Вершки, корешки и торжество биомассы

Флибустьер -Юрий Росс
       Свинская это должность – старшина гауптвахты. Ни дня отдыха. Сплошная нервотрёпка. Постоянно на переднем крае – в смысле, на передовой. Трудная должность. Почётная. Уважаемая. Туда кого попало не берут, это всем известно.
       Уважение к старшине гауптвахты проявляется по-разному. То битые стекла в квартире, то весёлые какашки под дверью, то ещё что-нибудь… Фантазии у воинов хватает всегда. Особенно, если учесть тот главный факт, что старшина гауптвахты самолично провоцирует озорных матросиков и солдатиков на проявление этого самого уважения.
       Была у старшего мичмана Хрипко черта, всем зажравшимся начальникам присущая: уж очень он любил посаженных на кичу использовать в качестве универсальной и бесплатной рабочей силы. Брал с десяточек арестантов – и к себе на огород. Под ружьём, конечно. Да только любой конвойный твёрдо знал: сегодня ты стережёшь, а завтра тебя стеречь будут – а потому всегда действовал с кичмарями заодно.
       И вот привёз как-то в воскресенье наш старшина гауптвахты (всё туда же, на огород) очередную партию рабов, высыпал перед ними шесть мешков картошки и велел посадить. Объяснил профессиональные тонкости процесса, убедился, что его правильно поняли, а потом поступил не по методике: сел на мотоцикл и, счастливый, упылыл домой. Ну, они ему и посадили – не особо утруждаясь. Мальчонки-кичмари. Вырыли здоровенную яму посреди огорода, высыпали туда всю картошку, сверху как следует заровняли и грядочки аккуратненько обкопали. Полили как следует, а то вы думали. И даже выводной активнейшее участие принял, вот прямо так, не снимая карабин и не откидывая штык. Хрипко после обеда вернулся и умилился: уй, как ровненько-то! И даже благодарность кичмэнам объявил – скостил каждому сутки-другие ареста... Через два месяца кой-какие подозрения у него зашевелились, ага – ну, когда у всех картошка равномерно по всему огороду полезла, а у него грядки пустые, и только посерёдке выпер неимоверный куст непонятной конфигурации... И дальше, уже осенью дождливой, когда пришла пора урожайчики собирать, искал он в остервенении старые списки арестованных, дабы вычислить участников той посевной – без толку, конечно. И ведь жаловаться не пойдёшь, вот досада: рабство-то официально отменили, по головке не погладят.
       Как говорится, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но зато можно дважды наступить на одни и те же грабли. На следующий год старшина организовал посев точно таким же макаром, только теперь домой не уезжал, а лично осуществлял контроль процесса. Правда не непосредственно, а с соседней дачи, где параллельно лакомился шашлычком под разведённое шильцо-с. Снова тактическая ошибка!
       На этот раз коварные арестантики, опять же под прикрытием бдительного выводного с карабином, умудрились собрать огромное количество старых консервных банок – по числу сажаемых картофелин. Есть подозрение, что акция была подготовлена заранее, ибо банки были тщательно спрятаны непосредственно возле огорода, в кустах. Каждая картошечка была аккуратно уложена в баночку, засыпана землёй и посажена в ровненькие грядочки. Донышком вниз, конечно. В итоге вершки были – мечта Тимирязева, сладкий сон Мичурина. Другое дело, что осенью с корешками малость не подфартило...
       Но верхом шалости всё же явилось одно боевое мероприятие, проведённое неизвестными злоумышленниками непосредственно на территории гарнизонной гауптвахты в одна тысяча восемьдесят пятом году. Тут срочнослужащие превзошли самих себя. Фокус старый и проверенный, а результат гарантирован.
       Дело в том, что заведение это, обнесённое дебильным бетонным забором с колючей проволокой, имело (ибо ныне разрушено, как и вся армия) свой собственный гальюн типа «сортир» на шесть унылых дырок с общей выгребной ямой, выполненной в лучших военных традициях в виде бетонного же мешка. Сверху и сбоку – опять бетон. Не гальюн, а фюрер-бункер. Так вот, именно туда, где сплошной одно-родной массой лежало оно, вековое и нетленное... именно туда, в одну из шести дырок, как-то раз прекрасной тёплой летней ночью некий неизвестный солдат-матрос Пупкин и сыпанул необходимо-достаточную дозу фирменных военно-морских дрожжей, которые не чета обычным кухонным.
       И дремлющий дракон был разбужен. Через несколько дней после инициации жуткое тесто неопределённого цвета, булькая и пузырясь, рвануло на свободу, сопровождаемое оглушительным амбрэ. Страшной неуправляемой биомассой содержимое ямы неудержимо пёрло на солнечный свет, и не было на свете силы, способной остановить этот порыв... Оно было бесконечным и бессмертным, как Коннор Маклауд.
       Неравная битва с дерьмом длилась примерно неделю, с применением технических средств, и с трудом победивший в ней старшина гауптвахты на победителя не походил. Больше месяца после этого на кичу никого вообще не сажали, потому что дышать там было решительно нечем. В отличие, конечно, от старшины, для которого гауптвахта – родной боевой пост. Гарнизон ликовал.
       Ибо любят военнослужащие старшину гарнизонной гауптвахты. Не могут они сдержать своего уважения. Есть, есть в нём, в старшине гауптвахты, что-то такое, что с необычайной силой притягивает внимание наиболее изобретательных членов наших воинских коллективов.
       Жаль только, что нонче гауптвахты отменили. Негде развернуться.


2001

     * из ненапечатанного сборника "Макароны по-флотски"