(Ставлю сюда эту ссылку, чтобы те, кому охота, могли бы посмотреть и фрагменты французской рукописи, и ещё одну картинку с текстом... http://samlib.ru/z/zinaida_a_k/lenormand.shtml)
23 июня выдалось особенно жарким. Распахнула окно спальни — устремилась наружу. В комнату потянулись запахи навоза и цветущей воды, перемешанные с ароматами пробуждённых птицами садов и ранней выпечки.
Наслаждалась, сравнивая, как пахнут раскалённые камни, отдающие принятое за день тепло, и те, которым нечего предложить ночи. И купалась в истекающей тьме любимого города.
Звёздная дрожь предвкушения. Вернулась к столу — и, дописав последнюю строчку, сломала перо. Её шёлковая шаль, расшитая по краям белоснежными колючими цветами и мягким чёрным жемчугом — последний подарок Жозефин — соскользнула со спины створками перламутра. Пусть ещё немного поспит.
— Дел!
Свеча на столе, мигнув под её загоревшимся взглядом, золотым языком пронзает пересохшие балки. Обернулась... снова позвал во сне — каждый миг жаждет — и не ощутив прикосновения, нетерпеливый, вскочил, словно воин, хватившийся своего меча.
— Ты знаешь, а мне уже надоело тебя душить и вытаскивать из горящего дома
— Правда?
— И хотя я пока не успел придумать ничего принципиально нового, но кое-какие идеи всё же есть
От улыбок в сокровенной глубине плавится вечность. Всё замирает, огонь покорно сворачивает молитвенные лепестки, стекая по стенам — и гигантской рыжей кошкой, обметавшись хвостом, клубится вдали. Пальцы и губы, соскальзывая по шёлку желания, смыкаются, поглощая лунный свет и насыщаясь солнцем.
***
— Сударь-сударь... И не спрашивайте, ничего не скажу... — Жанетт, прижав к лицу передник, старается сдержать рыдания.
То и дело за дверью слышатся шаги, рокот, всхлипы... кто-то пытается прорваться. Но очередной смельчак, едва словив на себе усталый и одновременно устрашающий взгляд жандарма, молниеносно втягивается назад, нередко забывая при этом уши.
— Ну, хорошо, мадам Леру. Я буду говорить, а вы просто кивайте мне, так было или не так.
— Ой, да, сударь, так..., всё так... всё-всё так, так... Бее-едная мадам, её так все любии-или... уж как любии-ли-и... так люби-или...
— Да, погодите, — жандарм тянется к своему насквозь уже влажному клетчатому платку, но передумав, украдкой выуживает салфетку из-под мутно-зеленоватого в золотых звёздах графина мурановского стекла. — А что тут пролито?
— Где, сударь? — Жанетт, наконец, отрывает зарёванное лицо от юбки и придирчиво следит за веснушчатой волосатой рукой жандарма Туше. — Я всё протёрла и всё перемыла.
— А вот это вы зря, мадам Леру. Глядишь, могло бы и заваляться что-нибудь полезное для следствия.
— Как же зря, — Жанетт снова уткнулась в юбку. — Мадам любии-ила, чтобы чисто, чтобы всё блестело.
На столе и в самом деле поблёскивает янтарная жидкость.
— Странно, — жандарм Туше, забыв про утянутую им свеженакрахмаленную салфетку, вытер лицо своим мокрым платком. — А что в графине?
— Вода, должно быть, сударь.
Жандарм плеснул себе из графина в поданный Жанетт стакан и выпил.
— Хм, а ваша хозяйка знала толк в хорошем коньяке.
— Мадам во всём знала толк, сударь. Хоть кого спросите — весь город к ней бегал. И каждому, каждому всё-всё говорила: когда женится, когда дети родятся, когда, где и какой смертью помирать... И всё у всех так и выходило, как было сказано. И про себя, главное, всё знала, бедняжка. Да я вам уже, сударь, всё-всё...
Жандарм Туше долил стакан до половины, понюхал, погрел в потных ладонях.
— Так говорите, что неизвестный в маске залез в окно. И кто это сможет подтвердить?
— А кто скажете, тот и подтвердит, сударь, — оживилась Жанетт в предчувствии скорого освобождения. — И булочник, у него окна напротив, три раза уже забегал, и жена Иова...
— Кого?! — жандарм икнул и, поискав в кармане клетчатый платок, достал спрятанную туда салфетку.
— Ну, не того самого, конечно, сударь, не того самого...
— Аа, понятно. А дальше?
— Ну, что там дальше...
— Это я вас спрашиваю, что там дальше, мадам Леру!
— Н-не знаю. Я же сама ничего не видела, сударь, спала я.
— И хорошо ли спали? — жандарм Туше, будучи холост, давно присматривал себе шуструю чувствительную особу, чистоплотную и невзыскательную.
— Ой! — Жанетт попробовала было увернуться, но жандарм Туше не мог не попробовать на ощупь свой выбор.
— Девица?
— Ээ, да вроде того, сударь. Вы уж простите, да как я могу такое про госпожу...
— А я про вас спрашиваю, мадам Леру.
— Тогда девица, — твёрдо заявила Жанетт. — Хотя и вдовею больше двадцати лет.
— Это ж как так? — озадаченный жандарм похолодел.
Долил остатки из графина и приготовился слушать, смахнув каплю со щеки.
— А так, — про себя Жанетт могла бесконечно — и говорить, и плакать. — Сосватали меня и отдали за покойника Леру, когда ещё император наш на острове своём доживал последний годочек... А сразу после свадьбы подрался Леру со своим братом. А после выпили братья крепко — и снова подрались. А уж кто там кого первый — то неведомо. Короче, не пришёл мой Леру в первую нашу ночь. Да и брат его, сказать по чести, тоже. Мадам говорила, судьба. Знать, обоих судьба и порешила.
— И что... с тех пор... ни-ни?
— Почему ни-ни — я живая женщина, сударь.
— Аа, понимаю.
— А вот и не надо, не понимаете, сударь. Как хозяйка в сердце моё заглянула, сразу мне всё и выдала: Совсем истомишься — придёт. Сначала во снах. А после и во плоти.
— И что приходил?
— А вы как сами думаете, сударь?
— Я думаю, к вам и мёртвый прибежит.
— Ой, сударь...
— Кстати, про мёртвых, — жандарм Туше помнил свои обязанности. — Что всё-таки случилось?
— А то и случилось, что мадам больно уж доверчива была...
— Как же! Сами говорили, что знала, когда точно, кем и как будет убита.
— Знала, потому и окно оставила открытым...
— ... и на помощь не кричала.
— Кричала что-то, но не сильно громко, наверное. Булочник слышал и жена Иова. Готовы оба...
— Ну, хорошо, понял. А теперь покажите, наконец, труп вашей хозяйки. Ну, не плачьте, только не плачьте.
— А нету. Не уберегли-иии...
— Где тело? Мадам Леру, это — не шутки. Куда вы дели тело вашей госпожи? Пожара не было, убийца что — исчез вместе с трупом?!. Гроб вижу, а тела в нём — ну, совершенно никакого!
— Так я с вашего позволения, сударь, и закрою крышку-то... От греха подальше, чтоб завтра горожан не смущать понапрасну. Уже толпы под окнами скорбеть явились, цветов нанесли... Ничего нам от неё не осталось, сударь. Я крепко спала ночью и не слышала её. А когда прибежала утром, на полу лежала вот эта маска. На столе — бумаги мадам, сломанное перо, графин, свеча и ключ.
— Ну, бумаги-то не в счёт — не документы, а не понять что, письма, фантазии, пустое... С графином я уже полностью разобрался, а жаль... А ключ... Вы когда-либо видели сей ключ, мадам Леру?
— Видела, сударь. Он — серебряный, на длинной цепочке. Госпожа носила его под одеждой на талии. И называла как-то красиво — лунный, что ли... Нет, не так, вспомнила — Ключ к Луне. Но что это значило, она не говорила.
— Осмотрите всё внимательно, мадам Леру, ничего не пропало?
— Да, нет, сударь. Всё на месте. А погодите, точно! Пропала шаль хозяйки.
— А подайте-ка теперь мне булочника и жену Моисея.
— Иова?
— Ну, да. Только поскорее!
Жанетт упорхнула за дверь, подняв кружевное облако юбок. Слегка осоловевший от жары и аромата жасмина Туше, несколько раз тяжко вздохнул и затеял было подремать, но в комнату уже вбежали мадам Леру, в переднике которой прыгала горячая сдоба, булочник и та, кого, по всей видимости, называли женой Иова.
В несколько минут на столе появилась бутыль превосходного вина, тарелка с фруктами, а кусочками булки Жанетт кормила жандарма Туше из своих маленьких ласковых ручек. Выяснилось, что булочник и его помощник, когда ставили тесто на утро, своими глазами видели, как этой ночью в комнату мадам через открытое окно проник мужчина. Они не стали поднимать тревогу, потому как поначалу подумали, что неизвестный — сердечный друг мадам.
— Одна-ааако, — жандарм аж поперхнулся. — Однако, ваша мадам ещё та штучка была, мир её душе. Девица! — Туше украдкой прикусил мизинчик Жанетт. — И при том к ней мужчины на виду всего города...
— Сударь, так вы ещё не знаете?
— А что я должен ещё знать?
Жандарм, наконец, осознавая всю бессмысленность попыток сосредоточиться, сфокусировал взгляд на жене Иова, которая казалась слишком хрупкой и печальной на его вкус.
— Мадам было за семьдесят. А потому никто и не считал нужным ээ... особенно рьяно печься о её целомудрии. Хотя это она всем сообщала, что ей было за семьдесят, но ещё мой прапрадед рассказывал моему прадеду, как к некой прекрасной даме, которой Господь доверил недамскую мудрость, раз в семьсот лет...
— Всё! Довольно!! — жандарм Туше подскочил, опрокинув стул, на котором сидел. Но мадам Леру из рук по-прежнему не выпускал. Жанетт и сама была не прочь оставаться в его объятии. — С меня хватит. Хороните кого хотите, когда хотите и где хотите. Я закрываю дело об убийстве вашей хозяйки, кто бы она ни была.
***
— Не видел мой серебряный ключ? На длинной жемчужной цепочке? Ищу его целую вечность. Ну, пожалуйста, ну, не молчи же... любимый
— Я просто забыл его на столе... лет сто шестьдесят семь назад
— Ты смеешься надо мной
— Ну, разве что совсем немного
— И как же мне вернуть его обратно?
— А зачем?
— Но я не вижу нашего будущего и совсем не помню своего прошлого
— Но что-то ты всё-таки ощущаешь и предчувствуешь
— Только одно.
— И я безмерно этому рад.
_______________________________________________________
Фрагмент рукописи: "единственное, чего я никак не могу уловить..."