. За сохранение рода Царского. И будет у нас отныне Царица.
– Радомила? – изумился дружинник, округляя глаза, – Как же так, Князь? Не ты ли должен получить венец Рюриков по кончине Олега?
– И что потом? Об этом ты не подумал? Сынов моих земля приняла. Одного в Тирасполе подлые румыны убили. Другой на дне болота под Москвой лежит, вместе с другими героями прошлой осени. Как же мне венец принимать?
– Но ты ж не стар ещё, Князь Андрей. Ещё народишь.
– Поздно. Нету времени у нас сейчас на то. Пока дети подрастут, в силу войдут, меня уже может и не быть. Не регента же сажать.
Дружинник потупился. Потом вскинул на князя глаза и спросил: – Но почто же всё-таки Радомила? Может, Царевна? Всевласта?
Вместо ответа Князь улыбнулся слабой улыбкой и молвил:
– Не торопи событий, дружинник! Ишь, скорый какой! Будет вече, всем объявлю, кому венец завещан. А пока храни молчание. Три дня впереди. Но вече сзывай. Чтоб сразу, не откладывая сроку по смерти Олега могли мы совет держать и решение принять.
Дружинник поклонился, поправил факел в руке, чтоб удобней нести было, и удалился в один из боковых тоннелей, теряющихся в пещерном полумраке, лишь слегка освещённом парой укреплённых на стенах факелов. Князь остался один. Прошёлся по подземной зале взад и вперёд. Затем размашисто сел, почти рухнул на стоящий у стены сундук и, уверенным жестом протянув руку к висящему прямо над ним факелу,  сорвал его со стены и загасил.  Сколь ни велики были запасы смол, кресал и прочего, а без надобности жечь огня никогда не стоило. Читать глаз человеческий в абсолютной теми не умел, а различать силуэты окружающего пространства, попривыкнув, научался. Здесь, глубоко под землёй и не было абсолютного мрака. Если посидишь с полчаса неподвижно, начинаешь различать контуры окружающего, и не сразу догадываешься, что слабый свет источают самые стены пещеры. Секрет чуда природы был прост. На глубине нескольких сотен метров, в условиях достаточно высокой влажности, умеренных постоянных температур и особом  составе известняка стен, произрастал особый вид грибка, покрывающий их ровным слоем. Этот грибок, не известный учёным там, наверху, обладал способностью люминисцировать. Хоть и крайне слабого, но этого зеленоватого света нормальному тренированному жизнью в подземелье глазу вполне хватало, чтобы перемещаться, не натыкаясь на стены и не падая в пропасти.
Наступившая почти полная темнота и тишина, нарушаемая  лишь отдалённым эхом удаляющихся шагов дружинника и далёким журчанием подземной реки, помогла Князю Андрею быстро сосредоточить свои мысли на главном. Он мысленно очертил над своей головой солярный знак посолонь. Замкнув его, сложил пальцы рук в равносторонний треугольник, сделал два глубоких вдоха и затих, вслушиваясь во внутренний голос. Через минуту-другую голос начнёт ему вещать, что и где происходит с интересующими его людьми. Веками отточенная родовая практика тайной связи в миру толком не была известна. Изредка появлялись люди, называемые экстрасенсами, кое-что умеющие, за  них  тотчас хватались спецслужбы. Но ничего сколь-нибудь стоящего последовательной разработки им вытащить на свет Божий так и не удалось. А Князь довёл практику до совершенства. Главное – замедлить биение сердца и настроить токи крови на альфа-ритм мозга. Голос зазвучал нескоро. Чуть хриплый, тихий, но вполне отчётливый. Князь сразу узнал его и возликовал.
– Благо дарю тебе, брат. Вовремя ты обратил себя ко мне. Время моё истекает. Но я жив ещё. Слушай то, чего не мог сказать в Послании, даже в Царской грамоте: не всяко слово в строку пишется, ино слово только слышится. Во-первых, не ходи сам на Вече Старцев Руси. 13 лет ещё ждать следующего Вече. Самая чёрная ночь наступает. Сварог не зрит, спящий. Предки оставили нас своим попечением. Только в себе самих удержим силу нашу. Выстоим, так и выстоит Русь. А с нею и весь мир. Не удержимся – уйти нам вместе с собаками, кошками, лошадьми и всем живым, что на суше обитает, к динозаврам. И скорей, чем иные полагают... Второе. В назначенный час явится человек. Именем Владимир. Его весть слушай. В ней – ключи потайные. Ждать сей вести не долго, но ещё ждать. Главное, не обмануться. Будет несколько Владимиров. Каждый из них будет выдавать себя за Белого Вестника. Но суть враг. Диаволово племя ныне в силе. Э-э-эх! отвык я от простой русской речи за десятилетия общения с уголовниками. Блатная феня краше опишет их козни! Русский мат – боевая молитва, ей место в бою. Оттого и материмся все кругом, что одержимы боем, который они нам навязывают... Ну, да ладно!  Не об том теперь.  В-третьих.  Послать надобно верного дружинника в Сергиево Воинство. Пускай, не мешкав, уйдут дальше, чем ушли. Лучше всего, к вам под землю. Неровён час, ищейки отыщут, и одной дружиной на святой Руси станет меньше. Теперь имена врагов, кого распознал. То – Государева тайна, ею отныне владеть тебе и дочери моей, после того, как повенчается Царицей. Передашь. Первый. Опаснейший. Личный ставленник Диавола через его Комитет-300.  Принц кровей, сын земли арабской Али Агахан. Нефтяной магнат, миллиардер. Вскоре начнёт липнуть к недрам русским, и власть продажная нынешняя будет ему в том помогать. Его сподручный назначен Главным Смотрящим по России. К нему на заклание я и послан сходкой авторитетов. Выбора нет. Иначе кровушкой все умоемся прежде времени. Имени не называю. Известен под кличкой Рыжий. Сам имя назовёшь. Многие знают. Фигура вполне публичная. Третий руководит работами по извращению сознания людского психологическими манипуляциями. Владислав Беллерман. Бывшее КГБ, 13 отдел. Если помнишь времена оны, 60 лет тому в Ленинграде судили якобы убийцу Кирова. Так вот, тогда работал с Николаевым предшественник Беллермана, один из создателей 13-го отдела КГБ, масон Ордена Дракона высокого градуса доктор Эцкинман. В 1935 году наш брат, служивший тайным советником у вождя, сумел его достать из-под носа НКВД, и свершилось возмездие. Ныне живы сын и внук того советника. Внука не видал, а отца Хранителя встречал. Увидишь, поклон ему.  Отцу нашему довелось передать лично Сталину полное дело Эцкинмана. Сталин был мудр, хоть и заносчив. Понял, чем грозят происки сына Диавола и лично ему и всей стране. Сдал палачам, за что вскоре и сам и отец наш поплатился, мир его праху! К нелюди такого градуса опасно приближаться. И ещё помни! Оберегай наш род от касательства всех воплощений зла. Пока у нас нет сил противостоять им лично. Четвёртый враг – один из лже-Владимиров, что вскоре объявится. К сожалению, ничего о нём у меня покуда нет. И уже точно не успею передать, даже получи я её в предсмертный миг. Впрочем, Диавол любит играть в кошки-мышки с жертвами. Послезавтра в половине одиннадцатого вечера обратись ко мне вновь. Говорить с тобою не смогу, ибо в это самое время буду на заклании у Рыжего. Но если сам увидишь и услышишь час убийства моего, то, быть может, и узнаешь из уст Главного Смотрящего что-нибудь и о лже-Вестнике... И последнее, брат мой Андрей. Знай, смерти не страшусь, сколь бы мучителен ни был переход из мира в мир. Почитай, всю свою жизнь я провёл в неволе, будучи волен над собою и судьбами земными, ибо всё, что свершал,  делал по воле  власти  много  высшей меня. Потому на тризном пиру наказываю слёз не лить. Радуйтесь, пуская хорс*) в море тризного пламени, как радовались предки наши. Ведя братину*) по кругу, пойте хвалебные песни и славьте Царицу, дочь мою Всевласту. А вдовице моей Радославе накажите за мною не следовать, выбрать достойного мужа, по справе сороковин*) выходить замуж. Лучше простого роду, не царского, дабы уберечься от козней вражеских. Там же, в монастыре у брата нашего Василия должен родиться или уже родился младенец. Из роду  Вольных. Накажи вдовице моей быть ему крёстной, а имя пускай наречет сам брат наш Василий. А теперь отпускай меня, устал я. И ты устал слушать меня. Мир тебе брат, спокойной ночи.
Голос смолк. Князь Андрей расцепил пальцы. Костяшки их побелели, а кончики подрагивали от напряжения. В ушах ещё горели огнем последние слова царского завещания. Твёрдо решив для себя в назначенный час, сосредоточив все силы, лицезреть кончину царственного брата и попытаться вызнать ещё одно вражеское имя, Князь прислонился к стене и уснул больше, чем на сутки: набираться сил для предстоящего. Сны его были тяжелы и легки одновременно. Видел он далёкое прошлое, плавно переходящее в столь же далёкое будущее. И мнилось, одолеет матушка-Русь лихолетье, вынырнет из пучин и восстанет из мрака.
...Лукавые глазки на округлившемся веснушчатом лице некогда худощавого, а теперь мешковатого человека с интересом посматривали на Царя. Так избалованный сынок богатенького папы смотрит на диковинную игрушку. Разговор всё не начинался. Молчали оба, даже приветствия не было, хотя заранее был известен и жёсткий регламент встречи, и её этикет. С первых секунд всё было нарушено. Рыжий стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину в трёх метрах от Царя. Никаких конвойных, никаких представителей правопорядка, никакой прессы, никаких помощников. Только два человека – один против другого.
Наконец, слово молвил Царь:
– Ты знаешь, кто я?
– Давайте не будем тратить время на формальное выяснение личностей, – глуховатой скороговоркой, известной многим в разграбленной под его руководством стране, забубнил Рыжий, – Будем исходить из того, что всё, в принципе, друг о друге знаем. То есть, не будем играть краплёными картами. Присаживайтесь к столу.
Царь последовал приглашающему жесту и уселся напротив места, которое занял Рыжий.
– Ваши не играют другими картами. Только крап.
– Демагогия, Олег Всеволодович. Вы отказались от беседы с господином Целебровским. Понимаю, Вам не по чину? Потому я сам...
– Не ты решил, – перебил Царь, – Опять передёргиваешь. Я позвал тебя. Сходняк уполномочил. – Он поморщился и, откинувшись на спинку стула, принялся буравить глазами уверенного в себе собеседника. Тот глаз не прятал, но словно и не замечал взгляда Царя. Свиные глазки по-прежнему посверкивали, ничего не выражая, а известная всей стране кривая ухмылочка свидетельствовала об ощущении полного внутреннего превосходства.
– Если это Важно для утешения Вашего самолюбия, Ваше Величество, будем считать так. В конце концов, протокола мы с Вами никакого всё равно не ведём. Записи тоже.
– Ну, хорошо. Будем считать, что я тебе поверил. Тогда на правах инициатора встречи я первый излагаю требования.
– С удовольствием выслушаю.
– Первое. Ты отдаёшь приказ своим янычарам оставить в покое братву. Всю братву. В любой точке страны.
– А с чего Вы решили, что я в силах отдавать такие распоряжения? У нас демократическое общество. Нет никакого царя или диктатора, кто командует людьми, как шестерёнками какого-то механизма.
– Всё у тебя есть... А говоришь, не играешь краплёными, – укоризненно усмехнулся Царь.
– Всё, что есть, чего-нибудь стоит, – отчеканил Рыжий.
– Я знаю Цену. Останешься доволен.
– Посмотрим. Слушаю дальше.
– Я передаю тебе список фамилий, подлежащих немедленному освобождению. Не возражай! – остановил Царь начавшееся было возмущённое движение собеседника, – Вашей Фемиде ещё тыщу вёрст киселя хлебать, пока поумнеет. Да и то... В общем, есть и способы, и основания, и рычаги.
– А как же пресса, общественное мнение?
– Опять горбатого лепишь! С каких это пор ваши обращают внимание на то, что сами же формируют?.. Молчишь! То-то! Главное, найти красивую этикетку, а уж что завернуть в неё, неважно; общество, которое вы создаёте, схавает всё, что красиво упаковано. Теперь третье.
– А не жирно ли будет? – перебил Рыжий, – За  ту-то Цену, которую Вы, как я правильно понял, знаете?
– Я не договорил. Итак, третье моё условие. Полное прекращение с вашей стороны поиска книг.
– Не понимаю.
– Всё ты прекрасно понимаешь. Немедленно отзови людей из всех экспедиций, которые занимаются проектом «ВЧК». Сами экспедиции расформируй. Материалы в архив на 25 лет.
– А Вы молодец, Ваше Величество. В Вашем положении ещё и  какие-то условия диктовать... И вообще... Значит, о секретном проекте «ВЧК» Вам тоже известно.
– Тоже мне, секрет полишинеля. ВЧК – это Великое Чернокнижие. Тысячелетия не даёт покоя вам наличие у нас Книги, превосходящей все ваши Торы с Бхагавадгитами. Чтобы уничтожить ненавистное вам племя сначала вы шаг за шагом подменяли его язык, его письменность и его культуру, насадили византийскую ортодоксию, ничего общего, кроме нескольких Имён Почитаемых, с Православием не имеющую. Затем вы посадили римский Род на трон. Были в том Роду и деятельные мужи, тот же Пётр. Но все они, прежде всего, тянули к латинянам, в Европу. Продолжали убивать язык. Увеличивали насаждение европейского. Наконец, вы придумали большевиков. Самое страшное ваше изобретение. Можно сказать, венец вашего гнилого творчества. Истребление пошло на поток. Однажды ваш конвейер смерти дал сбой и пошёл молотить вас самих. Нашёлся кавказский умник, переключил рубильник. Поняли, по лицу вижу, поняли, о ком речь веду. Только его не стало, и вы сразу принялись восстанавливать свою большевистскую систему... не спорьте. Названия менялись, лозунги тоже, а суть оставалась. Вы с Вашем приятелем по кличке Железный Винни Пух такие же большевики, как его дедушка, сначала порубавший не одну сотню русских голов, а потом  под татарским псевдонимом пописывавшим детские сказки. И вот теперь всё у вас готово к запуску системы вновь. Собственно, она уже запущена. Пока не на полную мощь. Так вот. Пока у вас ещё есть время потешиться работой своей мясорубки, и тут я не в силах остановить вас. Но «ВЧК» с завтрашнего дня должен прекратить существование. Понятно?
– Ну что ж, Царь. Более чем. А что будет в случае, если моё ведомство, скажем так, не сумеет выполнить Ваши условия. У Вас-то есть какие-то силы в руках, чтоб диктовать нам? Вы, кажется, вполне здравомыслящий человек и не можете не видеть: ниточки в наших руках, никто рыпнуться  не сможет. А затянуть петельки – дело времени.
Царь усмехнулся.
– Кабы дело так и было, не пришёл бы ты ко мне. А что будет? Это ты своего хозяина спроси. – Рыжий побледнел. – Вспомни, например, как Лейбу Троцкого альпенштоком в башку поцеловали. Если мы за этим столом договариваемся о чём-то, то не выполнить этого договора ты не можешь. Потому, что хоть и прописано в вашем кодексе, как правильно уклоняться от обязательств и обманывать сторону договора, если она не ваших кровей, здесь не того уровня сторона договора. Без последствий для тебя и всего твоего Рода, включая пока ещё здравствующую в солнечном Израиле матушку, нарушение этого договора не останется. А для начала могут, например, начаться мелкие неприятности с пищеварением. Ты ж ой, как их не любишь!
– Ну, хорошо, – деловито подытожил Рыжий, – У Вас всё?
  – Достаточно.
– Что ж, это действительно несколько превышает то, на что рассчитывал я, идя сюда. Стало быть, и Цена вопроса возрастает.
– Есть вещи, которые нельзя увеличить или уменьшить. Любовь, жизнь, смерть. Это либо есть, либо нет. Как может вырасти та максимальная Цена, которую знаю я и знаешь ты?
– Может, Олег Всеволодович. Речь идёт не только о Вашем существовании в нынешнем виде. Этот вопрос мы будем считать уже закрытым. Соответствующие специалисты прибыли вместе со мной и просто ждут окончания переговоров. Не беспокойтесь, это люди высочайшей квалификации. Работать будут быстро, эффективно и безболезненно. Ведь самая главная наша задача не повредить ни одного представляющего для нас ритуальный интерес Вашего органа. Так что, ещё раз подчёркиваю, о Вас вопрос уже не стоит. Ознакомившись с Вашими требованиями, я нахожу, что разговор может идти о Вашем брате. Он хотя и не представляет серьёзной угрозы, поскольку немолод и бездетен, но своей малой толикой утяжелит, так сказать, чашу.
Царя слегка передёрнуло. Он зримо представил себе ту ритуальную чашу, о которой с ехидным цинизмом упомянул Рыжий.  Огромный череп богатыря Светогора, проваренный в купоросе, с запаянными свинцом глазницами и носовым отверстием. В него будут положены свежевырванные сначала кисть правой руки, после печень, затем глаза и, наконец, сердце. Со времён поклонения кровавым богам в жарких песках Северной Африки пращуры Рыжего и ему подобных мало что изменили в своих ритуалах. Менялись времена, обличья и одежды двуногих существ, именующих себя людьми, появлялись и исчезали чудеса техники, чтобы через века вновь появиться и опять исчезнуть. Люди вспоминали про атом и электричество, чтоб через какое-то время, погрузившись в очередную историческую тьму веков, вновь забыть о них. Самодвижущиеся экипажи уходили в небытие вместе с гигантскими царствами, чтобы через века возродиться автомобилями, электропоездами. Неизменным оставался лишь сатанинский ритуал, по которому жрецы страшного культа приносили в жертву Царей, дабы отдалить ещё на время неизбежное уничтожение своей порочной ветви всеобщей эволюции видов и родов живого мира. Пленённого Царя опаивали специальным снадобьем, обострявшим чувства и прояснявшим разум. После чего последовательно расчленяли: вначале отрывали кисть правой руки. Под монотонные молитвы Сатане на глазах истязаемого опускали её в щелочной раствор на 5 минут и складывали в ритуальную череп-чашу. Затем исполненным зловония грязным ножом надрезали брюшину и вырывали печень, с которой поступали так же. После того нагая жрица, в конвульсиях оргиастического танца приближалась к пленнику и в сладострастном зверином поцелуе зубами выгрызала у него глаз и выплёвывала в ту же чашу. Только после этого наступал час ритуальной кончины несчастной жертвы, которой Верховный Жрец тем же грязным ножом с зазубринами вырезал из груди сердце. Адепты чёрных культов помельче не принимали участия в подобных обрядах, закрытых от очей всех нормальных землян. Но, обозначая причастность к делам Тьмы и безоговорочное подчинение Верховному Жрецу с его свитой, они вступали в ложи, посвящение в которые символически повторяло элементы страшной казни поверженных Царей. Только через такой обряд получали они ключи к пирамиде земной власти, становясь кто президентом США, кто премьер-министром Великобритании, кто главой ООН, кто ещё кем-либо из видных политических фигур современности. В прошлом из посвященных Сатане выходили диктаторы и комиссары ВЧК, вожди революций и кардиналы. Да, католическая церковь не раз отпадала от Учения Христова, сохраняя свою атрибутику. Сам Святейший не раз оказывался рядом с тайными ложами, ведущими историю с 4666 года до новой эры. Века требовались после каждого такого случая для хотя бы частичного очищения от скверны.
Всё это Царю было ведомо. Даже более чем Рыжему, лишь наслаждающемуся отпущенным ему кратким отрезком между двумя зияющими провалами небытия, называемым земной жизнью. Не веря в жизнь вечную, ибо давным-давно, ещё до рождения своего, не владел собственной душой, он спокойно вершил  свои чёрные дела и исполнял отпускаемые ему приказы вышестоящих фигур ведомства. Большинство ему подобных больше всего на свете, до дрожи в коленках, до тихой паники боятся смерти, которой с упоением отчаяния служат с молодых ногтей. И чем более они боятся её, тем более распространяют её вокруг себя, разрушая  всё живое, всё самое чистое, всё самое жизнестойкое. Особой ненавистью они горят ко всему, что источает любовь, ибо она – основа жизни. Где возможно, подменяют они само понятие любви. Бывало, им удавалось оказать существенное влияние на умы людские. И многие попадались на их уловки. Вместо любви мужчины и женщины стремятся к сексу, вместо любви жизнепорождающей ищут содомского греха, вместо любви семейной уповают на брачный договор, вместо любви к учителю поклоняются авторитету, вместо любви к природе насилие над ней. Сколько раз это возвращалось! Был разрушен Вавилон, а отравленное Сатаной племя уцелело и расползлось по миру. Был сожжён процветающий Карфаген, а через 2 века ядовитые идеи оттуда расцвели в Египте. Властью фараона эти идеи были отринуты, а их распространители изгнаны,  но прошли века, и семена ядовитых идей дали всходы и погубили Римскую Империю. Прошли ещё века, и носители этой заразы угнездились в сердце Европы, подтачивая её изнутри, приводя к поражению её величайшие Царства. Последний стихийный бунт против яда Сатаны возник в середине 20-х годов ХХ века в Германии. Но изворотливые адепты  Его  Ведомства быстро сориентировались, и стремительно расцветшая последняя европейская Империя сама за несколько лет стала сатанинской. И вот настали времена, когда на Руси, в последнем  бастионе Света на планете Земля Сатана одерживает победу. Возражать его мелкому порученцу Главному Смотрящему по России, торговаться с ним бессмысленно. Принципиально ничего не выиграть. Главного они всё равно не знают. Всевласта остаётся недосягаемой под защитой непобедимого отца Василия Бесов Изгоняющего.
– Смотри, Рыжий, – выдавил из себя Царь, – чтоб твоя чаша не  треснула.
– Не беспокойтесь, Олег Всеволодович, не треснет, – рассмеялся Рыжий и, резко прервав смех, продолжил: – Да, в общем-то, и всё. Больше у меня условий нет. Так что пора переходить к формальностям. Итак, где скрывается Ваш брат?
– Твои подручные так долго искали меня, и, пока я сам не объявился, не могли найти, что сомневаюсь, найдёте ли брата, назови я тебе сейчас место, – улыбаясь одними глазами, ввернул Царь. В его го-лове мелькнула догадка, воодушевившая на продолжение поединка с Рыжим. Ведь, и в самом деле, никто никогда не смог вытащить  из Печор, как исстари назывались пещеры Северного Предуралья, ни одного спрятавшегося там человека. Значит, он может открыто назвать место Главному Смотрящему: пусть его, ищет себе на голову!
– Не царское это дело – шутки шутить, – покачал головой Рыжий и добавил характерной скороговоркой: – Сейчас Вы мне назовёте точный адрес, дадите план, если необходимо, и мы подпишем наше соглашение. Итак?
– А соглашеньице-то небось кровью подписывать предложишь? – саркастически заметил Царь.
– И моей тоже, – кивнул Рыжий, – мы не в церкви, нас не обманут.
– И любит же ваша свора еврейские шуточки вворачивать к месту и не к месту. Ладно, слушай.
И Царь начал диктовать адрес Печоры, где пребывал Князь Андрей. Рыжий, записывая адрес, хмурился всё более, потом, когда выяснилось, что даже с точным планом подземелий достать оттуда никого просто никак, откинулся на спинку стула и, вертя авторучку в руках, задумался. При этом он вприщур разглядывал трещинку на стене, пробежавшую наискосок от потолка, точно зигзаг молнии. Потом резко встал, прошёлся взад-вперёд, остановился подле Царя и, положив руку на спинку его стула, произнёс:
– Хорошо, Олег Всеволодович. Мы взорвём указанный Вами вход в пещеру. Если ваш Бог существует, он вознесёт князька из подземной грязи. Но, скорее всего там просто будет маленькая преисподняя. Мы используем вакуумную бомбу мощностью в килотонну.
Царь выслушал Рыжего, не моргнув глазом. Ни единый мускул не дрогнул на лице его и при последних словах. Вакуумный разряд в килотонну! Содрогнутся даже самые глубокие, нижние слои многокилометровых подземных лабиринтов. Годы уйдут на освоение обитателями подземного мира новых маршрутов, ибо старые будут стёрты в пыль. Кого-то заденет взрывной волной. Но Князь слышит, Князь видит, зрит сейчас, убережёт людей, уведёт как можно дальше от эпицентра будущего взрыва. И этого никакой Рыжий, никакой Беллерман просчитать не может. Не владеют слуги Диавола  яснослышанием, духовидением и прозрением. Всё будет так, как должно. Жертва предстоит великая, искупительная, но не избыточная. Видя, что Царь спокоен, Рыжий слегка заволновался. Может, использовать атомный заряд? Нет, на согласование с МАГАТЭ, докучными американцами уйдёт слишком много времени. И засвечивать мероприятие по ликвидации царского рода не хотелось бы. Как только с этими Рюриковыми будет покончено, можно будет дать Президенту отмашку на игру в покаяние. Пусть займётся раскопками последних Романовых. Церковь сделает их святыми, с патриархом договориться – пара пустяков, он ручной. Отстроим с десяток-другой церквей, и «все овцы» наши. Главное, чтоб люди в очередной раз поклонились каким-то костям с черепами!
– Ну, вот. Так. Держите договор, – проговорил Рыжий, сам перебивая свои мысли, и протянул Царю скрепленный мудрёной печатью с видом усечённой пирамиды из 13 ступеней, но ещё не подписанный ни одной стороной договор. Он был на двух сторонах одного листа розовой пергаментной бумаги. Отличаясь от принятых канцелярских форматов, она была шире и много длиннее. Текст был напечатан крупно, жирными коричневыми буквами. В оставленные пробелы вручную требовалось внести дополнительные условия, согласованные сейчас.
Царь внимательно читал договор. Всё грамотно. Всё точно. Канцелярия нечистой силы работает без видимых сбоев. В деталях отражена процедура ритуального умерщвления, гарантии соблюдения тайны обряда, добровольность участия в нём и палача и жертвы. Оставалось заполнить пробелы недостающими условиями.
– Ну что, пишем? – с холодной яростью спросил Царь, оторвавшись от договора, – Сначала ты вносишь свои обязательства: по прекращению проекта ВЧК, по прекращению отстрела братвы, по освобождению людей из ниже прилагаемого списка. Вот он. – И Царь протянул сложенную вчетверо бумажку с длинным списком фамилий. Рыжий поморщился, не снимая с лица поросячьей улыбки, но бумажку принял, не раскрывая, и примолвил:
– А после Ваше величество вносит только два пункта: о рассекречивании места пребывания Его высокородного брата и добровольном согласии на ритуальную процедуру. Только и всего.
– Готовь шприц, рыжий палач.
Главный Смотрящий по России разразился хохотом и вынул из ящика письменного стола 2 упакованных одноразовых шприца. Один для себя, другой для Царя. Простейшее дело – набрать полтора кубика  крови из вены, снять иглу, приставить на её место специальное никелевое перо и писать шприцом как ручкой. Только и всего!
Несколько минут ушло на подготовку «чернил». Ещё пару минут – на приготовление пишущего инструмента. Потом начали писать. Сначала Рыжий, затем Царь. Договор в одном экземпляре, поскольку второй стороне, то есть жертве, в скором времени уже ничего в этой жизни не будет нужно. Когда Олег Всеволодович принял из рук Рыжего пергамент, пробежал глазами собственноручно написанное, увидел поставленную кровью подпись, он слабо вздохнул, ибо предстояло сейчас свершить последнее в своей многотрудной жизни. Выбора не оставалось. Слишком велика ответственность, возложенная на него. Не увильнуть от рокового мига. Если пошёл бы наперекор уголовному миру, не стало бы трона, веками стоявшего на почитании. Пускай в последние века почитание это осталось только в среде уголовников. Но так уж рассудила история. Начни он юлить и прикидываться перед Главным Смотрящим, изображая из себя не того, кто есть, ничего бы не выторговал. Да и всё равно бы раскрылся. Хитроумный слуга преисподней вполне отдавал себе отчёт, что если его самого вызывает на переговоры некий крупнейший авторитет уголовного мира для выдвижения каких-то требований, то, значит, наконец-то выплыла из небытия фигура, которую его ведомство безуспешно искала несколько веков. Да и кличка этого уголовника сама за себя говорила. Подняв его досье и увидав в нём фамилию, готовясь ко встрече, Рыжий даже ужаснулся, сколь всё просто и неприкрыто. Как глупо, что искали царское древо где угодно – в церквях, в старообрядческих скитах, за границей, но только не в криминальной среде! Надо же, как облапошились! Из досье Рыжий узнал о наличии у Царя брата, геолога Андрея Всеволодовича Соколова*), похоронившего жену и детей, а потому скитающегося по своим экспедициям без конца, лишь бы не сидеть в пустом дому. Двух вещей не раскрывало досье. Двух тайн не хранила ни одна информационная база. Тайны царской дочери Всевласты. И тайны заветного монастыря, не значащегося в списках ни одной епархии Русской Православной Церкви, а потому как бы не существующего в природе – монастыря, настоятелем которого почти полвека служит Отец Василий Бесов Изгоняющий, урождённый Василий Всеволодович Соколов, старший из трёх братьев царского рода, официально числящийся без вести пропавшим в 1943 году.
Пока Царь заполнял последний документ в своей жизни, вошёл невзрачный человечек в кургузой телогреечке с обшарпанным саквояжем в маленьких руках. Не глядя ни на Рыжего, ни на занятого выведением букв неудобным для этого инструментом Царя, человечек извлёк из саквояжа грязный в пятнах нож с неровными зазубринами по лезвию, замызганный побуревшими от времени пятнами запекшейся крови никогда не стиранный фартук с еле различимым узором по ободу, склянку с бурой маслянистой жидкостью, примус и чайник с водой. Не отрываясь от письма, Царь глухо спросил:
– Это что, всё здесь будет происходить?
– А почему бы и нет? – с иронией в голосе переспросил Рыжий, – Вам-то не всё ли равно?
Царь не ответил. Человечек в телогрейке молча развёл огонь в примусе, открыл склянку и влил содержимое в чайник. Вокруг разлился странный запах, отдалённо напоминающий пороховую гарь и слабо отдающий мёдом. Очевидно, это и есть то самое зелье, которым опаивают приговорённую к казни жертву. Впрочем, всё это уже не интересовало Царя. Он дописывал последние слова, наблюдая, как заканчивается его кровь в шприце, и читал отходную молитву, обращаясь к Богу Роду, Сварогу и Всевышнему. Страсти угасли в сердце его. Побледневшее и успокоенное лицо было уже обращено к грядущей вечности, до страшного перехода куда оставались считанные минуты.
Князь Андрей в глубочайшем трансе созерцал душераздирающую картину. Вот входят в помещение нагая жрица с распущенными чёрными волосами до пят. Вот подносит она брату и Рыжему два сосуда, наполненные горячим, только с примуса, зельем. Вот пьют они, и у одного на лице начинает играть адская ухмылка, а другой начинает трястись мелкой судорогой. Едва уняв её, обращает он лицо на своего палача и протягивает ему пустой сосуд. Лик Царя ужасен. Глаза, только что бывшие спокойными, горят, на щеках прыгает румянец, раскрасневшиеся губы дрожат, дрожат и пальцы рук, грудь часто вздымается, поражённая одышкой. Коварное зелье стремительно делает свою работу. Вот Рыжий принимает из рук жертвы сосуд и отдаёт голой жрице. Она принимает, жадно слизывает последние капли и отступает к стене. Человечек в телогрейке выходит из помещения, оставив палача, жрицу и жертву втроём. Рыжий надевает мерзкий фартук и делает в воздухе какой-то знак. На этот знак тотчас же возникает ещё одна фигура. Это седобородый карлик с кривыми ногами и огромным ястребиным носом. В руке у него неправдоподобно огромный человеческий череп. Это и есть ритуальная чаша! Сейчас начнётся казнь. Князь Андрей услышал жуткую музыку. Слух не желал внимать звукам, но они вгрызались внутрь, исполненные оргиастической агрессии. Ритмично двигаясь в такт этим звукам, начинает полный бесстыдства танец голая жрица, вращаясь из стороны в сторону перед слабеющим Царём. Брат сосредоточил всю силу мысли, чтобы послать принимающему мученическую смерть брату волну поддержки и ободрения, и кажется, она долетела. Царь подымает глаза на пляшущую девку и плюёт в искривленное гримасой сладострастия лицо. Та, гогоча, размазывает его плевок по себе и продолжает танец.  Пляс исступлённой девки  всё ускоряется, ускоряется, и вот уже, наконец, переходит в истерику. Движения неразличимы. Руки, ноги, волосы – всё летит в разные стороны. А рыжий палач медленно и верно приближается к  жертве, держа в руке нож. Боже Всевышний, укрепи душу мученика в его грозный смертный час!
Князь не в силах продолжать наблюдать, но должен. Он не смеет оставить брата своего в его последние мгновения. Каждый звук, каждая сменяющая одна другую картинка болью отзывается в сердце Князя Андрея, но ни остановить происходящего, ни оторваться от него он не в силах. Вот с нечеловеческим воплем Рыжий левой рукой дёргает Царя за правую руку, одновременно нанося по запястью удар ужасным ножом. Кровь брызгает во все стороны, а в руках палача оказывается вырванная царственная десница. Жрица катается по полу, точно в колике. Раненный Царь стоит не шелохнувшись. Только по перекошенному болью лицу текут слёзы. Он безмолвен. Каких  нечеловеческих усилий стоит ему молчание! А палач уже метит под правое ребро. Ещё миг – и вот нанесён первый удар по живому пока телу. Лишь слабый стон срывается с уст Царя, заглушаемый раскатами адской музыки. Она всё громче льётся из динамиков. Всё яростнее вертится волчком по полу обнажённая. А карлик с черепом невозмутимо ждёт очереди. Ещё три удара, и левая рука Рыжего вонзается в располосованное чрево. Когда палач под гиканье девицы вырывает из искореженных недр человеческого тела подрагивающую печень, Царь заваливается на пол, и с губ его течёт зеленоватая пена. Печень отправляется за кистью руки в чашу, и экзекутор приступает к предпоследней части ритуала. Вот на истекающего кровью Царя наваливается бесстыдная жрица. Она стелется над ним, прижимаясь худосочным телом к раненному, обмазываясь с головы до пят его кровью. Она покрывает поцелуями его лицо, шею, делает жадный глоток из раны, а потом страстно приникает к его очам. Она целует их со всей неудержимостью безграничного сладостратия, всё жарче, жарче, яростнее. И, наконец, выхватывает окровавленными зубами из глазницы тёплое яблоко. Миг – и глаз летит в полый череп. А она со смехом  любуется зрелищем. Царь ещё жив. Истекает кровью, но дышит. Больше ни звука не издаст он, не в силах. Адская, непереносимая боль, многократно усиленная зельем, состав которого шлифовался веками именно с целью усиления мук человеческих, сковала умирающее тело. Без руки, без глаза, с вывороченными наружу кишками беспомощным мешком лежит на окровавленном полу тот, от чьего слова трепетали все от мала до велика!
...До конца не стал досматривать ритуала Князь. Дождался мига, когда душа покинула исковерканное царское тело, и вышел из транса. Андрея Всеволовича трясло. Не всякий человек способен выдержать подобное зрелище, тем более, если всё происходит с близким. Но нужно совладать с собой. Увести людей из опасного места! Как скоро придут подрывники? Чем раньше уйти в дальние северные Печоры, тем лучше. Там,  на глубине 980 метров,  даже атомный взрыв на поверхности не  страшен. Князь снял со стены факел, зажёг и зашагал гулким тоннелем, медленно взбирающимся вверх. Через сотню метров коридор обрывался узким колодцем, соединяющим практически все этажи этого обжитого подземелья. Колодцем обитатели недр пользовались как системой оповещения. Негромко сказанное в его створ слово доносилось до каждого, кто в этот момент находился под землёй. Торопясь спасти людей и оторвавшись от созерцания казни, не узнал Андрей Всеволодович, назвал ли Рыжий лжепророка, как надеялся Царь, или не назвал. Впрочем, едва ли это сейчас важнее, чем спасение людей.
Через час, наскоро собрав нехитрый скарб, самое необходимое, вереница людей – мужчины, женщины, дети шли по прямой наклонной, как штольня, галерее, потолок которой венчали разноцветные сталактиты, уходя всё дальше и глубже в землю от того места, названого перед казнью Царём. Они спешили, но, даже хорошо зная места, даже научившись за поколения к подземной жизни, видеть в темноте, не могли двигаться столь же быстро, как человек по земле. Как ни торопились, не ушли достаточно, чтоб отдалённая волна мощного взрыва не докатилась до них. Слуги дьявола сработали оперативно. Через несколько часов по подписании адского договора подрывники Уральского отряда МЧС по заданию Президента уже прибыли на место, заложили заряд и взорвали породу. Интересно, как сформулировано было им задание?
Взрыв разметал тысячи кубометров горной породы. Много выходов из карстовых пещер было навсегда завалено. Толща земли содрогнулась. Породы пришли в движение. География подземных лабиринтов вмиг изменилась. По мощным плитам пробежали трещины, одни проходы завалило, другие расширились. Образовались новые ходы. Из иных хлынули потоки подземных вод. Взрывной волной людей уронило. К счастью, стены коридора выдержали удар, на головы не упало ни камня, лишь припорошило известковой пылью. Но когда все поднялись, стало ясно: нужно остановиться, решить, что делать дальше – продолжать уход из обжитых мест или вернуться.
Князь поднял свой факел высоко над головой и провозгласил:
– Братья и сестры! Худшее для нас миновало. Но зло окрепло на Руси. Выходить наружу рано. Оставаться здесь трудно. Враги думают, похоронили нас в этом склепе. Но мы живы. Времена наши ещё грядут!
Князь помолчал, собираясь с мыслями. Сотни факелов освещали подземное царство, пламя их слабо дрожало, верно указывая на то, что выход из подземелий есть, воздух гуляет. Нужно найти этот выход, вероятно, новый. А может, и старый. Кто знает, как изменились пути? Князь приподнял голову, глядя поверх факелов, и, воскликнул:
– Выстоим же, как выстоял под пытками брат мой! Помянем светлое имя убиенного царя русского! Да здравствует царица Всевласта!
Люди негромко вторили последнему слову, воздевая над собой правую руку. И было их приветствие строгим и скорбным. И суровы были лица их. И горели праведным огнём сердца. В каждом бился неистребимый дух русской веры, русской надежды и русской любви. 

Глава Двенадцатая. ЛАБИРИНТЫ  СУДЬБЫ
С чёрным лицом, лишённая сил, покидала Анна Владиславовна суд. Мир словно опять перевернулся. С тех пор, как в её жизни появился Кийко, не раз она замечала, что, несмотря ни на что, всё вокруг стало ясным, перестало вызывать щемящее чувство беспокойства, прежде докучавшего непредсказуемыми наплывами. В будни пришло ощущение размеренности и порядка, которые она так ценила и которых не стало со смерти мужа. Годы вдовства тянула она лямку, как могла, подчиняясь воле обстоятельств, не сетуя, но мало-помалу теряя ощущение цельности бытия. Григорий рос, мужал, и по мере его взросления внутренний разлад становился всё горше. Она была сильной женщиной, ни разу не обнаружила перед сыном своих внутренних проблем. Да, он, конечно, понимал, что матери нелегко, что участь вдовы не сладкая участь. Но Анна Владиславовна была ровна с ним, не позволяла себе проявлять слабости, бывала и строга в его воспитании, и сумела во многом заменить ему отца, отчего многое оставалось неведомым его, с одной стороны, чуткой, с другой стороны, такой незрячей душе. Потому появление друга, да ещё такого друга рядом с нею было для сына громом среди ясного неба. Мать годами воздвигала стенку непонимания между сыном и собою, стараясь не показывать слабостей, а, тем самым, в итоге, оставшись в полном одиночестве. 2 года разлуки, проведённые молодым человеком в «горячей точке планеты», а ею в горячей точке раненной души, стали точкой отсчёта совершенно новой полосы в её жизни. Гриша не знал, что, оставшись одна, изредка навещаемая лишь племянницей Верой да возникшей вновь спустя годы подругой детства, Анна Владиславовна пробовала познакомиться с каким-нибудь мужчиной в неосознанной надежде обрести вновь спутника жизни. Когда же эта надежда вдруг была осознана ею, женщина решительно отказалась от стремления к ней. Ей вдруг стала противной сама мысль о том, что кто-то может посметь занять место Эдварда Николаевича. Однако краткий период  новых знакомств не прошёл даром. Наблюдая за неладной семейной жизнью сына, ещё отчётливее понимала она, что до тех пор, пока сама не устроит свою судьбу, не увидит сына счастливым. В этом смысле, появление Кости в момент, когда казалось, всё потеряно, ничего больше нет, стало словно явленным откликом на её неявленный внутренний призыв. И вот опять, когда, казалось, всё мало-помалу выстраивается, она переехала к своему Косте, а Гриша, похоже, начал выправлять свою кривую судьбу, всё посыпалось, как карточный домик. Первой ласточкой будущих бурь стало известие Кости, что он разругался с работодателями и  снова безработный. Ладно! Вся страна болтается в безработице,  еще, слава Богу, что у самой какая-никакая работа есть! Хуже то, что Костя в одночасье сделался изгоем. Братия пишущая всё друг о друге знает, сплетнями питается, и о любом скандале моментально разносит слух, перча такими подробностями, что тошно делается. Кийко, по-хохляцки прямой, изначально был белой вороною в среде газетных. Теперь как «персона нон грата» на этом поприще может ставить крест. За годы журналистики он успел по-своему прикипеть к делу, и для него смена профессии была весьма болезненной. К тому же, и этого он Аннушке не говорил, за всеми перипетиями его непростых отношений с Краевским, с Локтевым и всей командой стояли старые дела, тесно связанные с деятельностью спецслужб, что таило неведомые опасности для всякого, кто с ними соприкасался.
И вот теперь Гриша! Череда его поступков и каких-то уму непостижимых стечений обстоятельств в итоге привела его на нары. За что обвиняют сына? Чей это навет? Чьи козни? Кто всё так чудовищно подстроил, быть может, прикрывая свои грязные делишки? Кто подставил Гришу? Где взять силы сопротивляться медленно стягивающейся на шее петле отчаяния?
Костя принял самое деятельное участие в том, чтобы вызволить Гришу из беды, добился аудиенции у Локтева и вытащил бедолагу из КПЗ. Слава Богу, нашёлся отличный адвокат, с которым удалось договориться. И здесь не последнюю роль сыграло участие Кости. И вот – суд. Едва начавшись, он прерывается, и Гришанечку снова упекают за решётку! Господи, как такое выдержать?
Словно в насмешку над её чувствами, на судилище припёрлась бывшая невестка, перед самым началом заседания огорошив известием о своём повторном замужестве. Мужем невестки стал не кто-нибудь, а сосед по старой квартире и Гришин одноклассник Игорь Михельбер. Вот уж не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, сначала подумалось Анне Владиславовне. Ведь теперь, если Настя переедет жить к новому мужу от своих родителей, у бабушки вновь появится возможность часто видеться со внуком! Но вторая новость напрочь перечёркивала первую. Насте необходимо связаться с Гришей, чтобы получить его отцовское согласие на отъезд сына вместе с матерью и новой семьёй на постоянное место жительства в Израиль. Соответствующие документы Михельберы уже начали оформлять. Анна Владиславовна переспросила только, неужели Настя еврейка. И, уже задав вопрос вслух, поняла его совершеннейшую глупость. Однако слово сказано. Настя, не стесняясь коридора и стен суда, где такие проявления едва ли уместны, громко рассмеялась и заметила, что это не имеет значения, ведь Игорёк-то стопроцентный еврей. Бывшая свекровь стала увещевать молодую дурёху, что это как раз имеет колоссальное значение, ибо если женщина не еврейка, то в Израиле  она  сразу  станет вторым, если не третьим сортом, и что надо очень хорошо подумать,  стоит ли так корёжить свою судьбу и судьбу маленького сына. На что Настя заметила, что очень уважает Анну Владиславовну, но всё это не совсем её дело. Но если уж она настаивает, то Настя с удовольствием сообщает ей, что на три четверти она еврейка, просто никогда этого не афишировала. Так что за будущее внука можно совершенно не волноваться. А у Игоря в Израиле полно родни и знакомых, ему там предлагают сразу хорошее место в Хайфе, и бедствовать они там уж никак не будут. Анна Владиславовна попыталась узнать, ну а ради чего это Анастасия решила так резко поменять свою жизнь, неужели не жалко? Та отвечала, что «в этой стране ловить больше нечего», и если «уважаемая Анна Владиславовна сама не видит, к какому страшному концу всё идёт, то и спорить с ней на эту тему бесполезно». Бывшая свекровь промолчала. А бывшая невестка подлила масла в огонь, добавив, что, если Гриша захочет, то Игорь может помочь старинному приятелю с оформлением документов, хотя бы даже и фиктивных. Ведь был же у него псевдоним Шмулевич! Можно вывернуть дело таким образом, что Гриша окажется евреем и сможет преспокойненько последовать за бывшей супругой. А уж Михельберы, со своей стороны, смогут помочь устроиться на новом месте и ему. Правда для этого сначала ему нужно выкрутиться из своей «грязненькой истории», чего бывшая жена ему, впрочем, желает. Кстати, можно будет вывернуть нынешний суд в будущем таким образом, что в Израиле судебные преследования на бывшей родине будут выглядеть несомненным плюсом и придадут образу эмигранта ореол героя. Анна Владиславовна сухо ответила, что сообщит сыну, как только он приедет, но сейчас его нет и, когда вернется, точно не знает. Сама же подумала, что давнишняя её неприязнь к Михельберам всё-таки была неспроста.
На том и разошлись. Анна Владиславовна просидела с бывшей невесткой в суде в разных концах зала и ни разу не взглянула в её сторону.
Накануне судебного заседания Костя, ничего не сказав своей Аннушке, собрался и поехал к старинному приятелю, с кем служил в одной части, той самой, где погиб Кулик, танин брат, и где судили за рукоприкладство Рому Меченого. Что-то подсказывало Кийко, что полоса
неприятностей не оставила в покое Гришу с Таней, и нужно попытаться если не помочь им, то, по крайней мере, разыскать их. А у него до сих   пор даже адреса Татьяны Кулик нету.
Располневший, с изрядно поредевшей шевелюрой Вася Гусев встретил приятеля богатыря с деланным изумлением. Здороваясь с ним, Костя подумал, что старый плут отчего-то верно знал, что Костя должен нагрянуть. Потому и спросил с порога, что называется, в лоб:
– А як ты догадавси, що я до тэбэ буду? 
– Подозрительный стал, важный! – уклонился от ответа Вася и скороговоркой примолвил: – Раз пришёл, бутылёк раскатаем, что ли?
– Доставай свой бутылёк. Разговор е.
Они прошли в гостиную, которую рукастый Вася смастерил, разрушив перегородку, отделявшую маленькую стандартную кухню от одной из комнат. Гостиная была предметом особой гордости Гусева. Отделанная белым с голубой каймой кафелем по одной стенке, с противоположной оклеенная фотообоями с дивными пейзажами средней России, она представляла собой квадратную залу, обрамлённую со стороны входа тремя декоративными пилонами, а с противоположной изысканным резным шестиметровым карнизом, с которого свисали парчовые тяжёлые шторы, легко приводимые в движение самодельным механизмам, управлять которым, кроме хозяина, никто не умел.
– Да, давненько я у тэбэ не бывал. Це що за таке? – остановившись на пороге залы, произнёс Костя, восхищённо оглядывая пространство перед собой.
–  Какая разница! Проходи, давай. Трубы-то, чай, загорелись!
Уселись за стол, Вася разложил солёные огурчики, квашенную капустку, сало, селёдку из банки, хлеб. Потом с видом священника, окропляющего паству святой водицей, со строгой миной на лице разлил по рюмкам из запотевшей бутылки густо стекающую холодную водку. Чокнулись «со свиданьицем» и осушили по первой.
– Вася, а ты не держишь связи с кем-нибудь из наших?
– А с кем держать! Ты вот, корефан закадычный, и то раз в год по обещанию звонишь, а когда и был у меня в последний раз, и не помню. А остальные братки-афганцы... так лучше б их и не было!
– А що так?
– Сам-то отчего из своей газетёнки сбежал?
– Ну, тому булы причины.
– Во! Не говоришь, так я тебе скажу. Не сразу, конечно, но разглядел ты, что с братками сделали. Это сначала мы все были братаны, вместе пили, вместе бузили. Ты вспомни, как каждый друг о друге всё знал, на дни рождения ходили друг к другу. А потом началась перестройка, чтоб её черти съели! Всю ж братву нашу поделили на своих и чужих. Своими стали, кто умеют деньгу зашибать либо глотки рвать на площадях. Их быстренько к делу пристроили, струмент в лапы сунули, и вперёд, с песнями! Кто лопатой золото гребёт, кто в мегафоны людей баламутит. А всякие прочие, что не умеют и не хотят, тех на обочину! – Вона ты, куда! – вздохнул Кийко. Вася был прав, и в этой правоте был ещё и упрёк в его сторону. Хоть Кийко и не принадлежал к шибким умельцам зашибать деньгу или орать на митингах, но всё ж таки к делу его пристроили, и в колоде преуспевающих дельцов он долгое время числился. Только вылетел из неё по собственному желанию, а другие не могут. Двое таких и были-то, выскочившие – Костя Кийко, да Андрей Долин. Интересно, кстати, куда он делся? – Вась, а ты не бачил такого чоловика, Андрей Долин звать?
– По-моему, нет. Я ж к вашим тусовкам и впрямь отношения не имею. Ну, ладно. Между первой и второй, – потянулся к бутылке хозяин, и Костя продолжил:
– ... наливай ещё одну.
– Вот это дело! Давай за тебя! Хорошо, что братков не забыл.
Выпили. Костя выбрал самый большой огурец в плошке. В его руках он выглядел фасолинкой. Смачно захрустел, нахваливая засол. Вася отправил в рот пригорошню капусты и, жуя, спросил:
– А чегой-то ты вдруг меня вспомнил? Не иначе, случилось что? Угадал?
Кийко кивнул. От этого естественного движения стул под ним жалобно скрипнул. Всё-таки мебель не предназначена для гигантов. Гусев покосился на ножки самолично изготовленного стула и почесал за ухом: поди, в этом слоне пудов восемь или девять будет. Словно угадав его мысли, Костя прожевал и сказал:
– Не боись, Василь, я уже давно ничого и никого не порчу. Научився. А дило у мене такое...
– Постой, постой. Прежде, чем о деле, давай-ка по третьей. Как положено, – перебил гостя Гусев и протянул руку к бутылке.
– Ты прав, Васько. Наши активисты давно позабывалы уси, як положено. Давай, помянем.
Они встали с рюмками в руке. Постояли мгновение, вглядываясь в сумерки прошлого, проплывшие перед внутренним взором, и молча опрокинули водку в себя, глотая вместе с её горечью нахлынувшие воспоминания. Кто не терял друзей на войне, вряд ли поймёт, отчего традиционный третий тост всегда отзывается вереницей чувств, пройдя через которую невозможно говорить в застолье пошлости, мерзости или глупости. Можно смеяться или плакать. Можно говорить грубые и жёсткие вещи. Можно прибегать к помощи русской боевой молитвы, проще именуемой матом. Но после третьей рюмки за столом ветеранов нет места циничному и жалкому по своей сути перетиранию житейских мелочей, которым, увы, посвящено, большинство застолий. И если уж после третьей надо говорить о деле, значит, дело это действительно серьёзное. Настоящее дело.
– Слушаю, брат, – садясь на место, сказал Василий. Тон его был иным. От прежней лёгкой насмешливости не осталось и следа.
– Ты по-прежнему переписываешься с сестрой Кубика?
– Не только переписываюсь. Несколько месяцев назад она была у меня. А на днях был у меня знаешь, кто? Меченый был.
– И этот нарисовался, – нахмурился Кийко и налил ещё по стопке, – А чого хотел?
– Перекантоваться пару дней. Он в Питер махнул. И что самое интересное, – Гусев поднёс стопку к губам, опрокинул в себя и, крякнув, сказал нечто такое, отчего Костя застыл с поднесённой ко рту водкой: –  Сказал, что сменил фамилию, подался в бега. И Таня тоже. Она теперь вовсе не Кулик. Её фамилия Кашина. Подробностей мне из него вытрясти не удалось. Да и сам он, похоже, не всё до конца понимает. Но сказал, что одна братва наехала, другая отмазала. Так что теперь и не знаю, где искать мне подругу по переписке. Да, и ещё сказал: о том, что у неё теперь другая фамилия, молчок! Никто не должен знать... Костя, ты чего?
Кийко с вытаращенными глазами выпил и закашлялся. Вася со всей дури шарахнул его ладонью по спине, чтоб сглотнул.
– Ты мне вот, что кажи, хлопец, ты не брешешь?
– А тебя-то что это так заело? Не ты ли тот женишок, по которому она сохнет?
– Не я, – с идиотским выражением лица сказал Кийко и не в тему спросил: – Сам-то що всё в бобылях?
– Так кабы мне такую, как Танька Кубикова, давно бы уж вокруг меня дюжина детишек бегала. А какую попало не хочу.
– Бачу, як по ней сохнешь. А хочешь, кажу, що за жених у ней?
– Ну, говори, не томи.
– Вин мене навроде пасынка, жинки моей сынок.
  – Ага, понял, ты хочешь, чтобы я дал тебе нынешний её адресок?
– А ты шукаешь, Василь. Прямо Штирлиц!
– А чего тут шукать! Всё ж ясно, как Божий день. Давай выпьем ещё по одной, а после подумаю, давать аль не давать.
– Эвон, ты как! А я думал...
– Костя! – перебил Гусев, – Вот ты большой и гарный хлопец. Но поди ж ты объясни мне, почто не взял себе молодую, а решил со старой связаться, коль даже сын у неё нам ровня?
– Тебя дуже интересуе? Як другу кажу, чтобы я хошь в какой дуре малой бачив столько тепла, красоты и ласки, я б не раздумывая женився на такой. Но кругом одни прошмондовки! У них же если не доллары да тряпки, то одно бл<---->во на уме. Що, разве не так?
– Эк тебя плющит да колбасит, парень. Ладно, давай выпьем за них. Чтоб не перевелись на Руси-матушке настоящие бабы! Твоя-то, видать, настоящая.
– От це то-то и оно! – размашисто, по своему обыкновению, кивнул Кийко, отчего мебель под ним снова жалобно застонала. Гусев, разливая водку по стопкам испуганно покосился на собственноручно изготовленный предмет домашней утвари и обронил:
– Какой же ты, всё-таки, медведь!
Они выпили, молча закусили, с аппетитом уминая нехитрую закуску. Каждый думал о своём. Костя – о том, как могло случиться с «сынком», как он давно уже про себя называл Гришу, то, что с ним случилось. Вася – о том, что впервые в жизни выболтал тайну своей давнишней безнадёжной любви к далёкой сероглазой красавице. Он же действительно, переписываясь и перезваниваясь с ней несколько лет, знал многое о её жизни, иногда даже казалось, что всё или больше, чем всё. Будучи от природы робок с женщинами, особенно с теми, к кому испытывал какие-то чувства, он никогда бы не осмелился высказать ей своего отношения. И она, наверное, воспринимала его как хорошего друга по переписке. Не знал, не ведал бедный Вася Гусев, что благодаря его скудной информации о жизни «афганцев» их родного города, которой он делился в письмах к Татьяне, та смогла установить связь ещё с двумя людьми, через кого вызнавала главные для себя новости – об одном единственном интересовавшем её человеке. Василий простодушно отвечал на её осторожные вопросы о концертах, выставках, в которых «афганцы» принимают участие. Отвечал, что знал. Так, например, узнала Таня о недолгой, но громкой судьбе Досугового Центра, которым руководил малознакомый Васе ветеран боевых действий по фамилии Шмулевич, что, как выяснилось позже, всего-навсего творческий псевдоним. По поводу столь странного псевдонима Вася немного позубоскалил в одном из писем. Девушка в ответном довольно резко урезонила его: мол, псевдоним на то и псевдоним, чтоб тщательно маскировать истинную фамилию обладателя. А вдруг это защитная маскировка от чьих-то происков? На счёт происков Вася не думал, будучи в своей простодушной прямолинейности далёким от любых интриг, политики и прочих «прелестей» общественной жизни. Посему, не имея никаких аргументов, согласился с Таней и даже повинился за шуточки. Невдомёк ему было, что шуточки в адрес какого-то Шмулевича задели его любимую непосредственно, что Шмулевич и есть её жених. И сейчас Вася не сопоставлял того человека, над кем некогда  заочно потешался, с тем, о котором говорил ему старый приятель.
– А как звать твоего сыночка? – с неохотой спросил Вася и, услышав ответ, аж поперхнулся: – Как ты сказал? Гриша Берг?! Не тот ли, что когда-то скрывался под еврейским псевдонимом?
– Тот самый, Вася. А ты що, знаешь его?
– Слышал, – буркнул Гусев и насупился. Нет, пожалуй, не даст он таниного адреса. Чтоб своими руками помог сопернику? Дудки! Они молча посидели, хозяин уставился в свою тарелку, гость – на хозяина. Пауза затягивалась, и Костя неуверенно потянулся к бутылке – разлить по последней. Василий вскинул на него глаза и не без злости в голосе произнёс: – И за что мы пить будем?
– Осемь рокив знакомы, а то и дило трошки лаемся, що те псы, – мягко улыбаясь, промолвил в ответ Кийко, – Давай выпьем, щоб дружба усегда побеждала!
Гусев сощурясь посмотрел на Кийко и протянул ему свою рюмку. Чокнулись. Опрокинули горькую. Закусили. Потом хозяин, слегка покачиваясь, встал, прошёлся взад-вперёд и спросил:
– Ты куришь? – Костя отрицательно помотал головой, – А я вот снова закурил. Помнишь, бросал? – Он нашарил на подоконнике пачку сигарет, пепельницу, чиркнул зажигалкой и пустил под потолок густое облако сизого дыма. – Я так думаю.  Чему бывать,  того не миновать.
  Ты прав, от того, буду я ломаться, как девка, или прямо поступлю, ничего ж не изменится. Кроме того, как я сам буду выглядеть. Ну, хотя б перед тобою. Так что помогу, чем могу. Адрес дам. Только никого ты по этому адресу не найдёшь.
– Що за таке?
– Я ж говорил, она сделала ноги. Это старый адрес, нового нет.
– Так, что же, Меченый не дал нового адреса, где искать её?
– То-то и оно, что разбежались они. Едва ноги унесли от наезда, как – мальчики направо, девочки налево! Я вообще так понял, что их мало, что связывало, кроме его интереса. А она, я-то уж знаю, девка-кремень. Никого просто так не подпустит. Так что... Пока сама не захочет связаться, никто не знает, где и искать нашу «гражданку Кашину».
– От це и приплыли! – присвистнул Костя и получил окрик:
– Не свисти, денег не будет!
– Да их и так нема! А що это ты звонить удумал?
– Костя, только не серчай, выслушай. Я понимаю, твой пасынок, в некотором смысле тебе родственник. Но я тебе так скажу, По-моему, никчёмный он человек.
– С чого взяв?
– Да не перебивай ты! А то вообще заткнусь. Я его не знаю. Так, кое-что о нём мне говорили... Ну, там... Разные люди говорили. Так вот, твой родственничек такой же гнилушка, как Локтев, Саид и ещё некоторые активисты. Просто оказался не таким удачливым. Потому что жидковат. Не, я не в том смысле, что с евреями хороводы водит. Хотя и это тоже. С какой стати нормальный парень еврейчиком прикидывается, коли не имеет к жидам никакого отношения? Он жидковат, в смысле, в коленках. Не может стоять до конца. Вот, сам посуди: был бы он нормальный парень, мурыжил бы он столько лет такую замечательную девчонку?
– Ну, ты не кажи, чого не розумеешь.
– Разумею, разумею, Костя! Сам говоришь, б<--->cтво! Так вот, оно самое и есть. Только не бабское, а мужское! Жена в одном городе, зазноба в другом городе... Тьфу! А за душою что? Ни дела, ни денег, ни имени, ни уважения! Одна суета...  А всё почему? Потому что, вдобавок, ещё и дурак. Это не я, люди говорят.
– Да какие люди! Воны набрешут, не дорого возьмут! Я же зараз лепше знаю! Ты мене спросив?
– Чего спрашивать! Я теперь понял, что все эти годы она морочила мне голову. Переписывались, перезванивались,  тоже мне, друзья!
У неё только твой Гришка на уме и был. А я, дурак, всё чего-то ждал...
Кийко расхохотался так, что люстра зазвенела. Вася испуганно глянул на него. А тот, утирая ручищей слёзы, еле пробормотал:
– Гусев! Но ты и вправду дурак! Кто же столько лет бабу письмами морит!
Вася зло смял окурок в пепельнице, аж пальцы обжёг и выкрикнул:
– А чем твой это же время занимался? От одной сынка поимел, с другой трахался, а по третьей сох, так что ли?
Кийко резко оборвал хохот и замер. Огромные желваки заходили по скулам круглого лица, мгновенно раскрасневшегося, как помидор.
– Ты, Вася, вот що, не дури. Не твоё дило хлопца осуждать, колы сам ничого не зробил. Его жинка, между прочим, та еще курва. Як сбежала от него, так в Израиль лыжи навострила с сынком, для чего еврейчика в новые мужья выцепила. А всякую дрянь, що люди на Гришку наговаривают, еще проверить надо, що за люди гуторют.
– Люди как люди. В общем, ладно, – махнул рукой Вася, – Больше нам сегодня говорить не о чем. Я лучше один побуду.
Сказав так, хозяин вышел из залы, оставив гостя одного, а через минуту вернулся с листком бумаги, на котором был написан адрес и телефон с кодом города. Глянув на протянутый ему листок, Костя заметил, что листок выдран из записной книжки, и недоумённо спросил:
– Що, зовсим отрывашь?
Гусев ничего не сказал, молча положил листок на стол перед Костей и снова вышел. Тот медленно взял листок в руки, ещё раз перечитал адрес, номер телефона, запомнил точь-в-точь и, вернув листок на стол, поднялся и потопал в прихожую. Вася не вышел провожать его и не ответил ни на прощание, ни на захлопнутую дверь.
В противоречивых чувствах возвращался богатырь домой. Аннушка ждёт же хоть какой-то проясняющей дело информации. Но то, что Костя узнал, скорее, запутывало всё, нежели проясняло. Дома же с порога на него обрушилась ещё одна новость. Анна Владиславовна, вся какая-то заведённая, бросилась к нему и в грудь прошептала, аж еле слова разобрать можно было:
– Костя, ему звонила эта девушка.
– Якая девушка? – не сообразив, о ком идёт речь, недоумённо переспросил Костя.
– Та самая. Татьяна. Звонила полчаса назад. Сказала, едет в Атырау. Она ещё говорила какие-то странные вещи, но я не очень поняла. Ещё адрес в Атырау дала. На всякий случай.
– Где? – изумлённо переспросил Кийко, легонько отстраняя от себя Аннушку, и ещё раз услышал название города,  ничего  не  говорившего ему, кроме того, что это где-то в Северном Казахстане, – А какого биса её туда понесло?
– Ничего не сказала. Оставила адрес, спросила, как дела у Гриши. – И ты сказала про Гришу?
– Побоялась, не знаю, зачем, сказала, что у него всё хорошо.
– Ну, ты у мене и зробила! Телефон-то она оставила или тильки адрес один?
– Только адрес.
– Она белены зъила на радостях чи шо? Це ж не ближний свит,
и чай мы не Рокфеллеры на самолётах рассекать туда-сюда. Колы у ней з его коммерции якие-никие заначки остались, так це не наше дило! Що з ней там стряслось, казала?
Анна Владиславовна энергично закивала и заговорила быстро, отрывисто, глотая слова и перескакивая с пятого на десятое:
– Её преследовали. Какие-то спецслужбы. Она всё отдала. Квартиру, имущество. Просто сбежала. С владельцем бизнеса. Там какая-то тёмная история. Хозяин тоже афганец. Кажется, из бандитов. В общем, сняла деньги, какие были, и  в бега. Несколько раз направление меняла. По дороге на Астрахань с товарищем они разделились. Где он теперь, она не знает, пути-дорожки у них теперь разные. Потом ей ещё какие-то цыгане помогли. Теперь едет к своему знакомому. Он живёт в Атырау. Пересидит какое-то время, потом сюда. Но прежде, сказала, какое-то дело надо сделать. Пока не сделает, приехать не сможет. Просила передать Грише, чтоб не волновался и напрасно не искал её. Либо пускай приезжает в течение месяца, либо потом уже она сама с ним свяжется. Ещё сказала, на фирме, откуда она сбежала с её хозяином, какие-то долги висят. В общем, бандиты. Кругом одни бандиты! Ты ж знаешь, как они умеют. Сейчас быстро, цырлих-манирлих*)!
– Ничого не понял! Якие бандиты? Якие цыгане? Якие спецслужбы? Она що там, с дуба рухнула? – растерянно пробормотал  Костя, а про себя подумал: «Ну, даёт, дивчина! По телефону, да ещё межгороду столько информации разболтать! Да её нужно быстрей ноги из своего Атырау делать, а не Гришку там ждать!» Быстро раздевшись, Костя двинулся в комнату и бросил оттуда: – Аннушка, где у нас атлас СССР? Я хоть побачу, що за Атырау.
Аннушка принесла атлас, он пролистал его и призадумался. Пока он пребывал в неподвижности, Анна Владиславовна быстро сготовила крепкого кофе, принесла ему на подносе и села подле, не смея прервать его мыслей. Наконец, он очнулся, взглянул на ароматный напиток, потом на Аннушку и сказал:
– Ладно. Бачу, придётся ехать.
– Может, вдвоём?
– Ещё чего! – с наигранной суровостью в голосе сказал Кийко и слегка пригрозил огромным указательным пальцем. Жинка улыбнулась. Как она любила этот его жест и эту его игривую суровость! Забытое ощущение маленькой девочки под присмотром папы. И хоть папа в сыновья годился, физический возраст был одним, психологический совсем другим. Она прижалась щекой к его плечу и глубоко вздохнула.
– Когда поедешь?
– Зараз кофе выпью и пойду пошукаю на счёт билетив, – хмурясь, ответил Костя. У него отнюдь не было уверенности, что в Атырау он разыщет Татьяну. Но не поехать он тоже не мог. Значит: ехать!
Прямого рейса на Атырау не оказалось. Если лететь, то сначала до Москвы, а там уже есть самолёт. Но ходит не каждый день, и это, в общем, всё становилось целой проблемой, не считая дороговизны. Зато был прямой поезд, проходящий через Атырау дальше на юг, и билеты на него оказались вовсе не кусающимися в цене, так что плацкартом  вполне возможно съездить. Всего двое суток, и он будет на месте. Ближайший поезд сегодня вечером. Недолго думая, Костя приобрёл билет, позвонил Аннушке и попросил её быстро собрать ему вещи и еды в дорогу, потому что вечером он отправляется поездом.
Путешествие плацкартным душанбинским поездом продемонстрировало домоседу Кийко во всей полноте, во что превратилась страна за 5-6 лет перестроечного угара. Безумные толпы грязных людей, спешащих с тюками и баулами на вход и на выход, душный до отказа набитый багажом вагон, в смрадном воздухе которого висел гомон сразу на пяти языках, большая часть которых была тюркского происхождения. Подозрительные физиономии попутчиков, небритые и потёртые, что выдавало в них вечных странников. Горланящие коробейники, суетливо и агрессивно предлагающие свой товар на каждой станции. И во всём – неухоженность, неприкаянность, бесцельность. А за окном пробегающие покосившиеся лачуги, некогда бывшие домами, полусгнившие заборы, зияющие пустыми глазницами выбитых окон заводские корпуса, разбитые неосвещённые дороги, по которым телепаются замызганные на честном слове едущие развалюхи-машины, против всяких правил наполненные грузом, животными, людьми. И лица всех одинаково озабоченные, осунувшиеся. «Приватизация» – почему-то пронеслось в голове Кийко модное нынче слово, когда в  очередной раз наблюдал он за горячим торгом между столпившимися вокруг побитой иномарки мужчинами на одном из полустанков.
Двое суток изнурительного путешествия утомят и богатыря. На остальных, кто ехал рядом, к моменту пересечения российско-казахстанской границы уже просто не было лица. Пограничники и таможенники, все как на подбор широкоплечие, широкоскулые и раскосые на неправильном русском языке обращались к каждому пассажиру с единственным вопросом – об оружии и наркотиках. Услышав на вопрос с казахским акцентом ответ с малороссийским, угрюмые блюстители порядка отчего-то настрожились, стали переглядываться  и  перешёптываться друг с другом, а потом один из них выступил вперёд и довольно жёстко предложил Кийко предъявить к осмотру багаж. Остальных в вагоне пока что не досматривали. Гигант недоумённо пожал плечами и легко снял с багажной полки свой единственный чемоданчик. Сотрудники органов охраны границы начали рыться в его вещах, заботливо уложенных рукой Аннушки, перетряхивая каждую мелочь, потом, выложив всё содержимое на стол, начали прощупывать стенки чемодана, внимательно разглядывать каждый  шов.  Ничего подозрительного не  найдя, попросили предъявить содержимое карманов. Всё происходило на глазах любопытствующей толпы пассажиров, наблюдавших за всем с бесстыдным интересом. Кийко залился краской и спросил, а чего собственно у него хотят найти. Тогда один из казахов в форме спросил, с какой целью гражданин Кийко следует в Казахстан. Его ответ «по личному делу» чем-то ещё более озаботил проверяющих, и они повторили требование предъявить содержимое карманов. Красный до кончиков ушей, Костя широким жестом вывернул карманы, затем начал расстёгивать ширинку на штанах, насуплено вперив тяжёлый взгляд в переносицу досматривающего его молодчика. Тот был ростом ему по плечо и в плечах поуже. Одно преимущество – форма с пистолетом на поясе. Руки уже потянулись вниз спускать штаны, как скуластый в форме жестом остановил Кийко, примолвив, что «этого не надо», и, обратившись по-казахски к своим, что-то быстро заговорил им. Они закивали. Тогда он молча протянул Косте его документы, быстро взял под козырёк, и вся группа досмотрщиков удалилась из вагона один за другим, даже не подойдя к остальным. Стоянка поезда, видно, заканчивалась. Досадливо морщась, Кийко быстро привёл в порядок свои вещи и застегнулся. Потом вскинул глаза на продолжавших любопытствующе наблюдать за ним попутчиков, огрызнулся:
– Ну що уставилысь! Цирка бильше нема.
– Со всяким может случиться, – раздался умиротворяющий  голос, и тотчас каждый занялся собой, будто бы напрочь позабыв об инциденте.
В незнакомый город поезд прибыл поздним вечером. Костя с чемоданом вышел на платформу, вдыхая пряный тёплый воздух южного города, резко контрастировавший своей степной свежестью со спертым духом вагона, и тронулся в направлении здания вокзала. К его изумлению, выяснить, на чём можно добраться в центр города, было решительно не у кого. Почти все надписи в объявлениях – только по-казахски. Ни бельмеса не понять, как ни старайся. Буквы наши, а слова из них складываются – хоть язык сломай! А немногочисленные служащие на всякий вопрос шарахались от Кийко, как от зачумлённого. Убив с полчаса на бесплодные выяснения, он не заметил, как к нему подошли двое достаточно рослых мужчин славянской внешности. Те выждали с минуту, пока он, наконец, удостоит их вниманием, и один обратился:
– Ну чо, слон, тебе в город надо?
– Який я тебе слон? В моей семье и  побильше булы, – пошутил Кийко, про себя оценивая, не таится ли угрозы за этими мужчинами.
Вместо угрозы  он получил предложение:
– Давай стольник, поедем. Хотя, смотря, куда надо.
Костя назвал наизусть адрес. Один из двоих присвистнул:
– Э, на тот берег! Тогда двести с тебя. И, слышь ты, парень, половину вперёд отдашь.
Поскольку других предложений явно не предвиделось, Кийко нехотя согласился, даже не начав торговаться. Поездка уже влетала «в копеечку», да назад ходу уже нету. Они вышли из здания, прошли несколько метров, и за углом оказалась с виду крепкая «Волга» первого выпуска. Настоящая машина! Будто перехватив восхищённый взгляд Кийко, который любил именно эту модель, наиболее из отечественных подходящую ему по габаритам, один из мужчин с усмешкой бросил:
– Да, брат, теперь дерьмо выпускают, а это вещь! Садись вперёд.
Они сели в салон. Кийко рядом с водителем, второй сзади. Чемодан запрятали в багажник. Тронулись. Мужчина сзади спросил через пять минут тряской дороги:
– А что ты, слон, даже торговаться не стал?
– А який смысл з вами торговаться! Колы не местный, все равно зараз уболтаете и своё визьмете.
– Соображает, – похвалил водитель и тут же прибавил: – А не боишься этак на ночь глядя с двумя незнакомцами в машину садиться? – И кинул на сидящего рядом богатыря быстрый колкий взгляд.
– Кабы боялся, не поихав бы в ваш город, – просто ответил Костя и вновь заслужил одобрительное хмыканье водителя. Тот помолчал некоторое время, глядя на дорогу, потом спросил:
– Ну а какого лешего тебя к нам принесло такого? Даже и без товара поди?
– А вы яким товаром интересуетесь? Може я и могу раздобыть.
Мужчины одновременно протянули длинное «У-у-у-у!» Потом тот, что сзади, наклонился к Кийко, взял его за плечо и прямо в ухо прошептал:
– В нашем маленьком нефтяном раю не хватает только золотишка да гашишка. Такого не возишь?
– Я, хлопцы, вообще ничого не вожу, окромя себя самого. Тильки ежели нужда в чём будэ, найду хоть чёрта в ступе. Так що...
– Так зачем же ты к нам? – перебил водитель, резко повернув влево на перекрёстке, из-за чего Костя слегка ткнулся ухом  в дверцу.
– Це дило семейское. Дивчину забираю, – прямодушно ответил богатырь, чувствуя, что этой парочке такое сказать можно.
– Ну-ну! – неопределённо протянул тот, который сидел сзади, после чего некоторое время ехали молча. Вскоре показались стандартные пятиэтажки, вдоль которых протянулась прямая улица, упирающаяся в нечто бесформенно возвышающееся над окрестным пейзажем. В сумерках не разобрать, что. Впрочем, Кийко и не пытался, но сидящий сзади с гордостью пояснил: – Памятник соорудили питерские скульпторы на юбилей города. Наша достопримечательность.
За памятником свернули на широкую улицу, с двух сторон обсаженную хилым кустарником, за которым виднелись обнесённые высокими глухими заборами частные дома. Такого рода строения знаменуют собою переход от городских районов к предместьям. Здесь же, как выяснилось через несколько минут езды, всё обстояло наоборот: именно эта дорога вела в центральную часть города, где домов индивидуальной застройки было много больше, чем на окраинах. После нескольких поворотов впереди показался спуск к мосту через Урал-реку, рассекающую город надвое. Костя кивнул в сторону моста, отчего салон качнуло, словно на ухабе, и спросил:
– Нам на ту сторону, стало быть?
– Ты полегче, слон, – дружелюбно проворчал водитель, – Машину неровён час перевернёшь. Правильно едем, не проедем. Если сам не передумаешь.
– А с чего бы мне передумать?
– Там увидишь, – двусмысленно хмыкнул сзади второй, и вновь воцарилось молчание.  Костя, слегка насупясь,  разглядывал  картину  чужого города, водитель сосредоточенно рулил, то и дело перекладывая ногу с педали на педаль, ибо состояние дорог было совсем не блестящим, а его товарищ сосредоточенно сопел, похоже, дремал.
Наконец, машина резко затормозила у какого-то забора, за которым виднелись верхушки яблонь, фонарный столб и больше ничего. Разве табличка с названием улицы и номером дома на воротах свидетельствовала о том, что там что-то вообще есть.
– Ну, чо, мужик, слазь, приехали, – развернулся к Косте шофёр, тот полез за деньгами во внутренний карман. Сзади раздался голос:
– Молодец, мужик, не побоялся с нами ехать. Ну и мы тебя не тронем. Но выйдешь только после того, как скажешь, кто таков и зачем действительно приехал.
– Якие вы дуже подозрительные! – покачал  головой Кийко, – Я ж вам казав руським языком, що еду до бабы. Зависла тут  невестка, а муж, хлопец мий ждёт. Кличут мене Константином. Колы не верите, можно зараз и документ показаты. Що вам ещё треба?
– На счёт «руським языком», это ты, брат загнул. У тебя такой же руський, как у меня казахський. Нестыковочка. Твоей  бабе  13 -14, или сынка твоего на опытных барышень тянет? Либо ты сам заделал сыночка в том же возрасте? Самому-то под 40, небось.
– Ох, лышенько мое, ну и шерлоки холмсы, честное слово! А колы кажу, что вин не мий родный, а сын жинки моей, шо старше за мене, то що, знова сомневатыся будете?
– Ладно, Костя, – заключил водитель, – может, мы тебе и поверим, только пойми и ты нас. Городок у нас маленький. Деловые люди все друг друга знают, всё давно поделено. А адресок, по которому ты приехал, ужо больно непростой. Ты хоть знаешь, кто там живёт?
– Да мене то й без надобности. Свою дивчину заберу, и до хаты!
– Ладно. Пошли, – выдохнул водитель, приняв купюры и презрительно повертев их в руках, потом отстегнул ремень и открыл дверцу.
– Куда? Я и сам зроблю, мене помощники не треба.
Мужчины рассмеялись, и тот, что сидел сзади, легонько подтолкнул Костю к выходу. Получилось невнятно: из-за массивности своей фигуры Кийко не понял прикосновения и остался сидеть с недоумевающим выражением на лице. Водитель уже вышел и стоял перед бампером, глядя сквозь ветровое стекло на двоих людей в салоне. Он закурил, и, освещённое вспышкой зажигалки, его лицо показалось Косте странно знакомым. Повинуясь скорее интуиции, нежели узнав водителя, он выдохнул:
– Товарищ полковник?!
Сидящий сзади прыснул со смеху, а Кийко моментально вспомнил, как он, провинившийся и помидорно-красный, стоит перед строем, не зная, куда деть глаза, рядом с закадычным корешком Васей Гусевым и слышит знаменитое на всю 40-ю Армию «Страна должна знать своих героев...» Это голос комбата, с раскатистым «Р» и присвистывающими шипящими... Вот так встреча! Неужели Буев здесь, в Богом забытом степном городке Гурьеве, переименованном казахами в более привычное своему «раскосому» слуху Атырау?!
Мужчина перед ветровым стеклом докурил, сплюнул и подошёл со стороны пассажира. Открыл дверцу и решительно произнёс:
– Ну, долго рассиживаться будем?
Фраза моментально развеяла наваждение. Конечно же, это никакой не Буев! У того голос другой, да и не грассирует этот совсем. Просто похож. Наверное, есть повторяющиеся типы людей. Из таких и лепят двойников. Кийко поморщился, вспомнив локтевские Шоу двойников, при полном аншлаге проходившие в течение двух сезонов. Как давно это было! В прошлой жизни...
Он встал, выкарабкался из машины и сказал:
– Не журитесь, мужики, щоб мне провалиться! Просто один з вас трохи похож на моего командира.
– А где служил? – спросил «двойник» и снова показался Косте подполковником Буевым, наверное, уже полковником.
– За речкой, де ж ещё?
– Во, видал? Слонов тоже воевать заставляют, – хохотнул второй и хлопнул дверцей за спиной Кости.
Они направились к воротам. Впереди вразвалочку неспешным шагом заправского парня двигался водитель, за ним, стараясь не задеть веток низкорослого кустарника, вышагивал Кийко, следом семенил, поминутно оглядываясь по сторонам, «зубоскал», как про себя обозвал его Кийко. Громко постучались. Залаяла собака. Послышались неторопливые шаги – кажется, тяжёлыми коваными полусапожками по бетонной или асфальтовой дорожке. Ворота отворил мужчина лет 50  в спортивном костюме. На ногах его действительно были кованные полусапоги армейского типа. Кийко хорошо  помнил  эту  надёжную обувку, в которой два года пришлось по горкам лазить. Мужчина окинул тяжёлым взглядом пришедших и молча посторонился, давая им дорогу. Пёс сразу замолк и завилял хвостом, встречая гостей. Мужчина в спортивном костюме прикрыл ворота за вошедшими и направился вслед за ними по асфальтовой дорожке, ведущей наискосок через яблоневый сад, в тени которого терялись очертания приземистого добротного кирпичного домика. Никаких признаков присутствия тех, кого Костя искал, пока не наблюдалось, зато наблюдалась основательность во всём, что казалось охраны и безопасности. Кийко краем глаза успел заметить протянутый на фарфоровых изолирующих патронах вдоль забора со внутренней его стороны провод, рубильник, поворот которого, как будто, пропускал по этому проводу электрический ток, аккуратные глазки видеокамер, автоматически поворачивавшиеся вслед процессии, и слабо мигающий возле рубильника огонёк сигнализации.  Эти неброские детали скорей свидетельствовали о принадлежности территории к числу объектов особо охраняемых, чем к обычному частному сектору. А по тому, как искусно всё было закамуфлировано и не сразу бросалось в глаза, а человеком неискушённым в таких делах вообще могло остаться незамеченным, опытный Кийко сделал вывод о руке спецов из оборонного ведомства либо КГБ. Одним словом, непростой домик! Похоже, выйти отсюда будет не так-то просто, подумалось Косте, когда они гуськом поднимались на низкое, в 2 ступеньки крыльцо и по очереди входили в дом. Последней мыслью Кости перед тем, как они вошли в дом, была: «Странные дела! Адрес-то с квартирой був, а хата не похожа на многоквартирный дом».
Наклоняясь перед притолокой, ещё подумал, как же правильно устроен исконный русский дом, чтобы всякий входящий прежде кланялся, а только потом оказывался внутри. А ещё в его голове стремительно пронеслось: «Ой, авантюра! С каких кропалей я сорвался по звонку Гришкиной девчонки, когда он сам на нарах сидит? Разве не надо было остаться, чтобы ему помочь, Разве это не важнее?» И другой, спокойный и отрезвляющий, голос прозвучал в его душе, словно кто-то со стороны обращался к нему: «Ты всё сделал правильно! Ангел ведёт тебя, его и слушай! Рассудочные поступки не всегда самые правильные. Здесь найдёшь многие ответы на свои вопросы сам и многое для Гришки сделать сможешь. Верь!»

 


 




*) хорс – тризный, т.е. погребальный корабль, в котором сжигают умерших
*) братина – поминальный хмельной напиток
*) сороковины – 40-й день по смерти, когда душа полностью отлетает
*) цырлих-манирлих – шито-крыто (нем.)
*) Сокол – рюрик (старослав.)