Без Тебя

Лимбо Брафловски
I'll never find anyone to replace you
Guess I'll have to make it through, this time
Without you.
(с)Axl Rose

Это перевод рассказа "Without you" американского писателя Дела Джеймса. Рассказа, который во многом вдохновлял, Эксла Роуза, лидера группы Guns'n'Roses.


БЕЗ ТЕБЯ

Мэйн хотел присоединиться к танцу, он не мог позволить себе нарушать такое совершенство. Ее прекрасное тело двигалось в такт музыки по-детски, спокойно и медленно. Ее непорочность была очаровательна, красота захватывала дух. Мэйн знал, что она разозлится, узнав, что он незаметно наблюдал за ней, но юный вуайерист в его взрослом теле заставлял идти на это, не думая о последствиях. К тому же, такое зрелище предоставлялось только для него. Блеск ее глаз напоминал ему огромный океан, прекрасный и загадочный. Легкий ветерок играл в ее пышных волосах. Длинное полупрозрачное платье скрывало ее стройное тело, и вся она сверкала от легкой испарины. Казалось, что она слишком ослепительна, чтобы быть настоящей. В какое-то мгновение этой визуальной эйфории Мэйн понял, что она была единственной женщиной, которую он когда-либо по-настоящему любил. Ее глаза горели. «Должно быть, она услышала меня», - подумал он, когда она повернулась в его сторону. Он не хотел разрушать эту красоту, только наслаждаться ей. Она улыбнулась в ответ. Затем песня стала звучать громче.

Внезапный приступ паники охватил его, когда он понял, что это была за песня. Поглощенный страхом, он покрылся холодным потом. Реальность искажалась. Стало трудно дышать. Отчаяние отзывалось болью в каждом уголке его худого тела. Но гораздо хуже боли был страх. Неизлечимая тревога пробирала насквозь, когда он подошел к проигрывателю. Все потеряло свой привычный вид: стены, пол, воздух – все стало нереальным. Чем громче становилась музыка, тем труднее было двигаться. Он должен был выключить диск, но его ступни стали как огромные бетонные блоки. Он не мог двигаться достаточно быстро. Дуло пистолета  было уже около ее виска.

БАХ!

Мэйн проснулся в поту. Так и не прорвавшийся крик застрял в горле. Последние шесть часов прошли в алкогольно-наркотической коме, которой он заменял сон. Сон был редкой радостью, которую невозможно было получить без некоторой помощи. Было неважно, спал ли он шесть часов или шесть минут, кошмары всегда преследовали его. Ему не помогало ни снотворное, ни антидепрессанты. Он написал песню и был навеки проклят за нее. Нетвердыми руками он вытер пот со лба и обтер пальцы об атласные простыни. Его серебряный и золотой браслет со звоном стукнулись друг об друга. Перекатившись на другую сторону кровати, он посмотрел на электронные часы, стоявшие на черной прикроватной тумбочке со встроенным холодильником. На часах лежала открытая пачка Мальборо. Он посмотрел на зеленые электронные цифры, но они не имели никакого значения. Время действительно было неважно, его время стало деньгами для других людей. Около часов лежало кое-что более важное, чем время или деньги. Он медленно сел. Опухшие глаза прошлись по столу из черного мрамора в поисках остатков ценного коричневого порошка. Там валялись горелые спички, сломанные сигареты и пустые пакетики из-под наркотиков, но самого допинга не было. Это было неважно. Ему всегда могли привезти еще. Сидя на краю кровати, Мэйн нагнулся и открыл дверцу холодильника. Там он нашел несколько бутылок Будвайзера, пищевую соду и охлажденную бутылку Дом Периньон. Он взял холодную банку и выпил половину одним глотком. Он делал так каждое утро. И сразу же головная боль стала проходить. Хотя он и не хотел этого признавать, но настало время снова вернуться к жизни. Он знал, что скоро ему надо быть в студии, но у него не было настроения. К тому же запись его последнего альбома «В одиночестве» завершилась месяц назад. Альбом сейчас заканчивали сводить. Если Мэйну нравилось то, что он слышал, он давал добро, и пластинка выходила в срок. Если нет, приходилось все сводить заново до тех пор, пока ему не начинало нравиться. Так на кой черт он им был нужен? Он тянул время, как только мог, прежде чем, наконец, подняться.
Как и спальня, ванная находилась в полнейшем беспорядке. Разбросанная одежда, крема, мусор, кассеты и полотенца были повсюду. С трудом найдя раковину, он пытался побороть приступ тошноты, но его вырвало. Он вернулся в спальню, не особо ощущая себя живым существом, а скорее роботом в чужой коже. В животе чувствовалась тупая боль, но он к ней привык. Это, как и все другие проблемы со здоровьем, было следствием его нездорового образа жизни. Помимо украшений на Мэйне были только трусы фирмы Джоки. Спотыкаясь, он подошел к комоду, достал сшитые на заказ кожаные штаны и надел их. Он увидел, что в шкафу висело темно-фиолетовое шелковое кимоно, и решил надеть его тоже. В ящике комода нашлась баночка с кокаином. Зачерпнув порошок длинным ногтем правого мизинца, неопрятный музыкант вдохнул восемь доз рок-н-ролльного аспирина. Кимоно приятно холодило его разгоряченное тело. Он подумал, что, может быть, у него поднялась температура, и пришел к выводу, что, скорее всего, так оно и было. Он всегда чувствовал себя уставшим, будто у него постоянно был жар. До того момента, пока он не принимал дозу, конечно. Он допил пиво и швырнул пустую банку туда, где примерно должна была находиться мусорная корзина, уже переполненная мусором. Осматривая себя в полный рост в зеркало, изнуренный затворник не узнавал свое отражение. Конечно, длинные светлые волосы и татуировки выдавали его, но он выглядел таким больным. Краше в гроб кладут. Его, когда-то привлекательное лицо, стало бледным, натянутым и ничего не выражающим. Редкая бородка покрывала его подбородок, а его изумрудные глаза больше не были похожи на драгоценные камни, скорее на дешевые подделки. Ему надо было выпить.
За последние четырнадцать из его двадцати восьми лет, он проводил большую часть времени на дне бутылки. Подростковые пьянки с пивом и вином перешли в водку и ром в ночных клубах, которые в свою очередь привели к неразбавленному виски. Пересекая комнату, он мысленно взмолился своему святому покровителю Джиму Биму, чтобы в баре оказалась выпивка. Вокруг плотных черных занавесок пробивался золотистый свет. Прошлой ночью в гостиной происходили в некотором роде боевые действия. Переполненные пепельницы, разбросанные бутылки, пустые и полупустые пачки сигарет и банки из-под пива занимали все пространство. На нескольких обложках от компакт-дисков застыли остатки кокаина. Мэйн попытался вспомнить, кто был на этой вечеринке, но не смог. Пустая пачка из-под сигарет Кул означала, что один из его главных поставщиков, Джейми Джаз, принес какой-то дури. Ему потребовалось немного времени, чтобы увидеть связь между пустыми пакетиками в спальне и Джейми. Джейми (произносится не иначе, как Джей-мии) был типичным голливудским отбросом, который поставлял кокс, травку, крэк или героин несчастным знаменитостям, пользуясь их уязвимостью. Мэйн пытался найти еще признаки тех, кто тусовался в его доме, но не смог. Он медленно зашел за барную стойку, которая находилась рядом с кухней, и открыл шкаф. Там было несколько разных бутылок. Волна тревоги нахлынула на него. А что если виски не окажется? Мэйн рылся среди бутылок, пока не нашел нужной. Он выдохнул с облегчением, когда отвинтил крышку и мысленно отметил, что надо бы пополнить запасы. Аромат виски был для него, как запах свежемолотого кофе. «За тебя, любовь моя», сказал Мэйн, поднося бутылку к губам.

Как и каждый день, один глоток следовал за другим. После нескольких глотков он почувствовал себя лучше. Он поставил бутылку на стойку и подошел к холодильнику. Если повезет, он напьется еще до начала рабочего дня. Мэйн достал еще один Будвайзер и вернулся в грязную гостиную. В его голове звучало какое-то занудное жужжание. Он не мог понять, было ли это последствием кокаина или просто звуком кондиционера. Если бы он мог вспомнить, какой день был сегодня, то стало бы ясно придет ли горничная. Она могла бы принести выпивки. Музыкант сел на диван, взял телефон и набрал «411».

- Оператор. Город, будьте любезны.

- Лос-Анджелес.

- Я вас слушаю.

- Какой сегодня день? - искренне спросил Мэйн, прикуривая Мальборо.

- Прощу прощения?

- Какой сегодня день?

- Сэр, я оператор.

- Мэм, вы - Информация и я задал вам вопрос, - Мэйн поправил ее, издав хитрый смешок. После небольшой паузы она ответила.

- Сегодня среда, сэр.

- Спасибо, - сказал он и повесил трубку. Горничная сегодня не придет. Не так он хотел начать день. Он допил пиво, докурил сигарету и принял еще кокаина. Через несколько секунд он вспомнил, где хранил большие зеленые мусорные пакеты и начал убирать беспорядок. Передвигаясь по огромному однокомнатному кондоминиуму, он подбирал все, что не было привинчено, и выбрасывал. Бутылки и пустые коробки из-под еды растягивали мешок так, что он был готов порваться. Через десять минут уборки, комната начала принимать первоначальный вид. Помимо этого кондоминиума, ему принадлежал еще один в Манхэттане  и один в Хьюстоне. Он редко заезжал в свое имение в Голливуде или в свой дом в Мауи. Они оба слишком сильно напоминали о ней. Именно в его доме в Голливуде он и Элизабет Эстон провели большую часть их бесценного времени. Когда мысли стали предавать его, все больше возвращаясь к ней, Мэйн инстинктивно подошел к бару и достал бутылку виски. Он мог думать о ней, пока у него было обезболивающее. Со всеми деньгами, славой и успехом, которые он заработал, труднее всего было сберечь такие простые вещи, как дружба и любовь. Он никогда не хотел сделать кому-то больно, особенно самым близким людям, но по какой-то причине именно их он больше всего ранил. Он никогда не был злым, но, живя под микроскопом, когда весь мир внимательно наблюдал за ним, любая оплошность, публичная или личная, неизменно раздувалась и часто перевиралась, как вечерние новости. Личные переживания и неудачи непозволительны для элиты. Он часто тихо страдал, загнанный в ловушку собственной славой, пока ему не захотелось вырваться из клетки. Но клетка была такой огромной, насколько хватало глаз. Каким бы Мэйн не пытался быть, хорошим или плохим, это был он сам. Несмотря на всех докторов, специалистов, психиатров, фанатов и всех в его окружении, он только больше погружался в свой кокон, отдаляясь от внешнего мира все дальше. Он часто задумывался, кем он был на самом деле. Был ли он очередным нарушителем общественного порядка с рождения или подлинным отражением общества? Был ли он феноменом или только оберткой? Был ли он продуктом собственного воображения или очередным кирпичом в стене? Поймет ли он когда-либо свое предназначение?

Он размышлял несчетное количество раз, почему его отношения с Элизабет разрушились. Не будучи ученым, он анализировал ситуации, обдумывал слова, которые следовало бы сказать, и события, которые нужно было бы скрыть. Что касается секса, почему же Элизабет не могла понять, что тот факт, что он иногда бывал в постели с кем-то другим, не означало, что он не любил ее? Секс был как ролевая игра. Он никогда не заставлял ее быть моногамной, но глубоко внутри понимал, что, если бы застал ее с кем-то другим, ему было бы больно. Очень больно. И даже осознавая это, он не мог ограничиться одной женщиной. Он хотел всегда получать свой кусок пирога. Он пытался быть с ней откровенным, но понял, что некоторые вещи стоит держать в секрете. Секс был наркотиком для его эго, ощущением похожим на то, что он чувствовал, выходя на сцену. Разная публика, как разные партнеры, была испытанием и заставляла его работать усерднее, чтобы заслужить овации. Напряжение было его наркотиком. Даже обладая целой империей, деньги не могли купить ему ни любовь, ни счастье, ни спокойствие. Ни Элизабет. Осматривая огромную гостиную, разочарованный музыкант взглянул на этот модный интерьер. Ни одна из этих вещей, помимо нескольких символичных предметов, никогда ничего не значили для Мэйна. Ничего из этого дерьма не было настоящим. Его окружали трофеи, полученные в борьбе, лишенной всякого смысла. И он устал играть в эти игры.

Резкая боль в левом ухе перенесла его в темный коридор, ведущий от сцены в гримерную. В его больной голове вспыхивали воспоминания. Он испытывал еще один побочный эффект рок-н-ролла - больной слух. Глухое жужжание длилось всего несколько секунд, но воспоминания об его последнем выступлении с группой Суисайд Шифт так и не исчезли. По какой-то причине, он не мог вспомнить какой, Элизабет не смогла приехать на последний концерт. Группа была в пути практически четырнадцать месяцев подряд, дала более 285 концертов. Раз в несколько недель Мэйн делал так, чтобы Элизабет приезжала в город, где они выступали, и оставалась на пару дней. Последний концерт каждого тура был важнейшим событием. Суисайд Шифт впервые представляли свою новую программу, и Мэйн хотел разделить эти впечатления с Элизабет. Это был итог бесчисленных преодоленных расстояний и отработанных часов, так что торжество, которое следовало за концертом, было вполне заслуженным. Он несколько раз звонил ей и предлагал билеты на самолет, пытался уговорить ее, но она отказывалась.

Концерт длился более двух часов, более двух часов свирепого электрического сумасшествия. Конечно же, Мэйн принимал большие дозы наркотиков и алкоголя перед и во время выступления (так он делал каждый раз), но в особое воодушевление его привели восторженная толпа флоридских поклонников и осознание того, что впереди его ждет целый месяц отдыха. Каждый раз, когда он играл соло, он пытался усовершенствовать свою партию. Каждый раз, когда он подходил к микрофону, его голос звучал громче от выпитого виски. Для Мэйна это был самый настоящий рок-н-ролл. Четырехтысячная толпа принимала его оглушающими аплодисментами.
После последнего выхода на «бис» наступило время праздновать. Мэйн расслаблялся с двумя горячими цыпочками в своем номере. В ванной комнате он слегка укололся героином. Такая доза не усыпляла его, а только приводила в хорошее расположение духа. Две сексапильные девочки ему бы совсем не повредили. Приложив некоторые усилия, чтобы стащить с себя коричневые замшевые штаны, он присоединился к обнаженным девушкам. Начало торжеству было положено. Наркотики затуманивали его и без того смутные воспоминания, но он помнил, как в номер зашел в стельку пьяный Питер Терранс. Барабанщик группы перепутал комнаты. В веселом расположении духа Мэйн предложил ему девочку. Терранс отказался, сказав, что найдет себе развлечение сам, и ушел. Любовь втроем продолжалась. Через некоторое время в дверь постучали. Подумав, что это Терранс решил все-таки принять предложение, Мэйн крикнул: «Входите!». В дверях стояла Элизабет с небольшой сумкой в руках. Она прилетела из Лос-Анджелеса в Майами, чтобы побыть с ним. Разыгралась очень неприятная сцена. Элизабет ушла в истерике. Это было началом конца их отношений
Мэйн вернулся в настоящее. Его левое колено громко хрустнуло, когда он выпрямил ноги и потянулся к телефону. Он нажал на кнопку. Номер Элизабет все еще не был отключен и Мэйн периодически набирал его, чтобы просто слушать, как звонит ее телефон. В телефоне также были записаны номера его звукозаписывающей компании, его менеджера, трех членов его новой группы, Мэйн Мэнн Групп, и нескольких драгдилеров. У Элизабет трубку никто не поднял и Мэйн нажал на другую кнопку. Его браслеты со звоном ударились друг об друга, и через несколько мгновений на том конце провода ответили.

- Да? – послышался недовольный голос из автомобильного телефона.

- Это я, - сказал Мэйн, вдыхая дозу кокаина.

- Мой любимый клиент, -  голос Джейми был похож на звук,
издаваемый кассовым аппаратом, - Что я могу для тебя сделать?

- Кокаин и героин.

- Без проблем, ты помнишь, что я сделал для тебя вчера вечером, правда?

- Да, - он не помнил.

- Ты мне должен за ту дурь, братишка, - дилер был нужен как раз в тех случаях, когда память изменяла.

- У меня наверняка завалялась тут какая-нибудь мелочь. Если не найду, то дам тебе свою кредитку и ты получишь все, что я должен.

- Договорились. Скоро буду, - Джейми сказал это так, будто делал Мэйну услугу, и повесил трубку.

- Придирок долбанный, - пробормотал Мэйн.

Он прикурил сигарету и достал еще одно пиво. Крышка с хлопком отлетела, и пена поднялась к горлышку. Он довольно посмотрел на бутылку, а затем подошел к затемняющим занавескам и повернул рычажок, впуская яркий солнечный свет в гостиную. «А не пошли бы вы на хрен!», - произнес он громко, щурясь от света, и показал средний палец небу. С его балкона открывался прекрасный вид на Город Ангелов, однако Мэйн чаще оставлял занавески задернутыми, предпочитая не быть частью внешнего мира. В его квартире было безопасно.  У дальней стены в углу стояло классическое фортепьяно фирмы Стайнуэй, повернутое клавишами в сторону гостиной. Мэйн провел много приятных часов за этим инструментом, и даже в те моменты, когда он не играл, фортепьяно радовало его взгляд. Это был аккуратный и изящный инструмент. Рядом с фортепьяно на подставках стояло полдюжины винтажных гитар: Лес Полы, Стратокастеры и Телекастеры. Те гитары, что Мэйн хранил дома, были, ему особенно дороги.
Звонок в дверь отвлек Мэйна от блуждающих мыслей. Он подошел к устройству двусторонней связи и нажал на кнопку, открывающую парадную дверь. Через несколько минут Джейми Джаз вошел в квартиру. Стены украшали десятки золотых и платиновых альбомов. Долгие часы, потраченные на продумывание, написание и запись - такими трудами зарабатывались эти круглые награды. Его песни вырастали из внутренних переживаний, а наиболее лиричные песни, с заметным блюзовым влиянием, часто были связаны с его личными невзгодами. Мэйн больше всего гордился этими песнями и верил, что они могли бы пройти испытание временем. Более быстрые хардроковые песни часто имели либо мало значили для него, либо их смысл лежал на поверхности. К сожалению, награды не приносили радости без Элизабет. Мэйн извинился и вернулся в спальню. За одним из платиновых дисков скрывался сейф. Мэйн снял диск со стены, набрал код и открыл дверцу. Внутри были ювелирные изделия, документы, около четырех тысяч долларов, трубка для курения крэка и заряженный Магнум 357. Мэйн взял несколько стодолларовых купюр и вернулся в гостиную, захлопнув, но не заперев сейф. Джейми сидел на черном кожаном диване, положив ноги на мраморный кофейный столик. Он выглядел небрежно в тренировочных штанах от группы Суисайд Шифт (которые ему подарил Мэйн) и в соответствующей майке. Он взял пиво.

- Сколько я должен в итоге?

- Считаю прошлую ночь? Шесть, -  ответил Джейми, теребя пейджер на поясе.

Мэйн отдал ему шесть купюр, а остальные положил в карман брюк.  По выражению лица музыканта дилер понял, что тот хотел побыть один.

- Позвони, если еще что-нибудь понадобится, - сказал Джейми, выходя из квартиры.

Как только парадная дверь закрылась, мысли Мейна помчались с бешеной скоростью, но его тело отказывалось двигаться. В руках у него была доза, но вместо того, чтобы найти шприц, он вернулся в спальню. Что-то более важное, чем наркотики, привлекло его внимание в настенном сейфе. Он подошел к сейфу и открыл дверь. Внутри лежал фотоальбом с бесценными воспоминаниями. Положив дозу на замусоренную тумбочку, он повалился на кровать и стал пролистывать альбом в кожаном переплете. На фотографиях были запечатлены изображения и чувства такой силы, что ему одновременно стало приятно и захотелось умереть. Элизабет была ему интересна как в интеллектуальном, так и в сексуальном плане. Она заботилась о нем, когда он был болен, что случалось довольно часто. Она освобождала его внутренние переживания, которые он часто пытался скрыть. Ее красота, как душевная, так и телесная, была так нужна ему. Однако даже когда она еще была с ним, он делал все возможное, чтобы потерять ее.

Мэйн перевернул вторую страницу. Он уже и не помнил, сколько раз мастурбировал на это фото. Каждый день, наверное. Это была просто ее фотография, которую он сделал во время их отдыха в Лас-Вегасе. Ветер растрепал ее длинные волосы, а  на лице сияла улыбка. На втором плане виднелся отель Сизаз Пэлас, где они провели большую часть их двухнедельного отдыха. Это было обычное туристическое фото, но ее улыбка заводила его. В ней не было ни капли боли. Мэйн сделал бы что угодно, чтобы еще раз увидеть ее улыбку, такую же, как на фотографии. Он бы сделал все, чтобы снова получить ее губы, ее тело.

Он расстегнул кожаные штаны. Прежде, чем приступить к мастурбации, он потянулся к холодильнику в тумбочке и достал закрытую бутылку шампанского Дом Периньон. Бутылка открылась с громким хлопком, и из горлышка появился дымок, но ни капли не пролилось.

Опустошая бутылку большими глотками, он пролистал фотоальбом, который всегда оказывался слишком коротким, старательно избегая последней страницы. Он редко заглядывал туда. Как и всегда он вернулся ко второй странице. Опустошив бутылку на две трети, он спустил штаны и трусы до колен и вылил остаток шампанского на ладони. Это было частью ритуала. Хорошее шампанское – это то, чем они с Элизабет наслаждались вместе. Он все еще мог поделиться им с ней. Когда он приступил к самоудовлетворению, его мысли были далеко. Во время одного из их последних свиданий она сказала нечто такое, что побудило его написать свою лучшую песню. «Я не могу жить с тобой, но я не могу жить и без тебя», - он слышал ее голос, как будто это произошло только вчера. Слова срывались с пера быстрее, чем он успевал их записывать. Мэйн пришел к выводу, что так он сумел объяснить все то, что произошло между ними. Песня «Без тебя» не была оправданием, она была его видением их истории. Настоящая рок-н-ролльная откровенность была продана в количестве, превышающем три миллиона копий в США, и вышла на вершины рейтингов продаж, а группа Мэйн Мэнн Групп стала главной в мире рока. Мэйн предложил Элизабет половину своего гонорара за песню, потому что без нее никакой песни бы не было. Она вежливо отказалась. Затем начался гастрольный тур. Когда группа приехала в Лос-Анджелес, Мэйну отчаянно хотелось увидеть ее. Неважно, сколько женщин у него было, неважно, что он говорил всем об их отношениях, он бы сделал для нее все, только бы она не исчезла из его жизни навсегда.

Он звонил ей без остановки в течение нескольких дней, оставляя сообщение за сообщением на ее автоответчике. Даже, несмотря на то, что она ни разу не ответила, он оставил ей десять кодов доступа к его банковскому счету. Она так и не появилась.
После концерта Мэйн поклялся, что не совершит одну ошибку дважды. Он быстро принял душ, переоделся в сухую одежду и вышел, стараясь избежать закулисной шумихи. Со своим личным водителем он отправился в квартиру Элизабет. Он позвонил ей из лимузина уже на улице около ее дома. И снова услышал записанное сообщение.

- Элизабет, я знаю… Я надеюсь, что ты тут. Я внизу и, даже если мне придется сломать дверь, чтобы увидеть тебя, я сделаю это. Если ты собираешься вызвать копов, то делай это сейчас… Мне ничего от тебя не надо. Я ничего не заслуживаю… Черт, я даже не знаю, что пытаюсь сказать, только то, что ты все еще мне нужна. Слова не исправят того, что я сделал, черт, прошлое не изменишь… Мне, правда, нужно снова тебя увидеть, - Мэйн тихо проговорил после гудка. Слова эхом отзывались у него в голове, пока он размышлял о том, как можно было бы сказать это лучше. Уже в здании он подумал, что было слишком поздно. Это был один из редких случаев, когда после концерта Мэйн был трезвым. Когда он поднялся на лифте на ее этаж, он услышал знакомую музыку. Чем ближе он подходил к ее двери, тем громче становились звуки. Его мир стал рушиться, когда в коридоре прозвучал громкий выстрел. Он подбежал к ее квартире, наклонился и, не задумываясь ни на секунду, выбил деревянную дверь. Он увидел Элизабет на диване, всю в крови, большая часть содержимого ее головы забрызгала стену за ее спиной. На окровавленном кофейном столике стоял автоответчик, шариковая ручка и несколько скомканных листков бумаги. Мэйн стоял около ее тела, абсолютно уничтоженный. Как это могло случиться? Он всего лишь любил ее. Опустошенный, он осторожно подошел громко играющему магнитофону. Диск с синглом «Без тебя» был запрограммирован на повтор. Мэйн задумался, сколько раз она, должно быть, прослушала эту песню, и выключил проигрыватель. Затем он заметил, что около автоответчика лежала записка.
На листе бумаги с красными пятнами было написано: «Первый с пулей в голове…»

Дрожа и не сдерживая слез, Мэйн закричал изо всех сил. Казалось, кто-то выпустил на свободу дикого зверя. От его пронзительного крика могли разбиться стекла в окнах.  Боль пронзила его пульсирующие виски, и Мэйну казалось, что голова может в любой момент лопнуть. Почему она покончила с собой? От того, что у них ничего не вышло или от того, что он не оставил бы ее в покое? Было ли все дело в песне, одной из тех немногих вещей, которые он создал сам? Неужели это происходило на самом деле? Потом у него появилась другая мысль. Он взял пистолет из ее руки и приставил к виску.

Он собирался присоединиться к ней.

ЩЕЛК.

Пистолет не был заряжен. Элизабет знала, что ей понадобится всего одна пуля.

Мэйн очнулся от этого кошмара и погрузился в другое воспоминание. Он увидел знакомый гостиничный номер в Лас-Вегасе, где они провели свой медовый месяц, и практически почувствовал себя спокойно. Постель была в беспорядке, а Элизабет хитро улыбалась.

- Что ты хочешь сделать?

- Что? – Мэйн удивленно спросил.

Они уже выпили несколько бутылок шампанского и дважды занялись любовью.

- Что ты хочешь сделать? – она тихо повторила, настаивая на ответе.

Мэйн принял ее правила и решил подыграть. Если она позволяла ему решать, чем им заняться дальше, то он, разумеется, воспользуется такой щедростью.

- Ты можешь либо подойти ближе и сказать, что любишь меня, либо сделать мне минет.

Лицо Элизабет светилось радостью. Такие слова, как «любовь», было сложнее всего услышать от Мэйна. Она еще раз улыбнулась, когда начала опускаться к его поясу. Ей не нужно было много времени, чтобы снова пробудить в нем страсть. Через несколько минут, когда Элизабет почувствовала, что он был достаточно возбужден, она посмотрела на своего мужчину и с самым сексуальным видом тихо сказала: «Я люблю тебя».

Мэйн кончил с тихим стоном. Мощная волна заняла его мысли, но он не получил удовольствия от оргазма. Он больше никогда его не получал. Он отбросил фотоальбом и, упав на кровать, уставился в потолок, чувствуя себя скорее мертвым, чем живым. В какое-то мгновение ему показалось, что он слышит отзвуки песни «Без тебя», но это было лишь его воображение. Уставшее тело Мэйна, казалось, лежало так вечность, пока он не сел. Наконец-то наркотики на ночном столике были настоящими. Все, что ему было нужно, лежало на столе. Под будильником был спрятан шприц и почерневшая ложка. Там же стоял полупустой стакан с водой, а рядом валялась зажигалка. В ложке Мэйн смешал нужное количество героина и воды, а затем с помощью зажигалки нагревал донышко ложки, пока смесь не очистилась, потом положил в ложку маленький кусочек хлопковой ткани. Дрожащими руками он добавил немного кокаина. Доза была готова. Будучи знаменитостью, он не мог позволить себе иметь слишком заметные следы на руках. Обычно он кололся в заднюю часть предплечий или в ступни ног. А иногда в шею, но сейчас было не время мешкать. Как профессиональный иглотерапевт, он вставил шприц в выступающую вену на руке.

- Круто, - пробормотал он, рассматривая руку и чувствуя, как наркотик начинает действовать.

Он снова повалился на кровать. В перерывах между наркотиками и эмоциями Мэйн был изнурен. Хорошо, что наркотики притупляли все его переживания. Он содрогался от мощных наркотических волн. Потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что его левая рука прикасалась к чему-то.  Мэйн осторожно повернулся. Фотоальбом был открыт на последней странице. Там было газетное объявление о смерти Элизабет и письмо с соболезнованиями. Слезы, которые он сдерживал до этого дня, потекли по щекам. Его бледное лицо вспыхнуло, когда он почувствовал, что сил больше не осталось. Он тонул в горечи, но не верил в жалость к себе, и от этого становилось только хуже. Он сел, тяжело дыша, и только один вопрос эхом отдавался в его голове. Почему она умерла? Он не находил ответа и резко встал. Почему все было так хреново? Он вернулся в гостиную. Нужно было выпить виски.

Почему?

Он так ее любил.

Почему?

Он предложил ей половину гонорара. Половину. Это была целая финансовая империя, но она отказалась.

Почему?

Он пытался все исправить. Он пытался быть хорошим по меркам общества. Он хотел понять все, что произошло между ними. Он хотел, чтобы она любила его, но как бы он ни старался, он все портил.

Почему?

Он снова хотел быть нормальным, но это было невозможно.

Почему?

Он хотел быть ближе к Элизабет, но она умерла. Это терзало его хрупкую душу, но на секунду прислушавшись к безумной логике, Мэйн пришел к выводу, что его тело тоже нет смысла жалеть.
С диким ревом он разносил вдребезги гостиную, как потерявший терпение хулиган. Кулаками и ногами он колотил беззащитные стены и мебель. Он отвел правую руку назад и от стены отвалился большой кусок штукатурки. Он схватил восточную лампу со стола и швырнул ее через всю комнату. Он со злостью кинул мраморную пепельницу в декоративную пластинку на стене, и они обе разбились. Тяжело дыша, промокнув насквозь от алкогольного пота, он схватил платиновый диск и разбил его, разбросав повсюду осколки. Битое стекло сверкало на полу, как песок на солнце. Сколько бы номеров Мэйн не разносил за время своей карьеры, он никогда не ломал гитары. Это было строжайшим табу до сегодняшнего дня. Он подошел к выстроенным в ряд гитарам, схватил Стратокастер 68-го года за гриф, размахнулся и стал колотить корпус из красного дерева, пока тот не превратился в щепки. С каждой сломанной вещью, Мэйну становилось немного лучше. Он подошел к другому платиновому диску, приготовился и разбил стекло правым кулаком. Кровь полилась из руки, застрахованной на крупную сумму в компании Лондонский Ллойдз.
Впервые за тот день, Мэйн улыбнулся.

Он схватил бутылку Джим Бима из бара и с жадностью начал пить. Жидкое лекарство согревало его вздымающуюся грудь и обезболивало кровоточащую руку, на некоторые раны которой, нужно было бы наложить швы. Он подошел к своей стереосистеме фирмы Фишер и здоровой рукой включил ее. Она была заблокирована на радиостанции классического рока. Это была единственная безопасная радиостанция, так как на ней никогда не ставили песни Мэйна. Группа Мэйн Мэнн была еще слишком новой, слишком модной. На этом радио играли только песни 60х и 70х. Он сразу же узнал песню, которая играла в тот момент. Это была композиция «Мне не нужен врач» группы «Хамбл Пай». Это был грубый рок, похожий на тот, что вдохновил Мэйна стать музыкантом. Потом играли «Оллмэн Бразерз». Мэйн мог вполне понять, каково это находиться на месте для порки, о котором пелось в песне.

Во время рекламы он сходил на кухню за еще одним пивом. По радио говорилось о сети музыкальных магазинов с самыми низкими ценами в Лос-Анджелесе. В качестве музыкального сопровождения для рекламы пустили «Без тебя».

Его глаза защипали, но слез не было, так как Мэйн понял, что где бы он ни был, нельзя спрятаться от самого себя. Как будто выполняя свою работу, он подошел к проигрывателю, взялся за приемник и дернул обеими руками. Потребовалось несколько сильных рывков, прежде чем погасли лампочки. Держа в руке приемник, Мэйн спотыкаясь пошел назад, разрывая провода и ломая одну из больших колонок фирмы Боуз. Обезумев и задыхаясь, Мэйн подошел к огромной раздвижной двери, ведущей на балкон. Он случайно уронил высокотехнологичный приемник и повернул щеколду, запирающую тяжелую дверь. Свежий воздух наполнил его легкие. Прохладный ветерок, казалось, придавал Мэйну сил, когда тот вышел на балкон и посмотрел вниз. Его черный Бентли сверкал на парковке прямо под ним. Мэйн поднял приемник, вытянул его за перила балкона и прицелился к машине. Несколько секунд поразмыслив, правильно ли он держит руку, Мэйн разжал пальцы. Стекла разлетелись во все стороны, когда приемник ударился о лобовое стекло машины и провалился внутрь. Мэйн вернулся за пивом, от которого его отвлекли, и дернул дверцу холодильника со всей силы. Она открылась с грохотом и несколько продуктов полетели на пол. Дверца болталась на одной петле. Мэйн взял пиво, отпил половину и, как накачанный бейсболист швырнул банку в свою коллекцию гитар, едва промазав по своей любимой: винтажному Лес Полу Санберст 57-го года. Он схватил еще одну банку из испорченного холодильника, и его взгляд вернулся к гитарам.

Его гитары были как приемные дети, он любил каждую из них по-своему.

Некоторые гитары хранили определенные воспоминания, но каждая из них могла творить магию. Это была та способность, которую Мэйн уважал и которой больше всего восхищался в этих гитарах до сегодняшнего дня. Теперь, как бы он не любил какую-либо гитару, какой бы ценной она не была, он хотел чувствовать только боль. Боль возвращала его к реальности. Делала его ближе к Элизабет. Он дарил миру музыку, очень хорошую музыку и просил в ответ малого. Немного пространства для творчества, несколько ударов судьбы, но как насчет душевного спокойствия? Вместо этого у него было материальных благ больше, чем он мог бы когда-либо использовать, денег больше, чем он мог бы сосчитать, и совершенно ничего из того, за что стоило бы бороться. Совсем недавно он бы дрался насмерть за все это. Теперь, когда у него было все, он хотел все это отдать. Вид сверху был не таким живописным, как он представлял. То, что он считал своим творческим самовыражением, продавалось звукозаписывающими компаниями за деньги. Он быстро расстался с иллюзиями относительно этой системы, но что еще он мог делать? Без музыкальной индустрии он не смог бы делиться своей музыкой. Как бы усердно ему не пытались объяснить это, для него ноты никогда не приравнялись бы к долларовым знакам. Он делал музыку, потому что с раннего детства искренне любил рок-н-ролл. Это были настоящие люди, его люди, для которых он писал музыку, когда перестал писать для себя. Тогда почему он не мог спать по ночам?
Он пристально посмотрел на ответ.

Мэйн собирался уничтожить свои гитары. Если бы не эти гитары, никаких проблем бы не было. Он решил оставить Санберст 57-го года напоследок. Он жадно глотнул пива и убрал его от своего жадного рта. Будвайзер стекал по его подбородку. Когда банка почти опустела, он раздавил ее и пнул как футбольный мяч. В ярости он схватил гитару Лес Пол Блэк Бьюти и подарил ей быструю, но жестокую смерть о стену. Мэйн поднял редкую модель Телекастера над головой и ударил ее о кофейный столик, разбив и то и другое.  Затем он поднял еще один Лес Пол и, размахивая им как бейсбольной битой, разбил лампу и несколько других предметов, пока не отломился гриф.

- Дерьмо, дешевое дерьмо, - ворчал он.

Он услышал какой-то стук. Это что же, в его голове играл ударник? Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это один из соседей стучал в стену.

- Что, громковато для вас, а? – закричал Мэйн в сторону стука. Стучать не перестали.

- Вы меня выводите, козлы!

Тук-тук-тук-тук-тук.

- Черт возьми, я вас предупреждаю! – сказал он.

Тук-тук-тук-тук-тук.

Мэйн вошел в спальню и приблизился к ночному столику. Он взял кокаин, насыпал большой холмик на тыльную сторону здоровой руки и вдохнул. После этого он слизал остаток с кулака, и его зубы и десны онемели. На столе лежала пачка Мальборо. Он взял сигарету и закурил. Сделал глубокую затяжку и прислушался к тому, что творилось вокруг. Пепельница была переполнена окурками, поэтому он положил сигарету на стол. Мэйн старался избежать конфликта, но ублюдок сосед не успокаивался. Мэйн подошел в сейфу, вытащил 357 Магнум фирмы «Смит энд Вессон» и вышел из спальни.

- Ну что, говнюк, хочешь поиграть в игру?

Тук-тук-тук-тук-тук.

Бах-бах-бах!

Он сделал три выстрела в уже и без того дырявую стену. Стук немедленно прекратился. Мэйн снова улыбнулся. Он прицелился в один из платиновых дисков на другой стене и разнес сверкающий круг на осколки. Он прицелился в телевизор и отправил его на тот свет. Оставалась одна пуля. Он держал посеребренный пистолет с благоговейным трепетом. Он мог легко отправиться к Элизабет, всего-то и надо один раз нажать на спусковой крючок. Идея ему понравилась. Может быть, в следующей жизни ему все удастся сделать правильно. Закрыв глаза, он медленно поднял пистолет. Спусковой крючок дразнил его окровавленный палец. Дуло приятно холодило висок. Подготавливая себя, он снова открыл глаза. Перед ним, словно посмеиваясь, стояли еще два Лес Пола. В его жизни был момент, когда эти воплощения музыки были святыми. Верность и годы практики были трудом во имя любви. Гитары были его страстью, его самовыражением и его путем из неизвестности. Но все изменилось из-за одной песни. Теперь эти гитары напоминали о том, что Мэйн уже никогда не очистится.

- Могу я хотя бы умереть достойно? – вопрошал он, когда ярость стала снова его охватывать.

Он не мог даже покончить с собой без музыкального сопровождения. Трясущейся рукой он ударил одну из гитар. Деревянные обломки разлетелись во все стороны. Он проделал большую дыру в гитаре, а потом отошел, чтобы посмотреть на свою работу. Гитара была окончательно сломана, но этого было недостаточно. Он поднял обломки и кинул их в стеклянную дверь. Мэйн подошел в краю балкона. Внизу небольшая толпа собралась вокруг разбитого шикарного автомобиля.

- Кто-нибудь хочет автограф? – спросил он, выбрасывая разломанную гитару.

- Погодите, погодите, у меня есть еще один подарок! – заорал он и вбежал в спальню.

Его тяжелые шаги стряхнули сигарету, которую он забыл на ночном столике. Она тлела на густом ковре. Мэйн порылся в сейфе, выгреб охапку стодолларовых купюр и выбежал назад на балкон, прежде чем его зрители могли бы разойтись.

- Не говорите, что я вам ничего не дал, - сказал он и пустил деньги по воздуху.

Несколько осторожных зрителей отступили, но как только стало понятно, что это было конфетти из банкнот, они ринулись вперед. Мэйн помахал небольшой толпе рукой и вернулся в квартиру.
Оставалась одна гитара.

Он посмотрел на прекрасные цвета Лес Пола 57-го года. Его правильно называли «Солнечным лучом». Красные, оранжевые и желтые оттенки сливались на деревянном корпусе. На этой гитаре были золотые узоры и позолоченные звукосниматели. Из всех гитар Санберст нравился Мэйну больше всего. У него была еще пара дюжин в кладовке, но эта гитара была первой вещью, которую он купил после того, как Суисайд Шифт подписали контракт. Этой гитарой он наградил себя за то, что «все-таки добился этого». Именно на этой гитаре он написал музыку к «Без тебя». Он подошел к ней с осторожностью и уважением и осторожно поднял ее. Он сел на пол. Успокоившись, он был рад, что не разбил эту гитару. Его правая рука сильно болела, но он хотел поиграть. Кровь капала с руки и стекала по корпусу гитары. Мэйн увлеченно смотрел на это. Какую бы дозу он не принял, его пальцы никогда предавали его, а эта гитара всегда отвечала на его зов. Он начал наигрывать что-то, напоминающее Хендрикса, и вдруг резко остановился. Что-то потрясло его в последнем аккорде, и он не мог продолжать. Этот аккорд смутно напомнил Мэйну проигрыш в «Без тебя». Глубоко вдохнув, он частично вернул себе спокойствие. Мультимиллионеры, как Мэйн Мэнн, не должны плакать. Они выше слез, или, по крайней мере, общество хочет в это верить. Мэйн Мэнн был лишь копией Стивена Мейнарда, талантливым малым, который умел быстро перебирать пальцами по струнам. Он начал наигрывать одну из своих любимых мелодий, песню «Не верю ни слову» группы Фин Лизи. Несмотря на то, что гитара не была подключена, Мэйн слышал ее очень хорошо. Он сыграл последнюю ноту и задумался. Раньше он любил ощущать инструмент в своих руках. Он любил заставлять струны оживать. Он любил просто держать эту гитару. Тут ему пришла мучительная мысль о том, что он также любил обнимать Элизабет. Он быстро поднялся и отбросил гитару. Она приземлилась с громким звоном.
Он невыразительно взглянул на гитару и подумал об Элизабет. Они обе дали ему столько счастья, но он никогда не мог правильно выразить свою благодарность. Он никогда не говорил Элизабет о своих чувствах, никогда не говорил, как он любит ее, а когда он это сделал, его песня дала понять, что лучше бы он молчал. По крайней мере, она все еще была бы жива. Но песня была написана искренне, и он хотел сыграть для нее. Даже если ее физического тела больше не было, он все еще мог спеть для ее души в раю. Он хотел начать играть, но побоялся прикоснуться к гитаре.
Вдруг Мэйн увидел выход. Он схватил почти пустую бутылку виски и допил остаток. Бутылка тихо выскользнула из его руки. Очень пьяный и сильно под кайфом он шатаясь подошел к пианино. Огонь от сигареты, тлеющей на ковре в спальне, добрался до пухового одеяла. Одеяло вспыхнуло, и пламя быстро распространилось по комнате. Разбросанная одежда загоралась и скоро вся спальня была в огне.

Всего несколько часов назад о жизни Мэйна, неважно насколько он был несчастен, большинство людей могли только мечтать. Все это было иллюзией, он был частью рок-н-ролльной элиты, своеобразным героем. Сейчас он стал самим собой, и ничто его не волновало. Он чувствовал шипы, врезающиеся в его сердце, и впервые за долгое время снова ощутил себя человеком. Он притуплял свои чувства наркотиками. Он вредил своему здоровью и личностному росту, погрязнув в пороках.  Он ослепил себя, потому что боялся осознать, что его целью и его даром было умение быть честным с собой. И единственными моментами, когда он понимал эту глубокую истину, были те, когда он играл музыку. Он тихо нажимал на клавиши, и из-под его пальцев текла мелодия. Его рука сильно болела, но он не останавливался. Он решил сыграть для Элизабет и всех остальных ангелов. С каждой нотой, каждым аккордом, с каждым новым звуком его внутренняя боль немного утихала. С каждой нотой он сливался с музыкой.

Сильно вспотев, Мэйн почувствовал сзади какое-то шевеление. Он старался игнорировать его, насколько это было возможно. Наконец, он обернулся и увидел огромные языки пламени, вздымающиеся из его спальни. Сначала он подумал, что это галлюцинация, но огонь был обжигающе реален и к тому же двигался в его сторону. Его любимая гитара уже догорала. Он хотел спасти ее, но не мог. Он решил не прерывать музыку. Элизабет слушала. Каждый раз, когда он нажимал на клавиши Стайнуэя, на них отражалось алое сияние. Он не обращал внимания на маленькие красные капли, стекающие по его длинным пальцам. Израненные вены выступали на его руках, по лицу бежал пот. В жизни он хотел только лишь играть свою музыку и сейчас он именно это и делал. На какой-то момент он почувствовал, что демоны покинули его. Он собрал волю в кулак и стал петь «Без тебя» своим обычным грубым голосом.  Густой ковер быстро превратил комнату в пылающий ад, когда огромная стена пламени выросла вокруг пианино. Ему никогда не было настолько наплевать. Пока огонь поглощал квартиру, Мейн ни разу не закричал и ни разу не сфальшивил.