У нас один кап-три есть, Игорьком звать, страсть как сгущёнку любит. В принципе, кто её не любит, но Игорек любит её:
а) самозабвенно;
б) больше всего на свете;
в) больше жены;
г) (подозреваю) больше Отчизны.
За сгущёнку он, наверно, мог бы убить (не пробовали, но вообще-то лось здоровенный). Если бы завтра был выбор: погоны адмирала с пенсией или шесть бело-голубых банок, то предложивший адмирала просто получил бы в дюндель за кощунство. За святотатство. Сгущёнка для Игорька – это кумир, фетиш, телец и тотемный идол. И молится он ему трижды в день.
Происходит это так: банка извлекается на свет божий и внимательно рассматривается. С таким благоговением археолог лыбится на свежевыкопанный череп Нефертити. Потом Игорёк убеждается, наконец, в подлинности и торжественно ставит на стол. Левая рука лихорадочно шарит в поисках острого – ножа, ножниц, стамески... Он не в силах сдержать дрожь в теле, но внешне хранит спокойствие. Волнение выдают только раздувающиеся ноздри, выпученные глаза, астматические вздохи и бурная шепелявость от потоками льющейся слюны. Возле него сейчас хоть атомную бомбу взрывай. Предложи ему двуспальную кровать с Синди Кроуфорд – всё равно выберет сгущёнку. Не целясь, отработанным до автоматизма движением в банке мгновенно прокалываются две дырки, рука с банкой вскидывается к небесам. Глаза блаженно закрываются; сократившиеся до минимума лёгкие создают внутри вакуум, достаточный для того, чтобы заполнить организм волшебной массой... В этот момент его трогать нельзя – резкое возвращение из нирваны грозит патологией. Причём вашей. Все это знают и понимающе молчат, хотя совершенно непонятно, как можно засосать шесть банок подряд (было такое на спор). За один глоток в Игорька вливается ровно полбанки. Всссь-хлюп! – и всё...
А ещё он может вылить банку сгущёнки в борщ, размешать, и всё это прилюдно сожрать. И облизать ложку.
А тут он как-то раз исполнил свой обычный языческий ритуал, победно на всех глядя, и поставил банку на стол. В ней оставалась ровно половина. Захотел удовольствие растянуть, ага.
– После обеда приду и добью, – и свалил в свой пост, облизнувшись напоследок.
В назначенное время появляется; экстатически улыбнувшись, хватает недобитую банку и делает обычный мощный всос, как вдруг процесс прерывется, и Игорёк что-то там жуёт передними зубами. Комок... ну, бывает, не смертельно же. Ещё комок... Ещё... И ещё...
– Да чё за фигня?! – нехотя отняв банку от липких губ, заглядывает в дырочку. А из дырочки с таким же любопытством – две длинных рыжих антенны. И ещё две. И ещё четыре.
И он фонтанирует гейзером, демонстрируя немногочисленной публике своё утреннее и обеденное меню. Из чрева весёлыми акробатиками выпрыгивают вермишельки и капустка, чай и сосиски, бывший суп с фрикадельками омлетик и что-то аппетитное ещё. Это «что-то» такое водянистое светло-жёлтого цвета и разлетается брызгами на всех присутствующих, потому что Игорёк остервенело мотает головой, словно ослик, которому в ухо залез жук-олень и бодается там. Он хрипит и булькает, икает, сморкается и всхлипывает, всё выкладывая и выкладывая на палубу очередные аргументы. А потом отдаёт якорь и бессильно падает на креслице, испустив дух.
Через пару часов Игорёк приходит в себя, разлепляет покрасневшие глаза, воздевает к небесам дрожащие ладони и иссякшим голосом возглашает:
– Отныне... и навсегда!.. только... полностью!.. только полностью открытую банку!.. И всё! Всё! Сразу! Никаких «потом»! Ф-фауна долбаная, ипиомать…
2000
* из неопубликованного сборника "Макароны по-флотски"