Утро. Автобус. Сзади меня сидит человек и хрюкает, втягивая в себя сопли. Мерзкий звук… хррю… хррю… Потом он кашляет мне в затылок, не прикрывая рта, - у меня чувство, что все микробы мира сыплются мне на голову. В спинку кресла он вдавил свои большие колени и толкает ими меня, устраиваясь поудобней. Я кошусь назад: он – гражданин неопределенного возраста, грузный, шапка из норки, синяя курточка. Мой взгляд проходит незамеченным, но колени угомонились и теперь просто подпирают мне спину. Я злюсь, потом замечаю, что злюсь, а потом стараюсь представить все так, будто это – особая форма кресла, с изгибами для удобства спины… Потом я успокаиваюсь и начинаю дремать. Но сквозь сон слышу возню и шелест, и назойливое позвякиванье: тетенька по соседству роется в своей сумочке. Перебирает (судя по звуку) монетки, бумажки, достает их и вкладывает обратно, бессчетное количество раз открывает и закрывает замочки… шевелит паучьими лапками… елозит локтем. У меня, видимо, плохо с нервами… Я опять закрываю глаза. Сзади раздается знакомое «хррю»… Наконец, они выходят: сначала тетенька, потом, позже, сопливый гражданин – пробирается по проходу, проталкивая стоящих пузом. Автобус постепенно пустеет. Время от времени, открывая глаза, я вижу слева напротив нового пассажира, он смотрит на меня ласково, даже по-отечески; я думаю: я сонная и смешная… я благодарно улыбаюсь ему в ответ.
Что такое жизненное пространство? Говорят, это пятьдесят сантиметров… или расстояние вытянутой руки. Еще говорят, у некоторых оно меньше, и такой человек лезет к вам в душу, нависает над ухом, влажно дышит вам в ваше лицо. Еще говорят, горожане легче переносят такие вторжения… ну, не знаю.
На моих подоконниках не живут цветы. Остался один, фикус, из тех, что давно привозила мама, и растет вопреки всему. Я забываю его поливать, не говоря о том, чтобы рыхлить землю или – что там еще делают с цветами? – а он жив и не собирается чахнуть. Я уважаю его за стойкость. Я слышала выражение: под большим деревом ничего не растет. Приятно думать о себе вот так, как о большоом дереве... заслуживающем уважения… но зачем льстить себе, наедине с собой: я совсем не такое большое дерево, как мне хочется верить, я скорее похожа на этот фикус, только кадка чуть-чуть пошире…
Мигран считает себя экстрасенсом.
- Наверно, у тебя сильное биополе, - предполагает он, слушая про меня и растения; он делает загадочные глаза. – Ты ничего необычного не замечала?
У него самого висят на груди ложки и вилки – это, скажу я вам, очень смешно. Ничего подобного про себя я сказать не могу.
- Нет, - говорю я, - разве вот что: я умею развязывать шнурки на расстоянии.
- Шнурки?? – поражается Мигран. Он падок на сенсации. – Расскажи мне.
Однажды летом, в полдень, мы гуляли по улицам города, я и командировочный из главного офиса, веселились и искали, где пообедать, и у него все время развязывались шнурки на обуви. Он приседал на корточки, через каждые пару домов, чтобы их завязать, смотрел на меня снизу вверх, а я стояла над ним и смеялась. Говорила:
- Это мое биополе…
Недавно мне подарили кота. Я не знаю, как с ним себя вести, и делаю так, как мне хочется. Он норовит залезть на диван, ко мне, или пописать на мой унитаз – видимо, у прежних хозяев было заведено так. Я выбрасываю его в окно (не волнуйтесь, оно невысокое)… Постепенно он привыкает и самостоятельно бродит - через форточку и обратно.
Я подхожу к нему вплотную, смотрю, наклоняюсь к уху, я хочу завязать разговор:
- Как ты живешь, кот?.. Любят ли тебя кошки? Дерешься ли с другими котами? Боятся ли тебя воробьи?
Он жмурит глаза – они становятся узкими, как щелочки, и ничего не отвечает.
Он не просится ко мне на руки: у нас отношения без сантиментов, мы просто живем на одной территории. Иногда он подходит к холодильнику и коротко вскрикивает:
- Мя!
Это значит, его не устраивает содержимое миски. Я открываю дверь и пускаю его внутрь - чтоб он убедился: там нет ничего интересного. Кот разочарованно отступает, встряхивая лапой, будто ступил в воду.
У него до сих пор нет имени. Он отзывается на слово «кот».
- Кот! кот…
- Почему? – спрашивает Игорь, впервые переступив порог. Едва ли не первым вопросом он спрашивает об этом.
- Просто так, - отвечаю я. – Мне так удобно. А коту все равно…
Игорь пожимает плечами: еще не решается спорить.
Мы живем вместе уже пару недель. Вместе пьем чай, вместе спим на одном диване и иногда боремся за пульт от телевизора.
Я говорю:
- Я сегодня слушала новости, про это жуткое землетрясение на Гаити, и представляешь…
- А… мм… да… - отвечает он, глядя поверх меня. – Ты знаешь, на углу все же будет магазин бытовой техники. А я думал, что он продуктовый…
- Да?.. кому тут нужна бытовая техника… - вяло реагирую я.
Ответа нет – кому тут нужен ответ.
Я знаю, как оглушают рыбу в магазине, вытащив из аквариума, - деревянным молотком по голове. В такие минуты, как эта, мне хочется раздобыть ту колотушку и шарахнуть его по лбу. Говорят, лобная кость самая прочная.
Они с котом прекрасно ладят. Когда меня рядом нет, кот влезает к нему на колени и лежит, покачивая хвостом. Я прихожу – и сбрасываю его на пол.
Потом мы занимаемся любовью. Кот влезает на стол и смотрит, неподвижно, подрагивая одним ухом. Это похоже на извращение, и в следующий раз я закрываю перед ним дверь.
- Знаешь, на что похоже твое имя? – говорю я. – Игорь - как будто прыгаешь с высокой скалы и катишься вниз, с камнепадом.
- Забавно, - улыбается он, и глаза его становятся узкими, как щелочки.
- Ты любишь меня? – спрашиваю я тихо и в следующую секунду готова убить себя за это.
Но он не слышит. Или делает вид, что не слышит. Хорошо, что я тихо спросила.
Я прихожу вечером и нахожу грязную чашку, а под ней – коричневый след от кофе… каплю соуса, засохшую на плите, смятое банное полотенце. Я мою стол и вытираю плиту, я развешиваю полотенце. К холодильнику подходит кот и говорит мне: «Мя!»
Я все чаще встречаю на пути чужие предметы… и торчащие мебельные углы. Мебель щетинится на меня, как чужая. Я слышу незнакомые запахи… непонятные звуки… Мое жизненное пространство трещит по швам. Я влезаю под одеяло и закутываюсь с головой.
Потом я прихожу, и он разговаривает по телефону. И курит, стряхивая пепел в горшок фикуса. Я выхватываю у него телефон и кричу во весь голос:
- Ты что?! Разве так можно?!!
Он беззаботно смеется:
- Ты что? Это ведь удобрение…
Пепел падает на подоконник. В трубке женский голос зовет его глупым уменьшительным именем.
Потом он уходит. И забирает с собой кота - теперь у кота есть имя: его зовут Маркиз. Это имя похоже на пушистые лапы с подушечками, в которых прячутся коготки. Коту оно очень подходит. На прощанье он молча разевает пасть – как будто хочет сказать мне в последний раз - «Мя!» - и исчезает.
Мигран ведет меня к гадалке – которая «так точно рассказывает все, ты щас сама увидишь, вот поверь мне».
Гадалка серьезна и черноброва, источает восточные запахи. Она спрашивает про дату рождения, чертит круги на листке, считает какие-то крестики-нолики и говорит доверительно:
- В вашем гороскопе сильна планета одиночества… в этом все дело. Я сейчас объясню, что это значит…
- Не надо объяснять, - отвечаю я. – Все и так ясно… кому тут нужны объяснения.
После этого мы идем обратно – Мигран провожает меня до остановки, смотрит в глаза заискивающе. Там, в киоске, я куплю сигареты – думаю я… Покупаю, захожу внутрь, сажусь на сиденье – автобус отчаливает от поребрика, и я провожаю взглядом тощую фигуру Миграна: он стоит там, сунув руки в карманы брюк. А точно над его головой горит фонарь.
Я еду домой, нащупывая в кармане пачку, царапая ногтем целлофан. В автобусе пусто – всего несколько пассажиров, но они не в счет. За окном праздничными огнями светится город. От меня до ближайшего человека – больше вытянутой руки. От меня до окон ближайших домов – намного больше. Мне хорошо и спокойно, только немного пусто, но кому нужны эти мелочи.
Потом я долго курю на балконе - выпуская дым - и вижу справа, у квартиры соседа, такой же тлеющий огонек. А слева, вверху, открыто окно чужой кухни – там что-то шипит на сковородке… Моя сигарета, первая за много лет, - это месть равнодушному пространству, которое окружает меня, этой темноте вокруг… или – себе, тому, что внутри меня, будь оно темное или светлое… На нашей части планеты уже наступил вечер, и теперь различимы только главные контуры. Я жду, я наблюдаю, чья сигарета догорит первой – моя или соседа… И вот - мой огонек остался в одиночестве, и я удовлетворенно бросаю окурок вниз.