ТОТ САМЫЙ ОСТРОВ
SIEBEN
17/IX-1944
Вчера вечером встретились с U-492. Клонившееся к закату солнце купало свои лучи в лёгкой ряби прозрачно-синей воды; лодки еле заметно приподнимались и опускались на почти незаметной мягкой океанской зыби.
– Последняя «дойная корова», – задумчиво сказал Змей, стоя на мостике и разглядывая лодку-заправщик, на палубе которой суетились люди. – Самая последняя. Все остальные уже потоплены, эта специально для нас. Впрочем, возможно, что где-то есть ещё, и мало кто про них знает. Ну, давайте, спрашивайте, Гейнц. Я вижу, у вас на языке висит вопрос.
Как всегда, он застал меня врасплох, и я промямлил первое, что пришло в голову:
– Герр капитан, а… а где они берут топливо для наших лодок?
– На нефтяных терминалах, Гейнц, где ж ещё, – усмехнулся он. – Но ведь вы не это хотели спросить, не так ли?
Я смутился и попросил разрешения покинуть мостик. Я ещё днём доложил, что GL в квадрате DQ 425, а сейчас пошёл работать вместе со всеми на верхней палубе.
Всю ночь перекачивали топливо, перегружали торпеды и провизию. Мне подумалось, что этого нам хватит до Антарктиды. Хорошо, что у Германии нет базы в Антарктиде!
Важным грузом оказались шесть ящиков, таких же серых, как те два цилиндра в носовом торпедном, но эти были чуть меньше и тяжелее. Ящики распихали за электромоторами, а командир счёл необходимым ещё раз предупредить об их ценности и о своём запрете к ним прикасаться. Из соображений скрытности, конечно, следовало бы перекачивать топливо в подводном положении, но, во-первых, соответствующий шланг «коровы» оказался неисправен, во-вторых, у нас совсем не было нужного опыта, а в-третьих, для сокращения процедуры мы всё принимали параллельно – и воду, и продовольствие, и торпеды, и соляр. Устали чертовски.
Утро выдалось тихое, океан был спокойным. В то же время ощущалось какое-то непонятное напряжение, будто эта тишина вот-вот лопнет, взорвётся тысячей тонн тротила.
И точно. Сразу после того, как Змей поблагодарил командира «дойной коровы», откуда-то с запада появилась летающая лодка «каталина». Она выскочила из лёгкого тумана на совсем небольшой высоте, мы оказались перед ней, как на ладони. «Тунис» не предупредил – наверно, «каталина» обнаружила нас визуально безо всякого радара. Обе лодки ринулись под воду. И тут одно из двух: либо наш экипаж лучше отработан в смысле быстроты погружения, либо лётчики сразу выбрали пузатую U-492. Да и вообще – нам нужно всего двадцать пять секунд, чтобы нырнуть, а им вдвое больше. Мы уже полным ходом проваливались на глубину, как услышали два мощных взрыва; я привстал и заглянул к акустику. Йозеф сдвинул наушники на шею и проговорил в трубу, потрясённый:
– Она тонет… она тонет, герр капитан!..
Страшно думать об этом. Они только что разговаривали с нами во время перегрузки, шутили, работа у них спорилась… а теперь искорёженный корпус стал их общей стальной могилой в пучине океана. И об их судьбе не узнают… Почему? Да потому что не от кого! В отличие от нас, они погибли на самом деле. Мы слышали жуткий утробный треск, когда океан своей мощью раздавил её корпус... А мы... а нас тут вообще нет...
Мы в квадрате DP 967.
Командир ведёт лодку к неведомой базе. А у меня всё не выходит из головы U-492. У неё ведь даже торпедных аппаратов не было, простой грузовой корабль, пусть и подводный… Все молчат, словно разом онемели. Отводят друг от друга глаза, в которых стоит один и тот же вопрос: «Как же так?»
Змей вызвал к себе в «каюту»:
– Гейнц, я только что говорил с Кёлером. Он попросил, чтобы вы не включали музыку.
У Вернера Кёлера сегодня день рождения, но после того, что случилось...
18/IX-1944
Сегодня в полдень подошли к острову с норд-норд-оста. Издалека он выглядит как весёлый пятачок зелени в синем океане под ярким южным солнцем (правда, пятачок весьма внушительный), а из этого пятачка растут холмы. Вблизи же на нём не видно никаких построек – вообще никаких следов людей.
Змей приказал не отправлять ничего от GL, а потом битых полчаса стоял у меня над душой, пока я пытался связаться с берегом. Позывной базы – «Кассандра». Рискуя быть запеленгованным, «Золотой лев» целый час вызывал эту «Кассандру» шифром и открытым текстом на четырёх оговорённых частотах в двух диапазонах, но тщетно. База молчала. Может, янки уже захватили её? Тогда почему с берега не стреляют?
Мы дрейфовали в паре миль от острова, командир внимательно осматривал берег в бинокль. Погода была великолепной, дул лёгкий тёплый ветерок. Змей вполголоса выругался, велел лечь на дно (глубина – тридцать два метра) и объявил по лодке обед.
Вид острова привнёс в экипаж заметные признаки ослабления дисциплины. Близость райского уголка земли зажгла страстное желание поскорее его достичь. За обедом пошли разговоры про валяние на песке и купание в лазурных волнах, про бананы и знойных островитянок. Действительно, почти месячное сидение в вонючей стальной трубе (да простит меня наша «Золотая рыбка»!) сожрало у нас, пропахших маслом, соляром и собственным потом, последнее терпение. Стук ложек прерывали нервные смешки и подковырки на грани дозволенного. Просто всем очень хотелось на берег, где можно хотя бы помыться, и каждый инстинктивно обвинял во всех этих трудностях и неудобствах кого угодно, только не себя самого. Все злые, но пока всё же находят силы улыбаться. Кажется, это ненадолго. Именины обер-машиниста Пфайффера только распалили желание людей поскорее оказаться на берегу.
После обеда ко мне зашёл Вернер, а потом и Герхард. Я писал дневник, уже ни от кого не таясь – после того, как о нём узнал командир.
– Что нового? – спросил я у него.
– Змей решил подождать темноты, а ночью обойти остров в позиционном положении. Может, где-то увидим огни. Он не все свои идеи озвучивает.
После того, как командир приказал прекратить отправлять донесения от GL, мы, радисты, остались совсем без дела. Ну, почти.
19/IX-1944
Обходить остров не пришлось. Едва свалились вечерние сумерки, мы всплыли в позиционное в полутора милях от берега, и сигнальщик Шиллис сразу увидел, что нам оттуда что-то пишут ратьером. «Кассандра» сама вызвала «Золотого льва». Всё нормально, но теперь придётся ждать утра – Змей решил не рисковать и не лезть в незнакомую узкость по темноте.
Герхард видел у командира карту острова. Мы войдём в узкий залив в северной его части. Там нас будут ждать прямо на пирсе. Снова погрузились (от греха подальше), так что ложусь спать.
08.15. Идём к острову. Вход в бухту хорошо виден. Все свободные от вахт торчат на верхней палубе. На поднятом зенитном перископе болтается белый треугольный флажок с надписью «7200» –пароход типа «либерти». Такова традиция. Погнутый боевой перископ не портит картину, а даже наоборот. Конечно, мы не знаем, кого мы там на самом деле потопили, но Змей решил считать по минимуму.
12.40. Прошли примерно половину залива, который больше похож на длинный узкий канал. Кругом джунгли, ветер доносит с берега пряные запахи. Где же база? Только деревянный пирс на песчаной косе, правда, пирс довольно большой. Справа от пирса у берега стоит парусное судно без реёв – то ли бриг, то ли шхуна. Кажется, оно на мели.
Командир согнал вниз всех, кроме швартовой группы. Я успел заметить, что на пирсе нас встречают несколько человек, но рассмотреть не удалось.
Дописываю вечером перед сном. Произошло много всего. По порядку.
После швартовки командир и второй помощник сошли на пирс (два других офицера и остальной экипаж оставались на борту). Через полчаса Змей и Герхард вернулись на лодку и собрали экипаж в носовом торпедном, куда с большим трудом набились все – вахту ведь никто уже не стоял. В лодке была тишина, отключили даже трюмные помпы.
– Поздравляю экипаж с выполнением первой части задания, – начал Змей. – Вернее, мы его почти выполнили. Нам остаётся передать груз. Потом – отдых. Три дня. Ночевать будем на лодке. По острову ходить только втроём, хотя он практически безопасен. Мало ли куда забредёте, поскользнётесь… чтобы рядом всегда была помощь. Первый помощник распишет вахты по-береговому. Треть экипажа всегда должна быть на борту или на берегу возле пирса. В северную часть острова и на самый большой холм никому не ходить. Это опасно для жизни.
Тут командир сделал многозначительную паузу, и было непонятно – то ли там действительно что-то опасное и страшное, то ли там просто особая зона. Например, могут пристрелить часовые или что-нибудь вроде того. После паузы он продолжил:
– Распорядок дня остаётся обычным: корабельные ремонтные работы, завтрак, обед, ужин, отдых. Гельмут и Фридрих, непременно включите в рацион фрукты. Под руководством первого помощника произвести ревизию всего продовольствия. Далее. Старший радист Биндач следует со мной. У базы трудности с радиостанцией, с топливом и провизией. Последнее судно было здесь четыре месяца назад. У меня всё, – закончил он. – Купайтесь, загорайте, отдыхайте. Вы заслужили. По форме одежды ограничений нет, но не забывайте, что вы военные моряки. Вечером – банкет, участвуют все, не только офицеры. Кроме вахты, разумеется. Вопросы есть?
Вопросов была куча, но никто ничего не спросил. Гул одобрения наполнил отсек. Вперёд протиснулся машинист-маат Кляйнау.
– Герр капитан, можно я скажу несколько слов? Благодарю вас, герр капитан. Друзья! Я думаю, нам всем следует сказать спасибо нашему командиру. Мы живы, мы выполнили задание, мы прошли через тяжёлые…
– Оставьте, Хорст, – перебил его Змей, пожав плечами. – Каждый член экипажа добросовестно выполнил свой долг, вот и всё. Ну, прогулялись по Атлантике... ничего особенного. Если вечером вам очень захочется провозгласить тост, экипаж с удовольствием предоставит вам слово. А сейчас никому не разбредаться, покуда не будет забран груз. Да, и ещё, чуть не забыл. Фогель, на пирсе возле лодки поставить часового с автоматом. На борт пускать только членов экипажа, больше никого, либо по моему личному разрешению. Всё, остальные вопросы потом. Старший радист и второй помощник – за мной.
И мы вышли на верхнюю палубу, а оттуда ступили на добротно сделанный пирс. «Золотая рыбка» стояла к нему правым бортом, почти упираясь носом в песчаную косу. От форштевня до берега было всего метра три.
Пирс закончился на косе. Песок имел приятный светло-серый цвет, почти белый, запах леса сразу закружил мне голову. Первое время ноги не слушались – отвыкли от ходьбы. Меня слегка качало – впрочем, так происходит всегда, когда сходишь на берег после моря. На косе нас ждали трое, если не считать двух здоровенных автоматчиков, стоявших поодаль. Форма у них была забавная – песочно-жёлтая. Брюки отрезаны и подшиты чуть ниже колен в виде длинных шорт, такого же цвета рубашки с закатанными рукавами, чёрным галстуком и всеми положенными на эсэсовском френче знаками различия и регалиями, на головах – пробковые шлемы (у автоматчиков – кепи), на ногах – коричневые ботинки и светло-серые гетры.
Один из трёх, толстый и с тремя подбородками, весь был увешан крестами – Испанский, оба Железных (почему-то и сами кресты, и ленточка), Немецкий в золоте, ещё какой-то… словом, все, кроме Рыцарского. Он имел петлицы штурмбанфюрера СС, причём в правой, кроме рун «SS», виднелась эмблема «мёртвая голова». Второй имел чин унтерштурмфюрера. У обоих на поясе висели пистолетные кобуры, но у одного слева, а у другого – справа (когда мы потом здоровались за руку, я понял, что унтерштурмфюрер левша). Третий же выглядел сугубо штатским человеком, этаким типичным натуралистом-ботаником – какие-нибудь тычинки, пестики всякие... На нём колоколом висела выцветшая рубашка неопределённого цвета с закатанными рукавами, такие же потёртые шорты и пыльные коричневые сандалии на босу ногу. Голову венчал грязно-белый пробковый шлем, глубоко посаженные глаза смотрели сквозь круглые очки. Он был тщедушен и весь в морщинах. Все встречающие имели завидный загар.
Штурмбанфюрер шагнул в нашу сторону и довольно развязно сказал:
– Этот, что ли, ваш радист, капитан? Пусть немедленно займётся нашей радиостанцией. Ганс, забирайте его и топайте в бункер.
Я не был готов к такому тону и остался стоять на месте, растерявшись.
– Вы не слышали приказания, матрозе? – с ноткой угрозы спросил толстый эсэсовец, посмотрев на меня в упор своими рачьими глазами.
– Идите с офицером, Гейнц, – сказал мне Змей, а когда мы с этим Гансом удалились на пару шагов, я услышал, как командир проговорил вполголоса: – Хотелось бы заметить, штурмбанфюрер, я не капитан, а корветтен-капитан. Это означает, что мы равные по чину. И Гейнц Биндач не матрозе, а обер-функмайстер… цур зее, – добавил он после краткой паузы, и в его голосе проскочила еле заметная нотка издёвки, – то есть почти унтер-офицер, притом морской. Кроме того, мои люди подчиняются мне, и только мне. Больше никому. Прошу вас иметь это в виду… – дальше я не слышал.
Ух ты… а наш-то командир тоже не прочь поддеть пехтуру… «Цур зее» – это ж только офицерам, а СС по сути та же пехота, «гуталин», вот как ни крути. И я был в куртке без погон... хе-хе. Ну и поделом ему.
SEVEN
Звук был как бы сверху и в то же время со всех сторон. Вот словно ты находишься в фокусе сразу десяти акустических колонок. И внутри, прямо в голове. Это жуткое ощущение, доложу я вам.
Я почувствовал, как встают дыбом волоски на теле – все до единого. Леденящий душу страх пронзил меня, и каким-то внутренним сознанием я вдруг понял, что по мне проходит точно такой же, похожий на электрический, разряд, какой я ощущал, когда «Отчаянный» только вошёл в «купол». Мэг била сильная дрожь, она смотрела на меня широко открытыми глазами, бледная, как полотно.
Она сделала движение, чтобы прижаться ко мне, но споткнулась обо что-то и нечаянно толкнула меня назад…
И голос смолк. Смолк вместе с исчезновением ощущения тончайшего покалывания и вибрации, пронизывавшего всё моё тело. Мэг прижалась ко мне из всех сил, но неожиданно повернула голову в сторону Южной бухты и внимательно прислушалась. Потом она снова взглянула на меня и медленно подалась назад, увлекая также и меня.
И снова – эта странная вибрация. И снова голос, но уже другой, причём не один. На этот раз это была песенка – до невозможности знакомая, но почему-то на немецком языке. Нестройный хор распевал ленивыми, словно пьяными, голосами:
Funfzehn Mann auf des toten Manns Kiste,
Ho ho ho und ’ne Buddel mit Rum!
Schnaps stand stehts auf der Hullenfahrtsliste
Ho ho ho und ’ne Buddel mit Rum!
Мы не двигались, дослушав зловещий куплет, после которого кто-то громко захохотал; к смеху присоединилось ещё несколько голосов, а потом один из них громко сказал: «Prosit!»
Мэг (её глаза блуждали) снова потянула меня – на этот раз на себя, и голоса смолкли вместе с пропавшей вибрацией. Ещё раз мы вместе передвинулись на прежнее место – и одновременно с покалыванием в теле услышали гулкую пулемётную очередь пополам со звоном стреляных гильз и пронзительными криками на неизвестном нам обоим языке.
Мэг ободряюще улыбнулась, увлекла меня в тень расселины и сказала шёпотом (что, в общем, не удивительно):
– Смотри! Первый голос – это капитан Флинт…
– Нет, – возразил я. – Это кричал Бен Ганн.
– Ну да, я неправильно выразилась, – поправилась Мэг. – Первый голос – это был голос Бена Ганна, когда он повторял слова капитана Флинта, сказанные в Саванне. Так? Так. Ведь, по книжке, это происходило как раз где-то здесь.
Она показала рукой, я кивнул. Она продолжала:
– Вот… Дай сообразить... И мы подвинулись вон туда, и всё смолкло… (Тут я снова кивнул). Потом мы встали здесь, точно посередине входа в трещину… и они пели «Пятнадцать человек» на немецком…
Я удивился:
– Вот уж никогда не думал, что ты знаешь немецкий.
Мэг пожала плечами:
– А я и не знаю. Просто немецкий ни с каким не спутаешь. Разве что с норвежским. Такое же гавканье, только звучит чуть по-другому. И это «Prosit»… Песенка-то «Пятнадцать человек», я сразу поняла. Опять же, «Йо-хо-хо»…
Да, уж это точно. Мэг продолжала развивать свою мысль:
– Вот. Что дальше? Дальше мы снова сместились с оси… С какой оси? Да вот с этой, – она показала. – Вправо-влево от этого места ничего не слышно, ведь так? И снова тишина; потом оба встали на неё и опять услышали нечто…
Ну, допустим. Вывод, вывод-то какой?
Мэг сердито стрельнула глазами:
– А никакого. Пошли дальше, я спать хочу, но уже и не уверена, что усну. Ну и денёк…
Я чувствовал, что ответ где-то рядом, и не мог успокоиться:
– Ты хочешь сказать – слуховая иллюзия? А откуда? Почему? Из чего она возникает? Ты чувствовала эту вибрацию – как на границе «купола»? Или у нас с тобой массовая галлюцинация? Психоз?
– Тихо!!! – Мэг резко зажала мне рот ладонью.
Мы не стояли на «оси», но оба услышали какое-то странное повизгивание с той стороны, откуда пришли. Потом добавился шорох, шелест травы – и прямо на нас выскочил наш загулявший спаниель. Язык его висел набок, уши и бока в каких-то репьях, он выглядел ошалелым, но совершенно счастливым, и радостно бросился прямо на руки Мэг, которая присела на корточки.
– Данни! Малыш!.. Ха-ха! Ну как, набегался? Иди сюда, пёсик…
Пёс вылизал лицо Мэг и потянулся ко мне. Отказать ему было бы делом неэтичным, хотя я больше люблю котов и ром. Данни обслюнявил меня и снова принялся за Мэгги.
Неожиданно собачье веселье сменилось каким-то странным беспокойством. Он заскулил и начал скрести лапами, поэтому Мэг поставила его на землю. В тот же миг Данни бросился прямо в расселину, не оглядываясь. Тьфу ты... Вот же непоседа! Ну что, пойдём за ним? Пойдём. Других вариантов не оставалось.
Появление Данни смогло в полминуты снять это жуткое напряжение от слуховых галлюцинаций (а ведь это, несомненно, были галлюцинации, при чём тут какая-то ось?), и снова всё выглядело просто интересным приключением – захватывающим и почти не опасным. Почти.
Расселина, вся кривая и изломанная, оказалась совсем узкой – в некоторых местах мы могли двигаться только друг за другом. В ней был полумрак, пахло сыростью, под ногами порой чавкало. Данни убежал далеко вперёд, как заправский разведчик, и когда мы, наконец, вышли к свету заходящего солнца, он сидел у выхода, радостно стуча по земле купированным хвостом и высунув от старательности язык.
Мы очутились на плоской поляне, имевшей в ширину около сорока или пятидесяти саженей. Прямо перед нами возвышалась Подзорная Труба, но её верхушки видно не было – как и положено – ведь находясь на склоне, вы никогда не увидите вершину горы.
Отсюда, с этой поляны, в двух местах круто обрывавшейся в долину, была хорошо видна почти вся средняя и южная часть острова. Мы вынули обе карты и принялись их сравнивать.
Карты существенно разнились. Первая выглядела как старинная или стилизованная под старину; на ней было нанесено всё то же, что и на второй, а также направления на основные ориентиры – Подзорную Трубу и остров Скелета – если подходить к острову с норд-оста. Якорная стоянка капитана Кидда была нарисована неправильно: на самом деле она куда шире, я уже говорил про бухточку почти круглой формы. Северная оконечность острова отсюда была не видна, а вот Лесистый мыс выглядел совсем не таким, на второй карте он показан верно. Надписи красным цветом на первой карте, кроме крестиков, указывающих места кладов, гласили: «Остров Сокровищ, август 1750 г., Дж. Ф. (и незатянутый выбленочный узел)», «Составлено Дж. Ф. и мистером У. Бонсом, капитанами «Моржа», Саванна, двадцатое июля 1754 г., У. Б.» и чуть ниже другим почерком – «Копия карты. Широта и долгота убраны Дж. Хокинсом». На второй карте не было никаких надписей, кроме некоторых чисто навигационных (клады не в счёт), и выглядела она более современной – даже имела координатную сетку или её подобие… Впрочем, стоп, сэр! Почему я говорю о них в прошедшем времени? Вот же они, обе, пожалуйста, любуйтесь.
Из надписей на первой карте всё было понятно, но кто же составил вторую? Много позже я искал в Интернете, но так и не нашёл, откуда я тогда её скачал. Даже странно как-то – куда девалась?
Первая карта, как видите, особой точностью не отличается, это очевидно хотя бы из местоположения блокгауза. Если она действительно нарисована Стивенсоном, когда он писал «Остров Сокровищ», то явно с чужих слов. А вот автор второй карты, несомненно, посещал этот самый остров и бродил по его холмам. Но кто же он? Делдерфилд собственной персоной? Или какой-нибудь его знакомый, приятель-моряк?
Ха, вспоминаю, как когда-то в юности я пытался вычислить, где же находится этот остров Сокровищ. А вы не пробовали? Увлекательное занятие, знаете ли. Мне говорили – чего тут вычислять, мол, раз «стоянка капитана Кидда», значит, и остров в Индийском океане. А вот и нет. Я им на это отвечал, что принц Уэльский и лорд Барроу, например, никогда не бывали на Аляске. А королева Мод – она что, ходила в Арктику и Антарктику? Точно так же, как и королева Шарлотта, и лорд Сэндвич... Имя на карте ещё ничего не значит.
Нужно всего лишь внимательно перечитать книгу, сэр. Джим Хокинс у Стивенсона пишет, что «Испаньола» вышла из Бристоля в первых числах марта, а в конце августа они планировали вернуться. Приняв средний ход шхуны за четыре или пять узлов и сделав поправку на противные ветра (вы же знаете, что по закону подлости ветер дует «в морду» куда чаще, чем хочется), можно получить, что от Бристоля до острова что-то около четырёх с половиной тысяч миль. Так что Индийский океан отпадает, и Тихий тоже – слишком далеко. Да, капитан Кидд разбойничал в Индийском океане – до тех пор, пока его не поймали и не вздёрнули в Доке Казней. Наверно, кто-то из команды всё же сумел удрать на Карибы и назвал остров в честь любимого капитана. Впрочем, есть сведения, что Кидда заносило и на Наветренные, и на Подветренные острова.
Джим Хокинс упоминает и о том, что они достигли зоны пассатов, чтобы выйти на ветер к острову. Выходит, что Карибы, как тут ни крути… При этом Хокинс валит на сквайра и доктора Ливси, которые якобы запретили ему говорить точнее.
А Делдерфилд – так тот прямо сказал, где лежит остров Кидда. Почти верно указал, хоть и не уточнил. В то время я тоже решил для себя, что он входит в цепочку Наветренных островов или, на крайний случай, находится где-то у восточных берегов Бразилии (тогда и с пассатами кое-как сходится, хотя пиратам в тех местах жилось не жирно, ведь добычу было некуда сбывать – не то, что в Карибском море). Теперь-то местоположение острова для меня не вопрос... однако, сэр, с вашего разрешения я продолжу свой рассказ. Вам интересно вообще? Спасибо...
Итак, мы вышли на большой плоский пригорок. Пока что у нас не возникало сомнений, что это место и есть то самое «плечо Подзорной Трубы», но высоких деревьев тут было штук пять, и все в разных местах. Обойти всю поляну не представляло труда, и буквально через три минуты мы наткнулись на заросшее травой (как и вся поляна) углубление в земле. Оно походило на очень старую яму с обвалившимися краями, все неровности которых давно сгладило время. В полусотне футов южнее ямы из земли торчали остатки огромного пня, в своё время бывшие гигантским деревом; сейчас его даже нельзя было назвать пнём в полном понимании этого слова. Трухлявые развалины с торчащими ветками кустарника и травой – и только. По идее, рядом должен был лежать и полусгнивший ствол самого дерева, но его почему-то не было вообще. Встав ради эксперимента возле пня и пройдя до ямы (примерно по указанному в карте направлению), мы действительно обнаружили хорошо видимый остров Скелета примерно на ост-зюйд-ост. У нас не было карманного компаса, поэтому пеленг мы прикинули весьма приблизительно.
Что ж, вот и место, где когда-то было зарыто награбленное золото с «Моржа». Это было настолько удивительно ощущать себя внутри книжной пиратской истории, которая вдруг оказалась явью, что мы с Мэг молчали, и лишь великий восторг переполнял наши сердца. Да, именно здесь коварный Флинт расправился с пятью молодцами, помогавшими ему зарывать сокровища, а чуть погодя в долине убил врача-флибустьера Ника Аллардайса. Здесь нашёл свой бесславный конец желчный разбойник Джордж Мерри, который всё метил в капитаны… помните его возмущённый крик? «Две гинеи! Это, что ли, твои семьсот тысяч фунтов, да?! Ты же мастер сделок, не так ли? Тебе всё нипочём, деревянная твоя башка?» А Сильвер ему в ответ спокойно: «Копайте, ребята. Найдёте пару желудей, и я не удивлюсь»… М-да.
Мы стояли возле старой ямы и тупо смотрели в неё. Где-то там на её дне под слоем земли, наверно, до сих пор лежат остатки досок с выжженной надписью «Walrus»… Я столько раз присутствовал здесь мысленно – и вот теперь стою реально... Я вдруг почувствовал себя одновременно малым ребёнком, которому отец только что закончил чтение вслух «Острова Сокровищ», и в то же время безумным старцем, прожившим свою жизнь и больше не имеющим ни одной мечты. И я – верите ли, сэр – заплакал… Не зарыдал, конечно, не завыл. Нет. Просто сильно щипало в носу, слёзы катились и катились по моим пыльным щекам, оставляя на них блестящие солёные дорожки. Вытирать их у меня не поднималась рука. Мэг, заметив моё состояние, подошла, обняла и ласково сказала:
– Ты маленький мальчик, Си-Джей. Ты просто большой маленький мальчик. Мой любимый мальчик. Ты устал за сегодняшний день, и тебе пора спатеньки…
Она поцеловала меня и нежно погладила по голове, словно дитя, у которого только что сломалась любимая игрушка. А я чувствовал себя каким-то обессиленным, опустошённым, будто у меня что-то отняли и уже никогда не вернут. Ведь Легенды больше не было…
Мэг легонько потянула меня в сторону от бывшей ямы с бывшим кладом:
– Пойдём, Си-Джей. Ляжем под тем деревом. Ночь будет тёплой, а утром пойдём дальше.
Сумерки пали быстро – в считанные минуты. Мы глотнули чаю из термоса, загрызли его парой бутербродов с кислым венесуэльским сыром, обнялись и уснули прямо на земле, как убитые. Что? Змеи и пауки? Да ну, бросьте. Не смешите меня, сэр. Ещё скажите – львы, леопарды, пумы… я вас умоляю. Мы чувствовали себя в безопасности, и даже пираты были виртуальными, кроме, пожалуй, тех, что бросили тонуть ограбленную «Пеламиду». Но казалось маловероятным, что именно этой ночью они придут на плечо Подзорной Трубы с единственной целью накрыть нас, тёпленьких.
Я даже не помню, была ночь звёздной или нет.