Много лет у нас батюшка служит. Родом он псковский, по говору чувствуется. Добрый такой, как дедушка родной. Возле него чувствуешь себя дитём, любимым дитём.
Нет сил у старенького всех исповедовать, и тогда он общую исповедь проводит так, что сам плачет. Все грехи припомнит, и слёзы стекают седою его бородою...
И мне вспоминаются мои, уже забытые прегрешения, и начинает щипать в носу, и невозможно удержаться...
Под епитрахиль подходим с мокрыми от пролитых слёз лицами. А батюшка всех по именам помнит и отпускает грехи наши горькие.
Подходишь ко кресту, а он конфетку даёт, как чаду малому, или просфору, и что-то скажет доброе, ободряющее, или спросит о родных.
Как увидела его, так сразу полюбила. И все так. Все к нему тянутся. Народу много, порой трудно войти в придел, стоишь в притворе и потихонечку, по шажочку, протискиваешься внутрь. Перекреститься можно ещё, а вот поклон уже не получается. Стоишь, и чувствуешь, что в лоне Божием пребываешь, тесноту перестаёшь ощущать.
А батюшка говорит:
Господи, научи меня творити волю Твою!
И душою за ним повторяешь. Он так это говорит, что ощущаешь всем сердцем потребность творить волю Божию, узнать её, доверять ей, смириться перед нею. И тут же, словно читая мои мысли, батюшка продолжает:
Смирение — когда человек видит свои недостатки. Когда не ищет у других, а ищет свои собственные, и постепенно они открываются ему. Если научиться хоть одну заповедь исполнять, то и другие исполнятся, при условии всегда быть с Богом и сердцем, и душой.
И думается:
Господи, вот я тут, перед Тобой, и выйду из храма, и всё равно с Тобой... Когда выходишь, и говорить не хочется, только молча радуешься Его присутствию.
И продолжают звучать в памяти слова батюшки:
Где кончается духовная любовь, там кончается и жизнь...
Ленок говорит мне:
Это с виду только добренький твой батюшка. Знаю я его доброту! Да он в другом каком-то веке живёт. За пустяк мне епитимью назначил — поклоны класть. А где ж мне их класть, - спрашиваю, когда я в Москву еду сессию сдавать, в общежитии жить буду? Что я стану при всех поклоны бить? Да со смеху полягут! А он мне говорит:
Ничего, деточка, ты в кухню пойди, или ещё куда, сама найдёшь где, но исполняй.
Вот его доброта какая.
Я слушаю и улыбаюсь. Тепло мне от этого Леночкиного ропота, потому что я батюшку представляю. Вижу, как он это говорит, как ропщет Ленок, а он её любит той необъяснимой, Христовой любовью, о которой трудно рассказать.
Да, не из этого он века, не из этого, мчащегося на скоростях времени. Он уже в том самом будущем веке духом парит. А ты и не чувствуешь, как он тебе тропку проложил любовью своею, молитвою святою, как он спасения твоего ищет. А ты козою упираешься, не хочешь ступить ни шагу.
А понимала бы ты, какой лёгкою платою спасена будешь, так кланялась бы с радостью, ведь спина-то ещё гнётся, легко ещё по тропке этой пройти, да когда такая любящая рука тебя придерживает, чтоб не сбилась...
Это я думаю так, а ЛенОчку говорю только, что батюшка любя ей упражнение простецкое дал, что бы помнила там,в Москве, не забывала нас.
Дурные мы, дурные в обидах своих и гордости, слепые от суетных желаний. Время ускользает, грехи забываются, а мы всё рассыпаем золотой песочек дней, когда можем ещё чего-то достичь, что-то исправить, вымолить...
А батюшка нам говорит:
Непрестанно молитесь всюду: в дороге, в машине, какую бы работу ни делали — Господи, благослови! Постоянно помните о Боге, сердцем молитесь. На всяком месте Господь, и где бы ни были — молитесь. Проснулись: - Слава Тебе, Господи!
Кто-то скажет, что это какое-то манипулирование сознанием. А я знаю, что молитва настолько прозрачна, что не заслоняет нужных мыслей, не мешает делам. Господь не насилует воли человека, не мешает никогда, Он любит, и всегда готов услышать.
Господи, укрепи нашего батюшку, даруй ему сил! Ему тяжело, годы берут своё, но он выходит перед службой на амвон в уголочек, к перильцам, и от кого-то записочку возьмёт, кого-то выслушает, кому-то скажет нужное слово...
Мы часто озадачены: что обо мне подумают? Обо мне! А помнишь,Ленок, батюшка говорил:
Когда начинаешь считать себя величиной — это первое наше падение.
Батюшка наш шестнадцать приходов сменил, куда только ни посылали, и везде люди, люди... И никогда не дал он себе подумать, что устал, отмахнуться от чьей-то просьбы, вопроса, от беды чьей-то. Он говорит:
Если я не захочу услышать кого-то, то и меня Бог не услышит. Потому что я Богом поставлен сюда для того, чтобы услышать каждого, кто хочет быть услышанным.