Вчера выписался из Елизаветинской больницы, называемой в просторечии «Третьей истребительной». Несмотря на столь нелицеприятное прозвище, больница производит хорошее впечатление. Огромный вестибюль с работающим буфетом, гардеробом и аптечным киоском. Тепло, чисто и светло. Открыто справочное окошечко. Продаются бахилы. Охрана щеголяет в новой форме. У всех на груди цветные «бейджики», что особенно меня умиляет. Всю жизнь испытываю затруднение при обращении к незнакомому человеку, служащему в официальном учреждении.
Как обратится? Доктор? А он, к примеру, администратор или не дай бог, патологоанатом. Девушка? Но, положа руку на сердце, какая же она девушка. Но не бабушкой же её называть. Зато теперь всё и сразу понятно: «Митрохина Анна Михайловна, старшая медсестра, хирургическое отделение». Назвать Анной Михайловной, Аней, Анечкой или сестричкой, а может быть, несмотря ни на что, доктором – это уже моя игра. Психология, шанс к победе.
Исчезли надписи о времени выдачи трупов, о том, что в гардероб не принимаются сумки и головные уборы. Информационный стенд – комар носа не подточит. Понятно всё: что, где, в какое время и за какую цену. Особо крупным шрифтом выделяется просьба о том, что если, не приведи Господи, кто-либо из медперсонала попросит у тебя денег, как говорится, «мимо кассы» - немедленно проинформировать, и далее список горячих телефонов.
Результативность подобного метода борьбы с коррупцией, честно говоря, у меня вызывает сомнение. Дело в том, что в результате последнего повышения заработной платы, среднее её понижение составило десять тысяч. Врач первой категории, работающий на полторы ставки, то есть, сутки через сутки, с выслугой лет зарабатывает в среднем двадцатку в месяц. И это в Питере, где даже официальный прожиточный минимум работающего населения стремительно приближается к цифре шесть.
Первую ночь после четырёхчасовой операции, напичканный под завязку снотворным и обезболивающем, не отойдя ещё толком от наркоза - спишь. Потом лежишь, терпишь и слушаешь разговоры соседей по палате - отвлекаешься.
В нашей палате лежал врач – анестезиолог Гена. Мужика прихватило прямо на дежурстве – приступ острого аппендицита. Утром прооперировали, удачно. Во время перевязки, как своему, рассказали об утренней конференции у главврача больницы. Нарочно не придумаешь.
Ночью в «Урологии» упал с кровати больной. Дело, в общем – то, житейское, дедушка старенький, с кем не бывает. «Но», заключается в том, что дедушкина дочка – богатая, из Новых русских. Платную палату она отцу организовала, а на сиделку, видимо, денег пожалела. У богатых это бывает. Палата двухместная, соседа выписали, нового не подселили.
«Урология» на втором этаже, на линолеуме лежать холодно, до кнопки не дотянуться. Ветеран оказался продвинутым – достал из кармана пижамы мобильный, позвонил 01 и вызвал МЧС. Те приехали, представились, нашли отделение – на посту никого. Зашли в палату, подняли дедушку на кровать и выставили счёт больнице – сто шестьдесят пять тысяч рублей.
На конференции главврач кричал, топал ногами и стучал кулаком по столу. Материться при всех ему не позволил профессорский статус. Обещал оставить всё отделение без премии.
Кто сказал, что больница – юдоль скорби? А? Плюньте ему в лицо. Либо он никогда не лежал в больнице, либо не имеет денег, что в наше время – тягчайшее преступление.