За окном плакала осень. Холодные капли дождя ползли по стеклу небольшого окна, скапливались на подоконнике и ручейком сбегали на землю.
Окно смотрело в огород, который, словно осиротел после сбора картошки и капусты. Брошенная ботва чернела на восьми сотках земли, да капустные листья белели на грядках. Хозяйство осталось без присмотра в эти дождливые дни. Хозяйка, совсем не молодая уже женщина, болела и лежала на кровати, что стояла у самого окна. Тетя Дуся тоскливо смотрела в огород и думала свою горькую думу о том, что вчера так неловко сорвала себе спину и теперь картошка стоит в сарае в такую непогодь. Некому высыпать ее в погреб. Проклятый радикулит окончательно замучил. Да как же ему не мучить ее, если всю жизнь она работала на тяжелой, совсем не женской работе.
Как себя помнила, работала в леспромхозе на лошади. Возила опилки от пилорамы до свалки. Повозка была большая, и ее надо было вначале нагрузить лопатой до верху, а потом выгрузить. И так каждый день, каждый день много лет подряд.
Тетя Дуся не помнила своих родителей, росла в детдоме, и когда ей исполнилось 14 лет, определилась работать на пилораму. По ее малолетству работа казалась не сложной, да и работяги, пилившие доски, всегда старались помочь ей загрузить тележку с опилками.
Леспромхоз выделил ей крошечную комнатенку в бараке, где жили семьи рабочих. Вокруг барака было целое поле, на котором жильцы высаживали картошку, капусту, разную зеленую мелочь, чтобы прокормить свои семьи. В комнатенке была для обогрева печка. Благо, что о дровах можно было не думать, отходов на пилораме хватало, а в повозке можно было привезти за один раз столько, что дров хватало на неделю.
Молодая деваха работала, и как могла, училась вести свое не мудрое хозяйство. Заработки были, не ахти какие, но Дуся осваивалась в жизни и потихоньку в ее комнатенке появилась железная койка, которую она нашла на помойке возле военного гарнизона и привезла на повозке, а потом, работяги с пилорамы сколотили ей стол из досок, две небольших скамейки, да шкафчик для посуды. Для неё это было целое состояние. Иметь свой угол, да еще такую «мебелю» - это верх мечты. Со временем появились кое- какие вещички, необходимые в быту – кастрюли, ведра, алюминиевая посуда.
Денег было мало, в магазинах тоже не велик выбор, и новое ситцевое платье уже было роскошью для Дуси. На работе спасала рабочая роба из телогрейки, валенок и ватных штанов зимой, кирзачей и комбинезона летом. Так и жила бы Дуся потихоньку да прилип к ней пилорамщик Степка. Стал зажимать её между штабелей леса, тискать своими ручищами, а потом пришел к ней домой с бутылкой водки, с куском сала и головкой лука, напившись, повалил ее на железную койку, сорвал одежонку и долго насиловал, дыша пьяным перегаром в лицо. А Дуся от страха, что соседи услышат весь этот позор, молчала и терпела боль и стыд, глотая слезы.
Степка проспался и заявил Дусе, что женится на ней. Дусе страшно было такое замужество, Степка сидел в краслаговских лагерях и был весь в наколках – «за Сталина, за Родину», «не забуду мать родную» и других непристойных выражениях. Но делать было нечего, и Дуся согласилась. Расписались тихо в местном сельсовете.
Жизнь потекла по новому руслу. Работа была та же самая, у обоих. Теперь они ходили вместе на пилораму. Вместе обедали и ужинали. Вскоре Дуся узнала, что беременна, Степка обрадовался и решил сколотить детскую качалку из мелкой рейки, которую можно было набрать на пилораме.
Все леспромхозовские мужики после получки собирались где-нибудь по своим углам, и пили водку. Жизнь была убога, и беспросветна, люди расслаблялись, как могли это делать во все века на Руси. Степка не был исключением. Однажды после очередной попойки, с похмелья не разобравшись, попал под пилораму и погиб. Дуся осталась одна со своим неясным будущим. От тяжелой работы и перенесенного несчастья, раньше срока родился сын Валерка.
Не было детских яслей и что было делать, Дуся не знала. Просила соседок старушек присмотреть за дитем, сама бегала в обед кормить, менять пеленки и плакала от такой жизни горючими слезами.
Время шло, Валерка рос, благодаря бараковскому общему житью, общался со старушками и другими детьми, которые росли так же как он. Летом Дуся забирала Валерку с собой и возила его целыми днями, посадив на опилки, или рядом с собой. Так и жила она со своими заботами, мыкаясь в жизни и справляясь с ней, насколько хватало сил. Дуся взрослела. Она была совсем не красавица, и лицо было в оспинах, но похотливые мужики не прочь были прижать ее, где ни - будь, за кучей опилок. Поселок был полон освобождавшихся из лагерей мужиков, которые искали острых ощущений, имея при себе деньги после отсидки. Их подлавливали одинокие тетки, подпаивали, потом, кто, как мог, выгребали деньги, а дальше бывший зэк с остатками денег или вовсе без них, ехал к себе на малую родину. Таким образом, некоторые одиночки с детьми пытались решить свои проблемы. А мужики, нагарцевавшись, вкусив свободы, или вновь попадали за колючку, или оседали здесь же. Было всякое.
Однажды такой молодчик подкатил и к Дусе. Он был корейцем, только что освободился, получил деньги, и его глаза рыскали в лихорадочном поиске той женщины, которая бы могла сбить его голод по женскому телу. Понятно, что ему было все равно, какой она будет внешности и как одета. Дусю, истосковавшуюся по мужской ласке, тоже посещали грешные мысли. Кореец накупил еды, водки, и даже кое-что из одежды для Дуси и маленького Валерки. Потом еще дал ей денег, чтобы она купила в свою комнатушку что-нибудь из домашней утвари. Что Дуся и сделала. У нее появились ситцевые занавески на окнах и клеёнка на столе, что сделало ее жилье более нарядным.
Кореец не на долго задержался возле Дуси. Насытившись всласть свободой и ее молодым женским телом, он укатил в неизвестном направлении, оставив лишь воспоминания. Потом Дуся узнала, что она в положении от корейца. Подпольный аборт она делать побоялась, а больницы в поселке не было, только медпункт за три километра, в деревеньке. Вот и еще одну проблему взвалила Дуся на свои плечи.
Холодной зимой соседская бабка повитуха приняла роды у Дуси. Родился мальчик- кореец. Как его Дуся звала, никто не помнил, но все его звали Корейцем. Он был копией того корейца, который шиканул деньгами и умчался, как ветер. Уже двое деток росли в крошечной Дусиной комнатенке. Дуся уходила на работу, закрывала ее на замок, оставляя на трехгодовалого Валерку своего родившегося младенца. На своей повозке она во время работы заезжала домой, кормила детей, пеленала кроху и снова ехала на работу. Валерка, как мог, помогал матери. Он не вынимал Корейца из качалки, но мог вытянуть мокрые пеленки, подсунув сухие, или вставить марлевый узелок с жеваным пряником в голодный рот ребенка.
Жизнь шла вперед, дети подрастали. Дуся садила в огороде картошку, капусту, чтобы хоть как-то сводить концы с концами и не голодать. Летом собирала в лесу черемшу, ягоды и грибы. Все соседи по бараку жили почти одинаково. Общая бедность сплачивала, и люди старались помогать друг другу, как могли, и чем могли. На этом фоне Дуся была матерью-одиночкой, такой же бедной, как и все остальные.
Уже Кореец вовсю бегал по общему двору, гоняя кур и кошек, а Валерка с соседскими девчонками, подметал этот двор. Иногда они старались его помыть. Терли тряпками утоптанную глинистую площадку, поливая водой. Что было с них взять, хотели как лучше, а соседские бабки их только ругали за то, что становились сами грязными и мокрыми. Все лето ребятня бегала босиком, а на зиму были валенки, которые подшивались много раз, пока в них могли влезть ноги.
Дуся сама обшивала своих пацанов, как могла. Не было машинки, и все она шила руками долгими зимними вечерами, сидя у теплой печки вместе с детьми.
А потом Дуся родила дочку. Она и сама не знала от кого. Но ребенок был, а значит, забот стало еще больше. Все эти заботы легли и на хрупкие плечики ее пацанов. Увидев несходство с собой, пацаны, в отсутствие матери, разглядывали девочку, сколько им надо было. Ребенок переохлаждался, икал, синел, простывал. Дети таскали девочку на руках, роняли много раз. Малышка заболела от плохого ухода и умерла. Все соседи говорили, что пацаны замучили девочку. Дуся, как мать, плакала и горевала, но что она могла сделать в беспросветной своей жизни.
Леспромхоз жил своей жизнью. Люди потихоньку строили себе жилье сами, кто как мог. Лес подворовывали, таскали на своих плечах, и таким образом, поселок разрастался. Никого не спрашивали, на какие деньги строится поселок.
Надоела Дусе ее комнатушка с одним окном и решила она уйти из барака, чтобы не мозолить никому глаза. Стала и она потихоньку возить на своей повозке то бревнышко, то доску, то тех же опилок для засыпки стен. Так и навозила для домика всего понемногу. Собрала Дуся работяг, что на пилораме работали и сколотили они ей небольшую засыпную хатку. Каркас собрали, а все остальное Дуся сама доделывала. Долго она возилась, доделывала всё своими женскими руками, но построила себе свой уголок. Маленькая хатка, всего две крошечных комнатки, но отдельная от всех, со своим огородом, у самого московского тракта. Всего-то до него десять метров. А люди все удивлялись Дусиному домику. Как же так, женщина сама построила себе дом!
Дом – это очень шикарно, не дом то был, по нашему времени так и не скажешь, а хижина. И сейчас эта хижина стоит, завалившись на бок, хранит дрова от дождя.
Счастливая Дуся, перебралась с детьми в свой дом. Печник сложил ей настоящую печку, вывел на крышу трубу, и теперь в домике было тепло и просторно, по сравнению с той комнатушкой, что была в бараке. Зажила Дуся новой жизнью. Скоро Валерке в школу идти, пришла пора собирать ему вещички. Форму надо купить где-то, книжки, портфель. Новые заботы встали на пороге ее нового дома.
К весне Дуся родила мальчика. Хиленький он был, бледненький. Вертлявые бабенки в глаза ей говорили, что нагуляла от Гришки водовоза, а он больной, немощный, вот и мальчонка такой же родился. Но как бы не говорили, а ребенок был, и его надо было растить, давать ласку и заботу. И не только он был слабеньким от того, что водовоз был «немощный», но и от того, что сама Дуся работала на износ, не щадя живота своего. Куда же ей было деться одинокой, некрасивой со своими детьми от разных мужиков, не получающих на них никакой помощи от государства. Правда, на Валерку она получала какие-то гроши по смерти Степки, но эти гроши не могли вытянуть ее из той жгучей бедности, в которой она находилась. Детям нужно было молоко, и вдоволь, а корова стоила больших денег, а таких у Дуси не было. Брала она молоко у соседки иногда, насколько позволяли деньги. Вот дети и перебивались корочкой хлеба, картошиной или пряником в праздник.
К середине лета малыш все-таки умер. Собрались соседи и понесли в руках маленький гробик на кладбище, где и похоронили рядом с сестричкой.
Поплакала в очередной раз Дуся, да снова надо браться за работу. Уже картошку окучивать пора, а там и за малиной в лес надо сходить. Так и покатились денечки.
Осень подкралась незаметно, и Валерка потопал в первый класс. Школа была в соседней деревне за три километра. Малыши выходили очень рано из дому, чтобы успеть к занятиям. Зимой было темно, освещения не было, и вся ребятня, в темноте, сквозь снежные заносы пробиралась к школе. В зимние, морозные дни отмораживали себе щеки и носы, потом лечили гусиным салом, обдирая шелушащиеся корочки.
Дуся стала задумываться о том, что этот дом уже им мал. Детям надо заниматься, скоро Кореец пойдет в школу. Он такой вертлявый, шкодливый. Бывает, что и Валерку обижает, несмотря на то, что младше. Одним словом – кореец. Стала Дуся готовить досточки да бревнышки. В ее работе ничего не изменилось. Только лошадь давно сменили на коня. Вот и вся разница. Дом она решила строить окнами на московский тракт, и только одно, которое будет в ее комнатке, будет смотреть в огород, где растет ее любимая яблонька-ранетка, цветущая весной бело-розовым цветом. И когда Дуся будет просыпаться, она будет любоваться на это деревце, такое же одинокое, как и она сама. Будет радоваться ему, и улыбаться, улыбаться новому дню, который ей подарит Господь в очередной раз.
Долго Дуся строила новый дом. Был он большой и просторный. Была там кухня и комната, где могли посидеть гости. Две маленькие спаленки, одна для пацанов, другая для нее. Дуся решила, что уже пора ей жить лучше, чем было раньше. Заработная плата стала уже другой, повыше, значит можно больше тратить. Да и сама она еще полна сил и молода. Что было в жизни, то все уже далеко позади. Наняла она опять работяг, чтобы дом ей поставили. Все остальное опять сама делала. А работы было не меряно. Опять Дуся засучила рукава и давай, как заправский мужик, вкалывать. Только люди диву давались. Многим мужичкам свет не мил показался. Как же, жены-то сразу в пример - Дусю. По меркам того времени, сорок лет тому назад, дом, выстроенный женщиной, выглядел вполне нормально. Сейчас этого не скажешь, но дом стоит и вполне годен для проживания в нем.
Настало долгожданное время, и Дуся перебралась в новый дом, пустив старый под хозяйственные нужды. Завела поросят и выделила им угол. Дрова сложила, всякий огородный инвентарь. Повеселела Дуся, духом воспряла, что все у нее получается. Одно ее расстраивало – это пацаны. Если Валерка еще кое-как слушался ее, ходил в школу, переползал с класса в класс на тройках, то Кореец совсем от рук отбился. Учился плохо, завел себе дружков каких-то, от которых у Дуси голова шла кругом. Одним словом – настоящий хулиган.
В леспромхозе перемены за переменами. Менялось начальство, да и сама жизнь. Дуся уже не возит опилки в повозке, ее перевели на другую работу, в тарный цех. Заработок хороший, хоть уставать она меньше не стала. Опилки теперь сами по конвейеру двигаются куда надо. Кругом механизация. Леспромхоз отправляет лес в Японию, в южные края России. Имеет за это хорошие деньги. Строит двухквартирные дома для своих рабочих. Целый поселок уже выстроили. У Дуси на окнах висят цветастые шторы, которые вошли в моду, хоть не дорогие, но красивые, как ей кажется. Хорошеет Дусина жизнь, хоть и портит безотцовщина ее детей. Да, видно, судьба такая, нести свой крест через страдания и боль.
Захаживал тут к Дусе мужичонка несколько раз, немой. Работает он на водокачке. Воду включает и отключает. Чистит зимой ото льда подходы, а летом содержит в порядке все краны и подставки для ведер. Пообщалась Дусенька с ним, дело то житейское, да и родила дочку. Дочка крепкая, ладненькая, да вот только не в себе немного. Но Дуся никуда ее от себя не отпустила, ни о каких интернатах слушать не хотела. Жалела очень уж она свою Наденьку. А дочка росла, пошла в школу, училась не очень хорошо, но из класса в класс ее переводили. Может быть, Дусю жалели. Время мчится быстро, что конь в поле скачет. Дети взрослеют. Вот уж и Валерка в армию пошел служить. После школы работал в том же леспромхозе. Кореец ума так и не набрался. Натворил что-то с дружками и попался. Срок отбывал в краслаговском лагере.
Ездила Дуся к нему, куда же ей деться. Он хоть и кореец, но сын он ей. Носила она его под своим сердцем, рожала в муках. Не пошла на аборт, жизнь дала. Может, еще сложится жизнь у него, всякое бывает. А Наденька теперь, как свет в окне, хоть и не такая как все. Но Бог даст и она выправится. Она красивее будет, чем Дуся. Оспа ее лица не коснулась. Лицо белое, ровное, парни засматриваются. Да и живет ее Наденька не так, как сынки жили. Вот уж от рождения и комнатка своя, и стол для уроков. Да и одевает ее Дуся хоть недорого, но в разные платьица да кофточки. Правду сказать, сама то всю жизнь скромненько одевалась. Было на выход одно штапельное платье, портнихой на дому сшитое, да к нему вязаная кофточка, которую сама же и связала длинными, зимними вечерами, и этому рада была. Уже позже появлялись обновки, которые берегла и носила годами.
Валерка вот письмо с армии прислал, что ждет его подруга, с которой дружил в школе. Девочка хорошая, скромная, воспитывалась у тетушки. Родителей-то нет с малых лет. Нравится она ему. Что ж, даст Бог, пусть устраивает свою жизнь.
Осень за летом, зима за осенью, так и течет времечко, переливается из кувшина в кувшин в небесной канцелярии. Повзрослела Наденька, красавицей стала. Не сильно отличается от подружек. Так, немного, вроде как не доходит сразу до нее, но потом, спохватится и все скажет, что надо. Окончила школу и пошла в учебный комбинат, что открылся недавно в поселке военном на пекаря учиться. Теперь вот хлеб печет в гарнизоне. И солдатик ей там приглянулся. Не красавец, с деревни алтайской, тракторист. Но смирный парнишка. Родители-то простые крестьяне, так он не зазнается. Написал домой, что хочет здесь остаться, жениться хочет, отец с матерью согласились. Вот уже у Дуси внучка есть. Все пока и живут, в этом самом домике. Да вот уехали на Алтай погостить, а тут дожди заладили, картошку надо бы в погреб, а спина не выдержала. Привыкла Дуся сама за все браться.
Сколько за ее долгую жизнь руки переделали дел всяких тяжелых, трудно даже представить. Не каждый мужик на селе делает то, что делали эти в разбухших венах руки. Да и спина уже ссутулилась от тяжести земной жизни. Волосы поседели, хотя Дуся и сама не помнит какого они цвета от рождения. Всегда она в косынке, чтобы пыль не садилась на голову, да солнце не палило. Всегда у нее заботы- то лес, то поле, то работа с опилками да досками. А у Наденьки коса, как спелый колос.
Пусть не все удачно в жизни. Но под старость все уладилось, и жить стало легче. Дети стали помогать.
Спокойнее стало на душе у тети Дуси, как ее все теперь зовут. Вот ведь и не пила никогда, не курила, как сейчас девчата делают. Берегла свой дом, как могла. Бывало, не без этого, на праздник пригубит стопочку и опять голова на месте. С бабами постоит в магазине или у колодца, посудачит, да и пошла дальше, своими делами заниматься. Не до судачеств было, своя жизнь наперекосяк, надо было поправлять что-то в ней.
Кореец вышел из лагеря, но к матери не поехал. Уехал куда-то на стройку, на БАМ. Писал, что устроился хорошо. Да и то ладно, может и ему Бог даст счастья.
Тетя Дуся кое-как поднялась с постели, повязала на голову платок, подошла к печке, которая за ночь остыла и уже не давала тепла. Дрова лежали рядом. Эта привычка осталась с молодости, чтобы дрова на утро были в доме с вечера. Достав с припечки сухие лучины, тетя Дуся разожгла поленья и долго смотрела через щель в дверце на пляшущий огонь. Он метался в разные стороны, и с каждой секундой, его языки меняли цвет. Они были то желтыми, то белыми, то пурпурными. От него шло тепло, и уходить от печки не хотелось. Наконец, потянуло теплом от плиты, и тетя Дуся подвинула чайник на середину. Она выглянула в окно, которое выходило на московский тракт, и увидела, что дождем размыло дорогу так, что стояли огромные лужи. Проходившие машины, проезжая по лужам на скорости, обливали дощатый тротуар, который тянулся узкой лентой вдоль домов. Осенью грязь, летом пыль донимали жителей этой длинной улицы. Но люди привыкают ко всему. Привыкли и к этому.
Тетя Дуся глянула на часы с кукушкой, потом увидела фотографию внучки на стене и присела на старую, покрытую цветной клеенкой скамеечку. Она смотрела на внучку, и сердце заполняла любовь и нежность к своим детям.
Не все детки живы, двоих она схоронила, но аборты не делала, рожала всех. А что умерли, значит, такова воля Божья. А что без мужа рожала, так что здесь поделаешь. У иных и мужья есть, да не рожают. А у некоторых и с мужьями Бог деток не дал. Вон через дорогу Валька жила. В доме чего только не было, а детей тоже нет. Вот и взяла она мальчонку из детдома, а сама его не любит. Лупит по чем зря. Ведьма какая-то, а не мать. Видно, Бог не вытерпел ее издевок над пацанчиком, сгорел дом-то у Вальки. Уехала она с мужем да с пацаном куда-то.
Тетя Дуся горько вздохнула и опять глянула на внучку. Внучка сидела у старой, как и сама тетя Дуся, яблоньки-ранетки, когда та была пышной и белой, как невеста. Внучка смеялась и смотрела прямо в объектив, и тете Дусе казалось, что смотрит девочка прямо ей в глаза. У тети Дуси глаза стали влажными, и она вытерла слезы краешком платка, потом перекрестилась и снова выглянула в окно. К дому шла почтальонша Нина. Тетя Дуся не стала вставать со скамейки, а дождалась, когда Нина зайдет в дом. Во дворе надрывался привязанный к сараю Дружок. Нина принесла письмо от Валерки.
Валерка писал, что скоро приедет домой после сверхсрочной службы. Радость наполнила сердце тети Дуси, и слезы уже ручьем побежали по ее сморщенным от времени щекам. Наконец-то она всех своих деток соберет вместе. Может, не будет такого случая больше. Жизнь подошла к своему концу и надо готовиться в дальнюю дорогу, обратного пути по которой нет.
Только бы спина перестала болеть, чтобы можно было еще в церковь съездить, да помолиться, чтобы Господь отпустил грехи.
Тетя Дуся закутала поясницу и села спиной к печке, чтобы прогреться кирпичным теплом, да поскорее встать на ноги. Огород надо прибрать, а уж картошку дети сами спустят в погребок в старой хатке. А то неровен час, ударит мороз, тогда ботву придется убирать уже весной.
Дождь редел, и небо начинало светлеть. Всё, как всегда, в осенние дни. Тетя Дуся прикрыла трубу, чтобы тепло не уходило на улицу, и снова легла. Потом она уснула и видела сон, где она со всеми своими детьми, и с теми, умершими, сидела под своей любимой яблонькой, которая цвела бело-розовым цветом. Было голубое небо, зеленая трава и она, совсем юная и красивая.
09.03.2010г.