...Зима. Морозно. Вечер. Автобус. Битком. В салоне пар.
Пар оседает на стёклах мелкими… нет, мельчайшими каплями, искрящимися в неверном холодном свете проносящихся за окнами уличных фонарей. Люди едут домой – кто с работы, кто со службы. Они устали и почти не разговаривают между собой.
На коленях у розовощёкого кап-три в помятой шинели с истёртыми погонами сидит такой же розовощекий карапуз, замотанный в пушистый шарф. На детской меховой шапке пришпандорен офицерский краб – такой же, как и у отца, только якорёк отломан. Папа устало дремлет, чуть склонив голову, а сынок со скуки проводит пальчиком по запотевшему стеклу – взить! Потом смотрит на папу и снова – взить-взить! взить-взить! – и, наконец, добивается своего: папаша открывает слипшиеся веки:
– Прекрати.
Его глаза снова закрываются, но опять – взить!
– Я что, неясно сказал? Прекрати.
Скучающая в автобусе публика невольно обращает внимание – больше-то не на что. Взить!
– Прекрати, кому сказано? Двадцать раз говорить нужно? – папа основательно встряхивает отпрыска и глядит строго. – Сколько раз тебе нужно сказать одно и то же, чтоб до тебя дошло?..
Пацан молчит, нахохлившись. Смотрит в мокрое стекло и обиженно сопит.
– ...и в кого ты только такой тугой? Никак не пойму.
«Тугой» сопит.
– А? Ну скажи вот, в кого?
Поворачивает голову к папе:
– В тебя.
Поразительно, но это откровенное признание рисует на папиной роже мину удивления.
– Как это?
Автобус слегка хихикает, ибо уже есть с чего.
А пацан неожиданно гнёт правду-матку и таки выгибает:
– В тебя, в тебя!
– Что значит – «в меня»?
Автобус приготовился к просветлению.
– В тебя! Тебе мама сколько раз говорила, чтобы ты в ванну не ссал? А ты всё равно ссышь и ссышь...
Автобус едет дальше, раскачиваясь, потому как такое вообще-то называется «табло».
А вот ещё табло, раз уж тема такая.
Рейсовый катер «Мутовин» везёт пассажиров из Петропавловска в Приморский – в жутко закрытый гарнизон, который теперь с чьей-то лёгкой руки называется Вилючинск. Путь занимает час. Через всю Авачинскую губу – почти ровно девять миль.
В салоне привинчены не самые уютные дерматиновые кресла, довольно подранные уже и скорее похожие на обшарпанные и протёртые скамейки со спинками. Старинный чёрно-белый телевизор сломан (а как же!); в козла никто не играет, потому что общественные фишки давно спёрли. Кто читает газету, кто дремлет, кто вышел перекурить, кто обратно зашёл... Дизель противно тарахтит, в салоне душно и скучно. За окном пробегают волны и проплывают гористые берега входных мысов бухты Крашенинникова.
Напротив молодой жгучей брюнетки с огромными карими глазами и короткой юбкой полуоткинулся в кресле красавец-каплей с шикарными чапаевскими усами. Тужурка расстёгнута, неуставной галстук с неуставной опять же заколкой в виде БПК 61-го проекта.
Каплей буравит брюнетку пронзительным взглядом, но без толку: та не обращает на него абсолютно никакого внимания, потому как на правом безымянном пальце у неё сверкает золотое колечко, а на соблазнительнейших коленках восседает симпатичный большеглазый охламон. Охламону тоже скучно, он ёрзает туда-сюда, упрямо не желая сидеть на одном месте. Он ковыряет в носу, щиплет маму за янтарные клипсы и вообще демонстрирует жажду общения.
Неожиданно до каплея доходит простая – простейшая! – мысль: возможный путь к сердцу молодой мамы лежит прямо по ортодромии через общение с сыночком. Каплеева морда растягивается в предвкушающе-довольной улыбке. Затем он весело делает охламону «козу», обольстительно смеётся и произносит вкрадчиво:
– При-вет!
– Пливет, – недоверчиво отвечает пацан.
– Тебя как зовут?
Пацан оборачивается на маму и, не увидев на её лице явного «дробь, не наблюдать», докладывает каплею:
– Меня зовут Во-ова...
– А меня зовут дядя Витя. Давай дружить?
– Длузыть? – снова взгляд на маму, которую всё происходящее вроде как интересует не более чем политические распри в Родезии. – Дава-ай…
Каплей исподтишка смотрит на красавицу-маму, ждёт реакцию. Та снисходительно даёт молчаливое «предварительное добро» на дальнейшие прения, но по-прежнему неприступна, как самая великая китайская стена сразу после сдачи в эксплуатацию. По крайней мере, внешне. Однако что-то в её глазах говорит, что это просто пока… Ну конечно!.. Нельзя же вот так сразу, в лоб… Надо тонко, в обход... Так, так, так…
Каплей, уверенный в предстоящем успехе, гордо поглаживает своё главное достоинство (усы, конечно) и продолжает переть тем же курсом:
– А твою маму как зовут?
– Мама Све-ета... – выдаёт пацан главную военную тайну.
– Ух ты, какое красивое имя у твоей мамы! А я на корабле плаваю. На ба-альшо-ом таком! А хочешь со мной поплавать? А? На настоящем корабле!
– Хацю-ю... – ну и так далее.
Этот оживлённый диалог фонтанирует ещё минут десять. Зрителей – полный салон: заняться-то нечем. И тут каплей вдруг замечает, что – ага! – сработало! Есть попадание! Молодая мама явно начинает проникаться интересом… ещё пара галсов, и можно будет попробовать атаковать главным калибром... Всё идёт, как по маслу, должно получиться, должно!..
– …А ты такой красивый. И мама у тебя такая красивая.
– Ага-а…
– А ты на кого похож, на маму или на папу?
– На ма-аму...
– Точно, похож на маму! – каплей щурит глаза и весело шевелит усами. – А вот я... вот я на кого похож? – естественно, ожидая сравнения с Чапаевым.
Салон замер в ожидании. Затаил дыхание.
– На мамину пи-исю...
Заслуженные овации.
Резюме известно всем давным-давно: устами младенца глаголет истина.
1997
из ненапечатанного сборника "Макароны по-флотски"