На открытие памятника Герою Советского Союза и его сослуживца, Коли Белотелова, Василия Степановича, пригласили из администрации. Он теперь редко выходил из дома, предпочитая черно-белый телевизор и общение с маленькой дворняжкой Катькой, которую приютил пару лет назад. Менялась страна, правительство, да и сам народ, поменялся до неузнаваемости. Не хотел Василий Степанович расстраиваться, безрадостных новостей и по «ящику» хватало.
Но в этот день, он встал раньше обычного, надел свой капитанский китель, который последний раз, надевал лет пять назад, когда в Москву приглашали на девятое мая и стал ждать машину. За ним приехали в девять. Черная «Волга», доставила последнего боевого ветерана на набережную, где во всей красе, уже сверкал бюст героя. Торжественные речи, мэра, о мужестве земляка, неуверенные стихи школьников. Говорили о том, сколько бомбардировщиков сбил герой, сколько жизней спас. Василий Степанович, как его не упрашивали, от торжественного слова отказался, сославшись на плохое самочувствие. Церемония затянулась до вечера. После того, как все разъехались, ветеран ушел, на берег реки, прикупив бутылочку «казенной» и хлеба с парочкой зеленых, пупырчатых огурчиков.
Бодрая Луна, освещала сонный берег спокойной реки, что неспешно несла свои воды, куда – то в темную, и непонятную даль. Тихий всплеск рыбы или кряканье селезня, на мгновение вырывал сознание из тягучей пелены оцепенения. Редкие комары, пролетали мимо, сдуваемые легким ветерком. А он сидел на сухом, поваленном дереве, которое было раньше большой, зеленой сосной. Думал и глубоко вздыхал, глядя на дальний берег.
-Эх, ладно – Василий Степанович, отряхнув брюки и нащупав клюшку, неспешно побрел к городу, внутренне не желая, попадать в его суету и огненный шквал неоновых огней. Где то впереди, послышались громкие и молодые голоса. Чуть погодя, шум гремящих двигателями машин. Ноги, уже давно распухли от артрита, а сердце работало с перебоями, сбиваемых когда – то самолетов. Но поговорить, было нужно. Он шел к однополчанину.
-Ну что, днем и не поговорили – подходя, ветеран сел на зеленую, ладненькую скамейку – герой теперь, ишь ты. Что заслужил? А кто ж спорит. Давай выпьем с тобой, давно уж не сидели – и выставил на скамейку, два пластиковых стаканчика. Ночь, окутала город, плотным покровом.
-Да уж, всегда ты был орлом – Василий Степанович хмыкнул, надкусив огурец – а Катя как? Помнишь ведь, не забыл. Да ее всем полком на руках носили. Сколько ночей проплакала… Что говоришь? Война!? А дети, и в войну рождаются. При живом отце, как без отца. И я ее любил. Геройским ты парнем был, и голос звонкий и кудри … первым делом, первым делом самолеты…Я видел сына твоего, заходил в Москве. Полковник, статный с усами, весь в отца. Почему к тебе не приехал? А как сам думаешь?
Василий Степанович, раскрошил оставшийся «Бородинский», чирикающим у ног воробьям. Помолчал.
-А ведь мечтали, помнишь, « Когда в Берлине, стоя у Рейхстага, сломив их стяг и разогнав врага, мы гордо злобу фрицев попираем, мы дружная военная семья» - процитировал ветеран – и Сережку помнишь, юный совсем, три полета после учебки только и было. На твоей совести, не прикрыл ты его. Долг твой был, на хвосте у него висеть. Погнался за орденом. Все геройствовал. Герой. Стыдно? А что теперь, о покойниках плохо не говорят. А сбили тебя как? Без приказа Бати ушел. Думал герой, все простят.
Василий Степанович, выпил еще одну, занюхав надкушенным огурцом.
-Только ты для меня здесь – ветеран стукнул по груди – живой. Понял? Все героями были, никто не струсил. От эскадрильи почитай и остались то я, до Бегунков и то в спине «железо» носит, после Украины. Ладно, уж извини, коли, что не так. Давно горькой не пил. Пойду я, собаку мне еще кормить, да и захмелел я. А ты стой, сверкай. Прощай Коля – и Василий Степанович, сложив в авоську недопитую полулитру и газету, опираясь на клюку пошел домой. Уже светало.
Город наполнялся звуками. Жизнь продолжалась.
-А я тебя спрашиваю Анисимов, как такое могло произойти? – заместитель мэра, раздраженно тыкал пальцем, в бюст Героя Советского Союза. Бюст стоял на своем пьедестале. Только голова летчика - героя, была опущена, глаза уперлись в землю.
-Да уже двадцать лет отливаю, первый случай – оправдывался отливщик – сам не пойму.
-Новый лить будем?
-Дак на месте же, пусть уж стоит.