начало здесь: http://www.proza.ru/2010/02/06/789 ГЛАВА 6
В феврале 1801 года Петру Михайловичу Гагарину в самом деле было не до женитьбы. Он слишком глубоко увяз в запутанных политических играх…
При дворе покойной императрицы он занимал довольно высокий пост и был осыпан многими милостями. Новый государь Павел Петрович, как известно, не жаловал приближенных матери, многие получили отставку или были высланы по имениям без права въезда в столицу в течение десяти лет. Гагарина государь не тронул, но обращался с ним весьма холодно.
Заносчивый вельможа, не привыкший к подобному обхождению, оскорбился нелюбезностью нового императора и к началу 1800 года начал подумывать, а не оставить ли ему службу и не уехать ли жить в имение? Останавливала только необходимость устройства детей, после внезапной смерти супруги оставшихся в полном его попечении. Две дочери были на выданье, старший сын делал неплохую карьеру и служил уже лейб-адъютантом у Великого Князя Константина, да и младший Никита недавно получил повышение в чине и пользовался особым доверием Наследника Александра.
В начале февраля 1800 года близкий друг Гагарина граф Голицын затащил его на собрание масонской ложи – весьма популярного в то время увлечение знати. Поначалу князь Петр воспринял тайное общество вольных каменщиков как забавное времяпровождение, нечто вроде дворянского клуба, но постепенно его отношение к братству изменилось, и через месяц он принял посвящение. Так он оказался втянутым в готовящийся заговор против императора Павла, а позднее и вовсе занял в нём не последнее место. Хорошо представлял степень риска подобного замысла, Петр не посвящал сыновей в свою тайную жизнь – ни к чему! Если что- либо пойдет не так – пусть лучше будут неповинны, с неведущего какой спрос!
Он был бы весьма огорчен, если бы узнал, что Никите всё ведомо – и его вступление в ложу, и участие в заговоре. Более того, младший сын жестоко мучился, раздираемый противоречивыми чувствами, - и тревогой за отца, и желанием пойти к наследнику и рассказать о готовящейся измене. Удерживало Никиту лишь сомнение – с кем же сам цесаревич? С императором или против него? Если Александр тоже замешан в этом деле, не попасть бы со своим докладом невпопад. Про натянутые отношения отца с сыном был наслышан весь двор…
К лету дело зашло далеко. Появились новые заговорщики: Панин, Ольга Жеребцова, английский посол лорд Витворт. При дворе мелькали разные лица, вчерашние фавориты попадали в опалу и заменялись новыми, не успеваешь и следить, кто нынче в милости, кто в отставке. Царь все чаще пребывал в крайнем раздражении, его преследовали тысячи подозрений: ему казалось, что окружающие недостаточно преданы ему, что его жена желает царствовать вместо него. Все приближенные ко двору жили в страхе, вечной неуверенности. Всюду перешептывания, тайные встречи, недомолвки…
В конце июля на одном из собраний ложи Петр неожиданно встретил старого знакомца Ивана Головина. Тот со свойственной ему словоохотливостью опутал его сетью светского разговора и незаметно для себя князь обнаружил, что дал согласие жениться на семнадцатилетней Ане – дочери Головина. Через два дня будущие родственники уже мчались в повозке в направлении Смоленска.
«Наверно, я попросту струсил тогда, - размышлял князь впоследствии,- поэтому так легко и позволил уговорить себя на столь безрассудный поступок». Лучшим выходом из тревожной неустойчивой столичной обстановки был именно скорый отъезд – якобы по делам имения, как он и объявил своей семье. Уезжая знакомиться с невестой, он и не предполагал, какая изо всего этого получится история!
Анна понравилась ему гораздо больше, чем он ожидал. Редкая красавица, вся в родителя, – тонкие черты лица, безупречное воспитание, изысканные манеры – с такой женой не стыдно появиться в любом обществе. Он страстно возжелал её, чего уже и не чаял в себе, после смерти жены поставив на себе крест и решив, что куртуазные желания остались в прошлом. Молода, конечно, невеста, наивна, не умеет скрывать истинных чувств – ну да это дело поправимое, побудет полгода при дворе - и превратится в настоящую светскую львицу.
Ударили с будущим тестем по рукам и назначили свадьбу через год. Согласия невесты не спрашивали - пока девушка не в восторге, это ясно, но пройдет время, она привыкнет к мысли о замужестве, смирится и будет счастлива. Дело обычное, не она первая. Еще спасибо скажет, что вызволили её из смоленского захолустья. Здесь-то ей замуж идти вовсе не за кого, разве что за какого-нибудь скучного мелкопоместного барчонка. И какая жизнь её ждет? Солить рыжики по осени да распекать нерадивых служанок? Ну, разве танцы раз в год под клавикорды, или, в лучшем случае, бал в уездном городишке? Он же выведет её в свет, обеспечит достойное положение, она будет блистать в столичном обществе, и не один его недруг позавидует ему! Весьма довольный собой и своими рассуждениями, князь предложил Головину погостить в его имении. Хотели покутить от души, намечали охоту, да только ничего из того у них не вышло – через день нарочный доставил срочную депешу от Никиты с уведомлением о том, что государь желает немедленно видеть князя в Гатчине…
Гагарин немедля бросил все дела и в тот же час выехал по вызову. Он двигался так быстро, как позволяла скверная дорога, в страшном волнении не замечая неудобств экипажа и изматывающей душу тряски. «Верно, всё раскрылось, - думал он в ужасе, - государь узнал о заговоре и теперь намерен жестоко покарать изменников. Что меня ждет? Расстрел, виселица? Кнут? Сибирь и каторга?»
Все оказалось совершенно иначе…
ГЛАВА 7
Александр быстро шел по пустым коридорам Зимнего, направляясь в свои бывшие покои. Огромный дворец словно вымер, как, впрочем, и весь город, по которому он только что проехал.
В его комнатах было студено, занавеси на окнах шевелились под напором неистового февральского ветра, бившего с Невы. «И месяца не прошло, как переехали, а уже нежилым пахнет. А все-таки здесь лучше, чем в стылом Михайловском замке».
Александр подошел к окнам, посмотрел на улицу – сплошная снежная круговерть, как началось с утра, так и не утихает. Ни одного прохожего не видно, только часовые мерзнут возле полосатых будок. Тоскливо, мрачно… "Словно и бог от нас отступился…"
Когда все это закончится? И чем? Цесаревич тяжело вздохнул, отпер бюро и сел за письменный стол. До назначенной встречи с графом Паленом оставалось чуть меньше часа, надо успеть написать письмо Новосильцеву в Лондон, сообщить свежие новости особым конспиративным языком.
Как надоела эта конспирация! Правда, Александр не пользовался ни симпатическими чернилами, ни лимонным соком, он просто вставлял особые, заранее обусловленные фразы в безобидные светские любезности. Цесаревич знал, как тщательно отец следил за его перепиской, но не волновался. Даже если новые почтовые кордоны на границах и перехватят его письмо, они не найдут в нем ничего подозрительного, сколько бы ни макали бумагу в уксус. Впрочем, это маловероятно, тайный канал вполне надежен и неоднократно проверен.
«Вот и я сделался заговорщиком, - невесело подумал Александр, вглядываясь в свистящую за окнами снежную бурю, - изворачиваюсь, обманываю, секретничаю… Пален убеждает в необходимости перемен. Для блага «страдающего отечества» я должен согласиться на отречении государя императора. Только вот какое оно – благо? И в чем оно?»
Утром на разводе, проводившемся в любую погоду, поручик Семёновского полка сбился с шага. Павел пришел в ярость, велел немедленно арестовать офицера и разжаловать в рядовые. Досталось и батальонному шефу – генералу Мозявскому, и наследнику – цесаревичу. После плац-парада гвардейцы разошлись с горестными лицами и унынием в сердце – всякий желал перемены. Александр, чтобы ободрить разжалованного, зашёл к нему на гауптвахту, чем еще больше расположил к себе своих семёновцев. Они терпеливо ждали его выхода на улице, на лицах угадывалось привычные обожание и надежда.
-Ваше Высочество, что ж дальше? – от лица всех присутствующих обратился к нему Константин Полторацкий. – Долго так продолжаться не может. Если за столь незначительную провинность дворянина лишают всех чинов и званий, то чего ж ожидать за большую?
Великий Князь смотрел в напряжённые ожидающие лица и молчал. Что он мог ответить им?
-Потерпите немного, господа, - наконец тихо сказал он чужим голосом, - совсем скоро все действительно может перемениться.
От собственных слов ему сделалось нехорошо. Боже правый, какое невесёлое время! Неужели это происходит с ним? Неужели он не только живет в ожидании, когда свершится заговор против государя, но и участвует в нём?
Несмотря ни на что, он любил отца. Любил и жалел. С детства он многое знал, а об остальном догадывался. Взаимная ненависть двух близких ему людей – отца и бабушки - больно ранила его чувствительное сердце.
Почему же теперь отец так поступает с ними? Недавно он снова заставил присягать всю императорскую фамилию, выказал особое недоверие к старшим сыновьям и государыне, а также к старым проверенным слугам. Позавчера же вице – канцлер Александр Куракин принес на подпись цесаревичу удивительный документ, из которого следовало, что он, наследник Александр Павлович, обязан быть воспреемником у святой купели при крещении двоих внебрачных детей Государя, наряду с его фавориткой Анной Лопухиной и братом Константином!
Сам по себе эпизод незначительный: родила одна из любовниц отца камер-фрау Юрьева, которая на власть не претендовала, однако высокая торжественность необычного акта, не покрывающего, а наоборот, открывающего грех и явно унижающего императрицу, привлечение к церемонии наследника – всё это было сделано неспроста. Император, очевидно, хотел показать свои безграничные возможности обходить многие принятые правила, продемонстрировать ту степень самовластия, при которой права Александра, как наследника, ничтожны и могут быть легко сведены на нет подобным актом. Кроме того, по дворцу немедленно поползли слухи о скорой замене царицы…
А сегодня – человек от Палена. Граф настаивал на немедленной встрече с «глазу на глаз, без посторонних».
Александр не слишком доверял военному губернатору. «Пронырливый, - таким метким словом охарактеризовал его Адам Чарторыйский, перед тем, как отправиться в ссылку. - Будьте осторожны с ним, Ваше Высочество, это хитрый придворный лис. Как говорят в России – мягко стелет, да жёстко спать».
«Да, дорогой друг, ты, несомненно, прав, - мысленно обратился Александр к далекому сейчас Адаму, - от Петра Алексеевича Палена за версту разит смертельной опасностью. Одного не пойму – самому-то ему какая выгода от смены государя? У батюшки в особой милости, обласкан со всех сторон, управляет и Петербургом, и почтой, и иностранными делами, да и значительной частью армии. Чего ж ему еще надобно? Власти над всей империей при слабом юнце, каковым он, без сомнения, меня считает? »
Он запечатал письмо, взглянул на часы, решительно встал. Пора.
Граф Петр Алексеевич фон дер Пален, - моложавый крепкий человек 55-ти лет, ферзь подготавливаемой игры, спешил на решающую встречу с Александром. Настроение было великолепное. Всё шло по плану. Утром Император подписал все предложенные ему указы. Государыню Марию Федоровну высочайше повелевалось заточить на вечные времена в Смольный монастырь, наследника Александра Павловича – в Петропавловскую крепость, а великого князя Константина отправить в полк Скалона, стоявший в Сибири. Государь особенно любил Константина и, подписывая указ, собственноручно приписал: «Выдать Его Высочеству цесаревичу три тысячи рублей на дорогу».
Итак, сложная интрига завершилась успешно. Павел полностью доверился ему, главному заговорщику и не ставил под сомнения мнимую измену царской семьи. «Вы можете распоряжаться полученным указом по своему усмотрению, - сказал император в конце утренней аудиенции, - и применить его в действие в любой момент, который сочтете необходимым».
.Это была победа. Теперь можно было решительно воздействовать на Александра. Сегодня все окончательно должно решиться.
«Господи, как же он упрям и нерешителен! Если бы можно было обойтись без него или сделать так, чтобы он ничего не знал. Жаль, что такой образ действия совершенно немыслим. В этом случае от заговорщиков потребовалась бы или безответная отвага, или античная доблесть, на какую они вряд ли способны! Дай бог, чтобы господа Зубовы хотя бы не задрожали в самый ответственный момент и не испортили всё дело!»
Пален «обрабатывал» Великого Князя с мая прошлого года. Александр колебался, не давал прямого ответа, явно желая остаться в стороне. Меж тем внутренние и внешние события беспрестанно обостряли ситуацию.
Павел и его канцлер Ростопчин быстро шли на сближение с Францией и разрыв с Англией. Дворянство негодовало по поводу близкой потери рынка сбыта леса и хлеба британцам, а тем временем молодежь пребывала в патриотическом воодушевлении и восторженном ожидании «сразиться с Джеками». В этой сложной быстро накаливающейся обстановке заговорщики приобретали новых сторонников, в их ряды вливались свежие силы –блестящий дипломат Никита Панин и английский посол лорд Витворт, аккредитованный при петербургском дворе с 1788 года. Последний был вынужден включиться в опасную интригу, когда коалиция России и Англии против Франции начала распадаться, и Суворову было приказано вернуться домой.
Кстати, эпизод с похоронами генералиссимуса тоже возымел немалое значение для дальнейших событий. Известное пренебрежение, которому подверг память полководца ревнивый до чужой славы Павел, оскорбила национальные чувства представителей всех столичных сословий. Похороны величайшего военного гения России вылились в грандиозное событие, огромные толпы людей заполонили улицы, по которым везли его тело, и все единодушно воздавали честь знаменитому сыну Отечества. Государь же, казалось всегда столь щепетильный к вопросам чести и национальной славы, не счёл нужным отдать хоть какую-то дань почести умершему полководцу.
Пален следил за каждым шагом императора, используя в своих целях все промахи с его стороны и одновременно вербуя в свои ряды новых членов из числа гвардии. Он успевал всюду и всегда, вел сложную многоходовую игру сразу по нескольким направлениям – недаром друзья называли его мастером интриг
А царь тем временем подливал масла в огонь дворянской неприязни. В мае 1800 года за резкие слова в адрес ордена святой Анны, носящего имя его возлюбленной княгини Лопухиной – Гагариной, штабс-капитан Кирпичников получил тысячу палок. Дворянство, офицерство – в негодовании, все увидели в этом дальнейшее урезывание их личных свобод. В ряды заговорщиков влились новые недовольные, готовые на все ради перемены власти.
Пален продолжал расчистку авансцены будущей драмы. Из ближайшего царского окружения ему особенно мешали двое – мощный фаворит Федор Ростопчин и вчерашний царский брадобрей, а ныне граф Иван Кутайсов, пользовавшийся неограниченным доверием императора. Ростопчин, бесспорно подлежал скорейшей нейтрализации, Кутайсова же Пален искусно готовил к роли слепого орудия заговора.
Заговорщики поставили целью усилить свою партию возращением в столицу последнего фаворита Екатерины Второй и его братьев, для этого Пален надоумил Платона Зубова посвататься к дочери Кутайсова Марии Ивановне. Отцу лестно «сродниться с такой знатною фамилиею», и он ходатайствует перед Павлом. В результате этой хитроумной комбинации Пален убил сразу двух зайцев – получил нужных ему людей и приобрел в лице Кутайсова ценнейшего союзника.
Сокрушить Ростопчина помогло Панинское дело. Дипломатом пришлось пожертвовать, но игра стоила свеч. Направив гнев всесильного фаворита по ложному пути, заставив его оклеветать перед царем ни в чем неповинного Панина, а затем в нужный момент доказать «рыцарю-императору» двуличие его главного сподвижника, обнаружить стремление Ростопчина сделать своего государя орудием личной мести – и затем пожинать плоды заслуженной победы.
За клевету на Панина последовала расплата. Ростопчин, уволенный от всех постов, был вынужден покинуть столицу и уехать в свое подмосковное имение Вороново. Он проиграл – себя и своего императора. Последнее серьезное препятствие на пути заговора было разрушено.
Дальше все пошло гладко, по накатанному пути. Не составило особого труда внушить подозрительному непостоянному в суждениях Павлу, что сыновья его недостаточно преданы ему, что императрица желает царствовать вместо него. Результат не замедлил сказаться – и без того натянутые отношения государя с Великими князьями обострились до крайности.
7- го февраля ко двору представили тринадцатилетнего племянника Марии Федоровны Евгения Вюртембергского. Юному принцу была устроена необычайно пышная, несоразмерная его династической и политической роли встреча. Неожиданный фавор удивил самого Евгения и тревожно озадачил его свиту.
Через две недели после этого события последовал знаменитый указ о торжественном крещении двоих внебрачных детей императора с привлечением к участии в церемонии наследного цесаревича. Новости быстро распространились, направляемые заговорщиками в нужном смысле. По городу поползли слухи о возможной замене царицы и об изменениях в законе о престолонаследии.
Государь изматывал старших сыновей ежедневными придирками, многократно повторяющимися присягами в верности, грубостью и недоверием. Пален со своей стороны искусно стравливал охотника и жертву, попеременно обращаясь то к тому, то к другому.
И вот теперь, в конце февраля, все, наконец, готово к заговору: завербовано нужное количество людей, выработан план действий, распределены роли. Не хватает только одного – окончательного согласия Александра.
Сегодня он получит его. Хитрый придворный лис знает, какое условие поставит принц, прежде чем даст положительный ответ – он потребует, чтобы не покушались на жизнь его отца. Что ж, он готов дать клятвенное обещание и обнадежить намерения наследника, хотя твердо знает, что это не исполнится… Для достижения намеченной цели хороши любые средства…
ГЛАВА 8
-Тётенька, поедемте домой, - взмолилась Аня в начале марта, - я не могу здесь больше. Зима кончилась, папенька так и не объявился.
-Вчера пришло письмо, душечка, - ответила Екатерина Николаевна, - моя троюродная кузина наконец-то смогла узнать интересующие нас новости. Оказывается, с прошлого лета отец твой находится за границей, а князь Гагарин в немилости у императора, безвыездно живет в своем столичном доме под надзором властей, каждого шороха боится. Его старший сын арестован, заключен в Петропавловскую крепость, с лета ждет решения своей участи, а государь словно забыл о нем. Вся их семья в горестной тревоге, они никого не принимают. Помолвка одной дочери расстроилась, вторую увезли в деревню. Младший сын Никита, единственный из всей семьи, продолжает службу в Семёновском полку.
-Значит ли это, что я могу считать себя свободной от данных летом обязательств, тётенька?
-Не знаю, что и сказать тебе на это, доченька, - пожала плечами княжна, - с одной стороны, - ты ничем особо не связана, но с другой…всё же надежнее было бы получить официальный отказ князя от женитьбы на тебе. Подождем еще немного, милая моя, увидим, что будет дальше! В любом случае, я не дам тебя в обиду, сделаю, что смогу. Жаль, не находится никого тебе по сердцу – я бы с радостью тебя благословила, а неволить и за нелюбимого отдавать - не хочу. – Княжна вздохнула и ласково погладила племянницу по каштановой косе. - Что ж, видно так господу нашему угодно, не пришло еще твоё время. А пока, что ж, ты, пожалуй, права, - надо нам в имение возвращаться, загостились мы с тобой в Смоленске, пора и честь знать. Собирайся, Аня, а я пойду Михайла Игнатьевича извещу…
Не успели домой приехать, даже шуб не сняли – откуда ни возьмись Татьяна – и бух в ноги Екатерине Николаевне!
-Барыня, помогите! Не оставьте слугу вашу верную! На вас вся моя надежда. Тяжёлая я, а он жениться не хочет!
-О чем ты? Кто жениться не хочет?
-Да Иван же!
-Погоди, Таня! Устала я с дороги, ничего понять не могу! Сначала чаю принеси, да переодеться помоги, а потом уж и скажешь всё толком.
-Слушаюсь, барыня, сей момент самовар спроворю, не извольте беспокоиться, - девка молнией метнулась на кухню.
На изумленную донельзя Аню даже не глянула.
-Тетя, о чём это она говорила?
-Обычно дело, - усмехнулась княжна, - без хозяев в доме вольница. Соблазнил, видно, парень девицу, да и в кусты. Вот тебе и твой хваленый Ваня! Ну да ничего, я это так не оставлю! – она скинула шубу на руки подбежавшего, наконец, лакея Прошки и решительным шагом поднялась на второй этаж в свою спальню.
В отсутствии господ прислуга действительно чувствовала себя привольно, даже управляющий Степан разленился и позволял себе по вечерам рюмочку хозяйского ликера. Впрочем, выполнение необходимых домашних работ он спрашивал с дворовых по всей строгости, так что хотя по зимнему времени не нужно было ни пахать, ни сеять, днем никто не бездельничал. Надо было накормить скотину, вычистить хлевы, привести в порядок двор и усадьбу. Старшая горничная, не зная, в какое время барыня вздумает вернуться из города, постоянно была начеку, поэтому строго следила за тем, чтобы во всех комнатах обширного поместья поддерживались чистота и порядок, были протоплены печи, проветрены от сырости белье и платье. Кухарки, младшие горничные мыли и скребли, чистили столовое серебро, выбивали ковры и просушивали одежду. Зато по вечерам, после раннего зимнего ужина, живущие в доме слуги получали полную свободу, и каждый мог заниматься, чем хотел.
Таню изводили долгие декабрьские вечера. В карты играть она не любила, рано ложиться спать не хотелось. Она шла в комнату Ани и читала там дамские романы, те, которые были по-русски, потом тихо спускалась по лестнице на первый этаж, подолгу стояла в зыбкой полутьме гостиной и ждала, не откроется ли дверь из маленькой комнатки возле кухни, где в эту зиму в отсутствии хозяев снова жил молодой кузнец Иван Демьянов. На глаза навертывались слёзы, а тело томилось неясным желанием…
Как-то раз, когда она так стояла, одинокая и печальная, дверь отворилась, только не та, какая хотелась, а совсем другая – из квартиры управляющего. Послышался весёлый смех, смачный звук поцелуя, игривый женский визг – в гостиную, похохатывая, вышла дворовая девка Стешка, вихляющей походкой направилась к выходу – и тут увидела стоящую у окна Таню. Стешка хмыкнула, круто развернулась и подошла поближе, на ходу заплетая растепавшуюся длинную косу.
-Все Ваньку пасёшь, горемычная? – насмешливо сказала она.- Жалко мне тебя, измаялась ты, а толку? Хочешь, научу, как мужика в свои сети заполучить? Дело-то, ежели за него с умом взяться, выеденного яйца не стоит – и счастливая будешь, и довольная, а захочешь – так и замуж выйдешь! Научить или так и будешь сохнуть?
-О чем ты, Стеша? – Таня незаметно отвернулась, чтобы не слышать Стешкиного дыхания. От девки изрядно воняло водкой.
-Брезгуешь? – заметила девка её маневр. – Ну, вольному воля, мучайся. Куда нам до вас, грамотных-то! Хорошо, не все такие разборчивые, Степан Артемьевич, к примеру, шибко мной довольны.
Она перекинула через плечо косу и повернулась, собираясь уходить.
-Постой, Стеша, - спохватилась Таня. - Не сердись, я не хотела тебя обидеть. Расскажи, как мне с Иваном поладить, извелась я, сил больше нет!
-Вот то-то же! Слушай, надоумлю, я не злопамятная. Хочешь заполучить его – сейчас самое подходящее время. Мужик он что, он как воск, на ласку да на утешение падкий, а особенно, когда в унынии, как вот сейчас наш Иван в отсутствии барышни. Тут-то тебе самый резон к нему подкатиться. Придумай чего-нибудь, страшно, мол, одной стало или почудилось что, это для того, чтоб разговор зачать, ну а потом уж легче дело пойдет. Для верности водочки захвати, только не переборщи с этим, он непривычный к выпивке, молодой еще, лишка хватит, - и сомлеет, какая уж тут любовь! Сама тоже для смелости выпей – пару глоточков, боле не надо. А после – за глазами его следи, как заблестят, затуманятся – не зевай, как бы случайно плечико оголи или юбку повыше подними, чтоб ножка высунулась, а сама незаметно так поближе придвигайся, по руке погладь, словечко ласковое скажи, головку на плечико урони. Ну, чего засмущалась-то? Скромницей всю жизнь ходить будешь, ничего не добьешься. А Ванька парень видный, не одна девка в деревне на него заглядывается, так что смотри, промедлишь, найдется похрабрее тебя – и уведет, будешь потом локти кусать, да поздно.
-Страшно мне, Стеша, - горестно прошептала Таня - страшно и стыдно. А ну как прогонит он меня?
-А ты сделай так, чтоб не прогнал! Как? Тут уж никакого совета дать не могу, если любишь его, сердце подскажет, - хохотнула девка, блеснула весёлыми нагловатыми глазками, - главное, ласки не жалей, все в ход пускай, и руки, и губы, жмись к нему крепче, минутки продыху не давай. Дело верное, помянешь меня за науку добрым словом! Главное - не теряйся, время не тяни, скоро праздники, в этом крыле дома вы, почитай, одни, никто помехой не будет! Ежели постараешься хорошо, так и не прогонит. Не сможет прогнать. Только до нужной горячности его довести – и он твой! Поняла ли, дурочка?
- Поняла, Стеша. Только где ж мне водки-то добыть?
-Ой, насмешила! В нашей деревне, да водки не добыть?! Ладно, заходи поутру, налью граненую.
В первый же вечер Святочной недели Таня принарядилась, подвела губы красной свеклой, чуть побрызгала шею Аниными духами, и отправились к Ивану. За пазухой у неё была спрятана заветная бутылка с водкой.
А ведь вышло всё замечательно, точь в точь, как Стешка говорила! И глаза блестели, и руки дрожали, и мысли туманились. Поначалу опечалило лишь то, что в дурмане той памятной жаркой ночи, в лихорадке любовной страсти Иван называл ее чужим именем. Впрочем, суть дела от этого не менялась – Таня ли, Аня ли, - почти одно и тоже, а любился - то он все ж с нею, с Татьяной, так что на столь незначительные мелочи она решила попросту не обращать внимания.
Гораздо хуже оказались последствия.
-Ну, давай, Татьяна, сказывай всё, как на духу! – разомлевшая после чая барыня сидела на диване, рядом на подушечке мирно дремала её любимая кошка Дашка. – Чего у вас тут приключилось, пока мы с Аней в Смоленске гостили? Да ты на коленки - то передо мной не кидайся, я, чай, не икона. Сядь вон на стул и говори, только внятно и по порядку, не тараторь, не спеши, слов не глотай.
-Уж и не знаю, с чего и начать, барыня Екатерина Николаевна, - опустила глаза Таня. – Совестно мне перед вами…
-Раньше надо было совеститься, - сурово прервала хозяйка, - а теперь что ж каяться? Давай, девка, не тяни, рассказывай, я слушаю.
-Значит, как вы уехать изволили, а Иван в дом переселился, так все и пошло к этой самой кульминации…
-Чего-чего? – изумилась княжна. – К чему пошло, говоришь? К кульминации? Где ж это ты слов-то таких нахваталась, деревенщина?
-Ладно, барыня, я по-простому скажу, без мудростей. В аккурат на второй день после Рождества пришла я с гулянки, а Ванька меня возле каморки своей дожидается, он раньше меня домой возвернулся. Пойдем, говорит, ко мне, чайку попьем с морозца, сахарную голову вечор изрубили. Ну, я и пошла без задней мысли. А он, барыня, мне в чашку-то водки и подлил незаметно, замутилось у меня в голове, томление по телу пошло, а он мне слова ласковые на уши шепочет, уста целует. Я ж не каменная, барыня – благодетельница, да и люб он мне давно. Склонил он меня к грешному делу, цельную ночь я у него пробыла. Не таюсь, признаю, - счастливая я от него утром вышла, суженым считала… только недолго счастье мое продлилось.
Татьяна мастерски подпустила жалобности в голосе и залилась слезами.
-Не реви, - прикрикнула хозяйка. – Дело говори!
-После той ночи он и не глядит на меня, гонит, бранит, говорит, что не любит. А я дитя от него понесла, барыня…
-Откуда ты знаешь? Времени ж еще мало прошло с той поры.
-Дело верное, барыня. Женщина всегда такие дела точно чувствует. К тому ж тошнит меня и на капусту кислую ведет. Я ему сказала про дитё, а он и слушать не хочет! Когда девства меня лишал – мила была, а теперь отворотило!
-Так чего ж ты от меня хочешь, Татьяна? Предположим, поженю я вас, как вы жить-то будете, без любви, без уважения?
-Не ваша то забота, хозяйка, – девка снова рухнула на колени, - вы только распоряжение дайте, а там уж я сама управлюсь. Моей любви на двоих хватит!
-Ну, смотри, Танька, не прогадай, как бы хуже не вышло, - задумчиво покачала головой Екатерина, - мать - то знает твоя или нет?
-Нет! – испуганно замотала головой горничная. - Я допрежь всего вам созналась. Матери побоялась, запорет ремнем до смерти, строгая она. Не погубите, барыня, помогите венцом грех покрыть.
Татьяна схватила руку хозяйки и принялась целовать с неистовым жаром, жалобно всхлипывая.
-Отстань, ненормальная! – осердилась княжна, вставая с дивана и отталкивая служанку. – Ишь, разжалобить удумала! Ладно, что ж с тобой теперь делать? Поди, зови Ивана. Пост закончится, повенчаем вас. И моя вина в том есть, ведь это я разрешила Ваньке в доме жить. Если бы он в деревне остался, ничего у вас и не было бы… ну, ступай, ступай, нечего коленками-то по полу елозить.
Призванный на совет деревенский священник отец Игнатий признал причину, по которой молодые люди должны были повенчаться как можно скорее, весьма уважительной, и посему разрешил провести церемонию досрочно, не дожидаясь окончания Великого поста. Подумав, он назначил свадьбу на воскресенье 10 марта, сразу после заутрени.
В оговоренный день церковь была полна народа. Жених стоял у алтаря бледный, спокойный, на непроницаемом лице его невозможно было прочесть ни одной мысли. Невеста вошла в церковь в сопровождении управляющего Степана Артемьевича. На ней было белое кисейное платье барышни Анны Ивановны, любезно подаренное детской подружке по случаю бракосочетания, совсем новое, всего лишь пару раз одёванное. В продолжении всего обряда Иван упорно смотрел на кружевной подол и узорный лиф красивого платья, а выше, на лицо невесты, глаз не подымал, и казалось ему, что не рыжая Танька стоит рядом с ним перед аналоем, а любимая желанная Аннушка, что это её тоненькие пальчики осторожно берут его руку, её голосок повторяет за священником клятвы в верности, её губки прикасаются к его рту в первом супружеском поцелуе…
продолжение:http://www.proza.ru/2010/03/13/240