Детективно-кулинарная (это название не умещается на сайте в заглавии:))
Как я уже писала в главе "Русская Масленица в Сан-Диего", у нас в доме мы часто начинали празднование масленицы с чтения отрывка романа Александра Куприна "Юнкера", приведенного ниже:
"В субботу юнкеров отпустили в отпуск на всю неделю масленицы. Семь дней перерыва и отдыха посреди самого тяжелого и напряженного зубрения, семь дней полной и веселой свободы в стихийно разгулявшейся Москве, которая перед строгим великим постом вновь возвращается к незапамятным языческим временам и вновь впадает в широкое идолопоклонство на яростной тризне по уходящей зиме, в восторженном плясе в честь весны, подходящей большими шагами.
Вчера еще Москва ела жаворонков: булки, выпеченные в виде аляповатых птичек, с крылышками, с острыми носиками, с изюминками-глазами. Жаворонок — символ выси, неба, тепла. А сегодня настоящий царь, витязь и богатырь Москвы — тысячелетний блин, внук Дажбога. Блин кругл, как настоящее щедрое солнце. Блин красен и горяч, как горячее всесогревающее солнце, блин полит растопленным маслом,— это воспоминание о жертвах, приносимых могущественным каменным идолам. Блин —символ солнца, красных дней, хороших урожаев, ладных браков и здоровых детей.
О, языческое удельное княжество Москва! Она ест блины горячими, как огонь, ест с маслом, со сметаной, с икрой зернистой, с паюсной, с салфеточной, с ачуевской, с кетовой, с сомовой, с селедками всех сортов, с кильками, шпротами, сардинами, с семушкой и с сижком, с балычком осетровым и с белорыбьим, с тешечкой, и с осетровыми молоками, и с копченой стерлядкою, и со знаменитым снетком из Бела озера. Едят и с простой закладкой и с затейливо комбинированной.
А для легкости прохода в нутро каждый блин поливается разнообразными водками сорока сортов и сорока настоев. Тут и классическая, на смородинных почках, благоухающая садом, и тминная, и полынная, и анисовая, и немецкий доппелькюммель, и всеисцеляющий зверобой, и зубровка, настойка на березовых почках, и на тополевых, и лимонная, и перцовка и... всех не перечислишь.
А сколько блинов съедается за масленую неделю в Москве — этого никто никогда не мог пересчитать, ибо цифры тут астрономические. Счет приходилось бы начинать пудами, переходить на берковцы, потом на тонны и вслед за тем уже на грузовые шестимачтовые корабли. Ели во славу, по-язычески, не ведая отказу. Древние старожилы говорили с прискорбием:
— Эх! Не тот, не тот ныне народ пошел. Жидковаты стали люди, не емкие. Посудите сами: на блинах у Петросеева Оганчиков купец держал пари с бакалейщиком Трясиловым — кто больше съест блинов. И что же вы думаете? На тридцать втором блине, не сходя с места, богу душу отдал! Да-с, измельчали люди. А в мое молодое время, давно уже этому, купец Коровин с Балчуга свободно по пятидесяти блинов съедал в присест, а запивал непременно лимонной настойкой с рижским бальзамом."
Отец поглядывал на стол, чтобы не упустить что из указанного вромане, довольно усмехаясь, если удавалось как можно полней "соответствовать".
Блины, надо сказать, мама пекла просто удивительные, по рецепту нашей бабушки, а та, в свою очередь, по рецепту своей мамы.
Но вот так просто записать рецепт здесь и сейчас было бы неинтерсно. Интересно подать его в каком-нибудь сюжетце, позалихвастей. И тут мне припоминается абсолютно удивительная и почти что детективная история, связанная с этими русскими блинами.
А началась она очень давно, когда я училась еще на втором курсе иняза.
Все началось с того, что к нам в институт приехала группа американских студентов. Сегодня это звучит буднично. Подумаешь, американских студентов не видели?! А представьте себе такое этак в году 1965-м! Первые поползновения в сторону демократии. В Киевский иняз привозят человек 30 американских студентов. И устраивают нам встречу в актовом зале.
Меня, комсорга факультета усаживают рядом с руководителем группы, молодой барышней постарше из Вашингтона, Кэрол Лэнкастер. И мы начинаем с ней болтать, я вполне свободно, как на родном языке, потому что ....
О! это отдельная история, и она достойна отдельной главы, что и будет мною выполнено, но попозже. Короче, акцент у меня 100% американский, бостонский, и это приводит Кэрол в неописуемый восторг. Представьте, недавно на одном сайте, где можно проверить свое произношение, т.е. произношению какого штата оно соответствует, я, ответив на все тестовые вопросы, получаю: Бостон, штат Массачусетс !!! Моему удивлению не было предела. Все дело в том, что я его еще в детстве, в возрасте от 11 лет и далее переняла от американских детей родом из Бостона. И жили они в Киеве, почти восемь лет я общалась с этой семьей. По секрету, моя дядя, тот, что служил в Войске Польском, был на самом деле нашим шпионом или разведчиком, если хотите. Его "приставили" к отцу этого семейства, так как они вместе работали в Горсовете. Дальнейшее, думается, ясно. Я ездила в пионерлагеря и пр. пр с детьми.
Короче, мы с Кэрол "обмениваемся" визитками, т.е. она дает мне свою, а я вырываю листик из тетради и пишу на нем ей свой адрес со словами: - Ох, я кажется забыла свою визитку. Я думаю, вы догадываетесь, какие визитки были у нас, студентов, в 70-е годы. Никаких, как и большинства наших людей.
Меня тут же, после окончания общего митинга, или по-русски, встречи, вызывают в деканат. И какой-то дяденька в штатском начинает мне "впаривать", что я должна понимать, какая ответственность легла на меня как советского студента и комсорга, когда меня посадили рядом с руководителем группы, и что моя возможная переписка с ней может иметь очень далеко идущие последствия для Советской страны, нашей великой Родины, и т.д. и т.п. фигню. Поэтому, было бы лучше, если бы я отдала ему сейчас же ее визитку. И я понимаю, что кто-то из сидевших рядом уже "настучал" на меня. Но отдавать визитку никак не хочется. Это ведь такая возможность постоянного контакта и возможность совершенствовать язык или, по крайней мере, не забывать то, что уже знаю.
И я начинаю перерывать портфель и обыскивать карманы и "не нахожу" визитки, сокрушаяс, что, возможно положила ее мимо портфеля в спешке. И он просит по телефону кого-то просмотреть мусор, выметенный из зала. И смотрит неодобрительно на меня. И я понимаю, что теперь не имею права первой написать этой Кэрол и буду ждать ее писем.
Проходит какое-то время, и я получаю от нее долгожданное письмо. И вижу, что оно уже открывалось. И вижу на обратной стороне конверта малюсенький красного цвета штампелек с одной русской буквой и двузначной цифрой. И мне приходит в голову, что это личный номер просматривавшего письмо. Я его всрываю и взахлеб читаю. И отвечаю. И завязывается переписка, как минимум, на десять лет. Последнее письмо я получила от Кэрол, когда родилась моя вторая дочь, т.е через 12 лет, как я сейчас подсчитала!
В этой нашей дружбе было очень много детективного и смехотворного, и очень приятного и неожиданного. И, даю честное слово, я напишу об этом ОБЯЗАТЕЛЬНО.
Но самым смешным были мои отношения с нашими бравыми органами госбезопасности, с их тупоумными сотрудниками и до идиотизма бессмысленными методами работы....
Кэрол начала присылать мне книги, пластинки и словари. И моя первая американская пластинка была с песнями в исполнении Джоан Баез, которую тогда еще никто не знал в Союзе. Или почти никто. И Дилан, и Битлы. Многое просто было выкрадено из посылок или просто не дошло до меня, например, том словаря Webster 1970 года.
Когда посылка с этим словарем была располовинена и были выкрадены кое-какие другие книги, я в отчаянии написала об этом Кэрол. В ответ она написала, что словарь был очень дорогой и она как студентка не может себе позволить послать второй. Потом, как-то, при очередной "встрече" с бравыми чекистами я все сказала, что думаю о них и их методах "работы" - воровских! И посылки стали приходит в целости и сохранности. Более того, у меня на полке до сих пор стоит Oxford Dictionary, присланный Кэрол.
Однажды, когда мы уже переехали с МОЕГО ДОМА на Михайловском пер. №9 в новую трехкомнатную квартиру на Сырце, я вдруг получаю письмо от Кэрол, в котором она сообщает, что будет проездом в Киеве такого-то числа и спрашивает, по какому телефону мне позвонить, чтобы встретиться.
Я прихожу в замешательство, так как в нашей новой квартире еще не было телефона. И тогда я звоню моей тетке Жене и прошу ее разрешения дать американке номер ее телефона. Мама моя в шоке и в очередной раз кричит: "Посадят! Всех посадят!"
Я звоню от папиного брата из старой квартиры и спрашиваю тетю:
- Женя, а ты не боишься, что нас всех посадят? Мама вот нервничает.
- Я? Боюсь? - со смехом говорит Женя. - Пусть попробуют!
Она такая смелая, потому что сама работала в МВД, а муж был разведчиком.
Дома я рассказываю маме:
- Женя говорит "Пусть попробуют!"
Мама машет рукой, мол делайте, что хотите, и выходит из комнаты. А я иду в свою, теперь уже отдельную комнату и думаю, как же мне сообщить телефон Кэрол. Смотрю дату приезда и понимаю, что по почте она его получит слишком поздно. И принимаю решение послать ей телеграмму в Лондон (она к этому времени занималась в London School of Economics, т.е. Школе экономики. Позже наги пинкертоны сказали мне, что "это ведь рассадник шпионов!").
На следующий день иду на Главпочтамт, подхожу к окошку международных телеграмм, беру бланк и пишу: "Carol my phone number 225-94-69 Irene". Подаю бланк в окошко. Телеграфистка просматривает текст, меряет меня оценивающим взглядом - и я понимаю, что все, я у них уже окончательно на крючке. Я ведь посылаю цифровой код!!! Эти идиоты обязательно прицепятся.
Я плачу какую-то огромную для меня на тот момент сумму за телеграмму. И выхожу из зала почтамта с высоко поднятой головой.
По дороге домой в тролейбусе я задумалась. "Интересно, когда они придут за мной, сегодня или завтра?" Сказалось мамино настроение и вспомнила "дядечку" в деканате.
Вечером было тихо. Мама молчала, отец тоже. На следующий день, когда я собиралась выйти из квартиры, открываю дверь, а за ней стоит коренастый полноватый мужчина в штатском. Но что-то неуловимое в его облике мне говорит, что это гэбэшник.
- Заходите, - говорю. - Зачем под дверью стоять?
Понимаю, что стоял и подслушивал. Но кроме разговора с котом, ничего не услышал.
- А почему Вы не спрашиваете, кто я?
- А зачем? Я вас ожидаю со вчерашнего вечера.
И нагло смеюсь ему в лицо. Он, не моргнув глазом, входит и представляется:
- Полковник Калинник, Порфирий Варламович.
В корридор выходит моя мама, и он ей опять представляется.
Мама приглашает его в комнату.
- Так что это за телеграмку Вы посылали, дорогуша?
- Думаю, Вам все известно, - нагло отвечаю я. - И номер телефона уже проверили.
- А кем Вам приходится владелица телефона, человек государственный?
Дело в том, что на тот момент тетка уже ушла из "органов" и работала секретарем зам. министра финансов.
- Тетя моя, мамина сестра.
- А она знает, что Вы дали ее номер американке?
- А я ее об этом спросила прежде, чем давать.
- Похвально, похвально. Ну, и что, тетя разрешила?
- Да, - говорю, и чуть не проговариваю вслух, что она сказала, что ей на вас всех наплевать. Хорошо все-таки, что не сказала. Иди знай, что могло произойти.
Полковник начинает выспрашивать, кто да что эта Кэрол, откуда я ее знаю и почему так хочу ее видеть.
- Да Вам все известно. Не тратьте время. Мне пора уходить. А видеть я ее хочу, чтобы поболтать на английском. С кем мне еще совершенствовать свой язык, не с Вами же?
- Да-да, Вы правы, - пропускает он мою колкость мимо ушей. - Наши люди должны быть хорошими специалистами. Нам такие нужны.
И тут я понимаю, что "нам", это им, КГБ, и понимаю, что начнут меня вербовать. Не хочу об этом сейчас, но вербовали, и не один раз пытались заставить меня работать на них. Но не получилось! А мамино "Посадят!" было постоянным рефреном этих их попыток....
Он еще походил по квартире, посмотрел в окна и говорит:
- А Вы ее домой приглашать собираетесь?
- Не знаю, хотелось бы.
- А в чем дело? - неожиданно вступает в разговор мама. - Мы что, в концлагере?
- Да нет, но тут у вас под окном мусор. Знаете, неудобно, иностранка.
- Какой мусор? - с возмущением говорит мама. - Это строительный мусор, страна сторится.
- Да, оно конечно так, но...
- Да Вы кто такой, чтобы указывать, приглашать или не приглашать? Вы знаете, кем был мой отец? Убирайтесь из моего дома!
Честное слово, я такого поворота от мамы не ожидала! Она вся негодовала, что-то продолжала говорить о строящемся государстве и о таких бездельниках, как он, которые всему мешают. Малинник как-то гадливо извинялся и спрашивал, кем же был мамин отец. На что мама передернула плечами и сказала, что он строил это государство, а они его рушат...
Потом они как-то успокоились оба. И тут этот полковник говорит:
- Ладно, хотите, приглашайте. А можно я спрячусь у вас в спальне, и когда она пойдет мыть руки, я загляну ей в сумку, так, незаметно?
Тут терпению мамы пришел окончательно конец. Она с криком "Вон из моего дома! Я доложу Вашему начальнику!" идет и открывает настежь входную дверь, а полковник, втянув голову в плечи, как будто боясь получить по голове, вылетает вон из квартиры и сбегает стремглав вниз по лестнице.
Мы закрываем дверь, заходим в комнату и на нас нападает страшный хохот. Мы хохочем до слез, до коликов в животах.
- Мам, мам, а помнишь, как он испугался, когда ты сказала "Да Вы знаете, кем был мой отец!" Умора, дядька чуть не умер со страха.
И мы еще долго не можем отойти от всего произошедшего.
Кэрол получила мою телеграмму. И в день ее приезда я сидела как на иголках у тетки дома на Прорезной и ожидала ее звонка. Она позвонила и мы условились встретиться возле входа в ресторан "Интурист", где она обедала с группой студентов, руководителем которой она приехала на этот раз.
Встреча у нас была потрясающая! После завтрака мы еще какое-то время посидели за столом, болтая с ребятами о том, о сем, а потом все разбрелись, кто куда. Среди ребят был один очень красивый парень типа Алена Делона, брюнет с серыми глазами. Он знал себе цену, но вел себя очень спокойно, не вызывающе. Во всяком случае, я поняла, что хотела бы увидеть его еще....
Кэрол захотела пойти на рынок, и мы отправились на Бессарабку. И тут она просто обалдела от увиденного. Она не представляла, что на наших рынках бывают такие овощи, фрукты и все в таком изобилии. Я заметила, как ее взгляд задержался на гранатах и решила купить несколько. Я спросила, сколько стоит один, и азербайджанец загнул такую цену, что я уже хотела отойти, как вдруг Кэрол говорит:
- А ты торговаться умеешь?
- Нет, не пробовала, - сказала я. - Сейчас попробую.
И сбросила цену на гранат в 4 раза. Азербайджанец как закричит:
- Нэт, нэт! - и воздел руки к небу.
- Нэт так нэт, - сказала я и сделал вид, что собираюсь уходить.
- Хорошё, - говорит оню И называет цену в два раза меньшую от начальной.
- Ара, ты што, - говорю я и начинаю отходить.
- Лядно, беры, - говорит он.
Я протяшиваю руку и начинаю отбирать гранаты и слышу:
- За пьять!
И хохочет. Это была начальная цена.
Я, не говоря ни слова, ухожу.
Он догоняет меня с гранатами в руках, по два в каждой и говорит:
- На, красавица, бэри. Это тэбэ подарок от минэ. Бесплятно бэры. Хорошо торгуешся.
И уходит. И мы идем с рынка и несем в руках гранаты и хохочем!
Кэрол говорит:
- You're perfect, perfect! You did it great! - что означает что-то типа "Молодец, ты сделал это потрясающе!"
Позже, за обедом мы выдавливаем из этих гранатов сок и разливаем всем в группе по бакалам, по-немногу. И Кэролл говорит:
- She bargained and did it great! (Она потрясающе выторговала эти гранаты!)