Так уж выходит, что о чём бы я не начинал рассказывать, я возвращаюсь ко времени, которое принято называть, "девяностые". Объяснение простое, для всех кто родился в "семидесятые", в силу решающего возраста (от многообещающих двадцати, до разочаровавших тридцати лет), это первый осмысленный, самостоятельный, серьёзный и одновременно, ещё "безбашенный" отрезок жизни. К тому же вышло так, что кроме меня и моих сверстников, по этому тесту по социологии, экзаменовалось всё население новой, себя ещё не обретенной заново России. Колошматило и трясло, всех и каждого, и российскую авиацию не меньше остальных. Единый монолит "Аэрофлот", рассыпался на великое множество авиакомпаний. Границы открыли, и граждане, протухшие в консервированной, советской изоляции, со скоростью напуганных тараканов стали разбегаться по земному шару. Массовая эмиграция, вот база и начало, международных воздушных линий, немосковских, провинциальных авиакомпаний. Чартеры, позже регулярные рейсы, "битком" уходили в одну сторону. Из Сибири, сотни тысяч "русских" немцев, целыми деревнями перебирались в Германию. Во Франкфурте и Ганновере, открывались представительства сибирской авиакомпании. Внутри компании, среди пилотов и проводов, развернулась крысиная возня, за кусок валютного пирога. Мы ведь всё - таки, страна и общество азиатского толка, поэтому в подобных раскладах, на первый план выступает, клановая идентичность, родственные связи. "Бай", хозяин, хан, барин, вершит суд, отбирает самых преданных, покорных, льстивых, зависимых. Те же, кто не может похвастать своей близостью к элите, могут рассчитывать на снисхождение, за оказание услуг и покорное обслуживание властидержателей. Может кому-то кажется, что со временем, структура общества и правила игры изменились, святой "наивняк"!
Короче, служба бортпроводников, в начале 90-х, разделилась, на опричнину (во главе с начальником, и сытых от валюты и открывающихся возможностей, отборных проводов) и всех остальных. Я, вполне заслуженно, оказался на периферии этой пирамиды счастья, там, где свой налёт, вписывали в лётные книжки, проводники, летающие над бескрайней российской земщиной. Всё дело в том, что кроме отсутствия обязательного в таких делах "блата", на работе, я просто "отбывал номер", всё самое важное, находилось вне службы, далеко от авиакомпании и аэропорта. Непосредственные мои руководители, принимали это, за мою ограниченность и инфантильность, начальники высшего толка, вообще прибывали в параллельных мирах меркантильного мироустройства. Помню, такой вопиющий, в глазах руководства случай. Я, о чём-то разговариваю с зам.нач. службы, и она, отправляет меня к нач.службы, для уточнения каких-то деталей моей проблемы, и называет босса по имени-отчеству. И вот, когда она понимает, что я уже вторую минуту, стою перед ней и соображаю, о ком это она говорит, она "взрывается": "Ты что, даже не знаешь, как зовут, твоего руководителя!!!". "Да нет же, знаю, конечно", вру я не краснея. Но, про себя думаю, в то же время: " Зачем мне её имя, да ещё с отчеством, я открытку поздравительную ей не собираюсь подписывать". И вот поэтому, когда мне пришла в голову сумасбродная идея о том, что я вполне созрел для того что бы увидеть своими глазами старушку Европу. Я отправился на центральный проспект Новосибирска и купил, очень популярный в те годы способ покорения старого континента, автобусный тур.
Москва ква-ква.
Это был десятидневный вояж, начинавшийся из серой, осенней Москвы, поездом до Бреста и дальше, исключительно на "басе" и строго на Запад. Сначала Варшава, потом через всю Германию до Берлина, далее Франция, Люксембург, Бельгия, капельку Голландии и обратно, до Бреста, ночным автобаном, с остановкой в Кёльне. Расписывая все радости моего будущего путешествия, меня предупредили, что получением моей Шенгенской визы, будут заниматься уже в столице, сотрудники головной фирмы. Для этого, мне назначили встречу (по-моему, на станции метро Октябрьская), утром, в день отъезда. Уже и не помню почему, я вылетел в Москву, на день раньше, сдаётся мне, что-то заставило меня поторопиться и совершенно, как оказалось, не напрасно. В Московском офисе, я окончательно удовлетворил, все свои самые нехорошие предчувствия. То-то они удивились, узнав, что должны завтра где-то со мной встретиться и (ещё чего!) отправиться в посольство, и торчать там, что бы видите ли мне паспорт штампанули. Туроператоры московской пробы, и смеялись и плакали, правда, не прогнали "крепостного" провинциала, сказали, ну раз сам пришёл, сам своей судьбой и занимайся. И это лучше и честнее, должен был я признаться язвительным московским хохотушкам, чем сходить с ума, бегая по станции метро, в поисках того, кто никогда не придёт, и не собирался приходить и знать тебя не знает. Вот это, настоящий идиотизм!
Территория Франции.
На следующее утро, я стоял в живой очереди, у проходной Французской дипломатической миссии. Не знаю, как сейчас, а тогда, это был старинный московский особняк, громадиной нависающей над улицей. Визовый отдел, располагался во внутреннем дворе, в современной пристройке. В десять утра, я уже сдал паспорт, и внимательно вслушивался в фамилии, которые ужасно безбожно коверкая (что вполне простительно, для изнеженного французского) выкрикивали, из крошечного окошечка, сотрудники посольства. Французы забаррикадировались за стеклянными витражами и до повторения тех, кто не понял или не расслышал, не опускались. В контакт с варварами, вступал только один несчастный, принимая и выдавая документы. Четыре часа, я был само внимание, прислушиваясь к мурлыканью француза из окошка. Зал ожидания, переполненный ещё утром, опустел. Несколько раз, pardon, sorry, я подступался к амбразуре, из которой выплёвывали красные корочки. Француз, то делал вид, что очень занят то, что вообще не понимает, что от него требуется, а где-то без десяти два, просто отмахнулся от меня бутербродом с сыром. Что не видишь варвар, у меня ланч, как вы все достали! Я посмотрел на пустой зал, на медленно ползающих сотрудников за стеклом. Мой брестский поезд уходил в 14.45, паспорта, словно и не было. У входа в зал, сжимая в руках, толстенькие пачки с документами, давили друг друга, выбирая выгодную диспозицию, как я понимаю, толпа жаждущих попасть в Европу, явно не на десять дней, мои сограждане. Времени для размышлений, поисков вариантов, обдумывания ситуации, не осталось. Я вытащил руки из карманов и схватился за голову. Пора было задуматься над тем, как пережить этот облом, объяснить себе самому, что, чёрт возьми, вся эта идея с Европой, с самого начала была полной бредятиной. Из моего кармана выпала монетка, механически я поднял её, и медленно, обречённо пошёл по залу, и совсем не замечая, зачем и почему, проходя мимо недоступной "прозрачной Франции", стал стучать по стеклу ребром монеты. Люди по ту сторону вздрогнули, повернулись в мою сторону. Я мешал им проглатывать салями и круасаны. Кто-то пролил кофе на манжет, кто-то выдавил соус на юбку. Есть!!! Хорош лопать! Стёкла задрожали, моя монетка, встала им костью в горле. Потом пять минут, мы орали друг на друга. Я, от отчаяния и злобы и от ощущения возможности, что всё ещё можно исправить. Они, наверное, от того, что я орал на них, то есть, как со мной ещё говорить. Чудом не раздавленный на выходе, с паспортом в зубах, я за полчаса долетел до Белорусского вокзала и за пять минут до отхода поезда, курил у вагона, не чувствуя дыма своих сигарет. И потом ещё одну и ещё, пока состав не тронулся, в сторону белорусской границы.
Восток-Запад.
Всю вторую половину дня, ночь и до раннего утра, как и положено, в мужской, купейной компании, пили водку, закусывая пирожками. Мои собутыльники, это трое автобусотуристов и быстропьянеющий, по понятным причинам, гражданин Чада. Уже после первой поллитровки, он расшумелся и распоясался, не-поафрикански. Мы с большим трудом успокоили слабенького иностранца, извиняясь перед проводницей. Дескать, водка напиток тяжёлый, и для неподготовленных чужеземцев, порою, убойный. Русские же хлопнули ещё по чуть-чуть и уснули. Одним из моих соседей, был моим попутчиком по автобусному туру. Десять ближайших дней, нам предстояло делить один ряд кресел, один номер гостиницы, короче любоваться рожами друг друга, несмотря на настроение и желание общаться. Его фамилия, мне запомнилась надолго, Нетчипоренко, и это, я скажу, было ещё то- чудо. Уже в поезде, он начал канючить, что никуда ехать ему не хочется. Из его рассказов выходило, как будто против его воли, почти насильно, собрали и выпихнули бедолагу, в это не нужное для него путешествие. Мистер Нетчипоренко, маленький, рыжеволосенький, с не снимаемой гримасой скуки на лице, говорил мало, в основном грустно помалкивал, а всё что он говорил, было пресным нытьём. Эмоции, были ему не интересны. Вообще оживлённым, разговорчивым, способным на действия и поступки, я увидел его единственный раз, и произошло это, на второй день нашего знакомства. На границе Белоруссии и Польши.
О, наша граница! О, наша таможня! О, эти садисты в мундирах, с лицами уставших палачей! Сначала, наш автобус, шесть часов держали в очереди. Ни начала, ни конца, очередь не имела. Она и существовала, лишь в воображение пограничников. После бестолкового, утомительного ожидания, офицер дал команду, и нас впустили в зал таможенного контроля. Вот здесь-то, с "моим" Нетчипоренко случилась истерика.
"Дима, что делать?! Помоги я попадусь ох, зачем я поехал, зачем, зачем?!". Его трясло от страха и напряжения, когда делая одновременно десятки хаотичных движений, он выворачивал карманы своей куртки и вытряхивал из сумки своё шмотьё. Отовсюду выпадали, туго скрученные долларовые рулончики. Тут же, он запихивал их себе в трусы, рукава, носки. Такой же зелёный, как и заначки, запрятанные в самых укромных местах одежды контрабандиста Нетчипоренко, ни живой ни мёртвый, он просочился на польскую территорию. " Откуда бобла у тебя столько?", спросил я его, когда мягкий, как ватное чучело, уселся Нетчипоренко рядом со мной в автобусе.
"Да я это, в газовой компании работаю", прошептал он.
"Спекулируешь собака, за счёт наших природных ресурсов?", неудачно попытался взбодрить я "живой" трупик моего компаньона. Но запах опасности уже иссяк, Нетчипоренко, как артист выдохся и замолчал до самой Варшавы.
Polska!
Старая Варшава потрясающая но, во-первых, остановка была очень короткой. Два часа на обзорную, достаточно скомканную экскурсию, здесь костёл, там костёл, горячая сосиска с кофе и адью. А во-вторых, я много раз до этого бывал в Львове, очень мною любимом, и что-то особо нового, увы, в польской столице не увидел. Так вот пару часов отдыха и как положено в автобусной жизни, в дорогу, вперёд. Первая ночёвка, в местечке Шведска, в небольшом отеле, рядом с немецкой границей.
Наша группа у стойки ресепшен, получаем ключи от номеров. Выдаёт их, согласно списку, наш гид Света. Строгая, очень серьёзная, молоденькая девушка. Меня, она с самого начала пути, открыто игнорирует, всячески не замечает и держится подчёркнуто холодно. Когда я подхожу к ней, чтобы получить мой ключ, она поднимает на меня свои удивлённые глаза и какое-то время, мы просто смотрим, друг на друга и молчим. И вдруг, она "выдаёт": "Что вам нужно!? Что вы хотите от меня?". Вот это да! "Ничего, кроме моих ключей, пожалуй", отвечаю. С нескрываемым призрением, мне выдаётся мой ключ. Бедная девчонка, после подобных выходок понимаешь как, наверное, больно обожглась она, на таких "одиноких" туристах, вроде меня.
Утром Адам меняет Сбишека. Это наши водители, поляки. В имени Адам, ударение на первой гласной, что не привычно для русского слуха. Оба, отличные водилы, да и мужики, что надо. Всегда улыбаются, всегда всё ОК, дружелюбные симпатяги, хозяева нашего дома на колёсах. Всю дорогу мы угощаем друг друга сигаретами, кофе, минералкой.
По сравнением с нашей пыточной, немецкая граница, праздник какой-то. В автобус заходит офицер, проверяет у каждого паспорт, улыбается, прощается и исчезает. Въезжаем в Германию, у шлагбаума Сбишек кивает в сторону стоящего на обочине автобуса. Он окружён немецкими пограничниками, выглядят они, явно встревоженными и растерянными. На бортах у автобуса, синими буквами, на белом фоне крупно, почему-то на английском, написано страшное "Chernoble". Трудно с таким адресом, попасть в пугливую Германию. А мы мчимся по гладкому автобану на Берлин. Уже к вечеру, мы в его пригороде. Ещё немного и мы выслушиваем, следующий план действий. Собственно план у каждого свой, но в час ночи, наш автобус от Берлинского зоопарка, не дожидаясь опоздавших, покидает этот город.
Немцы в городе, ну в основном.
Первый визит в Берлине в банк, в отдел обмена валют. В те ветхозаветные времена евро, не была единой европейской монетой. В Польше, Германии, Франции, "ходили" собственные гроши, марки и франки. Пока я ожидал своей очереди, наблюдаю в окне напротив, как потерянный, никому не нужный, всеми брошенный, стоит бедолага Нетчипоренко, обтекаемый потоками толпы. Мне стало жаль горемыку. Обретя "дойчьмарки", я вышел на воздух и подошёл к сироте.
" Ну что, пойдём, старина, Берлин скучал без нас, пошли, обрадуем его!".
Долго направления искать не стали, повернули на ближайшею улицу. Это оказался квартал Cannabis streets. Магазины, лавочки, торговые ряды, для любителей "пыхнуть". Что Нетчипоренко, я не поверил своим глазам. Трубки, бульбуляторы, кальяны, мундштуки, портсигары, кисеты. Сотни шкафов и полок, на которых горы всевозможнейших приспособлений для курения ганджи. И кроме этого, флаги, футболки, джинсы, шарфы, значки с конопляными листьями в полный рост, или гигантскими дымящимися "косяками". Обычные разноцветные, перемешаны с полосатыми "растаманскими" темами. В памяти остался один святотатский сюжет на майке, где Иисус, распят на кресте "косяками". Вот такой, была первая улица в Европе, где оказались, я и Нетчипоренко. Спрашиваю у одного из продавцов: "А что, купить то самое, что забивают в эти трубочки, у вас можно?". Тот мило улыбается, но отрицательно качает головой. Покупаю несколько значков, с эмблемой расширяющей сознание травкой. Приобрести что-нибудь, типа: "I smoking marihuana every day, and I like it! ", не решился. Разве мог я предположить, что через десять лет, даже где-нибудь в далёкой сибирской деревушке, на ещё бестолковых головках дошколят, можно будет увидеть, не будёновки со звездой, как в моём детстве, а бейсболки с вышитыми, почти натуральными конопляными листьями. А что, мамаша купила сынуле, что бы солнце темечко не напекало.
Не смотря на вызывающею вакханалию свободы вокруг нас, Нетчипоренко плетётся за мной, ничему не удивляясь. Его пустые глаза скользят по витринам, он видит только одежду и непонятные предметы, они не вызывают у него интереса. Как не поражают его Бранденбургские ворота, может и в правду уже выглядящие просто и даже обыденно. Я не сразу узнал их. Они были больше похожи, на незамысловатые, прямоугольные, вертикальные арки, сквозь центральные проносились автомобили, через боковые, плотным строем, катились велосипедисты. Да, но ведь совсем недавно, эта была глухая, железная дверь, между двух миров. Это сейчас всё мирно, по-домашнему. Мой отец, вначале 80-ых, был в ГДР, и я помню те его чёрно-белые снимки Рейхстага и Бранденбургских ворот. Серый, унылый, пугающий фон, пустая площадь, люди в военной форме, закрытые наглухо шлагбаумы, за которыми вражеский Западный Берлин, Запад.
Я прохожу ворота несколько раз туда и обратно. Соединяю стороны света, скрепляю время, объединяю Германию, дурачусь короче.
Урожай 1995 года.
Недалеко от Рейхстага, уговариваю Нетчипоренко зайти в кафе. Заказываем кофе, булочки, потом я зову официанта и прошу принести бутылку вина. Выбираю в меню, немецкое, трёхлетней давности, полусладкое. "Вэйтер" в белой рубашке, при бабочке (и поверх, длинный до носок ботинок, чёрный фартук) лихо открывает бутылку, бросает пробку в бокал, наливает немного вина и замирает в ожидании. "Сволочь!", думаю я, "Что за выпендрёшь, пробку сам потом достанешь? Нормально можно было, принести бутылку, открыть, поставить и уйти?". Но это всё монолог внутренний, внешне я как бракованный сомелье, немного пошмыгал носом в бокале, чуть пригубил, чуть подумал, приподнял брови, распознавая послевкусие, и закончил дегустацию лаконичным, одобрительным: "Fine". Официант забрал бокал с пробкой и удалился, Нетчипоренко закончил ковыряться в носу. Вино и в правду было прекрасным.
Потом, долго и радостно, хотя совершенно бесцельно, мотались по городу. Слушали уличных музыкантов, бросая в футляры от инструментов мелочь. Жевали на ходу сосиски, с кетчупом и горчицей (мы купили их прямо на улице, продавщица, пожилая немка, по-английски не понимала и всё спрашивала что-то по-немецки, услышав в ответ русскую речь, громко стала кричать, во все стороны: "Катюша! Катюша!"). "Вот смотри Андрюха, как крепко в подкорке засела у немцев наша реактивная установка, так накрыло, что не отпускает!", пытался я разбудить, летаргического Нетчипоренко.
В полночь, разыскав наш автобус, я затащил ленивца в пиццерию. Перекусить, попить пиво, перед дальней дорогой. Огромную, с грибами, с сыром, с колбасами разных сортов пиццу, на круглой деревянной подставке, принесла на наш стол, сама хозяйка заведения. Пицца была такая сытная и необъятная, что мы смогли осилить только половину, и только из уважения к радушной хозяйке. Увидев, что мы засобирались, она нешуточно опечалилась и так как по-английски не знала ни слова, мы могли лишь по жестам и мимики догадываться, о чём она говорила. Может быть: "Как, это было не вкусно? Ребята, вам не понравилось? Боже, Боже мой!".
В полвторого, дождавшись, как обычно не пунктуальных русских, которые всегда и всюду опаздывают, Адам взял курс на Париж. Я отыскал в плеере радио, где регги и блюз, сменяя друг друга, поют колыбельные, и уснул где-то далеко от Берлина.
Стартуя с 17-ой линии.
Отель "Найшенл", на шестнадцатой линии, на улице святого Давида, рядом со станцией ля Шопель (Башня) метрополитена, вот наш адресок в Париже. Только двадцать минут по приезду, столько нам дали, что бы сполоснуть лицо и руки от дорожной пыли, и бросить вещи в номере. В холле отеля, нас ждала наш новый гид Елена. Невысокая, сероглазая, с чудесной открытой улыбкой. Помню, она была одета в чёрную, двубортную шинель, с блестящими пуговицами и тёмный платок, опускающейся на плечи и закручивающейся как шарф. С усталыми туристами, сюсюкаться она не собиралась, сразу сообщила, что мы опаздываем и напомнила, что по плану сейчас, у нас прогулка на теплоходе по Сене. С этими словами, она вывела нас из отеля и потащила к метро. Мы поднялись по лестнице на станцию (а одно из старейших в мире парижское метро, не только опускается под землю, а чаще, особенно в центре, наоборот, возвышается над улицами, где-то в районе третьего этажа). Группа замотанных и тугосоображающих русских туристов, забилось в уголке, и ждала указаний своей новой госпожи. Тут, ещё совсем некстати, я обратился к нашему проводнику с просьбой: "Лена, извините, знаете, что бы ни терять времени, может научите разбираться в схеме подземки?". К моему удивлению госпожа, не раздумывая, бросила своих подопечных, подошла со мной к плану станций и мы отправились в воображаемое путешествие по линиям метро, захватившим весь город. Потом я спросил, возможно, ли позвонить из Парижа в тайгу, где между ёлок и медведей, живёт немного людей, моих земляков. "Это не сложно", ответил мне добрый, цивилизованный гражданин Елена, "Я сейчас куплю телефонную карту для вас, и вы сможете с её помощью, с любого автомата, звонить в самый дальний уголок мира. А у вас там уже есть телефонная связь?". И мы отправились за картой, всё было бы хорошо и весело, если бы не тяжелые, отчаянные взгляды странных, каких-то потерянных людей, внимательно следивших за нами. Обидно, Елена вспомнила о своей работе, спохватилась и потащила детишек дальше, пока те не расплакались.
Не знаю, может это и романтично плыть по Сене, на битком набитом теплоходе, выкручивая голову, налево, направо, вверх: "Это Александровский мост, названный так в честь российского императора Александра третьего", и бла, бла, бла ещё на трёх языках. Но не люблю я этих коллективных, обзорных экскурсий! Пресный, заученный бубнёшь экскурсовода вгоняет в сон. Информация льётся рекой сквозь тебя, и протекает мимо, пропадает. Тебе указывают обратить внимание на то и на это, но заострить, приглядеться, любоваться, на это времени нет. Мешанина в голове нагромождается, как ханский курган и, в конце концов, рассыпается на осколки беспамятства. Ты ужасно устаёшь и чувствуешь, что твои ожидания, как всегда не оправдались.
Пузырёк "EAU DE HONGRIE"
На следующее утро, после для русского желудка простаки смешного и совсем уже легкого завтрака (ну ещё бы, такое изобилие джемов, круассанов, сыра, кофе, столы ломятся, а поесть нечего). Мы отправились на самую полезную экскурсию во французской столице, на парфюмерную фабрику. О, как обиделись на меня моя мама и сестра, когда я поведал, сколько декалитров французских духов, в розлив и в изысканных флаконах, фруктовых, цветочных, и черт те знает ещё каких, можно было приобрести совсем недорого, по фабричным, бросовым ценам. Всё, что я смог промямлить в своё оправдание, что уже после нескольких пробников, моё обоняние, было блокировано абсолютно. И что бы ни уйти совсем уж с пустыми руками, я купил, сволочь такая, для себя, большой пузырёк "EAU DE HONGRIE", по счастливой случайности, совершенно сумасшедшего аромата и стойкости. Вытравившись из Fragonard на свежий воздух, я решил, что хорош уже этого колхоза и, купив жареных каштанов, пустился в так мною любимый freestyle.
Между прочим, поджаренные на дырявой крышке каштаны, на вкус были очень похожи, на печёную в костре картошку. Ну и понеслась, парижские бары и кофешки, гигантские хот-доги, кофе за столиком, кружка пива за стойкой. Кстати, немного позже меня просветили о том, что цена за напитки за барной стойкой или за столиком, ненамного, но отличается. Но, ещё не зная об этом, я сначала присаживался за стоечкой, выбирал себе какой-нибудь "элефан", расплачивался и перебирался за столик у окна. И, что это бармен, так смотрит на меня и кривит губы, думал я тогда, отхлёбывая разливного слоника.
Бродяжничество по улицам нового города, дело приятное, но совсем не простое. Можно стоптать в кровь ноги и ничего не понять, не увидеть, не разглядеть. Удовольствие, в данном случае, даже не в том, что бы найти что-то новое и экстраординарное, или отметиться в числе посетителей известных культовых "плешек", а в том, что бы пусть ненадолго измениться, стать жителем этого города, беспечным аборигеном.
Краткий путеводитель.
Всё может быть центром твоего внимания. И не обязательно поддаваться стадным, общепринятым ориентирам. Лувр, на внутренней площади, тонированная, невысокая, стеклянная пирамида. Сейчас, это вход, в резиденцию французских королей и один из самых-самых музеев мира. Я не стал пробовать на вкус "слоёный" пирог, французского и мирового искусства. Пробежать глазами, пройтись пару залов, просканировать одну или две мировые эпохи, то есть заглянуть во вселенную, так одним глазком, в пол-уха? No, спасибо! Один день в Эрмитаже, вполне ясно доказал мне, что самое важно при посещение всемирных памятников культуры и искусства, это реалистичное представление о том, где ты находишься и что можешь увидеть. Чем большей информацией обладаешь, чем точнее, глубже знание истории в твоём распоряжение, тем ярче, интереснее, захватывающе впечатления и эмоции. Именно вследствие всего сказанного выше, Лувр, в моей памяти, это чудесное место в самом центре Парижа, где можно было вкусно и дешево пообедать. Мексиканские, итальянские, французские вариации чревоугодия, в виде нескольких залов самообслуживания, были устроены рядом с входом, в святая святых. Интересно, полагалось подкрепиться до того, как предаться наслаждению любоваться творениями времён Ренессанса или уже после того, как прикоснулся к тому, что осталось от древнеегипетской цивилизации, может тогда, аппетит страшный, беспощадный, фараоновский.
Сами можете представить, сколько особенного, экстранеобычного можно встретить в Париже, и ещё больше не успеть. Выставочный зал имени Жоржа Помпиду (президент французской республики, 70-ые). Фишка архитекторов в том, что всё обычно скрытое, начинка современных зданий (вентиляция, водопровод, канализация), выставлена наружу. Ярко окрашенные, обёрнутые фольгой, трубы и трубочки, опутывают прямоугольник здания. Благодаря этому оригинальному решению, свободного места в центре искусств значительно прибавилось. Недалеко от центра Помпиду, фонтан любви, или что-то в это роде, где чудаковатые персонажи: гигантские губы, уродливые ассиметричные головы и ещё, что-то совершенно абсурдное, непонятно как и зачем, сколоченное, во что-то целое. Так вот, это скопище монстров крутится, разбрасывая воду или выпуская струйки водички и, несмотря на несуразность и гиперувеличенность, вовсе не пугают. Великолепное отображение разнообразие вкусов и отношений, не только к искусству, но и к любви, кстати.
Монмартр. Чтобы дойти до чудесного, белокаменного храма на вершине холма от моей гостинице, надо пройти совсем немного. Но, зато двигаться придётся по кварталу секс-шопов, и отбиваться от зазывал-полиглотов. От одного борделя до другого, они преследуют и пристают ко всем, стартуя с французского и бросая в спину, приветствия и насмешки по-турецки и по-русски. Выплёвываю бычок "Галлоаса" на тротуар и вхожу в бездверный магазин "Tati", кто-то говорил, что его название, это сокращение, от знаменитой русской дворянской фамилии "Татищев". Одежда небрежно свалена в большие корзины. Разноцветные французы, пуская слюнки, долго, с наслаждением, ковыряются в мятом тряпье, разворачивают блузы, рубашки, трусы, щурятся на этикетки.
Еле волоча ноги, под темнеющем небом города, добираюсь до своего номера в гостинице. Под потолком, немного освещая комнату, живёт своей жизнью телевизор. В состоянии не лёгкой прострации, в видом вынужденного эмигранта, ни понимая, ни слова, как-то сквозь экран, глядит на голых девушек мытарь-Нетчипоренко. Немного отдохнув, почти пинками вытаскиваю тверьчанина на воздух, объясняя насилие над личностью, необходимостью "что-нибудь поживать, а то сдохнем от голода, да и пивка хлебнём, может, взбодришься, газовщик малахольный".
Всё нормально.
Мы уезжаем ближе к центру, так что бы Нотер-Дам, был виден из окна ресторана. Дринькаем пиво, Нетчипоренко вздыхает и как всегда молчит. А я и так сегодня помолчал предостаточно, поэтому у меня, приступ острой, эмоциональной лингварэи(?). Ни замолкая ни на секунду, тащу Ничипоренко к телефону-автомату. Мой недоделанный Пьеро, как-то говорил, что дома его ждёт, возлюбленная Мальвина. Матами, угрозами и снова русским матом, выпытываю номер телефона несчастной подружки и тут же, набираю невероятно длинную комбинацию этих цифр. Когда в исконно русском городе снимают трубку, вручаю Нетчипоренко подарок (возможно, самый романтичный телефонный звонок в жизни, Париж-Тверь). Не трудно догадаться, что демон отчаянья и безнадёги, давно парализовал волю и сознание безрадостного Нетчипоренко. Он мычал в трубку своей тверской Лауре, невыразительные и мудяцкие фразы, типа: "Ну да, в Париже, где же ещё..Не знаю, не видел...Домой хочу, устал..Да нормально всё..". Я отобрал у телефона карту, вырвал и бросил трубку, приговаривая: "Хер с ними, с франками, хер с ними".
Тёзка.
В вагоне парижского метро вечерний переаншлаг. Нетчипоренко сидит рядом, я говорю достаточно громко, наслаждаясь редкой возможностью, нести любую околесицу, и вряд ли быть понятым окружающими.
"Андрюха, не спорю, мы с тобой лузера высшего, можно сказать гроссмейстерского уровня. Именно поэтому, предаваться печали и скулить, нет никого прока. У нас с тобой одна, очень простая забота, получать бесплатное удовольствие от здесь и сейчас, и место, братишка, вполне подходящее. Осмотрись вокруг, вот они, десятки интереснейших персонажей, Вавилонище! Современное смешение рас, стилей жизни, вкусов в одежде, обычаев и верований и правил поведения. Вот смотри, напротив нас, вполне типичное для местной городской среды, немытое чучело". Перед нами, врядли наслаждаясь соседом, орущим на тарабарском языке, сидит молодой абориген в бейсболке. И я приступаю к любительской "разделке" случайного попутчика, не хорошо конечно, ну что поделаешь, Остапа понесло.
"Ну вот, в твоей родной Твери, Андрюха, за подобный прикид, линчевали бы бедолагу, причём прямо в центре города, сами же блюстители порядка (дело было в 1997 году). Как должен выглядеть наш с тобой соотечественник(1997)? В каком виде, не стыдно показаться и в экс-немецком Калининграде и на авторынке города Находка. Стрижка, как у младенца, спортивный костюм (он, хоть и зовётся тренировочным, упражнения выполняются, обычно с пивными бутылками). Из, прости Господи аксессуаров, золотые цепь и перстень, и пузатая барсеточка. Этот же крендель, весь состоит из поводов, убить его, за вопиющее нарушение правил дресскода! Длинные волосы, проколотые уши, закольцованные руки, да за подобные штучки, короче, сука, сдохни пидор!(1997). Но самое интересное, Андрюха, вовсе не это", говорю я и оглядываюсь по сторонам, на одной из станций наш поезд, стоит уже минут десять, и не понятно почему, и как ещё долго. "Ты посмотри повнимательнее в его глаза", думая уже совсем о другом, заканчиваю я. " Глазища краснющие, как налитые кровью, зрачки посмотри, сужены до игольного кончика, он же удолбанный в хлам, укуренный или уколотый, или всё сразу. Сюда в метро пускают всех подряд, билет покупать не обязательно, прыг через турникет и готово. Даже полицейские, с какими-то невообразимыми, фантастическими автоматами, рыскающие по платформам станций в поисках "зайчиков", кажется, таких как этот, совсем не пугают".
По внутривагонному радио, вот уже несколько раз, звучит какая-то тревожная информация. Добрая половина пассажиров покинула вагоны и столпилась у метропоездов, застывших с открытыми дверьми.
"Где-то по линии произошла авария, дальше поезда не пойдут, по крайне мере, ещё полчаса". Добровольным переводчиком, был парень в бейсболке, сосед напротив, та самая "жертва", с мутным наркушиным взглядом. Конечно, мы познакомились, он оказался моим тёзкой, Димычем. С этих пор, он запомнился, как Димыч в бейсболке. Это был мутнейший тип, как я и предполагал, законченный любитель гашиша и героина. Всё время о чём-то вравший, впрочем, как и любой нарк, частенько забывающий, где он и с кем. Но, времени выбирать себе порядочных знакомых, у меня не было, что Бог послал. Я пригласил его в гости, в отель. Откуда он, я так и не понял, как и все мелкие жулики и лжецы, он выдавал себя за земляка, для тех с кем в данное время общается, то есть, он был из Новосибирска и из Твери одновременно.
Джунгли.
Уже через полчаса нашего знакомства, мы сидели в нашем крохотном номере, на улице святого Давида и раскуривали ароматнейший, марокканский гашиш. Нетчипоренко, таращился на нас, как на персонажей из преисподней. Димыч в бейсболке, куда-то торопился, обещался быть завтра вечером, пожал руку полуобморочному Андрюхе, и уехал. За окнами, уже совсем поздний ноябрьский вечер, в номере трусишка Нетчипоренко, как обычно, молча борющейся, с приступами раздирающей его мозг энтропией. Оставляю его одного, и отправляюсь бродить, по пустым улицам. Недалеко от отеля железнодорожный вокзал. Недолго смотрю, как пыхтит маневровый тепловоз, растаскивая вагоны, недолго попиваю пиво в пустом баре. Я бы посидел подольше, в "ушах" плачет об осеннем сплине шансонье, или на другой FM волне, недосягаемый "чёрный" голос, останавливает время и запускает его вновь. Но, бармен вздыхает громче, чем играет музыка в моём плеере и бросает в мою сторону такие не добрые взгляды, что, кажется, вот-вот бросит в меня бутылкой. Я, спасая свою жизнь, выхожу из бара и направляюсь в метро, согласно схемы, отсюда одна остановка до ля Шопель. Но спустившись под землю, понимаю, что сейчас моя очередь, почувствовать себя в преисподней. В переходах "бьёт ключом" ночная, разухабистая, криминальная жизнь парижского метро. Негры, всех оттенков чёрного и кофейного, заправляют этим подземным, разбойным миром. Я не прошёл и двадцати шагов, что бы понять, если двинусь дальше, доставлю огромное удовольствие этим гориллам. Что за фантазии обитают в их головах, опутанных грязными дреддами и доверху наполненными наркотой, и думать не хотелось. Через минуту, я стоял наверху, правда, легче не стало. Как добраться до "дома" поверху, я совершенно не представлял, компас разбился, карта потерялась, звезды закрылись облаками. И вот тут, я пережил ещё одно, новое для меня, эмоциональное потрясение. Встреча с белым человеком! Такое расовое, типологическое соответствие. Я взмолил о помощи, назвал адрес гостиницы и признался, что очень устал, help! мой бледнолицый брат. Европеоид, был даже очень рад помочь, тем более, что как он думал, ему это не будет стоить никаких усилий. Он показал рукой за мою спину. Месье, вот метрополитен, проедете одну остановку, пять франков, пять минут, был рад помочь. Какой, наверное, у меня был жалкий вид, если когда я попросил его не напоминать мне о подземке, а объяснить, как мне пройти пешком, он не стал спорить, а просто проводил меня до дверей отеля. Спасибо, тебе добрый самаритянин.
Парижские будни.
Следующий парижский денёк, начался для меня, ближе к обеду. Меня разбудил Андрюха, он вернулся с экскурсии из Версаля. Ничего, о бывшей загородной резиденции французских королей интересного или полезного, в его голове, к тому времени, как он ввернулся, уже не сохранилось. На мой идиотский вопрос, только что проснувшегося человека: " А скажи-ка, Андре, способен ли Версаль затмить наш Петергоф?". Месье Нетчипоренко, только развёл руками, он торопился на очередную экскурсию. Я же поторопился испить в ближайшей кофейне, самый бодрящей, из неалкогольных напитков, что бы посвятить несколько часов парижским магазинам. Но, перед тем как ознакомить тебя, с очень коротким и незамысловатым списком моих покупок, хочется вспомнить о наиприятнейшем отношением парижских продавцов с покупателями. Куда бы ты не пришёл, даже если тебя через минуту пошлют к чёрту, да ещё помогут, всё равно где, в ресторане или крошечной кафешке, в газетном киоске, или в частной лавочке размером с грузовой лифт, сначала с тобой поздороваются. Бонжур, месье! С улыбкой, без неё, в данном случаи не важно. Последуют ли вопросы, после приветствия, всё это будет зависеть от твоего выражения лица, настроения продавца, опять же твоего владения французским (английский, чаще всего принимается во внимание, но может и неожиданно, грубо игнорироваться). Но вот это, "Здравствуйте, месье", прозвучит обязательно. Я привык к тому, что в торговых рядах, тебя либо не замечают, как то, что невозможно увидеть, например, как нельзя увидеть радиоволны, или хуже хитрой цыганки не дают отвести глаз, от фальшивой улыбки продавца-консультанта. А здесь, как-то совсем по-соседски, по-дружески, мягко, не к чему не обязывающее.
Самая удачная моя шоп-рыбалка, на улице Риволи. Большой прямоугольный, чёрный чемодан, с закруглёнными углами, обшитыми кожей. Двусторонние кофейные чашки, для эксспресо, один цвет снаружи, другой внутри чашек и два больших, итальянских, мужских платка. Эти, более чем скромные покупки, были упакованы в новенький чемоданчик, куда я добавил; две дамские сумочки, мужские перчатки и шёлковый шарф, - всё это, для моих родителей, сестрёнки и для себя конечно. Короткий день быстро иссяк, как и мои франки, о чём я совершенно не жалел.
В шесть вечера, я встретился с нашей автобусной общагой, мы отправились в аквапарк, по тем временам, просто сказочным местом. Несколько закрученных высоких горок, джакузи, волна, по сигналу накатывающая на весь бассейн. Форма самого бассейна, это очертания небольшого городка, с мостиками, пляжами, берегами, заросшими тропическими растениями. Я нашёл одно местечко где, если поднырнуть под небольшим импровизированным пляжем (загорать под неоном?), можно было выплыть в открытый, подсвеченный бассейн. Перевернувшись на спину, я лежал на воде, кайфуя от того, что "принимаю ванну" в Париже, избыток хлора в которой, разбавляет холодный, ноябрьский дождик.
Ночной Париж.
В фое отеля меня ждал Димыч в бейсболке, нагло попивая пиво, на глазах администратора. Наглость заключалось в том, что это самое пиво, он украл из автоматов для напитков, здесь у лифта. Буржуйский ящик, для мелких удовольствий, в общем-то, сам провоцировал на воровство. Банки с пивом стояли так, что отодвинув тоненькую задвижку, можно было взять пяток штук, предполагалось, что за это надо бросить монетки, хотя зачем собственно это делать, Димычу понять было непросто. Дурное дело не хитрое, я взял этот приёмчик на вооружение. Мы выпили по парочке "самовыпадающегося", я переоделся и мы двинули на ночные улицы. Начали с того, что спустились к Сене, к её гранитным берегам. Лестницы, арки, подходы к воде, широкие каменные бордюры, клошары распивающие вино в полутьме и звонкой, негородской тишине. Мы передавали друг другу самокрутку с африканским планом, и меня уже нешуточно уносило, от окружавших нас декораций.
"Димыч, не верю глазам своим, вот она не музейная, живая история. От сюда голытьба поднималась мочить королей и разбирать по камушку Бастилию. Сюда приходили пить водку выброшенные из России, нищие русские аристократы. И здесь, наверное, в этих каменных "карманах", рыдали обритые наголо француженки, в сорок пятом. Слушай, уводи меня отсюда поскорей, а то я останусь вино из тетрапака пить с босяками. Когда, я ещё смогу такое себе позволить, побухать в компании с парижскими клошарами". Димыч в бейсболке, ухмыльнулся, и мы поехали на Сен-Дени.
В середине 90-ых, на этой длиной улице, по ночам шла бойкая торговля тем, что никогда не залёживается на прилавках, доступной любовью. Девушки исключительные и исключительно чёрные. Наоуми Кембэл, врядли особо выделялась среди остальных, даже если бы стояла абсолютно обнажённой. Сотни дочерей африканского континента выстроились вдоль тротуаров, в самой агрессивной раскраске, в браслетах, в цепях, в коже. Чёрная королева, предки которой, может быть кочевали по пустыням, встречается с твоим восторженным взглядом. Несколько секунд высшего актёрского пилотажа, пусть и ****ского. В её глазах радостный испуг, огонёк восторга, кажется, ничего пошлого, продажного, дрянного. В этом взгляде обещание, чего-то большего, чем механическое совокупление. Разврат, грязь, купля-продажа, это не про неё. Мечта, страсть, наслаждение, иди ко мне.
"Пятьсот франков. Дороговато, конечно и знаешь мимо кассы. Как только заплатил, это сука, теряет к тебе всякий интерес. Ляжет, раздвинет ноги и будет жвачку жевать. Что ты там делаешь ей по-фигу, будет только на время посматривать. Но если хочешь, твоё дело", растоптал, как медведь, мои липкие фантазии, Димыч.
"А зачем, ты меня сюда притащил?", спрашиваю у моего удолбанного экскурсовода. "Не знаю, а куда ещё?", отвечает мой тёзка в бейсболке. Взгляды уроженок Зимбабве и Камеруна, как-то сразу потухли, и я стал просто глазеть на красивых статуэток из "чёрного дерева", как делают это японские туристы, милыми семейными группками, расхаживающие по Сан-Дени.
Потом, мы долго кружили по центру, помню сидим за стойкой какого-то кафе, на входе которого, нас почему-то долго не хотел пускать огромный негр-охранник. Пьём кофе с холодной водой, Димыч ругается по-французски с барменом. Я наблюдаю, как они "грызутся" на таком приятном для русского уха "parle france", и вдруг чувствую, что кто-то обнюхивает мой затылок. Я оборачиваюсь. Упираясь передними лапами на барный стул, выше меня на полголовы, в упор, на меня смотрел огромный французский, пятнистый дог. Глаза у пса василькового цвета. Я онемел. В тот же момент, подошёл хозяин пса-гиганта, произнёс только одно понятное мне слово "pardon". И как мне показалось, улыбаясь, начал объяснять, что пёсик спокойный и безобидный, как кролик. Не очень-то в это верилось, но видимо, монстр был сыт той ночью, или я был не в его мясном вкусе, зато я узнал, что у собак бывают выразительные, голубые глаза. Уже утром, заняв у меня сто франков, Димыч уехал к себе. Был договор встретиться в девять часов у станции метро "Abbesses". Поспав пару часов, я собрал свои вещички и погрузил их в наш автобус, который с туристами отправлялся на ещё какие-то экскурсии. В два часа мы должны были повстречаться у Лувра, у меня было часов пять свободного времени, где-то тридцать франков, не больше, остальное покатилось, кажется в район "нового Парижа". Полтора часа я просидел на лавочке у станции метро, слушая колокола "St-Jean De Montmartre" и рассматривая утренних прохожих. К одиннадцати, стало окончательно ясно, что ни Димыча, ни денег, мне в современной истории не увидеть. Как там говорят цыганки, оболваненным клиентам, из которых, они вытрясли всё до копеечки, скажи себе: "рыба в воде, мои деньги при мне". Ну значит, у меня появился резон ввернуться когда-нибудь в Париж ещё раз, долг, как известно, платежом красен.
Воспоминания о французской республике.
Уже в полдень, я стоял на верхней смотровой площадке Эйфелевой башни. Ведь если её ещё не разобрали (вообще-то, предполагалось, что башню установят на двадцать лет не больше) посмотреть на город с её высоты, святое дело для каждого туриста. Символически "плюнув на головы беспечных парижан", я спустился потратить последние франки на поздний завтрак, состоящий из гигантского хот-дога. Это две длинных копчённых сосиски с соусом, помидорами, салатом и кетчупом, зажатые двумя белыми батонами. Есть на ходу такого "Титаника" неудобно и кощунственно, по отношению к своему желудку и к продукту. С улицы, я свернул в маленький садик, такое забавное парижское место отдыха. Аккуратно выстриженные кусты, чуть выше сидячего человека, низкие скамеечки, дорожки посыпанные мелким гравием. Попав в вот такой мини-парк, я с трудом отыскал свободное место. Был рабочий полдень, видимо то самое время, когда подобные места в городе оккупирует, интернациональное племя приезжих "по делам" провинциалов. Милые непарижане, сегодня так рано проснулись у себя дома в пригороде, и давно на ногах, порядком уже устали и проголодались. Ну разве они пойдут обедать в ресторан, они ведь не туристы, да и повода особого нет, как и лишних денег. Поэтому, их ланч, это опустив глаза, кормить себя французским сухим батоном, заглатывать, целиком круассан, выхватывая его из домашней корзинки и прикладываться к бутылке вина, горлышко которого, торчит из бумажного пакета. Азиаты, то есть мы с вами, в таких случаях "хлебают" пиво, что всё равно, можно считать национальным прогрессом. Лет эдак двадцать назад, за обедом, наши мужички, смело "съедали", минимум чекушку водки.
На прощание, Париж преподаёт мне урок высокомерия и безразличия. Дожидаясь, свой автобус, который должен был пришвартоваться недалеко от уменьшенной, стеклянной копии египетской пирамиды, я, оставшейся на время без гроша, захотел воды. Зная, что в каждом туравтобусе обязательно есть кулер для пассажиров, я решил попросить пару глотков простой водички. Я обошёл с этой элементарной, человеческой просьбой десяток упакованных жратвой и напитками, расписанных "под хохлому" шикарных автобусов и везде меня прогоняли, как жалкого попрошайку. Меня гнали взашей, даже не дав открыть рта. "Вот суки", злился я, " не воды же вам жалко, что-то вас в моём внешнем виде не устаревает, "фейс" помятый, глаза красные. Ну, я ведь только глоток воды прошу, нельзя же быть такой гнидой, что бы отказать в таком пустяке". В голове, почему-то вертелась песня "Розика", "..на улице Марата, я счастлив был когда-то..", от Марата, на ум пришёлся Робеспьер, французские революции, свобода, равенство, братство и жажда(!) справедливости и ещё, видимо от "сухой" обиды, "Что ж вас жлобов история не чему не учит, даже нашинкованные гильотиной головы, не впрок". Когда приехал мой "дом на колёсах" и я вновь стал туристом, платежеспособным иностранцем, революционный угар сдулся и, выпив воды, я стал думать и говорить, как обычный, пугливый "буржуа".
Алкогольный Люксембург.
Вечер, ночь, утро, а мы всё колесим по Франции, и как бы мимоходом, не специально, цепляем немного кусочек Голландии. В моей памяти Нидерланды, это нескончаемые поля и тысячи коров и туман, стелящейся по земле, перемешанный с навозом и травой. Остановка в Люксембурге. Никакого праздношатания по улицам. В городе-государстве, я загружаю в свой багаж, разнообразные продукты брожения, дистилляции и выдержки французских виноградников. Коньяк, из одноимённой провинции, шампанское, честно носящее своё имя, по праву рождения в провинции Шампейн. Пару бутылочек белого и красного "сухача", как презрительно называли подобные напитки советские алкоголики. Возвращаясь к автобусу, встречаюсь с компанией моих товарищей по евротуру. Это четыре весёлых обалдуя, их места на самой "камчатке" в автобусе, рядом с биотуалетом. В каждой большой, путешествующей компании, есть такие вечноржущие лоботрясы. Если они в данный час не бухают, значит с похмелья, если не с похмелья, значит, сейчас стартует новая пьянка. Но сейчас, как я вижу, к этой "перегарной" гвардии прибился новичок. Мы стоим под козырьком у кондитерского магазинчика, прячемся от дождя, они разглядывают мои "трофейные" бутылки, "Гы-гы! Круто!". Навесик над витриной с пирожными небольшой, и все под ним не помещаются. И я смотрю, что под открытым небом, как обычно молча, безропотно, мокнет Нетчипоренко. Начинаю догадываться, зачем в свою "алкозону" завербована овечка Долли, у Андрюхи, ещё кило нерастраченных баксов. Может быть по началу, он был даже счастлив, что его заметили новые друзья. Конечно, он не жадина, Андрей Нетчипоренко угощает! Потом, он стал приползать из "камчатки" омерзительно пьяным. Скрытым, закомплексованым чудикам, пить совсем нельзя. Они, то буйствуют не по правилам, легко и быстро теряя контроль над собой, то закрывают створки своей раковины ещё плотнее и, пугают окружающих своим видом, видом человека, не очухавшегося от общего наркоза.
Окраина Меца.
Дорога обратно, как и всякая дорога домой быстрее и короче. Остановка в Кёльне, без сантиментов, вот Кельнский собор, вот торговые улицы, вот Макдональдс, три часа и в кресло. Варшава, но уже не старый город. А невыразительные, бездушные, современные кварталы, разминаешь ноги, пьёшь дешёвое, сладкое, польское пиво. Ночевать в отеле пришлось только один раз, ещё на границе, между Францией и Германией, на окраине города Мец. Мы подкатили к гостинице поздним вечером, разбрелись по комнатам. Пока я прыгал по номеру и вопил от удовольствия (бешенство моё поймёт, только футбольный болельщик, по TV шла трансляция матча Динамо (Киев) - Барселона, в пользу славян 4:0 или 5:0 уже и не помню), выкурил последнею сигарету. Когда фанатская эйфория улетучилась, я оделся и вышел на улицу, надеясь, что должны же где-нибудь быть поблизости круглосуточные магазины или ларьки, или что-то в этом роде. Город Метц, оказался необитаем. Нет, люди жили в нём, это угадывалось по многим деталям. Аккуратно выставленные чёрные, мусорные мешки у обочин, кое-где тоненькая полоска света, между неплотно закрытыми жалюзями, припаркованные автомобили, наконец. Но "битый" час, я бродил по пустым улицам, безлюдным, словно в брошенным людьми городе. Ни прохожих, ни шума, ни неонового света. Настоящий сонный, спальный район. Но любой курильщик знает, что сильнее всего курить хочется, когда курева как раз нет, или здесь дымить запрещено.
Я вышел на дорогу, идущею к автомагистрали, постояв немного и оценив, что путь до шоссе и обратно, это ещё час, не меньше. Да и к тому же по автобану, в обе стороны, можно очень долго топать до ближайшей заправки, я решил вернуться обратно. Пока я стоял и страдал от безысходности, с шоссе свернула машина и направилась в мою сторону. Не доезжая до меня каких-то ста метров те, кто сидел, в этом маленьком, зелёном "ситроенчике" начали сигналить, опустили стёкла, показались улыбающиеся лица. Мне что-то кричали, махали руками. Появление здесь, кого-то живого, само по себе было чудом. А в первую минуту, я подумал, что эти люди, мои хорошие знакомые. Я тоже поднял в приветствие руки и что-то прокричал в ответ. И только когда они пронеслись мимо я, смотря им в след, всё ещё с нелепой улыбкой на лице, подумал: "Вот идиотизм, так радоваться от встречи с человеком, в центре Европы, на улице, освещённой сотнями фонарей, зашибись!".
Сигаретами разжился у Сбишека, я встретил его с Адамом в коридоре отеля, они запросто доверили мне ключи от автобуса. Мне ещё приспичило выпить кофе на водительском кресле, с сигаретой. В кофе, я переборщил с сахаразаменителем, и тот "вскипел" у меня в руках и залил ступеньки, у входа в автобус. Сбишек только улыбнулся и махнул рукой, когда я рассказал ему об этом, или это был Адам, уже и не вспомню.
Ну, вот почти и всё. Незаметная, мягкая граница Германии и Польши. Сбор дани на Белорусских рубежах. Поезд от Бреста до Москвы. Уже не приходящий в сознание Нетчипоренко, в купе у синих носов. А вот ещё что! Ещё до дружбы, с весёлыми ребятами, которые бухали, обитая у автобусного сортира, Андрюха, просил фотографировать его на свою "мыльницу". Такие не хитрые, обыкновенные композиции; здесь, он у клоуна Макдональда, там, на фоне Нотер-Дама, несколько раз он снимал меня, или мы просили кого-нибудь "щёлкнуть" нас вместе. В самом начале путешествия я дал ему свой адрес, он клятвенно обещал выслать мне мои фото. Забавно думать, чем чёрт не шутит, что в тверской квартире, в фотоальбоме, на антресолях, можно отыскать мои изображения, несколько старых фотографий, о которых ни кто, ничего не может сказать. Кто это? Где это? Да что собственно это такое, а?