1 часть.
Если пристальней посмотреть на мир, в котором живут наши дети, можно прийти в тихий ужас. Все сложилось постепенно, и нам не приходит в голову осознание той ненормальности, в какой оказались мы, и самое главное, дети.
С некоторых пор воля и зона поменялись местами. Не пойманные уголовники чувствуют себя в безопасности, а все остальные живут в страхе. Мы живем за железными дверями и замками, за решетками на окнах, при сигнализации и охране и при всем том понимаем, что если уголовник захочет заполучить наше имущество или жизнь, очень мало того, что может ему помешать.
Но мы, взрослые, повторяю, постепенно дошли до жизни такой. А дети оказались в ней сразу, как только пришли в этот мир. Почти не встретишь детей в общественном транспорте, в метро, гуляющих без присмотра на улице. И с каждым годом ужесточаются требования безопасности.
Хорошо тому ребенку, у кого большая семья, она хотя бы на первое время может заменить ему весь мир. Если в семье несколько детей, если в наличии бабушки, дедушки, тети, дяди, папа, мама, и они сосуществуют мирно, то это как-то смягчает ситуацию. Но таких семей крайне мало. Любая ячейка общества стремится к самостоятельности, а самостоятельность, чаще всего, предполагает отдельное проживание и бездетность или одного наследника.
Таким образом, одиночество – самый первый спутник ребенка, независимо от степени его вещественного обеспечения. При той занятости родителей на работе и при нежелании, в массовом порядке, дедушек и бабушек заниматься внуками, при явно обнаруживающейся тенденции заменять душевное тепло предметами комфорта и созданием условий быта ребенка, которые принято считать престижными, при всем при этом ребенок, независимо от того, захотим ли мы это заметить, очень одинок. Он предоставлен самому себе, что очень трудно выносить и взрослому человеку. Это как в одиночной камере, пусть она и наполнена красивостями и вкусностями. Еще, зачастую, под наблюдением чужого человека, перед которым поставлена задача воспитания.
«Дети – наше все», мы для них, как думается нам, живем и работаем. Стараемся не столько для себя, сколько для будущего наших детей. Это во все времена было так. Но, помните, как росли мы с вами? В деревне ли, в городе, - большей частью на улице мы играли со сверстниками. Там складывались межличностные отношения, там формировался характер. Там не всегда было безопасно, это точно, но там была свобода. Пусть в пределах одного двора, но ты мог увидеть голубое небо над головой и зеленую траву под ногами, стоило только захотеть.
Ты мог побороться со сверстником и почувствовать, кто из вас сильнее. Ты мог стараться понравиться, если тебе этого хотелось, или, наоборот, ты мог кого-то не принимать, не любить. Можно быть героем в игре и гордиться этим, вспоминая, всю жизнь. Если ты начинал говорить и все тебя слушали, это дорогого стоит. Там становилось понятным, что такое - справедливость, товарищество, дружба, взаимовыручка. Что такое трусость, предательство, подлость.
Мир был большой, умещаясь в одном дворе. Говорят, что сейчас свободны только бомжи. Грустно. Ребенок может объехать весь мир, но при том оказываться в одних и тех же условиях. Меняются картинки и развлечения, а качество жизни то же самое. Нет того, что называется «сопротивлением материала», ощущения жизни.
Наряженные дети выходят показать свою куклу, какой нет ни у кого, но не играют ею, не умеют. Взрослые наряжают своих животных, собачек, кошечек, и наряжаются сами в надежде, что все упадут от восхищения или зависти. Даже если и упадут, тебе-то что за радость от их падения? Это все - самоутверждение, вещь полезная и нужная, но не такая она все заменяющая, как хотелось бы думать.
Потому так много детей с равнодушным взглядом, они, как старички, все повидавшие, ничему не удивляющиеся, при том удивительно невежественные. И невежество их лежит в эмоциональной сфере. Они могут быть понимающими, как ступить и как слово молвить. Они могут с младых ногтей, что называется, знать, чего хотят от жизни, у них могут быть планы и перспективы, но это ничего не меняет. Это не заменяет свободы.
В Кодексе законов византийского императора Юстиниана, увидевшем свет в 529 году н.э. записано, что дети более не считаются собственностью родителей. Именно Кодекс считается главным вкладом Юстиниана в историю. Конечно, там было много чего другого. Но, не правда ли, по прошествии стольких веков, как-то неожиданно по-новому звучит закон?
Обратите внимание, какое количество замечаний, одергиваний, приказаний дается ребенку в единицу времени. Выдержал бы это взрослый? А если бы и выдержал, то был бы счастлив?
Из семьи такое отношение выплескивается на общество. Вот одно из вполне сформировавшихся представлений о нынешних взаимоотношениях, - опубликованная в журнале «Семья и школа» реплика: «Считаю, что родители, как потребители услуги по обучению ребенка, имеют полное право требовать от учителей и от школы оказывать услугу по обучению так, как им (родителям – потребителям) кажется правильным». (СиШ, 3.2008).
Ясно, что в такой школе ни один нормальный учитель работать не сможет, вот разве что лакей, у которого получится уловить, что на данный момент родителям – потребителям «кажется правильным».
Сплошь и рядом порхающие выражения, типа «мой собственный сын» (дочь), приводят, в конечном счете, не только к осознанию ответственности за ребенка, к осознанию родительского долга, но и к убежденности, что если уж я столько даю своему чаду, то оно мое по определению, в полной моей власти. Так над ребенком повисает еще одна несвобода. Еще один «колпак Мюллера». Когда право на свои собственные ошибки узурпируется полностью.
Конечно, не обязательно каждому наживать собственный опыт только методом проб и ошибок, кое-чему можно научиться и у старших. «Учись, мой сын, наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни». (А.С.Пушкин «Борис Годунов»)
Для того и есть, собственно, опыт, чтобы им делиться. И задача родителей подготовить детей к будущей жизни. Но разве мы ее знаем, будущую жизнь? Мы можем готовить детей к жизни, которая была или к той, которая сейчас, а какою будет жизнь будущая, того мы знать не можем. Как писала А.А.Ахматова в 1957 году: "В сущности никто не знает, в какую эпоху он живёт. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне первой европейской войны и Октябрьской революции".
Глубокое и давнее убеждение, что материальное обеспечение есть условие хорошей жизни человека, тоже не панацея. Сама по себе свобода ставит жесткий вопрос: от чего свобода? И еще более суровый вопрос: для чего она?
Жить в обществе и быть свободным от него, как известно, нельзя. Свободы искать бессмысленно. Так что же достойно поиска? Может быть, счастье? «На свете счастья нет, а есть покой и воля», как сказал поэт. Кто знает, из чего счастье складывается? То, что может быть счастьем для одного, вовсе не является таковым для другого. «Статистики нет никакой для субъективного блаженства отдельных лиц; никто не знает, при каком правлении люди живут приятнее». (К.Н.Леонтьев «Византизм и славянство»).
Все мудрецы всех времен и народов думали о том, как жить и каким быть, но ничего не придумали. Нет общего секрета счастья! И даже искусство называют горчайшим из утешений. А все-таки есть приятные моменты, когда человек о чем-то догадался, когда у него получилось то, чего он хотел. «Зачем ищу так славы я? Известно, в славе нет блаженства. Но хочет все душа моя во всем дойти до совершенства» (М.Ю.Лермонтов) Исполнять свое назначение, угадав его, - вот достоинство жизни. Стремление к совершенству. А остальное – так относительно, что в любое время может подвергнуться пересмотру.
Калокагатия – идеал классической античности, соответствующий ее представлениям о совершенном, идеальном человеке. «Прекрасный (calos) и хороший (agathos) античный человек должен был соединять в себе физическую красоту безупречного тела и внутреннее, нравственное благородство, что достигалось упражнениями, образованием и воспитанием с малых лет. Была такая идеология.
Вообще без четко обозначенной идеологии люди не жили. Разве что в странах-химерах (по определению Л.Н.Гумилева), которые возникали ниоткуда и уходили никуда. Когда говорились, что сейчас, де, всякая идеология отменена, то это тоже была вот такая идеология, которая характерна для времени разброда и шатания устоев. В наше время, например, звучал призыв к отказу от идеологии. Что это, как не деморализация общества? Уже позднее были призывы к созданию национальной идеи. Общество не отозвалось. Есть страны, где национальная идея связана с религией, там тоже не все благополучно.
Так что же следует из вышесказанного? А то и следует, что все так происходит, как должно тому быть. Жизнь не сложнее стала и не проще, она не лучше, и не хуже, чем была. Она просто другая и, в то же самое время, продолжается та же. Чем раньше получится осознать ее особенности и избавиться от иллюзий, тем лучше.
Наши дети, при всем том, что оказались в других условиях, не таких, в каких росли мы, живут не лучше нас и не хуже, а по-другому. Свое детство мы склонны идеализировать, потому что детство вообще хорошее время человека, его трудно испортить.
Бывали времена и труднее нынешнего, хотя всякое сравнение хромает, как говорится. Но то, что будет так стремительно девальвироваться самое ценное – информация, это трудно было себе представить. В стремительном потоке скрывается нужное знание и невольно обретается лишнее. И невозможно отделить одно от другого. Все и сразу невозможно воспринять, а поток занимает целиком и полностью сознание, не научившееся отличать нужное от не нужного.
Это как водопад, который несет, конечно, в определенном русле, но страшен именно своим падением. Жизнь, какая была, имела русло. Это мог быть ручеек, река – бурная горная или равнинная спокойная, но была возможность у несущегося в ее потоке – видеть берега. Водопад не дает такой привилегии. Он ужасает своей произвольностью и произволом, когда начинаешь сознавать беспомощность, когда не чуешь берегов.
«Нельзя объять необъятное», - говаривал Козьма Прутков, придуманный для того, чтобы открывать глаза на банальности. И ладно бы просто обилие информации было в наличии. Она еще изменилась качественно. Она сознательно дозируется демагогами и при этом искажается умышленно. События, связанные с войной в Южной Осетии, показали это очень наглядно. Они так же явили миру всю степень «свободы» зарубежных СМИ.
Известно, что влияние достигается завоеванием, подкупом и - важнейший фактор нашего времени – УМЕНИЕМ УВЛЕЧЬ ЗА СОБОЙ. Этот важнейший способ еще недостаточно осмыслен обществом.
Последние слова Василия Макаровича Шукшина, сказанные им Георгию Буркову, были о том, что он, наконец, понял, кто – герой нашего времени. На вопрос Буркова, кто? Шукшин ответил: ДЕМАГОГ. И чем пристальнее всматриваешься и вдумываешься, тем больше убеждаешься в правоте провидца.
Идут информационные войны, все больше внедряется манипулирование людьми, кодирование сознания, поведения, отрабатываются пси-технологии. Особенно подвергнуто разрушению коллективное сознание, недооценивать значение которого для народов и этносов жизненно опасно.
Идентификация, осознание себя во времени и пространстве – необходимое условие существования личности. Это обстоятельство сплошь и рядом интенсивно размывается. Вот, например, реклама под рубрикой «Полезный выбор» - приглашает в виртуальную реальность: «Приставки нового (седьмого!) поколения погружают игроков в параллельный мир, начисто лишая ощущения времени и пространства. Но это далеко не единственное их достоинство» (Газета АиФ № 36(1453) 2008г).
То, что реклама - двигатель торговли, а не воспитатель и не радетель о пользе потребителя – это понятно: одна из примет нашего времени, когда пропагандируются средства крайне опасные для человека. Алкоголизм, наркотики и прочие «радости» в этом ряду уже не будут стоять, когда можно, сев за компьютер, «начисто лишиться ощущения времени и пространства». Всегда ли есть возможность и, главное, желание вернуться в реальность? Достаточно ли средств компенсации, так сказать, чтобы получилось избежать зависимости?
В освоении высоких технологий особенно важно водительство, а его нет. Казалось бы – свобода! Но при том – очень велика подверженность влиянию, какому только вздумается обозначиться Индивидуализм и навязанные стереотипы не лучшего порядка - губительны для общества в целом и для индивидуума, в частности.
Как же создать, что называется, оазис, где можно было бы достойно жить, не несясь в мутном потоке и уцелеть, избежав падения? Как не подвергнуться нежелательному влиянию? Какие сейчас есть возможности выбора? А вот смотрите на жизнь наших детей и делайте выводы. Это как в капле воды отражается мир, так в жизни наших детей отражается вся наша жизнь. И не только жизнь настоящая, но и будущая.
Стоит обратить внимание и на старательно не замечаемое обстоятельство: насколько трагично восприятие мира детьми и подростками. Ужасающе трагично! «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть, я ищу свободы и покоя…» (М.Ю.Лермонтов) - эти строки поражали современников пессимизмом. Такое отношение к жизни не было массовым. Сейчас это банальность. И не только прошлого не жаль, но и в будущем не предвидится ничего оптимистичного.
Сказать, что общество больно – ничего не сказать. Больной может и выздороветь, наконец. А вот нарушенный ход жизни и искаженный смысл ее понятий – это серьезнее. Когда спросили писателя Астафьева, что же делать? Он, человек труднейшей судьбы, ответил однозначно: «Молиться и детей воспитывать». Предложите еще что-нибудь.
2 часть.
А если воспитывать детей – то это как? Бросить работу и сидеть с ребенком? Если с маленьким, то – обязательно. Когда подрастет – исходя из возможностей. Думается, и своим примером можно воспитывать, чтобы чадо видело, как трудно и не просто все дается в жизни. Но пример учит только тому, что ничему не учит. Кроме сознания в человеке заложен огромный пласт подсознания. Если нет педагогического таланта, например, надо ли вообще заниматься воспитанием? Ведь нет закономерностей в этом деле. Как говорит житейский опыт, что выросло, то выросло, - так чаще всего бывает. Но ведь и отказываться от воспитания нельзя! Где есть ресурсы и резервы? Что могло бы помочь, и кто мог бы помочь?
Сейчас общеизвестно, насколько родной язык искажается и изменяется в сторону упрощения и примитивности. Вульгарный – «простой», так переводится слово. Что касается речи, пословица «простота – хуже воровства» в этом случае абсолютно верна.
Вот сейчас в школе обратили внимание на то, что без развитого воображения ребенку сложно учиться. Разрабатываются специальные программы и в дошкольных учреждениях, и в школах для развития образности в творчестве детей. А для ее разрушения в школьном образовании столько сделано, что трудно себе представить, что что-то можно еще поправить. Так далеко проблема уходит в прошлое.
Приведу, как пример, цитату из статьи Я.П.Полонского «Школьные годы», написанную в 1890 году, в которой он сожалеет о замене звуковым методом (то есть по непосредственному звуковому значению букв: а, б, в и т.д.) старинного метода обучения чтению – по славянским названиям букв (то есть: аз, буки, веди и т. д.). Замена эта произошла приблизительно с середины 19 века. Произошло некоторое упрощение грамматических форм письма (реформа Я.К.Грота). Вопрос, поднятый Полонским, несмотря на чисто поэтическую мотивировку сожаления (утрата образности), представлял интерес для читателей такого серьезного педагогического журнала, каким была «Русская школа». Небезынтересен он и сейчас.
«Старинное название букв, ныне всеми забытое, может быть, имело в себе некоторую силу действовать на воображение. Сужу по себе, и, может быть, ошибаюсь. Для меня, шестилетнего ребенка, каждая буква была чем-то живым, выхваченным из жизни. Стоять «Фертом» (ф) значило стоять подбоченившись. Поставить на странице большой «Херъ» (х) значило ее похерить. Чтобы был «Покой» (п), надо сверху накрыться; а иногда «Покой» (п) казался мне чем-то вроде ворот или дверки с перекладинкой наверху, тогда как «Нашъ» (н) был перегорожен по самой серединке, чтобы к нашим никто пройти не мог. Современная звуковая метода тем хороша, что действует на ум, каждое слово разлагает на гласные и согласные и указывает на их разницу в произношении. А, б, в, г… гораздо проще и, так сказать, рациональнее, чем Аз, Буки, Веди… но современная метода уже ни одною лишнею поговоркой не уснастит русской народной речи. «Это еще Буки», «Он Мыслете пишет», «Ижица – розга близится» и т. п. Если б Пушкин не учился так же, как я, ему и в голову не могло бы прийти сравнение виселицы с Глаголем. ( Полонский говорит о стихотворении Пушкина «Альфонс садится на коня…») «Кругом пустыня, дичь и голь,
А впереди торчит глаголь,
И на глаголе том два тела висят».
А в моем «Кузнечике»: Знал он «Твердо» (т) «Слово» (с) и не верил в «Буки» (б) прямо вытекает из старинного произношения русских букв, и всякий русский поймет эту фразу, даже не подозревая, что это каламбур».
Думаю, что сейчас уже далеко не всякий русский поймет эту фразу-каламбур, как и не ощутит невосполнимости потери. Полонский делает такой вывод: «Но всему свое время, и там, где старое преподавание не сумело отстоять себя, не следует к нему возвращаться, а там, где оно еще крепко держится, не следует порицать его». Да и что еще можно сказать? Что имеем - не храним, но и потерявши не плачем.
Язык дело живое, постоянно меняющееся, обновляющееся. Какая жизнь, такой язык. Не приходит же в голову нам сожалеть о том, что в послереволюционное время из образования убрали греческий язык, а с ним Гомера и мифологию, в которой мудрость человечества отражена. Что убрали древнееврейский язык – и библейские сюжеты. Что убрали латынь, а с нею Рим с его героями, мудрецами и правом.
Еще Пушкин писал: «Латынь из моды вышла ныне…» В советское время она вышла не только из моды, но и из образования, за исключением медицинских учреждений и специальных филологических. А сколько в русском языке осталось слов из этих старых языков! И советскую школу в постперестроечное время отодвинули, пересмотрели программы, а она была одной из лучших в мире. Хотя те же стихи Тютчева «Люблю грозу в начале мая» сокращали, не печатая в учебниках последнего четверостишья:
«Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила».
Сокращались стихи, чтобы «не парились» школьники узнавать, кто такая Геба и что это за орел. Все проще, все вульгарнее.
3 часть.
Так, где же резервы? В чем и кто может помочь школе? Сейчас процессы, в ней происходящие, настолько регламентированы и заорганизованы, что трудно представить, как может войти туда хоть лезвием ножа, как говорится, самое здравое предложение.
Можно предложить, например, для работы в школе привлекать писателей, артистов, художников, людей творческих профессий. Люди это, в большинстве своем, образованные и много знающие. В современном мире они, по разным причинам, мало востребованы и потому имеют время и, возможно, желание быть наставниками детей и подростков.
Могли бы в школе работать инженеры, например, летчики, военные. Сейчас быть преподавателями в школе или в ВУЗе они не могут, потому что, как начинающие педагоги, будут получать чрезвычайно низкую зарплату. Зарплату начислят, не принимая во внимание квалификацию, общий и профессиональный стаж работы, признается только стаж педагогический.
Нет категории, нет тарификации педагогической и т.д., будь ты хоть семи пядей во лбу и имей стаж работы 30 лет, зарплата будет, как у начинающего, если вообще возможен прием на работу.
А вот если бы ввести в систему образования такие уроки, где состоявшиеся в профессии люди, могли бы научить детей любить искусство, творчество, приобщиться к профессии технической.
Есть основание предполагать, что инженер, не выходя из рамок той же программы, материал по физике, например, изложит более доходчиво, чем учитель, который все знает чисто теоретически. Конечно, у актера больше шансов увлечь детей уроками литературы. Военный лучше знает, какие навыки нужны для тренировки выносливости и так далее.
Известна проблема школы – женский преподавательский состав. И семей таких много, где, в основном, женщины. Привлечение педагогов-мужчин к работе в школе могло бы решать многие проблемы психологического плана. Если бы найти такие возможности! Но, с одной стороны, школьное расписание и без того перегружено.
С другой стороны, если посмотреть, чему может научить не востребованный в своей профессии специалист? Той же самой профессии, которая не дает куска хлеба? Приди в школу хоть гений со звездой во лбу, он не нужен там. Вот и учат учителя ровно так, как могут, а остальным, действительно что-то знающим и умеющим, в школу хода нет.
Было бы большим преувеличением сказать, что если специалист не востребован в своем деле, то ничему хорошему и полезному он не может научить. Вовсе это не так! Просто так сложилось у нас в стране, что невостребованным может оказаться любой. В то же время, понятно: в школе может работать не всякий, а только тот, у кого есть к этому способности. Но только ли в пединституте эти способности могут проявиться? Сколько педагогов по профессии, но не по призванию?
Если бы проводилась правильная внутренняя политика в государстве, не было бы столько не востребованных людей. А в школе сейчас остро не хватает педагогов, знающих больше, чем вузовская программа и умеющих увлечь ребят, повести за собой.
Сейчас же под рассуждениями об обязательном профессионализме скрывается огромная проблема - снижения уровня этого самого профессионализма, несмотря на огромное количество всяких и всяческих дополнительных переподготовок. А, скорее всего, именно наличие переподготовок и создает ощущение нестабильности и хаоса.
Для настоящего овладения профессией требуется много лет, много знаний и, самое главное, постоянное их пополнение, закрепление навыков. Вот представьте себе, что инструменты симфонического оркестра раздали бы тем, кто очень недолго учился музыке. Даже под руководством гениального дирижера вряд ли такие музыканты будут играть хорошо на самых прекрасных инструментах. А то, чему учат на краткосрочных курсах, это не профанация, не начетничество?
Как сказано в Большой Медицинской энциклопедии, «указанием на шизофрению могут служить не только вялость, апатия, нарастающая замкнутость, но и резкое, наступившее после приступа, изменение образа жизни, исчезновение прежних интересов, привязанностей и устремлений, а иногда и новая профессиональная ориентация». (БМЭ, стр.426). У нас же какой-то зуд переучиваться и менять профессию, а также стремление получить как можно больше специальностей. Количество же, как известно, не всегда переходит в качество. Так может, это не бум, а болезнь?
И еще интересный факт, касающийся симптомов шизофрении: оказывается, что при этой болезни интеллект не страдает, страдает способность им пользоваться. То, что у нас в стране не используется интеллектуальный ресурс, может быть, это не только проблема самих интеллектуалов? Ведь у них способностей достаточно, не достает возможностей. Может, действительно, болезнь общества? Так ее надо лечить. Конечно, это сопоставление не сравниваемых категорий.
Помнится, долго и старательно убеждали, что вот будет достаточное количество юристов и образуется у нас правовое государство. Будет достаточно экономистов, получит развитие экономика. Призыв был услышан, стало очень модно учиться этим профессиям. Сейчас, как известно, переизбыток юристов и экономистов. И что? Ничего положительного, в общем, не происходит. Может быть, стоит не экспериментировать до полного тупика, а использовать имеющиеся возможности?
Проблемы образования и проблемы языка - это производное от состояния дел в стране.
Как спасать язык? Лучше задавать вопросы о том, как спасать носителя языка – народ. Вот если его спасти получится, то и с языком будет все в порядке.