В настоящее время в нашей стране наблюдается процесс призонизации (от англ. рrison - тюрьма), т. е. стихийное распространение тюремной субкультуры в национальной культуре. Иными словами, тюремная субкультура сейчас в моде. Говорить об этом позволяют следующие факты. Во-первых, проанализируем наиболее популярные телесериалы, идущие по центральному телевидению. Их героями являются члены преступных группировок, воры в законе и так называемые преступные авторитеты. Названия этих сериалов у всех на слуху: «Бандитский Петербург», «Бригада» (герой этого сериала Саша Белый, главарь преступной группировки, стал чуть ли не национальным героем), «Брат» и «Брат-2» и т. д. Такие фильмы создают ложные романтические образы справедливых бандитов – борцов за правду, этаких Робинов Гудов нашего времени - и в итоге заставляют зрителей изо всех сил симпатизировать этим героям и оправдывать все их противоправные, подчас очень жестокие действия.
Во-вторых, ни в одной стране мира, кроме нашей, нет такого явного интереса к блатным песням – фольклору деклассированных элементов. Существует даже целая радиостанция, транслирующая песни подобного рода. Это радио «Шансон». Исполнители блатных шедевров (Катя Огонёк, Михаил Круг, Иван Кучин и т. п.) собирают огромные зрительские аудитории, а ставшую уже легендарной песню «Владимирский централ» с упоением слушают даже работники правоохранительных органов.
В-третьих, блатной жаргон в последние 10-15 лет активно внедряется в общепринятый литературный язык и постепенно становится его законной частью. В общенародный язык переходят слова, относящиеся к специализированному жаргону наркодельцов, грабителей, терористов и проч. Многие политики и чиновники не гнушаются употреблением жаргона в своих публичных выступлениях. Вот наиболее известные из таких слов: беспредел – высшее беззаконие, заказать – подготовить заказное убийство, разборки – выяснение отношений между враждующими криминальными группировками, отморозок – преступник, злостно нарушающий воровские законы, замочить – убить, тусовка – сборище, стрелку забить – назначить встречу, наезд – угроза, шантаж и т. п. И настораживает то, что мы эти слова в своей речи уже перестали замечать, считая их литературными. Таким образом, почти каждый гражданин нашей страны в той или иной степени «ботает по фене».
Короче говоря, субкультура преступного мира (блатные песни, татуировки, тюремный жаргон) стремится стать культурой целого народа. Чем это опасно? Может быть, педагоги, психологи и лингвисты зря бьют тревогу? Подумаешь, увлечение блатным языком! Пройдёт! А не пройдёт – так и ладно. Всё равно все друг друга понимают: и правонарушители, и правозащитники.
Но давайте посмотрим на эту проблему глубже и попробуем постичь социально-психологический механизм функционирования языка преступных элементов.
Лексика деклассированных элементов имеет множество названий: арго, жаргон, байковый язык, язык преступников, воровской язык, тюремно-лагерный жаргон, феня, рыбий язык, блатная музыка и. т. п. Как и любой язык, уголовный жаргон имеет свою лексику и фразеологию, включающую на сегодня примерно 16-18 тысяч слов. Он базируется на фонетике и грамматике общенационального языка. Иначе говоря, привычные и понятные всем слова в арго приобретают совершенно иной смысл. Например, слово «академия» в языке преступников обозначает не высшее учебное заведение, а тюрьму или колонию (мол, это так называемая школа жизни). Словосочетание «играть на пианино» обозначает процесс снятия отпечатков пальцев, а вовсе не игру на музыкальном инструменте и т. п. Заимствованные из разговорного и литературного языка слова могут применяться в уголовном жаргоне по принципу сходства: «седлать коня» - угнать мотоцикл (поза мотоциклиста напоминает всадника на лошади), а могут – по принципу противоположности. Например, кличку «кудрявый» иногда получает абсолютно лысый человек. Большое количество слов арго заимствует из других языков, что свидетельствует о международных связях в среде преступного мира. Например, слово «мент» было заимствовано в начале 20 века из польского блатного жаргона (польск. mente – полицейский, военный), слово «фрайер» пришло из немецкого языка (нем. арго Freier - жертва шулера, мошенника), а слово «герла» - искажённое английское girl – девушка.
Арго в преступной среде выполняет много важных функций. Основная функция - конспиративная, т. к. преступники вынуждены скрывать от работников правоохранительных органов и законопослушного населения свои преступные планы, намерения, способы преступных действий. Основные слова жаргона обозначают содержание и характер совершаемых преступлений, предметы и орудия преступления, способы ухода от наказания и т. п. Кроме того, арго - это средство самоутверждения в преступной среде. С помощью уголовного жаргона преступники утверждают своё мнимое превосходство над другими людьми, законопослушными гражданами.
Знание арго позволяет также распознавать «своих» и изобличать чужаков (подосланных властями агентов). Те, кто лишь притворяется закоренелым преступником, обязательно провалится на так называемом языковом экзамене, т. к арго непрерывно развивается и хорошо его могут знать лишь те, кто постоянно связан с преступной средой и активно живёт её жизнью.
Кроме того, арго призван обслуживать внутреннюю жизнь криминального сообщества, связанную с дележом добычи, развлечениями, половыми отношениями. Также уголовный жаргон обозначает членов преступного сообщества, их права и обязанности, род их деятельности, систему их взаимоотношений. Вот несколько примеров: пахан – главарь преступной группы; авторитет – опытный преступник, пользующийся в своей среде особым авторитетом; шестёрка – лицо, прислуживающее воровскому авторитету и т. п.
Но все эти функции касаются исключительно преступного мира - мира, который вне законов общества. Почему же простые граждане, в том числе школьники и студенты, знают язык деклассированных элементов и активно употребляют его?
Как уже было замечено, герои популярных телесериалов демонстрируют великолепное знание уголовной лексики, активно просвещая телезрителей в этом вопросе. Кстати, арготизмами в речи щеголяют не только представители криминальных структур, но и работники правоохранительных органов. Этот факт безусловно дискредитирует наших правозащитников и наводит на определённые размышления…
Кроме того, пресса (даже центральная) не гнушается употреблением уголовного жаргона. Ещё в 60-70 годы 20 века журналиста серьёзно наказали бы за использование таких слов, но сейчас они воспринимаются спокойно и даже естественно. Примеров сколько угодно! Просьба оценить заголовок статьи в газете «Комсомольская правда» от 12.10.1999: «Немцова одел Бари Алибасов, обул Борис Ельцин». А вот более свежий пример. Газета «Мир криминала» № 22 за ноябрь 2007 г. В заголовке одной из статей уже мы видим два арготизма: «Подстава старого щипача». Историю о краже часов автор статьи считает нужным описывать с помощью изрядного количества уголовной лексики: «щипач» - вор, совершающий кражу из карманов одежды; «сидеть на игле» - быть наркоманом; «лох» - разиня, жертва преступления; «герыч» - героин; «скрысятничал» - украл у своих; «повязали» - задержали работники правоохранительных органов; «загремел» - сел в тюрьму. Неужели таким журналистам не ясно, что они, употребляя арготические слова, невольно выказывают сочувствие уголовным элементам и заставляют читателя усваивать уголовную субкультуру? Какова же в таком случае цель написания подобных статей? Приобщиться к миру тех, кто вне закона? Пополнить их ряды? И мы ещё после этого удивляемся небывалому росту преступности в нашей стране. Может быть, пора перестать недооценивать роль языка в формировании человеческой личности?
Конечно, можно сколько угодно искать причины проникновения арготических слов в литературный язык, рассуждая и о криминализации общественного сознания, и о росте преступности, и о правовом беспределе в современном обществе, и об отсутствии цензуры в СМИ, и о том, что мы извращённо понимаем свободу слова (свобода должна проявляться в том, о чём говорить, а не в том, как говорить, какие слова при этом употреблять) и т. п. Главное то, что общество проявляет преступное равнодушие к процессам, уродующим наш родной язык. И дело здесь не только в засорении «великого, могучего, правдивого и свободного русского языка» Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского. К сожалению, есть более серьёзные последствия криминализации нашей речи.
Увы, мало кто задумывается о том, что язык – это прежде всего фактор, через который выражается духовность народа в целом и конкретного человека в частности. Язык формирует наше сознание. Слово и мысль неотделимы. Чем больше у нас плохих слов, тем больше и плохих мыслей, и чем больше хороших слов в речи, тем и помыслы наши чище. Это означает, что через слово реализуются законы нашей жизни
Лексика уголовников, как зеркало, отражает жизнь этих людей. С помощью жаргонных слов преступник выражает своё мировоззрение, он даже бравирует им. Арго ярко отражает основные моменты воровской философии и делит всех людей на суперменов и недоразвитых. Суперменом, конечно, является профессиональный преступник, а те, кто не относится к преступному миру, вообще не считаются за людей.
Известный исследователь воровского жаргона М. А. Грачёв справедливо отмечает, что все основные человеческие ценности в сознании деклассированных подвергнуты сомнению или откровенному презрению: общество, семья, любовь, дружба, честь, самопожертвование, милосердие и т. п. Анализ тюремного жаргона позволяет утверждать это вполне определённо. Например, в арго нет слов, которые обозначали бы любовь. Вместо «влюбился» заключённые говорят: влопался, втюрился и т. п.
Писатель В. Шаламов «лакмусовой бумажкой всякой этики» считал отношение к женщине. Для преступников женщина - только лишь средство для удовлетворения половых потребностей. Поэтому в арго около 180 слов, обозначающих женщину лёгкого поведения: белка, коза, крыса, курва, шмара, бикса, мара, нюшка, свиноматка и т. п.
Ложью в среде уголовников является и культ матери. Они утверждают, что мать – это единственная женщина, которую они любят и уважают. Сколько трогательных песен о любви к матери насчитывает тюремный фольклор! Однако при этом исследователи арго отмечают множество циничных обозначений этому святому понятию: мотайка, матуха и т. п. Кроме того, словом «мама» у деклассированных элементов обозначается женщина-главарь преступной группировки. Даже популярная в криминальной среде татуировка «Не забуду мать родную» обозначает не мать, которая родила, а воровскую шайку, членом которой является преступник.
Почти каждый преступник считает себя человеком религиозным, верующим, но при вера в Бога у деклассированных элементов сочетается со звериной жестокостью и крайним цинизмом. Изначально признаком вора в законе была татуировка в виде креста с ангелом, выколотая на груди. Нередко заключённые наносят на тело татуировки в виде Богородицы с младенцем. Изображение Бога на небе с крестом в руках обозначает воровской оберег: «спаси от легавых и суда». «Преступник искренне верит в то, что Бог не осудит его, он верит в своё «правое» дело», - пишет в своей книге «От Ваньки Каина до мафии» М.Грачёв.
Преступники, занимающиеся кражей церковной утвари, употребляют свои арготизмы для обозначения икон, крестов и др. христианских святынь: словом ванька называют икону с изображением Иоанна Предтечи, словом коля – икону одного из самых почитаемых русских святых - Николая Угодника, поленом называют любую икону, а мамкой или девкой – икону с изображением Богородицы. Понятно, что истинно верующий человек не может допускать в речи такие святотатства. Всё это подтверждает то, что у деклассированных элементов вера в Бога не истинная, а показная.
Анализ фольклора преступных элементов (песен, пословиц, поговорок) позволяет сделать вывод о том, что у деклассированных нет жалости к человеку, т. к. жалость, по мнению преступников, унижает достоинство блатных. Вдумайтесь в эти пословицы: умер Максим, да и хрен с ним; Мент – это клад, который нужно хранить в земле; Бог не фрайер - всё простит.
Таким образом, по словам известного исследователя криминальной субкультуры В. Ф. Пирожкова, «арго прививает людям извращённые взгляды и убеждения, насаждает отвращение к труду, жестокость и бесчеловечность, восхваляет «красоту» преступного образа жизни, воровскую хитрость, культ силы, презрение к общечеловеческим ценностям, искажает и извращает правосознание личности». Поэтому главная опасность жаргона состоит в том, что и законопослушные граждане, употребляя арготическую лексику, постепенно начинают мыслить криминальными категориями. К сожалению, это одна из причин криминализации всего населения и прежде всего подрастающего поколения.
Особенно велика опасность арго для подростков, у которых ещё не сформировалась психика. Необходимо помнить, что уголовный жаргон, как и любой язык, легче усваивается в подростковом возрасте. Поэтому именно в этом возрасте важно уберечь молодёжь от подобных слов. Слова арго, проникнутые особой эмоциональностью, кажутся оригинальными и остроумными. Именно этим они привлекают молодёжь. Как показывают исследования, арготизмы сейчас используют практически все социальные группы молодёжи. Например, подросток охотнее скажет рвать когти вместо «убегать», лепить горбатого вместо «говорить неправду», нарисоваться вместо «прийти» и др. Прекрасно ориентируется молодёжь и в арго наркоманов и сбытчиков наркотиков. Что означают слова «доза», «колёса», «ломка», «сидеть на игле», знают сейчас даже младшие школьники. И напрасно считают некоторые языковеды и педагоги, что увлечение экзотичными воровскими словами с возрастом пройдёт само. Дело в том, что частое употребление арготизмов входит в привычку, и человеку становится трудно заменить словечко преступников литературным словом. Постепенно такие слова оседают в нашем лексиконе и начинают управлять нашим сознанием: перенимаются привычки уголовного мира, манера поведения, особенности речи. А криминализация мышления может повлечь за собой и криминальные действия, ведь от мыслей до поступков порой всего один шаг. Агрессивные слова – порождение наших мыслей, и, наоборот, мысли – порождение наших агрессивных слов. Блатное слово прививает нам человеконенавистническую мораль уголовников. Необходимо чётко сознавать, что привычка употреблять уголовный жаргон способна формировать потенциальных преступников. Поэтому общество должно быть заинтересовано в том, чтобы употребление арготизмов осуждалось и в устной речи граждан и, безусловно, в СМИ.
Конечно, можно было бы вести речь о полном запрете уголовного жаргона, но, как показывает практика, запретительные меры чаще всего усиливают тягу к предмету запрета (запретный плод сладок). Поэтому более эффективными в борьбе за чистоту языка представляются моральные методы воздействия. В. Пирожков уверен, что упор необходимо делать на повышение общей культуры подрастающего поколения, а для этого с помощью тех же СМИ, учителей, воспитателей, общественных организаций нужно постепенно сформировать моду на языковую культуру, которая вытеснила бы существующую сегодня моду на арго. Большую пользу принесли бы всячески поддерживаемые государством молодёжные объединения, борющиеся за языковую экологию.
Ещё в 19 веке В. Гюго написал такую фразу: «Арго – язык пребывающих во мраке». Очень хочется надеяться, что обществу скоро захочется выйти из этого сумрака и что люди наконец-то начнут испытывать долгожданную ностальгию по своему богатейшему, выразительному и самобытному русскому литературному языку.